«И ты должен его защищать».
— В конце концов, это может случиться и через пару лет, — хмыкнул Братишкин, — Если не больше. — А прикинь, если ей уже за шестьдесят, — восторженно отозвался Шабанов, растекаясь на стуле, — И вот она хранит себя для тебя уже больше сорокета, а тут ты, такой молодой и горячий… — Ты можешь не распространять на меня свой фетиш на милф? — поморщился парень, — Мне твои извращённые фантазии… — Как будто у меня фетиш, — всплеснул руками Максим, — Разве не ты говорил, что всегда любил девочек постарше? — К шестидесятилетним это не относится, — язвительно пробубнил Семенюк. — Милфы — это ладно, а если парень? — вновь оживился Джоин. — И ты туда же?! — возмутился парень, — Вам чё, не нравится вариант того, что я просто встречаю хорошенькую девочку и живу счастливым человеком?! — Да а разница? — беспечно пожимает плечами Стародубцев, — Всё равно с ней вместе не будете. Вова выдохнул, отводя взгляд, — ему на это ответить нечего. Каким бы упёртым он ни был, с правдой спорить невозможно. — Да ладно ещё не быть вместе, но было бы неплохо хотя бы просто встретиться, — добавил Александр, грустно посматривая в теперь уже свою пустую чашку, — Узнать, каково это — прикоснуться к соулмейту. Братишкин неосознанно направил взгляд на свои ладони. В конце концов, судьба всегда даёт тебе выбор. Вне всяких возражений и препятствий, она будет сводить вас снова и снова каждую ночь, но ровно до тех пор, пока вы сами не сделаете это. Вова знает об этом не понаслышке, — он же ребёнок соулмейтов. Его родители сошлись вместе ещё много лет назад, и больше они друг другу не снятся. А всё из-за касания. Простое, даже абсолютно невинное касание кожа к коже двух родственных душ, — и вы друг другу не снитесь. Правда, ровно сутки. Потому что стоит пройти более двадцати четырёх часов после любого контакта, и вас снова друг к другу тянет. Неумолимо, беспрекословно. Невыносимо сильно. И тут остаётся только два пути: либо снова прикоснуться к своему соулмейту, предостерегая себя от этой мучительной ломки, от этих непрекращающихся мыслей об одном только человеке, либо снова начать «просыпаться» с ним одним в мире, который принадлежит только вам. Когда-то давно ещё юные Татьяна и Сергей сделали свой выбор. Так появился Вова. — Сань, хватит тоску нагонять, — недовольно поджал губы Шабанов, — Вон, у пацана ещё соулмейта нет, а ты уже в тильт вогнал. Вов, не слушай, — тут же фыркнул парень, по-доброму осматривая своего юного друга, — Мало ли, как жизнь сложится. Может, всё будет куда лучше. «Или хуже», — пессимистично пронеслось в голове новоявленного киллера. Почему-то ему кажется, что он сегодня не «проснётся». Неясно, то ли это внутренняя чуйка, то ли ничем не подкреплённое убеждение, что его соулмейт будет обязательно младше него, — в любом случае, он думает об этом, когда моет кружки от чая, когда сидит с друзьями и без особого внимания смотрит бессмысленные видео на Ютубе, когда, уже под самый вечер, провожает совсем выдохшегося Макса и неожиданно оживившегося — будто бы выпившего все жизненные соки из Стинта — Джоина по домам. Честно, ему ещё никогда не приходилось думать о его соулмейте так много. И только поздней ночью, уже практически балансируя на грани со сном и реальностью, его голову резкой вспышкой пронзает непрошеная мысль: а может, он всё-таки неправ? Так ночь на двадцать второе мая две тысячи шестнадцатого года делит его жизнь на «до» и «после».***
Вова проснулся. Снова. Вообще-то, тут нет ничего удивительного — шестнадцати часовой сон для любого человека будет перебором. Он, конечно, всегда поспать любил, а в последнее время так ещё и недосыпами страдал, но сейчас, глядя на часы, что показывали десять вечера, стало предельно ясно: пора бы уже и честь знать. Расслабленно потянувшись на кровати, парень всё же смог перебороть свою ленивую натуру и наконец встать. Пересып, — сестра недосыпа, — такое же стрёмное дерьмо. Всё тело ломало, а мышцы ныли так, будто парень всю ночь кросс бегал, хотя на деле спал, как убитый. Да уж, как убитый. Семенюк брезгливо поморщился, вновь вспоминая все события прошедших суток и, если честно, лучше бы он не просыпался. Тяжёлой кувалдой по ещё не отошедшим от дрёмы мозгам прибило понимание того, что он, на самом деле, тот ещё везунчик — спит без задних ног уже почти сутки, хотя днём ранее его холодный труп мог украшать центральную улицу Москвы на «радость» всем жителям столицы и приезжим гостям. И вроде бы радоваться надо — обошлось, но почему сейчас он ощущает себя так на редкость отвратительно? Складывается ощущение, что этот мудак на Хесусе хоть и не отнял у него жизнь в прямом смысле слова, но вот само желание жить каким-то образом всё же потрепать сумел. Ещё и Диман, блять, куда-то пропал… «Так, стоп.» Владимир резко оторвался от увлекательного наливания воды в кружку и ошеломлённым взглядом уставился в пространство перед собой. Ну, уж нет. В его жизни и так тяжёлые времена наступили, а думать и загоняться по поводу какого-то мужика, который живёт где-то у себя в глуши, — вообще не вовин вариант. Ну вот совсем, абсолютно. — Бля-я-ять, — тянет парень, только сейчас обратив внимание на стакан, из которого вода выливалась уже прямо на пол, — Вот вечно ты мне всё испоганишь. Хотелось сказать это со злостью, с агрессией, а получилось с каким-то тянущим осадком и ощущением пустоты под рёбрами. Больше суток. Минуло больше суток с их последней встречи на крыше, и парень отчётливо ощущает, как это начинается. Тоска. Она распространяется постепенно, принося особенный дискомфорт. Её ни с чем не спутать, потому что Братишкин знает, каково это — скучать по нему. Это же не первый раз, когда парень не «просыпается» ночью вместе с ним. У Димана там свои какие-то заводские смены, в которых Семенюк ни черта не разбирается. Обычно они дневные, но иногда бывают и ночные, когда Карпов внезапно не «просыпается», а потом появляется на следующую ночь и объясняет, что на работе снова завал и что начальник опять заставил выйти ночью. Владимир, правда, наслышан, что на таких серьёзных предприятиях всегда чётко структурированный график, но у Дмитрия он всегда был какой-то плавающий и непонятный, так что Вова решил даже не заморачиваться на этот счёт. Вот только сегодня он успел поспать и с ночи до полудня, и — от скучной жизни — днём аж до самого вечера, но на крыше так и не оказался. Получается, Карпов не спал ни ночью, ни даже днём после, казалось бы, отработанной ночной смены. Не то чтобы Братишкин переживал… нет, он определённо точно не переживает. Совершенно. Просто это дурацкое щемящее чувство соулмейтства чешется прямо под рёбрами и зудит где-то в горле. Раздражает. Избавиться бы от него, но Вова не может. И от мыслей об этом голубоглазом придурке с забавной причёской, который шляется не пойми где сейчас, он тоже избавиться не может. Где он, блять, вообще может находиться? Что у него за такие важные дела, что он даже сном пожертвовать готов ради них? В холодильнике, как и в желудке, ровным счётом ничего. Стандартная картина для него, ведь парень и готовить-то никогда не умел, да и не пытался на самом деле. Доширак-доставка, доставка-доширак. Иногда, конечно, ему перепадало домашней еды, но не так часто, как хотелось бы. Да, знала бы мама о его взрослой самостоятельной жизни, подзатыльника было бы не миновать. Крупные капли дождя скачут по оконным отливам, создавая хоть какую-то атмосферу уюта и спокойствия в его слишком тёмной и чересчур холодной квартире. Когда же включат это ёбанное отопление… — Блять! — резко выпалил парень, с хлопком закрывая белую дверцу и мечась в зал, — Ёбанный балкон! Не хватало ещё, чтобы балкон залило из-за такого сумасшедшего ливня. Для него же это стандартная картина — забывать о нём. А потом собирать то лужи на полу, то пыль и пух в знойный день, то — да, когда-то и такое было — раскапывать сугробы. Вот и сейчас он заворачивает за угол, мысленно проклиная себя за свои кривые руки и мозг, и натыкается на дверь, которая… закрыта? Киллер встаёт в ступоре, ошарашено смотря на не только закрытую входную дверь, но даже на прикрытые уличные окна, по которым медленно стекали прозрачные капли, но внутрь на удивление не попадали. «Ого», — всё ещё непонимающе подумал парень, — «Я чё, научился его вовремя закрывать?». Он даже не мог вспомнить, как это сделал. По всей видимости, в сильнейшем стрессе человек способен на невероятные поступки. Вот Вова от стресса настолько забылся, что даже начал совершать действия, которые никогда не получалось сделать нормально. «Ну, хоть где-то я не подкачал», — всё ещё с сомнением пронеслось в голове молодого человека. Тихий шум дождя прервал громкий звонок входной двери, от которого Семенюк даже вздрогнул, несдержанно сматерившись себе под нос. Одиннадцатый час ночи не приводит с собой никого хорошего, особенно, когда дома никого и не ждут. Именно поэтому Братишкин твёрдым шагом плетётся до двери, попутно, конечно, достав пистолет из-под матраса и спрятав себе за спину. Подойдя ко входу, парень прислушался. По звукам, как и всегда, мало что понятно: за дверью никакого копошения. Вова помнит с детства, что незнакомым людям двери открывать нельзя и, в случае вопросов, говорить, что взрослых нет дома. Но для начала ему надо понимать, знакомый или незнакомый человек по ту сторону, а вовин подрядчик — мудак, которому ударило в голову поставить входную дверь без глазка. А поменять её на адекватную всё не хватает времени. Ну, и силы воли. — Опять спишь что ли? — с порога насмешливо интересуется девушка, стоило лишь Владимиру повернуть замок и слегка отпрянуть назад, во все глаза вылупившись на соседку, — И не надоедает? — И тебе привет, Ангелин, — тут же облегчённо отозвался молодой человек, параллельно пытаясь наугад всунуть огнестрельное оружие в один из карманов курток, что висели на стене за ним. У неё даже имя говорящее — ангел. Братишкин, честно говоря, так её и видит: светло-русые волосы, серые глаза, красивая улыбка и озорной прищур. Она всегда выглядела мило, а вот по характеру могла вполне потягаться с дворовыми пацанами, да и поясняла она по понятиям так, что иногда даже Семенюк находился под впечатлением. Подружились они с ней практически сразу после переезда. С ней и с её женихом Олегом, который тоже оказался вполне себе неплохим парнем и с которым Вова тоже довольно быстро нашёл общий язык. Так и живут уже более года — молодая пара и их младший «братишка» сверху, с которым и чай попить можно, и что покрепче иногда, и соль попросить, и выручить друг друга чем-нибудь. Братишкину даже порой перепадал домашний ужин у них, когда девушке уж совсем жалко его становилось, наблюдая за его скудным рационом. — Какими судьбами? Проходи, — тут же опомнился киллер, пропуская соседку в квартиру. — Да мне к тебе не нужно, это ты мне нужен, — хитро отозвалась девушка, не сдвигаясь с порога, — Олег на работе, а у меня свет во всей квартире вырубило, посмотришь? — Ты не пробовала не включать одновременно фен, микроволновку и стиралку? Может, и вырубало бы вас реже, — усмехнулся парень. — Ой, не занудничай, — капризно поморщилась Ангелина.***
Вова сонно посматривал в свою кружку с чаем, пытаясь не уснуть прямо на кухонном столе чужой квартиры. Честно сказать, ему уже надоело спать, но организм почему-то настойчиво давал понять, что под такую хмурую погоду не помешает ещё пару часиков вздремнуть. А там, глядишь, и Димана он побыстрее встретит… в смысле, не то чтобы он прямо так сильно к этому стремился… просто… ну, блять. — Выглядишь кисло, — заметила русоволосая, ставя тарелку с котлетами и макаронами перед чужим носом. На самом деле включить выбитые пробки — дело двух минут и не заслуживает такого поощрения, но девушка убедительно настояла на том, что Семенюку ради разнообразия жизни не помешает нормально питаться, а то он скоро просвечиваться будет. — Да просто дни в последнее время напряжённые, — хмыкнул молодой человек, — Помотало немного. — Что, снова заказчики мозг парят? — заинтересованно уставилась девушка, присаживаясь напротив. — Ну да, заказчики, — невесело фыркнул Владимир. Конечно, для него и речи идти не могло, чтобы признаваться во всех деталях его карьеры. Вовка с восьмого этажа — всего лишь программист-фрилансер, куда ему до весёлой жизни. Сидит дома, строчит коды, выполняет мелкие заказы. Да, может не совсем те заказы, о которых он рассказывает Ангелине, но это и к лучшему — чем меньше ты знаешь, тем меньше сможешь рассказать в суде. — Отказывайся от мудаков, — серьёзно проговорила русоволосая, с беспокойством оглядывая пацана, — Если они мозг ебут, то нафиг тебе эти заказы? Возьмёшь другие, зато нервы сэкономишь. — Да если бы это так работало, — насмешливо выдохнул парень, копаясь вилкой в тарелке. — Но и терпеть всяких придурков тоже не стоит, — нахмурилась соседка, — А если кто обижает тебя, так ты сразу ко мне обращайся или к Олегу, мы за тебя мигом постоим, — задорно рассмеялась девушка. Парень напротив легко подхватил её настроение, тоже рассмеявшись. Всё же с Ангелинкой любые пакости переносить проще — это факт. — Как там, кстати, твой сибирский парень? — наливая себе кружку чая, поинтересовалась соседка. Да, этот момент в вовиной жизни они тоже переживали вместе. Когда Семенюк узнал, что собой представляет его соулмейт, жить стало в десятки раз сложнее и напряжённее. Парень чуть ли не на стены лез, особенно в первое время, когда пытался смириться с участью «просыпаться» каждую ночь с парнем. К такому его не готовила ни жизнь, ни Хард, ни школа, ничего, блять. И переживать это оказалось в тысячи раз проблематичнее в одиночку, потому как и рассказать он об этом не мог — пообещал же защищать свою тайну. Да и как об этом рассказать? «Мужики, тут такое дело, я просыпаюсь с мужиком, есть ли от этого лекарство?». Конечно, нет. А с девушкой он только недавно начал общаться, но уже довольно близко, так что та сразу уловила его нотки депрессии. Вот Вова не выдержал и рассказал ей и Олегу всё, что мучает его уже некоторое время. Просто потому, что выговориться хоть кому-то стало жизненно важной необходимостью, чуть ли не ломающей рёбра изнутри. Но Ангелина всё поняла. Поняла и, главное, помогла Семенюку принять это и перестать относиться к этой новости, как к концу собственного света. Было непросто, но с ней всегда легче. Олег, в свою очередь, даже косо не посмотрел, наоборот, поддержал парня и сказал, что в этом нет совершенно ничего катастрофичного. А где-то, он сказал, даже повезло: вот он с Ангелинкой, например, обсуждать и спорить, какая «видюха» лучше, не может, а вот Вова с Димой — могут. Ну да, такое себе утешение, но Братишкину и правда стало проще нести эту ношу на себе. А вскоре она вообще почти перестала ощущаться. И хоть он проиграл самому себе и выдал свою главную тайну, всё же не жалел нисколько — без них он бы не справился. — Да хуй знает, — поджал губы молодой человек, — Мы с ним как-то прохладно общаемся в последнее время, а теперь он даже не «проснулся» в эту ночь. — Опять что ли у него ночные смены? — подняла бровь русоволосая. — Шлюхой походу ночью подрабатывает, — раздражённо выдохнул парень, упираясь тяжёлым взглядом в тарелку. — Опять бесишься? — с лукавой улыбкой прищурилась соседка. — Похуй. Абсолютно, — пожал плечами киллер, засовывая в рот макаронину. — Расскажешь, — фыркнула в ответ Ангелина, — По тебе сразу видно, когда у вас с Димкой что-то не так: ты нервный становишься и заводишься с полпинка. — Я не нервный, — обиженно пробубнил Братишкин. — Ага, — поджала губы русоволосая, — Может, перестанешь тогда дёргать ногой под столом? Уже больше десяти минут так делаешь. Парень мгновенно остолбенел, тут же выпрямившись и поставив ногу нормально. Он что, действительно ей так сильно тряс? Русоволосая мягко рассмеялась. Вова тоже еле заметно улыбнулся, расслабившись. Не со многими людьми он чувствовал себя так комфортно и правильно. Разве что с Карповым — как бы сам Семенюк ни стремался этого момента, — Хардом да Саней с Максом. — Гель, а давай нажрёмся? — поднял вдохновлённый взгляд пацан, — Когда мы последний раз это делали, ну? Попросим Олега купить что-нибудь после работы, да как наебенимся в щи, а? Девушка брови подняла, удивлённо рассматривая собеседника, явно не ожидав такого предложения, а потом фыркнула насмешливо, отведя взгляд. — Да я бы с радостью, Вов, но, чувствую, мы долго ещё не сможем вот так отдохнуть, — улыбнулась уголком губ светловолосая. — А что такое? — нахмурился Владимир, — Болеешь что ли? На антибиотиках сидишь? — Да не, — протянула соседка, не сдерживая светящейся улыбки, — В общем, тут такое дело, — она снова неловко фыркнула, бегая взглядом по помещению, но вскоре остановилась прямо на серых глазах напротив, — Я тут беременна. Воцарилось молчание. Наверное, стоит сказать что-то, поздравить там или что-то вроде того, но Вова как-то чересчур охуел, чтобы правильно выражать свои эмоции. — Пиздец, — ошарашено выдохнул парень, всё ещё удивлённо смотря на подругу. Ангелина только сильнее рассмеялась, явно забавляясь вовиной растерянности. — Так всё плохо? — весело усмехнулась девушка. — Нет, ну, в смысле, — вышел из транса киллер, — Охуеть неожиданно. Я как-то даже не думал просто. Ну типа, поздравляю?.. — неловко кивнул Семенюк. — Спасибо, — нисколько не смутившись, улыбнулась соседка. — А Олег как? — спросил Братишкин. — А он не знает ещё, — спохватилась русоволосая, — Я сама об этом узнала недавно, вчера, если быть точнее, так что ещё ни с кем не успела поделиться. Ты первый, получается, — усмехнулась она. — Вау, — впечатлённо поднял брови пацан, — Прикольно. Выходит, вы уже самая настоящая семья. — Я так рада, — вдохновлённо произнесла русоволосая, беспокойно поёрзав на стуле, — Теперь у нас будет маленький пупс. А знаешь что? — тут же хитро склонила голову набок девушка, — Если это будет мальчик, я назову его Вовкой в твою честь. И плевать вообще, что на это скажет Олег, — рассмеялась она. Парень только хмыкнул насмешливо, тепло смотря в светло-серые глаза напротив.***
По такой холодной погоде нос, конечно, быстро замерзал. Но в груди разливался тёплый и даже немного обжигающий сигаретный дым, мгновенно согревая и подбивая остаться на балконе ещё одну сигаретку-другую. Так-то Вова стрельнул их всего лишь пять, так что стоило бы и сэкономить — за ещё одной пачкой под таким ливнем не пойдёшь, — но уже после второй резко стало всё равно, поэтому в ход пошла и третья. По идее, после длительного бестабачного периода должно быть плохо от такого количества никотина, но парню было запредельно хорошо. В таком состоянии сохранять относительное спокойствие куда проще, несмотря на то, что в жизни происходит полный пиздец. Естественно парень был рад за своих друзей, даже очень. Всё-таки семья, дети, общий быт — это же, вроде, здорово. По крайней мере, так говорят. Вот и у Ангелинки с Олегом теперь такое будет — полноценная ячейка общества, как-никак. И потому Вове лучше игнорировать это тупое и изводящее понимание того, что теперь всё поменяется и как раньше уже не будет никогда. Семья — штука такая, она забирает и время, и силы, и людей. А когда родится ребёнок, до Братишкина уже никому не будет дела. У Ангелинки с Олегом будут свои заботы и свои проблемы, а «братишка с восьмого» так и останется сидеть дома в одиночестве, перебиваясь Дошираком и куря на промозглом балконе. Киллер неприязненно поморщился, снова затягиваясь и выдыхая в открытое окно, из которого периодически залетали мелкие холодные капли. Да уж, люди влюбляются, съезжаются, рожают, заводят котов и всё такое прочее, что делают обыкновенные люди. А вот Братишкин никогда не представлял себя в амплуа среднестатистического семьянина, хотя пытался. Но этот образ просто не мог построиться в его голове, а сейчас, в своей удушающе пустой квартире, он слишком отчётливо ощутил, насколько это невозможно для него. Абсолютно. Бескомпромиссно. Его сучая судьба — идти по жизни одному, потому что каждый человек, которого он задевает своим существованием хотя бы мимолётно, потенциально находится в опасности. Поэтому его задача — жить так, чтобы угрожать как можно меньшему количеству людей вокруг себя. И это, если честно, задевает. И Вова ощущает эту мерзкую обиду на жизнь, на себя, на весь мир в целом. Никто конкретно в этом, конечно же, не виноват, так что и обвинить даже толком некого. Приходится только болезненно сжимать зубы и судорожно выдыхать в ледяной воздух внезапно осточертевший горький дым. Ну и ладно, не очень-то и хотелось. Наверное. Надо ложиться спать. Как ни странно, надо лечь спать именно для того чтобы «проснуться». Вова не раз думал о том, каково это было бы — зависеть не от ночных встреч, а от вполне реальных прикосновений. Это было бы по-другому. Странно, непривычно, но, возможно, ему бы это понравилось больше. В принципе странно осознавать, что всю оставшуюся жизнь тебя будет преследовать обоюдная созависимость с одним-единственным человеком. Вове с ранних лет твердили, что наркотики — это плохо, а после зачем-то наградили его самой сильной, самой тяжёлой и непобедимой зависимостью и сказали, что это — хорошо. Забавно выходит. Зависеть от какого-то белого порошка — неправильно, а зависеть от этого хриплого голоса, который за считанные секунды может как ввести в транс, так и буквально выдернуть из глубины собственных мыслей; зависеть от внимательного и будто бы всегда уставшего взгляда чужих ясных глаз, в которых иногда отражается их ненастоящее солнце и которое мгновенно становится от этого более живым; зависеть от простого, но такого сейчас необходимого «как дела?», произнесённого его устами иногда с усмешкой, а иногда с искренним волнением; просто зависеть от человека с другого конца страны — это, видите ли, очень даже прекрасно. Ага. «Прекрасно» до беспорядочных мыслей в гудящей голове, до зуда где-то в районе сердца и тяжёлых вздохов в тишину, когда хочется, чтобы её нарушил только один конкретный человек. Как же это страшно. Вова старается принимать это как должное и жить дальше по наитию, но лишь находится пара свободных минуток, когда можно задуматься обо всём, он понимает, насколько же его, блять, угораздило. Но теперь он не превращает это в катастрофу — нет, конца света не будет. Просто он уже в лимбе: не рай и не ад, просто место, где он проведёт все оставшиеся дни, задаваясь вопросом: делает ли Карпов из него счастливого человека или приносит только страдания одним своим существованием? Возможно, Братишкин смог бы позволить себе даже встречу. Приехать втайне ото всех в один из не самых приметных далёких городов — дело нетрудное. Куда хуже, если бы Дима приехал в Москву — там бы уже могли начаться проблемы. Но так хотелось показать ему Арбат! Хотя бы со стороны указать на ту самую крышу, а может, если повезёт, даже пробраться туда и увидеть собственными глазами то, что видел только у себя в голове. Вот только теперь не ясно, когда его «скромным» мечтам суждено осуществиться. Семенюк теперь сам на прицеле, и трогать сейчас Диму точно не стоит. А всё из-за этого мудака Хесуса! Вот если б он мог до него добраться, вот он бы ему башку-то открутил… Телефон на белёсом подоконнике загорается с характерным треском, разрезая им и царящий сумрак, и тихий шелест дождя. Молодой человек сразу же устремляет свой взгляд на него, немного сморщившись от слишком яркого дисплея. На экране нет уведомлений, кроме одного — обычное смс, которые парень всегда получал разве что от пресловутых банков да МЧС. Неизвестный номер, он даже выглядел странно — так обычные номера не выглядят. Владимир сразу понял: «одноразка» для одного сообщения. А само сообщение выглядело не слишком затейливо. Хесус сейчас находится здесь. Лучше поспешить, потому что другого шанса не будет. И координаты. Вереница цифр, в некоторых местах прерываемая точками. Владимир еле заметно хмыкнул, вновь и вновь разглядывая короткие предложения. Сердцебиение неконтролируемо подскочило, а дыхание чуть углубилось. Что ж, это было неожиданно. Неожиданно и оттого не слишком понятно. Учитывая случайный номер, это всё больше напоминает развод или какой-то прикол, но текст уж слишком лаконичный и чёткий, чтобы быть случайными фразами. Это сообщение явно адресовано именно ему. И координаты, они ведут в одну из старых «заброшек», которая когда-то могла стать торговым центром, а сейчас служит лишь стрёмной развалиной рядом с железной дорогой. Неприятное место, не внушающее доверие. Парень губы поджимает скептически, потому что уж слишком подозрительно и очевидно недобро выглядит вся эта затея. Одно только не даёт покоя: «другого шанса не будет». Ой, как будто на понт берут, ей-богу. А такая показушная загадочность, будто бы это что-то чрезвычайно секретное и серьёзное. Тьфу. Вове-то что, он уже бывал там однажды — ничего примечательного. Это даже не похоже на ловушку — места с западнями обычно закрытые, и в них непросто попасть и выбраться, соответственно, тоже сложно. А заброшенная территория уже вдоль и поперёк беспрепятственно обхожена заблудшими бомжами да отважными школьниками с пивом, так что там даже не застрять. Но выглядит всё равно сомнительно. Но заманчиво. Но сомнительно. Ну, блять. Семенюк щурится, чувствуя, как разгорается его внутренняя жилка безнадёжного авантюриста. Да, идея отвратная, но у него... есть пистолет, например. Да и в ближнем бою он не плох, так что суров и опасен даже без огнестрела. Да и вообще, Вова сам кому угодно облаву устроит — он же не мальчик для битья! А может, это и правда чуть ли не единственный шанс для него? В конце концов, та ситуация с Хесом — исключительно его проблема, за неё не должен отдуваться ни Хард, ни кто либо иной, только он сам. Поэтому нет ничего страшного, если он одним глазком посмотрит. Ну, чисто чтобы убедиться, что его наебали. А может, и не наебали. Тогда будет ещё интереснее. Одна из капель смачно упала на козырёк, отскочив и мелкими брызгами окропив уже выключенный дисплей. Парень недовольно посмотрел на улицу. Да, одеться стоит теплее.***
Ветер усиливается. Он продувает из оконных проёмов, петляет меж железных свай, бьётся о бетонные стены грузной, безликой коробки. А ещё завывает. Воет безобразным зверем, шелестит кронами деревьев, скрипит в щелях под потолком. Вова поморщился, когда до слуха снова донёсся противный лай. Собаки. Да, завывал не только ветер. Наверное, всё же стоило остаться дома. Запоздалым отголоском до затуманенного азартом сознания дошла очень простая и очень правильная мысль о том, что, вообще-то, он обещал Харду и носа из дома не высовывать, а теперь — посмотрите-ка на него, красавца! — шляется по тёмной и пустынной «заброшке» посреди ночи. По загривку прошлись противные мурашки, сопровождаемые лёгкой дрожью. Парень тяжко вздохнул. Если Баранов узнает, чем сейчас занимается его дорогой крестник, Семенюк ещё долго никуда не сможет выбраться из-за сломанных ног. Вначале и правда было неуютно видеть огромную, неотесанную махину, чернеющую под покровом ночи и размытую под стеной дождя. Она напрягала одним своим видом и совсем — нет, правда, ну совсем, — не располагала к себе, как к месту, где будет безопасно. Впрочем, отступать на полпути никогда не было в вовиных правилах. — Впрочем, в следующий раз лучше не подрываться посреди ночи ради тупых, бессмысленных сообщений, — сокрушался себе под нос Семенюк. А вокруг — никого. Не считая, конечно, крикливых псин, которые сновали где-то неподалёку, и от которых ему быстро и не раздумывая пришлось скрыться под обветшалой крышей, лишь бы только не напороться на весьма не дружелюбных созданий. Неизвестно, была ли это просто свора заблудших дворняжек, что решили здесь обосноваться, или это были вполне конкретные сторожевые собаки, чьё призвание — защищать. Защищать? Что вообще можно защищать в этой развалюхе? К несчастью, даже фонарик включить нет возможности — не стоит лишний раз так глупо «светиться». Животные среагируют сразу же, и это не говоря уже о возможности встретить кого-то куда более серьёзного и опасного, нежели какие-то там звери. Но было подозрительно спокойно. Внутри заброшенного здания не было ничего примечательного, кроме бутылок из-под «Гаража» да пустых пачек различных сухарей и чипсов. Сразу видно: точка сбора школоты. Вниз пока спускаться небезопасно — собачий рык всё ещё отчётливо стоял в ушах даже на уровне второго этажа. Выхода нет, остаётся только подниматься всё выше и выше по кривым и редким бетонным ступеням. Пять этажей безликого однообразия. Стоит выразить огромную признательность человеку из СМС — без него Вова вряд ли бы когда-либо решился на такую «увлекательную» экскурсию. Но вот уже на четвёртом этаже всё резко поменялось. И дело не только в том, что собачьи крики почти не были слышны. Тепло. Стало теплее. Парень остановился, чувствуя, как еле заметно холодный воздух шаг за шагом становится теплее, а вот дышать становится куда труднее. В нос ударил едкий, разъедающий запах «химозы», проникающий в лёгкие, першащий где-то в горле и оттого заставляющий брезгливо скривиться без возможности даже укрыться от этой вони. Братишкин тихо кашлянул в локоть, приглушая свои хрипы, и осторожно прошёл дальше за поворот. «Твою-то мать», — выругался пацан, резко вздрогнув от неожиданности и тут же прижавшись полубоком к дверному косяку. — Последняя же? — безэмоционально поинтересовался левый. — Да, — выдохнул его собеседник справа, — Слава Богу, мы закончили. Две большие, грузные фигуры стояли спиной к нему перед проржавевшей, грязной железной бочкой и без особого интереса смотрели на поднимающееся оттуда пламя, яркими вспышками прорезавшее темноту длинного коридора. — Хорошо, что до полуночи успели, — вновь устало добавил левый, подёргивая перенапряжёнными плечами, — А то он бы нас быстро в «лишаки» записал. — Не грузи, — с нотками явного недовольства хмыкнул другой, — И так день по пизде пошёл, как его подсос позвонил и орать начал. — Терпеть его не могу, — с разрастающейся агрессией ответил первый. «Пиздец-пиздец-пиздец», — таким же ярким пламенем, как и в бочке, вертелось в голове Семенюка, в то время как он максимально медленно и осторожно отступал спиной назад, молясь, чтобы эти две явно не дружелюбные махины не додумались обернуться. Он тихо скрылся в темноте, стараясь двигаться крайне бесшумно. Так, вывод прост: западня. Тупая, очевидная, невероятно тривиальная схема. И те неблагополучные личности — их две. Две, а не один Хесус, как он наивно рассчитывал. И вот двоих, особенно таких огромных, он уже вряд ли потянет. Да и кто конкретно из них Хесус и кого брать в приоритет — догадок нет никаких. Единственное, что и правда странно, так это то, что его не ожидают и к нему, по всей видимости, не приготавливаются. Не думали, не гадали, что Вова сунется? Или наметили что-то более изощренное, чем схватить и грохнуть? «В пизду, я домой», — подумал Братишкин, подходя к лестнице, ведущей вниз. Снизу послышался собачий вой, — «В пизду, я наверх», — сразу же развернулся парень, осторожно заглядывая через лестничный пролёт вверх. Неспешным шагом ступая по остаткам бетонных ступеней, киллер поднялся на последний, самый верхний этаж. А вот здесь уже было куда захламлённее — все комнаты и коридоры были завалены деревянными коробками разных размеров. Подойдя к одной из них, Вова аккуратно провёл ладонью по её поверхности, стирая пыль. Бананы с Эквадора. Очевидная контрабанда. «Знаю я эти «бананы» с Эквадора», — скептично подумал Братишкин, — «По три «штуки» за грамм». Тяжко вздохнув, Семенюк пошёл дальше, но вдруг услышал сдавленное сипение. Внутри всё похолодело. И здесь он тоже был не один. Но теперь сбегать точно некуда: внизу — недружелюбные мужики, сверху — выход на крышу, с которой запасной спуск построить не успели. Дерьмо. Парень схватился за пистолет, тихо сняв его с предохранителя, и медленно двинулся на звук. Шаг, второй, третий… Киллер остановился за поворотом в помещение и прислушался. Дождь шумел слишком сильно, громко стуча по покрытию над головой. Он смешивался с шумом крови в ушах и собственным неравномерным дыханием, сливаясь в какой-то хаос. Но хаос был даже не вокруг — прежде всего он был в вовиной голове, потому как пульс зашкаливал безумно. Мелко сглотнув, Семенюк только перехватил огнестрел крепче и, пользуясь эффектом неожиданности, резко выскочил в дверной проём, направив оружие перед собой. Хаос. Он достиг своего максимума не только вокруг — он достиг своего апофеоза именно в его голове. — Дима… — обмершим голосом прошептал Братишкин. В конце помещения, среди сваленных по разным углам коробкам, сидел он. Тот, кто приходил к нему во сне. Тот, к кому пришёл сейчас Вова. — Твою-то мать, — шокировано выдохнул парень. Тело прострелила крупная дрожь. Всё происходящее напоминало какой-то бред или сон. Может, он и правда спит? Он же наверняка спит — он не может видеть его наяву. В горле не вовремя запершило, пока Семенюк осторожно, всё ещё не до конца осознавая, медленно подходил к чужой фигуре. Мужчина сидел, приваленный к грязной стене и прикованный наручникам, хрипло, тяжело дышал. Вова подошёл совсем близко и... о Боже, блять, это же действительно Карпов! От подкрадывающейся истерики хотелось рассмеяться. Ещё сильнее хотелось выть. Собравшись с последними силами, парень сел на корточки, осторожно беря за подбородок мужчину, и, чёрт возьми, тот истекал кровью. Откуда-то сверху, где-то на линии роста волос, шли тёмные, уже успевшие засохнуть, тонкие струйки крови. — Блять, дядь, ты… ты меня слышишь? — Вова не говорил, сипел почти беззвучно, еле поворачивая языком и совершенно — совершенно, блять, — не зная, что делать и думать. — Я… я вытащу тебя, ты, главное, д-держись, — запинаясь, протараторил парень, мечась взглядом вокруг себя. Был только один очевидный вариант, как снять наручники. Очевидный и очевидно опасный. — Бежать можешь? — спросил парень, внимательно всматриваясь в чужое лицо. Мужчина напротив в явно ещё полусоображающем состоянии заторможено кивнул, не в силах проронить и слова, — Ладно, если что, потащим, — кивнул и себе, и Карпову Вова, — А теперь, оттяни руки максимально далеко от себя и отвернись, на всякий. Карпов послушно исполнил просьбу, выпрямляя прикованную руку в сторону и зажмуриваясь. Киллер прикусил щёку изнутри, стараясь вернуть себе полную сосредоточенность и, сделав глубокий вдох, выстрелил в цепь. Петли с громким звоном полетели на бетонный пол. — Всё, нахуй, погнали, быстрее, — судорожно зашипел Семенюк, чувствуя, как к горлу начинает подступать паника. Ни в коем случае нельзя дать ей развиться. Хард всегда говорил, что никакие чрезвычайные обстоятельства не могут убить быстрее паники. Вове нужно помнить об этом. Вове нужно взять себя в руки. Вова поклялся защищать свой секрет. — Вперёд, вперёд, — закомандовал киллер, перекидывая чужую руку через плечо и хватая полусогнувшегося Карпова за корпус. — Что за хуйня?! — яростно выкрикнул чужой грубый голос, острым лезвием разрезая пространство. — А вот теперь реально бежим, — процедил Владимир, крепче хватаясь за парня и стремглав начиная спускаться по лестничному пролёту вниз. — Сука! Стой! Лови их! — что есть мочи заорал мужик, только сейчас успев подойти к лестнице и увидев, как две фигуры спускались уже на уровне третьего этажа. Нужно было что-то сделать и срочно. Вова не придумал ничего лучше, кроме как вновь схватиться за тяжёлый металл пистолета и наугад выстрелить вверх, явно давая понять, что он, как минимум, вооружён, а как максимум, ещё и опасен. Видимо, попадание куда-то всё же пришлось, и сверху послышался дикий скрежет, а после что-то с оглушающим треском начало обваливаться. Послышались отчаянные маты, и Братишкин уже спиной почувствовал ударную волну, когда кусок какого-то железа вместе с бетонными обломками рухнул вниз. — Живой? — обеспокоенно спросил Владимир, осматривая бледного и уже запыхавшегося Карпова. Тот кивнул в ответ, прокашлявшись с болезненным хрипом. Выбегать пришлось прямо под проливной дождь. Тот окатил сразу как из ведра, и киллер страдальчески поморщился, чувствуя, как в один момент одежда становится мокрой насквозь. Это не имело значения в данный момент, потому как вот-вот могли выбежать из-за угла озверевшие, лающие твари, поэтому замедляться было слишком опасно. Ускоряя шаг и хлюпая по тёмным лужам, парень почти дошёл до забора, но тут раздался выстрел. Оглушающий хлопок, который Вова не спутает ни с чем, и вот леденящий жилы свист пули послышался где-то совсем рядом. Сука. Стреляли из оконных проёмов. Оборачиваться нет времени, пробовать выстрелить в ответ — тем более. Братишкин сильным рывком потянул мужчину за собой, на неимоверном адреналине в один момент вытаскивая их обоих через дыру в бетонном заборе. Хрена с два, если он вчера не умер, то и сегодня не сдохнет.***
Мерседес встретил теплом салона и ярким фонариком под потолком. По возможности осторожно усадив Диму на соседнее пассажирское, Вова быстро запрыгнул в водительское сидение и дал по газам. Машина противно запищала, напоминая хозяину, чтобы он пристегнулся. Сразу же захотелось послать нахер несносный агрегат, потому что в него, блять, стреляли уже два раза за прошедшие пару суток, так что безопасность на дороге — детский лепет для него сейчас. Карпов сидел на соседнем ни жив, ни мёртв: дышал через рот сипло, прерывисто и, судя по частым глоткам, явно боролся с тошнотой. Смотреть на него такого сродни самой настоящей пытки. Вова сжимает челюсть, чувствуя, что его снова трясёт. Только теперь дело не в страхе или в панике — злость буквально выворачивала его наружу, обжигая внутренности. — Всё нормально, всё будет хорошо, слышишь? — парень не уверен, кому точно это говорит. Хочется верить, что Диме станет от этого легче, но, блять, не станет же! Как тут вообще может полегчать, когда происходит такое?! Когда Вова сам нихуя не понимает, а Карпов так и подавно, но помочь ему Семенюк не имеет возможности, потому что сам не контролирует в этой ёбанной ситуации совершенно ничего. С каждой минутой, как он мчит на огромной скорости, картина в голове начинает приобретать всё больший смысл. Ну, конечно… это же так очевидно. — Я… я просто… — сбивчиво мямлит Владимир, не зная, что сказать, как объяснить. В любом случае, Дима видел пистолет. Вове уже не отмыться. Потому он набирает в лёгкие побольше воздуха, потому что теряться в собственных словах уже нет никаких сил, и говорит. Говорит всё. — Я должен был убить человека, блять, снайпера с именем Хесус. Но я жёстко, блять, очень жёстко объебался, и теперь этот уёбок мне мстит. Он пытался сначала убить меня, а теперь, — Владимир задыхается от всепоглощающей злости, еле переводит дыхание, хрипя, — Теперь он ещё, сука, каким-то образом нашёл тебя, притащил, блять, сюда и, видимо, специально издевается надо мной, гнида, падаль ебаная. Дима, кажется, вообще остолбенел, потому что сейчас так недоуменно глядит, находясь в полном шоке и не моргая совершенно, что у Семенюка сердце сжимается. Н-да, пожалуй, это самые отвратительные обстоятельства среди всех возможных, в которых Вова вынужден так просто сознаваться. Он понимает, что, должно быть, Карпову сейчас страшно до жути, что он ошарашен всем этим дерьмом, внезапно свалившимся ему на голову по его, Семенюка, вине. Братишкин вновь руль крепче сжимает. Ему тоже страшно и стыдно одновременно. Не вовремя приходит мысль, что после такого он, конечно, заслуживает звание самого ужасного соулмейта в мире. И долбоёба в одном флаконе. — Пиздец какой-то, — всё ещё находясь в полнейшем шоке, заторможено тянет Братишкин, устало откидываясь в сидении. «Пиздец какой-то», — находясь в абсолютной прострации, неверяще думает его соулмейт, нервно вцепляясь ладонями в собственные колени и отводя взгляд в сторону ночной Москвы. Ночной Москвы, которую Дима никогда не должен был увидеть.