Черное солнце

— Фройляйн Розенхайм и… — Секретарша Фрэнка Фоули растерянно замолчала, и перевела взгляд на молодую женщину и мальчика. Фоули, поставив подпись в документах, разложенных перед ним на столе, посмотрел на посетителей. — Кете! Доброе утро! Так рано… что-то случилось? — Нет, ничего… ничего срочного, — тихо ответила Кете, улыбаясь Фоули. Улыбка тут же сошла с ее лица, и Фрэнк, посмотрев на нее, повернулся к мальчишке, безмолвно застывшему рядом с ней. — Спасибо, — повысив голос для секретарши, ответил Фрэнк, и вернул ей документы со своей подписью. Девушка кивнув, скрылась за высокой дверью кабинета. — Герр Фоули, это Мариус, — представила мальчика Кете, внимательно наблюдая за Фрэнком, и проверяя, понял ли он, кто перед ним. Фрэнк понял. Потому что не мог забыть ничего из того, что имело отношение к Агне Кельнер. По этой же причине он узнал высокого, тощего мальчишку еще до того, как Кете сообщила его имя. «Значит, тот самый Мариус…» — подумал Фоули, останавливаясь возле своего стола, и рассматривая мальчика. Ответом ему стал прямой и наглый, блестящий взгляд огромных, беспокойных глаз. Скрестив руки на груди, Фоули не спеша покачался из стороны в сторону, и, наконец, проговорил: — Чем могу помочь, Кете? — Документы для отъезда Мариуса почти готовы, осталось только заверить поручительство родителей. Вытянув из маленькой сумочки небольшой листок, Кете опустила его на стол перед Фоули. Не торопясь брать исписанный от руки лист, Фрэнк в начале только рассматривал его с какой-то странной, блуждающей по лицу улыбкой, склонившись над столом. Наконец, прочитав текст, он, посмотрев сначала на Кете, а затем на Мариуса, медленно произнес: — Я не могу заверить это поручительство. — Фрэнк! Кете изумленно взглянула на него. Так, словно совершенно перестала его узнавать. Мужчина повернулся к фройляйн Розенхайм. — Ты же знаешь, это… нужно заверить! — с жаром проговорила Кете, все больше волнуясь. — А он не хочет! С насмешкой, тихо, рассматривая Фоули в упор, проговорил Мариус. — Как Агна Кельнер, Кете? — Агна? — все больше удивляясь Фрэнку, спросила женщина. — Она… — Придет к нам сегодня, — заявил Мариус, все так же насмешливо рассматривая Фрэнка, и ухмыляясь. — Я хочу сначала поговорить с ней. Затем я подпишу документы для Мариуса. Фоули согнул лист с поручительством, убрал его во внутренний карман пиджака и медленно провел рукой по отвороту. Кете, все это время наблюдавшая за Фрэнком молча, выдохнула: — Не узнаю тебя! Когда ты стал таким? Она посмотрела на Мариуса, давая понять, что им пора уходить. — Каким, Кете? — спросил Фоули, глядя, как они идут к двери. Ответа не последовало. — Каким, Кете? Каким я стал? Агна очень спешила. Она опаздывала к Кете, и больше всего боялась того, что что-то в предстоящем разговоре с Мариусом может пойти не так. К тому же, время, раз уже сбившись, — когда Агна Кельнер задержалась в доме у клиентки, — окончательно пошло вспять, убегая, как со страхом казалось Агне, все больше и больше. И теперь на разговор с Мариусом у нее осталось не более десяти-пятнадцати минут. Что можно успеть за этот промежуток времени? Нужно поговорить с Мариусом по-настоящему, обстоятельно: от этого теперь во многом зависит успех всего мероприятия, организованного Кельнерами и Кете Розенхайм. Агна прибавила шаг, перешла почти на бег, и едва не упала, сумев удержаться на каблуках в последний момент. Остановившись, девушка глубоко вздохнула, поправила сбившиеся волосы и медленно пошла вперед, через небольшой переулок, который остался на ее пути перед домом Кете. Чувствуя, как волнение, не утихая, по-прежнему плещется в груди и горле, — «как именно и о чем мне говорить с Мариусом?!», — Агна снова остановилась. Чем ближе была встреча с мальчиком, тем больше она нервничала. Времени оставалось слишком мало, — Агне нужно успеть еще к одной клиентке, а то, о чем она должна поговорить с Мариусом, — и не просто поговорить, а взять с него обещание и верное слово, что его берлинские вылазки с ножом в кармане прекратяться, — кажется, с большим трудом можно уложить в эти несколько минут. Тряхнув головой, и чувствуя, как волосы щекочут шею, Агна быстро улыбнулась самой себе, и нажала на белую кнопку дверного звонка. *** Дверь, после небольшой паузы, открыла Кете. Нерешительно улыбнувшись Агне, она отошла в сторону, пропуская девушку в дом, выглянула на улицу, осмотрелась по сторонам, и быстро, бесшумно закрыла ее. — Мы были у Фоули, я и Мариус! — быстро прошептала Кете, поворачиваясь к Агне. На лице фрау Кельнер появилась насмешка. — Он сказал, что прежде хочет поговорить с тобой. И только после этого подпишет поручительство для Мариуса. — Что еще желает Фрэнк Фоули? — надменно спросила Агна, и, видя растерянность Кете, добавила своим обычным, спокойным тоном, — Прости, Кете. Фрэнк Фоули меня нервирует. К тому же, я думаю, он просто непроходимый, упертый дурак! Кете растерла ладони, и опустила глаза вниз. — Я сама его не узнаю, Агна! А что если ничего не получится? — Получится, — заверила девушка. — Обязательно получится!… Как Мариус? Кете пожала плечами. — Я сейчас поговорю с ним, а потом мы обсудим, что делать дальше. — Обсуждать нечего, Агна, — глухо ответила Кете. — Как всегда нужны только деньги. Иначе документов для Кайлы не будет. Девушка задумчиво кивнула. — Сколько? — Еще три тысячи марок. — Неплохая сумма… Агна посмотрела по сторонам, отметила про себя книгу, раскрытую на столе, — «должно быть, Кете читала до того, как я пришла», — и, обняв женщину за плечи, отвела ее к столу и посадила на стул. Присев перед Кете, Агна крепко сжала ее руки и прошептала: — Я поговорю с Мариусом, а потом вернусь сюда. Кете, подавленная и растерянная утренней встречей с Фоули и новыми трудностями, возникшими при оформлении паспорта для Кайлы, едва заметно кивнула. — Здравствуй. Агна заглянула в комнату Мариуса после короткого стука и долгого молчания. Услышав ее голос, мальчишка резко обернулся, радостно и жадно разглядывая девушку. Губы его то тянулись в улыбку, то теряли ее. — В-в… вы! — Выдохнул Мариус и вскочил с кровати, роняя нож на пол. Агна улыбнулась мальчику и подняла нож. Сжав деревянную рукоять, она внимательно рассмотрела узкое, блестящее лезвие, и осторожно коснулась его кончиком указательного пальца, с удивлением наблюдая за тем, как от этого легкого касания на пальце выступает капля крови. — Очень острый!.. Я даже не заметила, как порезалась. Девушка улыбнулась, закрывая порез. — Вам очень больно?! — вскрикнул мальчик, бросаясь к ней. — Мариус, это пустяк, — Агна ласково улыбнулась ему, и достала из сумочки носовой платок. — Мне нужно с тобой поговорить, и у меня очень мало времени. — Я вас слушаю! — все так же громко, ломающимся голосом, объявил Мариус. Агна прижала указательный палец к губам, и мальчик понимающе кивнул. Снова посмотрев на нож, который она по-прежнему держала в руке, девушка сказала: — Я знаю про твои выходы в город, Мариус. Это очень опасно. — Но я всегда осторожен! Никто меня не видит! Агна невесело усмехнулась. — «Никто»? Ты уверен? Замечая, что он готовится ей возразить, Агна продолжила, чуть повысив голос: — Неважно, когда ты выходишь в город: днем, вечером или ночью, — это всегда опасно! Здесь всегда опасно, Мариус! И если тебя поймают, то отведут в гестапо… в лучшем случае. В худшем — они убьют тебя, и мы не сможем помочь тебе и ничего о тебе не узнаем! А мы хотим помочь, пойми меня! Но если ты будешь и дальше бегать по Берлину с ножом, выслеживая тех, кто убил твою маму, это… плохо кончится! — Они убили ее! И я буду мстить! Я найду их! — И погибнешь сам! А мы — за тобой! Агна швырнула нож и сумочку на пол, и отошла к стене, где под потолком блестело дневным светом и переливалось шумом улиц маленькое окно. — Ты хочешь жить или умереть? — глухо спросила Агна, касаясь дрожащей рукой темной, холодной стены. — А хочу найти их и убить! — горячо заявил Мариус, подходя ближе к девушке, и останавливаясь за ее спиной. Агна покачала головой. — Даже если ты это сделаешь, тебя все равно найдут. А если найдут тебя, то и нас. Всех нас… Девушка повернулась к Мариусу, но не смогла посмотреть на него, ее глаза были переполнены слезами. Оторопело застыв перед Агной, мальчик молчал. Наконец он тихо спросил: — Вам очень страшно? — Это не имеет значения, Мариус, я говорю не об этом. — Вам очень страшно, — уже твердо заявил мальчишка, не зная, что ему делать и с этим неожиданным знанием, и со всем, что происходит вокруг. — Ты… ты должен пообещать мне, что перестанешь их искать! Ты должен пообещать мне, что не станешь больше так рисковать! Агна замолчала, резко и глубоко втягивая воздух в легкие. — Я, все мы очень хотим помочь тебе, Мариус. И у нас есть такая возможность. Но если ты продолжишь бегать по Берлину, то погубишь не только себя, но и меня, Харри, Кете и Кайлу! А Кайла беременна!.. Агна обняла себя руками, вздрагивая от волнения и внезапного холода. — Я хочу, чтобы ты жил, понимаешь? Мне очень, очень жаль тебя и твою маму, но после того, что с ней случилось, ты тем более должен жить! Должен именно потому, что они этого не хотят. — Простите, простите меня, фрау Кельнер! Мариус рухнул на пол и закрыл лицо руками. — Я все время вижу ее лицо. В тот день, в ту минуту… и ничего не могу сделать! Не могу оттащить их от нее, моих сил не хватило… они били ее в живот, знаете?… А когда им надоело, они засмеялись и застрелили ее… так, смеясь, и стреляли. И снова смеялись, когда я подбежал к ней. «Она сдохла, еврей! Твоя грязная мать сдохла!» — так они кричали. Мариус заплакал навзрыд, не отнимая ладоней от лица. Прошло много времени, прежде чем он успокоился и почувствовал, как Агна крепко обнимает его и целует в волосы. — Мне очень жаль, Мариус! Мне так жаль! Ее глаза снова закрылись дрожащей пеленой слез. — Не плачьте! Из-за меня не плачьте! Я все сделаю, я уеду, я буду вести себя тихо! — закричал мальчик, вскакивая на ноги. Агна помолчала, собираясь с силами. Поднявшись, она подошла к Мариусу, и, нежно проведя рукой по его волосам, прошептала: — Веди себя тихо и всегда будь осторожен. Но никогда не позволяй себе думать, что ты «плохой» или «грязный». Это не так. Они хотят, чтобы ты так думал. Не доставляй им этой радости. Мариус кивнул, не поднимая головы. — Я приду через два дня. Пока меня не будет ты должен успокоиться и позаботиться о Кете. Ей очень страшно. Справишься? Мариус снова кивнул, продолжая буравить пол взглядом темных глаз. — Вот и молодец. А это — Агна наклонилась и подняла с пола нож, — я заберу с собой. Ответом ей была только тишина. Девушка и не ожидала ответа от Мариуса, но когда она была уже у двери, он четко сказал: — Простите меня, я не хотел причинить вам беспокойство. Я все сделаю как надо, обещаю. И успокою Кете. — Хорошо. — Агна с мягкой улыбкой посмотрела на Мариуса через плечо. — Тогда до встречи. — Спасибо… да! До встречи! А этот? — Кто? — Фоули, у которого мы были сегодня утром. Как с ним? — Не беспокойся, — ответила Агна вслух, а про себя подумала, что ей очень хочется к этим словам добавить привычную фразу Эда: «Я разберусь». Выбегая из дома Кете, Агна уже знала, что сильно опоздала. Кажется, настолько, что можно уже не торопиться. Впрочем, это утешение было весьма сомнительным, а недовольство фрау Гиббельс, которая собирала их для отчета в конце каждой рабочей недели, было как раз тем, что Агна Кельнер очень хотела бы избежать. Но, кажется, сегодняшний день был скроен прямо противоположно ожиданиям и планам Агны. Новым подтверждением этого стала встреча с Фрэнком Фоули. Вернее, столкновение. Отбросив в сторону все претензии к презентабельному внешнему виду «настоящей германской женщины», о которых неустанно говорилось в печати и по радио, Агна перешла на бег. Каблуки ее туфель звонкой дробью стучали по тротуару, Агна, оглянувшись, успела поймать белый платок, едва не упавший на землю, успела зажать его в руке, но вот вовремя заметить вышедшего из проулка Фоули не смогла. И потому столкнулась с ним неожиданно и резко. Первые секунды после столкновения ушли на то, чтобы восстановить сбитое дыхание. Агна зло смотрела на мужчину, и молчала. — Вы! — прерывисто выдохнула Агна. — Агна… Агна Кельнер! — с волнением и улыбкой отозвался Фрэнк, продолжая держать девушку за плечи. — Пустите! — фрау Кельнер вывернулась из рук Фоули, и, бросив «до свидания», быстро зашагала вперед. — Агна! Фрау Кельнер, подождите! — Фрэнк, обогнав девушку на пару шагов, остановил ее. — Я очень тороплюсь, герр Фоули. Мне некогда говорить с вами. Агна произносила слова серьезно и резко, в ее тоне не было ни капли шутки или кокетства, но Фоули, смотря на нее, и снова рассматривая черты ее лица и фигуру, не мог перестать улыбаться. — Я только хотел узнать, как вы, Агна, — зачарованно проговорил Фоули, и поморщился. — Простите. Фрау Кельнер. Улыбка его, с которой Фрэнк смотрел на девушку, омрачилась, когда он заметил в глазах Агны следы недавних слез. — У вас что-то случилось? — Нет, герр Фоули, у меня все хорошо, — ответила Агна, обходя мужчину. — Не обманывайте меня, Агна… то есть фрау Кельнер, по вашим прекрасным глазам видно, что вы совсем недавно плакали. — Фоули подошел ближе к девушке. — Они такие яркие, и так блестят… Наклонившись к Агне, Фоули поцеловал ее в губы. — Вы… — Девушка оттолкнула Фрэнка и ударила его по лицу. — Что вы себе позволяете?! Говорите со мной подобным тоном! «Не обманывайте меня, Агна»! А теперь еще и… Агна задохнулась от холодного зимнего воздуха, и вынуждена была замолчать, чтобы восстановить дыхание. Раскрыв сумочку, она начала искать носовой платок, но он, как назло, никак не попадался под руку. Зато нож, который она забрала у Мариуса, тупо звякнув, упал на тротуар, к ногам Агны. Она наклонилась, чтобы поднять его, но Фоули оказался быстрее. — Это ваше?! — Фрэнк удивленно посмотрел на девушку. — Это ваше, фрау Кельнер? — Вас не касается! Девушка вырвала нож из руки Фоули, каким-то чудом не задев острым лезвием ни себя, ни его. — Надеюсь, это наша последняя встреча, — обмотав лезвие ножа наконец-то отыскавшимся платком, Агна бросила его в сумочку. — Агна! — крикнул Фоули, шагая за ней. — Простите! Девушка остановилась, зло рассматривая взволнованное лицо Фрэнка. — Ответьте на один вопрос, герр Фоули. Я дала вам повод? — Вы? — изумленно уточнил Фрэнк. — Нет вы… вы не… — Тогда что это было? Отрезвленный взглядом Агны Кельнер, Фрэнк тихо объяснил: — Простите, Агна. — Фрау Кельнер. — Да… это все я, сам… с первой встречи я… не могу вас забыть. Агна молчала. — Простите, я… не смог сдержать себя. Я… вот! Фоули торопливо вытащил из внутреннего кармана пальто исписанный от руки листок. — Что это? — все еще строго спросила Агна, не забирая из протянутой руки Фрэнка лист. — Поручительство на имя Мариуса. Я должен был подписать сразу, сегодня утром, но я хотел увидеть вас, Аг… фрау Кельнер. Извините. Заметив, что девушка с сомнением смотрит и на него, и на документ в его руке, Фоули торопливо пояснил: — Вы не думайте, я все подписал, все в порядке! Мариус может ехать. Я все понимаю, я… безумно очарован вами, фрау Кельнер. Простите. Знаю, я не должен это говорить, но… если вам нужна помощь, любая, я… — Вы уже помогли, — тихо ответила Агна, забирая из руки Фоули поручительство, и пробегая быстрым взглядом по тексту, подписи и печати, которой Фрэнк заверил документ. По ее тону Фоули так и не смог понять, говорит она серьезно или с иронией. — Спасибо. Агна бережно убрала поручительство в сумочку, и плотно закрыла замок. — До свидания, герр Фоули. Фрэнк молчал, долго разглядывая лицо Агны, и, наконец, произнес: — Простите, еще раз. И если вам все-таки будет нужна помощь, любая, — звоните в любое время! С этими словами Фоули втолкнул в раскрытую ладонь Агны свою визитную карточку, легко коснулся края черной шляпы, и пошел вперед. Агна не оглянулась ему вслед, но отметила про себя растерянную, невеселую улыбку, которой он скользнул по ее лицу, когда проходил мимо. *** — То есть вы считаете, что герр Хайде, сотрудник контрразведки «Фарбениндустри», находящийся сейчас здесь, по правую руку от вас, испытывая к вам продолжительную неприязнь, устроил вам допрос на этом основании? — Да, — коротко подтвердил Харри. Начальник Кельнера, грузный и высокий Фридрих Сект, поднялся из-за стола. Постояв некоторое время на месте, и понадував толстые щеки, он все-таки решил пройтись по кабинету. Ему предстояло разобраться в непростом деле, которое, — если бы не слезы и слишком эмоциональное обращение секретарши Кельнера, фройляйн Софи Кох, — скорее всего так и осталось бы неизвестным потому, что по какой-то причине, которую Сект все еще не выяснил, его подчиненный, Харри Кельнер, в отличие от крайне расстроенной его судьбой фройляйн Кох, не спешил сообщать кому-либо о фактах допроса со стороны сотрудника контрразведки Эриха фон дер Хайде. — Так вы не планировали сообщать мне, вашему непосредственному начальнику, или кому-либо еще из руководства фирмы "Байер" о допросах, проводимых герром Хайде в вашем отношении? Почему? Кельнер пожал здоровым плечом и безразлично посмотрел перед собой. — Я и подумать не мог, что герр Хайде действует только из своей личной инициативы. В любом случае, у меня никогда не было намерения противостоять тем, кто обладает большими полномочиями, чем я. — Врешь, сволочь! — едва ли не выпрыгивая из кресла, заорал Хайде. Лицо его было таким свирепым и так полно ненависти, что если бы он мог, то обязательно вцепился бы в Кельнера. Прямо так, — зубами, в шею! «Вот до чего я дошел!» — думал Эрих, мечтая о расправе над Харри. Но в самый интересный момент, когда она была так невероятно близка, в подвал, куда он только что притащил Харри, неожиданно явился Сект. И теперь уже ему, Эриху, приходилось отвечать на его вопросы.Хайде сглотнул, предвкушая следующий за этим круг сомнительного удовольствия, — ответ перед своим непосредственным начальством, которое, как и Фридриха Секта, наверняка очень интересуют причинно-следственные связи допросов, которые Эрих учинял Кельнеру «из своей личной инициативы». — Тихо! — Сект с размаху ударил по столу рукой и уставился на Эриха. — Что вы скажете, Хайде? На каком основании вы учиняли допросы Кельнеру? — Мое дело — контрразведка, и мне, как сотруднику контрразведки, показалась подозрительной и внезапная поездка Кельнера в Лондон, и то, что среди его документов мною был найден список новых заключенных лагеря в Дахау. — «Показалась подозрительной» или на самом деле все это подозрительно, и заслуживает тщательного исследования? Какие у вас доказательства против Кельнера? Хайде тяжело вздохнул и надолго замолчал. — Вы заставляете себя ждать, Хайде! — Никаких. — Громче! — буйствовал Сект, взбешенный тем, что в работу его ведомства без всякого согласования с ним вмешивается контрразведка. — У меня нет никаких доказательств против Кельнера, только мои личные подозрения. — Засуньте свои личные подозрения в… — тихо начал Сект, наливаясь кровью. — Я не позволю без согласования со мной влезать в работу моего ведомства! Вшивая контрразведка! Сект задохнулся от гнева, и принужден был замолчать. А пока молчание длилось, — прерываемое бульканьем воды, которую Сект заглатывал огромными глотками из стакана, — Кельнер повернулся к Хайде, и с улыбкой взглянул на него. Эрих, и без этого блестящего смехом взгляда чувствовавший себя как зарвавшийся школьник, под прицелом ярко-голубых глаз Харри совершенно стух. — Так какие ваши подозрения, Хайде? Помимо того, что несколько лет назад Кельнер выезжал в Лондон, и из этого, по вашему мнению, следует, что он шпион и предатель? Сект сел на край стола, упираясь взглядом воспаленных глаз в Эриха. Хайде невольно сглотнул. — В бумагах Кельнера я нашел список заключенных. — Вы уже сказали об этом дважды. Ну и что вас в этом удивляет? — Зачем сотруднику фармацевтической компании подобные списки? Тем более с именами новых заключенных? — Мы не просто «фармацевтическая компания», как вы изволили выразиться, Хайде. «Байер» входит в состав концерна «Фарбениндустри», а это, как вам должно быть известно, — если не все ваши мозги вы потеряли в своей контрразведке, — крупнейший промышленный конгломерат нашей великой Германии! Сект замолчал, давая торжественно произнесенным словам побольше места в душном кабинете. — Я знаю, герр Сект, и… — И у вас нет никакого права проводить какие-либо мероприятия самолично, без уведомления своего начальства и меня! Сект наклонился над Хайде так низко, что в какой-то момент Харри показалось, что его начальник планирует вытрясти из старины Эриха все остатки и без того не слишком хороших мозгов. «Если это случится, с Эрихом станет совсем скучно», — подумал Кельнер, улыбаясь своим мыслям. Лукавая улыбка изогнула его губы в тот момент, когда Сект перевел взгляд своих маленьких, мутных глаз на него. — А вам, Кельнер, весело? Нравится общаться с контрразведкой за спиной начальства, подвергая мою репутацию риску?! — Простите, герр Сект. Но я был уверен, что все… мероприятия, организованные герром Хайде, вам известны. — Известны! Известны только теперь! Сект снова закружил по кабинету. Остановившись у окна, он уставился на здание «Гранд-отеля», и сказал: — Хотя это вас не касается, Хайде, я скажу именно при вас. С сегодняшнего дня Харри Кельнер находится в должности начальника надзорного отдела, в ведении которого расположены лагеря, ближайшие к Берлину. Надеюсь, теперь вы уберете свои поганые руки от меня и моих сотрудников, и дадите нам возможность спокойно работать на благо нашего великого рейха? Хайде, уже давно и неоднократно пожалевший о своих вольностях в отношении Кельнера, только молча кивнул, уставившись в пол кабинета. — Кельнер, документы о вашем новом назначении переданы в бухгалтерию. Зайдите, ознакомьтесь. — Благодарю, герр Сект. — На этом все. Хайде, если я узнаю еще что-то подобное, что будет хотя бы в малой степени угрожать мне или моей репутации, я обращусь к Гиллеру. И тогда, при следующей инспекции лагеря Дахау, смотреть на Кельнера из-за колючей проволоки будете уже вы. *** Пересекая площади и мостовые Берлина широкими и нервными шагами, Фрэнк торопливо возвращался в свой рабочий кабинет на Фридрихштрассе. Поглощенный мыслями о только что состоявшейся встрече с Агной Кельнер, он почти бежал по улице, не замечая ничего из происходящего вокруг. Один только стыд владел им и грыз его. «Нет, не только…» — поправил себя Фоули, боясь сформулировать то, что помимо стыда, жгло его душу. Все эмоции Фрэнка обострились настолько, что ему мерещилось, будто он весь стал острым углом или… «тем ножом в руке Агны». Эта мысль обожгла его новым приступом стыда, и Фрэнк остановился, глубоко вдыхая воздух. Он ничего не мог с собой сделать, — с тех пор, как он увидел Агну Кельнер, его личное безумие, начавшись при встрече с ней и Кете две недели назад, в его кабинете, теперь становилось только сильнее. Ругая себя последними словами, он знал и чувствовал одно, — все его усилия бесполезны, он не будет таким, как раньше. Ничто не будет таким, как раньше. А сейчас… «сейчас я даже не могу сдержать себя рядом с ней!» — думал он, зная, что доводы рассудка бесполезны. Он хотел ее, ее душу и красоту, улыбку и смех, и злость, от которой яркие глаза Агны Кельнер темнели, и становились еще более прекрасными, такими, что он немел при взгляде на нее, и не мог подобрать ни одного сравнения, которое было бы способно передать то, какой он ее видел. А еще было ее имя. Табу — для него, которое он нарушил сегодня… «Сколько раз?». Агна. Ее имя звучало для него гордостью и страстью, той высотой, что была для Фрэнка навсегда закрыта. Он знал это так же точно, как и то, что вот сейчас он, Фрэнк Фоули, находится в центре Берлина, и, если бросить на этот город первый, беглый взгляд, то, пожалуй, ничто, кроме громадных зданий и красно-бело-черной свастики, развешанной на каждом углу, не смутит торопливого наблюдателя. Ничто не покажется ему опасным, а между тем «программа «Киндертранспорт» может быть закрыта в любую минуту, — так же внезапно, как и началась…». Беспокойные мысли Фоули снова закружили вокруг Агны. Он не сдержался, поцеловал ее. И даже сейчас, когда все закончилось, он все еще ясно чувствовал каждый миг этого краткого поцелуя: вот он приник к ее губам, но до той секунды, когда она, оторопев, оттолкнула его и дала пощечину, было несколько мимолетных мгновений, пусть безответного, но поцелуя. Фоули тяжело вздохнул и закрыл глаза, чувствуя, как сердце рвется эхом по всему телу. Больше ничего не будет, не случится: он использовал свою единственную возможность, и получил именно тот ответ, о котором знал в глубине своей души сразу. Но, как бы ни были плохи дела безответно влюбленного Фоули, эти воспоминания у него никто не сможет забрать. Агна. Ему так безумно нравилось ее имя, что он хотел повторять его снова и снова. Но только в своих мыслях, неслышно для других. Она никогда не будет с ним. И дело не только в том, что она замужем, — свободный в нравах Берлин сказал бы, что в этом вопросе, как и во многих других, касающихся старых правил, на самом деле нет никаких границ, — а в том, что сама Агна Кельнер была из тех женщин, кто, выбрав мужчину, остается верной ему. «Навсегда», — то ли с радостью, то ли с болью подумал Фоули, растирая лицо ладонями, и переводя себя в реальность. А здесь, в серости и шуме зимнего, короткого дня, было то, что ему требовалось хорошо обдумать. И это тоже касалось Агны Кельнер. Фрэнк снова ясно вспомнил ту секунду, когда заметил наблюдавшего за ним мужчину. Агны тогда еще не было, — Фоули только ждал ее появления, зная из слов Мариуса, что она должна зайти к Кете Розенхайм. Ждать пришлось долго, — Фоули не было известно точное время визита фрау Кельнер. Но вот, оставаясь под прикрытием сумрака, черневшего в проходе между старыми домами, он заметил миниатюрную фигуру Агны. Девушка бежала к дому Кете, сбавила бег, сделала круг на месте, цепляя пальцами белый шарф, и снова побежала к двери дома. Ни Фрэнка Фоули, внимательно наблюдавшего за ней, ни второго мужчину, тоже не спускавшего с нее пристального взгляда, Агна не заметила. Она оглянулась по сторонам только подойдя к входной двери, но не увидела никого из наблюдателей, — они остались позади, на разных сторонах одной улицы, напротив друг друга. Поздоровавшись с Кете, Агна скользнула внутрь дома, а Фоули, почуяв неладное, — интуиция влюбленного сердца? — снова стал следить за незнакомцем на противоположной стороне улицы, чувствуя, что это как-то связано с фрау Кельнер. Незнакомый Фоули мужчина был высоким блондином с темно-серыми глазами. Он мог бы стать безупречным воплощением тех требований, которые нацисты предъявляли к внешности «истинных арийцев», если бы не гримаса на его лице, очень отдаленно напоминающая улыбку, и то, что Фрэнк мысленно назвал «истуканством»: мужчина двигался деревянно и удивительно неестественно. Так, словно от рождения лишенный знания о том, как двигается человек, он вырос, и теперь, во избежание ненужных казусов, двигался по чужому шаблону, ужасно не подходящему ни к его высокому росту, ни к длинным рукам. «Ни к оловянным глазам», — подумал Фрэнк, продолжая наблюдение как можно осторожнее. Для большей маскировки Фоули придумал закурить, но закашлялся, — отсутствие практики давало о себе знать, — и спугнул Оловянного с занятого им места. Блондин, бросив на Фоули откровенно злой взгляд, нехотя ушел со своего поста. Но Фрэнк заметил не только это, но еще и то, как его губы зашевелились, неслышно произнося какие-то слова. А стоило Агне Кельнер выйти на улицу, как Оловянный исчез, скрывшись в узком проходе деревянных домов. Он так стремительно начал уходить, буквально врезаясь плечами в узкое пространство, что Фрэнк убедился в своем первом предположении: мужчина не хотел уходить, но вынужден был по какой-то причине оставить наблюдение за Агной Кельнер. Об этом странном происшествии Фоули хотел предупредить девушку, но их беседа, — если это только можно так назвать, — пошла совершенно непредсказуемо, и Фрэнк, снова обескураженный фрау Кельнер, забыл и об этом, и обо всем на свете. Он мог, конечно, догнать Агну, — она ушла совсем недалеко, — и рассказать ей о том, что видел, но передумал в последнюю минуту, тоже по совершенно непредсказуемой причине. *** Эдвард радостно улыбнулся, смотря на хмурую, молчаливую Элис. — Все хорошо, Эл! У нас все получается! Ты говорила с Мариусом, паспорт Кайлы почти готов… — А Дану? Во взгляде Милна скользнула ирония. — Уверен, что с новыми полномочиями Кельнера он быстро найдется. Уже сегодня утром, — Эдвард посмотрел на наручные часы, — через шесть часов, Харри поедет в Дахау. И что-то мне подсказывает, что Дану именно там. — А если нет? — Эл… — А если он умер? Эдвард вздохнул, и, помолчав, мягко спросил: — Что с тобой? Изменив положение, Эдвард сел перед Эл на колени. Руки Милна скользнули вверх, по бедрам Эл, и он привлек ее к себе, крепко обнимая. — Что случилось? — Я сегодня за скептика, — склоняя голову вниз и избегая взгляда Милна, тихо ответила Элис. Быстро поцеловав его в щеку, она попробовала улыбнуться. — Пойду, поговорю с Кайлой, пока она не спит. Эдвард не двигался, продолжая внимательно смотреть на девушку. Но когда она положила руку на его плечо, отклоняясь назад и выскальзывая из кресла, он не стал ее удерживать, и только задумчиво наблюдал за тем, как она выходит из спальни, тихо закрывая за собой дверь. Харри пересек кабинет Ханны в несколько широких шагов, и сел за ее рабочий стол, с интересом осматриваясь вокруг. Так вот где работает бывшая фройляйн Ланг, медсестра из Дахау? Небольшой, кажется, сплошь белый медицинский кабинет, в котором не было ничего примечательного. Кроме, пожалуй, нескольких карточек «пациентов», сложенных ровной стопкой на краю стола. Кельнер подвинул к себе медицинские карты, и стал очень внимательно рассматривать каждую из них. Семь карт, подшитых в белые папки с плотными обложками, сообщали читавшему их человеку, — помимо стандартных имени, даты рождения и адреса проживания, — дату поступления в лагерь и итоги первого, предварительного, осмотра. Насколько этот осмотр был медицинским, можно было судить хотя бы по тем записям измерений, которые были сделаны о каждом мужчине, поступившим в Дахау. Форма носа и ушей, размеры черепа — все это было аккуратнейшим образом записано в педантично оформленных картах. И Кельнер не исключал, что — рукой фрау Томас. — Харри?! Что ты делаешь? Изумленный голос Ханны раздался прежде, чем в кабинете показалась фигура статной блондинки. Захлопнув очередную карту, Кельнер вернул ее на прежнее место, выровнял стопку, и не спеша повернулся к бывшей любовнице. — Я думал, ты будешь рада меня видеть. Вслед за этими словами на лице Харри просияла широкая улыбка. И Ханна почти поверила ей, если бы не иронично приподнятая бровь. — Уходи, пока тебя не увидели! Я никому не скажу, что ты был здесь! — зашептала Ханна, торопливо подходя к развалившемуся на стуле Кельнеру. — Здравствуй, Ханна. Можешь сказать, что я совсем не против. — Что ты несешь?! Ты с ума сошел? Харри хмыкнул, поднялся со стула и глядя на блондинку с притворном сожалением, прошептал: — Может быть. Выбрав одну из просмотренных карт, он протянул ее Ханне. — Я планирую забрать вот этого человека. Завтра утром, в это же время. Приготовь все необходимое, оформи бумаги, если это требуется в подобных случаях. — Ты точно сошел с ума! — вскрикнула Ханна, вырывая из рук Кельнера медицинскую карту. — «Забрать»? Завтра? Ты умом тронулся? — Нет. Скорее попробовал негашеной извести, — медленно ответил Харри, прожигая Ханну взглядом. От этих слов Томас вздрогнула, с ужасом глядя на Кельнера. — Я ничего не понимаю, Харри. — А тебе и не нужно. Просто сделай все именно так, как я сказал. Ханна помотала головой, пытаясь таким образом прогнать непонимание. — Что происходит? Ты такой спокойный. Куда ты его забираешь? Томас кивнула на медицинскую карту мужчины, о котором шла речь. — Я не шучу, Ханна. Завтра утром. Если что-то, о чем я сказал, будет не сделано, тебе же будет хуже. — Ты угрожаешь мне?! — Нет. Констатирую факт, — Харри снова улыбнулся широкой, обаятельной улыбкой. — Как начальник надзорного отдела. — О!.. — только и смогла выдавить из себя Томас, потрясенно рассматривая лучезарного Кельнера, которого таким она видела впервые за все время, что они были знакомы. — Значит… — Не скажу, что мне жаль отвергать ваше прошлое предложение. Харри, не удержавшись, рассмеялся. — До завтра, фрау Томас. И проследите, чтобы с этим заключенным ничего не случилось. Лично. *** — Ты уверен? — снова спросила Агна. — Абсолютно! — Харри посмотрел блестящим взглядом на жену и Кайлу, взволнованной настолько, что она боялась пошевелиться. Все, что позволила себе Кайла с той минуты, как услышала от Кельнера те слова, в которые уже отчаялась верить, — положить руку на живот, может быть, мысленно сообщая еще нерожденному малышу счастливую весть. — Дану в лагере Дахау. Завтра утром я заберу его из лагеря и привезу сюда. — О, боже… — едва слышно выдохнула Кайла, касаясь ладонью лба, и оседая на стуле. Кельнер подхватил ее до того, как она упала. — Я принесу воды! Агна убежала на кухню. Вернувшись в комнату, она присела перед Кайлой, и приложила к ее лбу полотенце, смоченное холодной водой. Заметив, что женщина медленно приходит в себя, Агна улыбнулась ей и поднесла к губам Кайлы стакан с водой. — Как ты? — Простите, Кайла, я не подумал, что… — Все… хорошо, — женщина отпила воды и замолчала. Волнение отчетливо проступило на ее бледном лице, и до того, как она задала свой вопрос, Агна и Харри уже знали, о чем сейчас спросит Кайла. — Вы уверены, что это он? Мой Дану?.. Отчего-то смутившись под пристальным взглядом ее черных глаз, Харри только утвердительно кивнул. — Боже… он жив! — И завтра будет здесь. — Но как ты объяснишь это начальству? — с тревогой спросила Агна. — Это уже мои заботы, renardeau. Не беспокойся. Но Агна очень беспокоилась. И боялась. Радуясь тому, что Дану удалось найти так невероятно быстро, она не могла отделаться от мысли и предчувствия, что что-то во всем этом не так. «Слишком легко, слишком быстро, слишком… гладко» — думала Эл, обходя большую библиотеку первого этажа снова и снова. Все шло действительно очень хорошо. Неправдоподобно удачно: Фоули подписал поручительство и предложил «всемерную помощь», новый паспорт для Кайлы, в котором было указано, что у нее есть сын, Мариус Кац, — после еще одной взятки, — был почти готов (Кете должна забрать его завтра, «тоже завтра» — беспокойно думала Элис), Дану нашелся… от всего происходящего голова шла кругом. И страх, что что-то необъяснимое во всем этом не так или что непременно что-нибудь произойдет, не отпускал Элисон, и становился только сильнее. «Так не бывает… не здесь», — объясняла она самой себе свое беспокойство, не находя успокоения в радостных событиях. Ко всем эмоциям Эл примешивалась большая доля стыда, тем более явная в сравнении с оптимизмом и искренней радостью Эдварда. Она никогда не видела его настолько счастливым и воодушевленным, и это только делало ее стыд, о котором она никому, даже Милну не решалась говорить, еще глубже и острее. «Ты стала такой недоверчивой!» — отчитывала Эл саму себя, и чувствовала, что у нее даже нет сил, чтобы оспорить это. — Все получилось, Эл! Девушка, остановившись посреди библиотеки, вспомнила свой разговор с Эдвардом. — Это же именно то, что ты хотела, помнишь? Помочь тем, кому действительно необходима помощь, даже если для этого нужно пойти на большой риск! Милн положил руки на ее плечи и улыбнулся. — Слишком большой риск, который слишком легко обошел нас стороной, — ответила она тогда, и Эд непонимающе посмотрел на нее. — Среди нас двоих скептик — это я! — пошутил он. Эл не улыбнулась. — Что-то случится. Я чувствую. Она посмотрела на него, и тут же отвела взгляд, чувствуя, как в глазах собираются слезы. — Нет и нет! — запротестовал Эдвард. — Случится только одно: у нас все получится. У нас есть даже помощники, — Кете и Фоули, и… не думал, что скажу это о Фрэнке, но его помощь, как и Кете, очень нам нужна.Милн накрыл сцепленные руки Эл своими теплыми ладонями, и заглянул в ее глаза. — Ты просто боишься, renardeau, — Эдвард стал аккуратно освобождать руки Эл от тугих нитей, которыми она в тревоге перемотала ладони и пальцы. — Потому что за все это время ты привыкла бояться. К сожалению. Но все будет хорошо, вот увидишь. От нежности, звучащей в голосе Эдварда, Эл заплакала. Слезы беззвучными, прозрачными каплями западали на их переплетенные руки, и Эл закрыла глаза, стараясь успокоиться, и зная почти наверняка, что эта тревога, заполонившая ее мысли и сердце, никуда не уйдет. — Да, — выдохнула Эл, кивнув, — Фоули нам очень помог. *** С вызволением Дану из лагеря все тоже прошло на удивление гладко. Приехав утром следующего дня в Дахау, Кельнер, — в этот раз пребывающий в своем привычном собранно-ироничном состоянии, — нашел Ханну на ее рабочем месте. Блондинка была удивительно тихой и даже сговорчивой, и слишком часто бросала на Кельнера серьезные взгляды, ничего, правда, не объясняя. Харри не пришлось напоминать о необходимости привести заключенного: худой и измученный Дану Кац к его приезду был уже готов, и, неуверенно стоя у медпункта, ждал появления какого-то начальника для дальнейшего конвоирования. Остановившись напротив Дану, Кельнер быстро и внимательно осмотрел его фигуру, замечая ссадины и кровоподтеки на лице и руках. Одетый в поношенную форму, мужчина стоял, опустив глаза вниз, к земле. Не смея поднять взгляд на начальника, который, — он не мог не слышать его шагов, — подошел к нему, Дану продолжал смотреть вниз. Все его тело тряслось мелкой дрожью, а руки, закованные за спиной наручниками, дрожали так сильно, что Кельнер подумал, — Дану непременно упадет. Подойдя ближе к мужу Кайлы, Харри взял его за предплечье, тем самым прочно удерживая Дану на месте. Из медпункта вышла Ханна, и, оглядев Харри хмуро, а тощего заключенного, которого, как всегда элегантно одетый Кельнер зачем-то держал под руку, — брезгливо, протянула блондину карту на имя Дану Кац. Кельнер взял ее свободной рукой, кивнул фрау Томас, и повел заключенного к воротам лагеря. Ханна, не сходя с места, долго смотрела вслед Харри, и жалела о том, что так и не решилась задать ему вопрос о дальнейшей судьбе этого еврея: лицо Кельнера было таким жестким и замкнутым, что фрау Томас попросту струсила, чувствуя, как от его сосредоточенного, злого взгляда внутри снова возникает холодный страх. Харри остановил «Хорьх» только тогда, когда и лагерь, и город Дахау точно остались позади. Выйдя из машины, Кельнер подошел к пассажирской двери и открыл ее. Из полумрака автомобиля на него смотрели черные, горящие глаза Дану. Вытащив из внутреннего кармана пальто маленький ключ, Харри расстегнул наручники на руках Каца, и, пока Дану, сумрачно наблюдавший за ним в полной тишине, растирал сбитые запястья, Кельнер отошел от «Хорьха» к противоположной стороне шоссе, и, размахнувшись, швырнул и ключ, и наручники в жидкую, занесенную свежим снегом, черную, придорожную, грязь. Железо, жалобно звякнув, упало в поле. Постояв еще минуту на месте, Кельнер осмотрел пристальным взглядом казавшееся бескрайним пространство, и пошел к «Хорьху». Все так же молча он достал из бардачка бутерброды, небольшой термос с черным чаем, и передал Дану. — Это приготовила Кайла. Ешьте аккуратно, вам нельзя торопиться. Прежде чем ответить, Дану очень долго вглядывался в лицо Харри. Наконец, его губы с запекшейся кровью едва разомкнулись, и он тихо спросил: — Кайла знает, что вы забрали меня? Как она? Харри кивнул, смущенно отводя глаза в сторону, и кратко ответил: — Она знает, что я поеду за вами сегодня. С ней все в порядке, не считая сильной тревоги о вас. Кельнер закурил, круто втягивая дым в легкие, и замолчал. Сделав еще затяжку, не оборачиваясь к Дану, он добавил: — С ребенком все хорошо. Дану не шевельнулся, словно и не слышал слов Харри. Снова повисла тяжелая пауза, прерываемая глухим урчанием автомобильного мотора, и едва слышным треском сигареты. — Почему вы сделали это? Это огромный риск. Кельнер докурил и нехотя ответил: — Однажды вы спасли нас. — А я думал, вы — нацист! Голос Дану сломался, он спрятал лицо за дрожащими руками. Повернувшись к Дану, Харри похлопал его по плечу, и закрыл дверь автомобиля. Кайла и Дану встретили друг друга так, как два человека, уже почти потерявших надежду. И неясно было, что звучало в их словах и слезах громче — счастье или страх от того, что теперь все стало ещё опаснее. Вечер этого дня Агна и Харри оставили Кайле и Дану, уехав из дома под предлогом встречи с Кете и Мариусом, и необходимости предупредить их о том, что все они должны собраться завтра в доме Кельнеров для обсуждения дальнейших действий. На самом деле это был не только предлог, но и действительная причина: теперь, когда Дану был спасён из лагеря, действовать нужно было ещё быстрее. Пусть Ханна уверена, что Харри забрал Дану для допроса или проведения медицинских испытаний обновлённых препаратов, пусть Хайде, временно дезориентированный выговором Секта, пока не показывается, пусть Зофт пока пропадает на ночных допросах и очных ставках, — времени для организации отъезда Кайлы, Дану и Мариуса у Агны и Харри было все равно мало. Именно поэтому требовалось обсудить все детали плана ещё раз, посвятив в него Дану.