Тысячелистник

Крик ребенка она услышала издалека, из-за пелены ее позорного отчаяния, которая все застилала. Ей казалось, что Джейме Ланнистер вырезал дитя из нее, просто вытащил нож или кинжал – и полоснул у нее между ног, внизу живота. Это было, как поняла она чуть позже, только видением, но странно явственным и – странно понятным. Она была в какой-то миг даже ему благодарна, потому что разрывающую всю ее боль это почти прекратило. Бриенна что-то взвизгнула, что-то вроде «не надо, не убивай, не убивай», но все потерялось в ее плаче, а потом – в крике малышки. Джейме поднял младенца, улыбаясь кривой, дрожащей и испуганной улыбкой, и в самом деле достал короткий кинжал, что-то сделал, что – Бриенна уже не понимала, догадалась гораздо позже: отрезал пуповину. Он снял с себя рубашку к этому моменту, в полутьме его загорелые, крепкие плечи блестели от пота. Вытерев лоб согнутой в локте рукой, он начал вытирать орущее дитя, а потом замотал ее в рубашку и сунул оторопевшей Бриенне: - Вот. И все. Все окончилось. Видишь? Посмотри, какое прелестное личико. Все. Все… Прелестным трудно было его назвать – багровое от натуги, морщинистое, сердитое, но Бриенне оно тоже показалось в тот миг прекрасным, самым красивым на свете. Над хмурым лбом торчали огненные пряди волос. Сольви орала так, что вопль ее прыгал по стенам ямы и поднимался кверху, и кружил по ночному лесу. - Все? – глупо переспросила она. – Что… что… это… значит? - Что ты родила. Девочку, - сказал он, так же преглупо улыбаясь. – Очень милую. И ты никуда отсюда не делась. Жива. И она жива. Видишь? Она размотала рубашку, чтобы осмотреть кроху. Та сердито жмурилась, верещала, принялась размахивать ручонками, пинаться сморщенными ножками, и Бриенна в каком-то приступе восторга поняла: она правда жива, и Бриенна жива. Она подержала ее у своего лица, а потом прижала к груди, стянув рубашку с плеча. Больше сил у нее не было. Ребенок притих, начал сосать ее грудь спустя какое-то время, она чувствовала тепло ее тельца на своей коже. Стало вдруг ужасно тихо – и вокруг, и внутри нее. Она закрыла глаза, ее потянуло в нежную, баюкающую дрему. - Все хорошо? – Тормунд улыбался ей во весь рот. – Милая, все хорошо? - Да, сердце мое. - Какие же вы обе храбрые. Сольви, - он склонился над ребенком. – Ты отчего сразу такая красавица? Посмотри. Волосы как огонь! Солнышко. Посмотри. Посмотри… Она оглядела комнату, пронизанную золотыми лучами. Спицы, на которых белело полотно вязания. Красивый узор, научила ее Мия только недавно: если собрать три петли, а потом разобрать их, то выходит, будто маленькие цветочки… - Посмотри на меня. Посмотри, - настойчиво повторял Тормунд, и она лениво улыбнулась. - Что еще? - Посмотри же, - она открыла глаза и увидела склонившегося над ней Ланнистера. - Ты!.. - Какие еще цветочки? – с досадой прошептал он. Пока она металась в родах, он вытащил из сумки и зажег маленький светильник, и в яме теперь плавали клубы дыма, пахло горячим маслом и раскаленным железом. Сольви дремала у нее на груди, маленькая, как котенок. Ручонка ее с этими крошечными пальцами цеплялась за материнский сосок. Бриенна с неохотой повернулась, кутая дитя, чтобы оно Ланнистеру глаза не мозолило. Наверное, он теперь ужасно на нас зол, подумала она в тоске. Еще бы, такое устроили! От криков все окрестное воронье оглохло, надо полагать. - Вот. Пей, - он сунул флягу к ее сухим губам, и Бриенна вдруг поняла, что в самом деле умирает от жажды. – Пей как следует. Она начала глотать воду, прикрыв глаза. - Как она там? Все в порядке? Бриенна с изумлением на него уставилась. - Гляди. Сир Давос, да продлятся его годы, мне столько всего с собою напихал. Джейме поднял чистую рубашку. Он забрал у нее свою – выпачканную в крови и детской воде. Пока она медленно укутывала Сольви в чистое, он перебрался через нее, сел меж ее ног и начал вытирать ее бедра и лоно. Бриенна морщилась и охала, когда он задевал истерзанную плоть. - Тихо. Тихо. Крови-то совсем немного. Но не будем зверье дразнить. Вот так. Хорошо. Она свела колени и повернулась, стыдясь. Но Джейме выглядел довольным. Он просто натянул эту перепачканную рубаху на себя и сел, устало, задумчиво улыбаясь: - Как ты? Бриенна? - Думала, что не вынесу, - пробубнила она. – Сильно ли я кляла тебя? - Да уж порядком. Она помолчала. Пламя в светильнике медленно таяло, по глиняным стенам бежали длинные, странные, как подводные растения, тени. - Тогда… когда я, - начала она робко. – Когда я стала тебе говорить… Про Артура. Когда просила тебя помочь… Это последнее, что помню толком. Я это в отчаянии говорила, разум мне отказал. Он приоткрыл один глаз и посмотрел на нее долгим, бесстрастным взором. - И все же говорила. - Не принимай близко к сердцу. - Позволь уж принять, - тихо заметил он. - Почему? Он отвернулся, напомнив ей сына, таким знакомым упрямым движением, и даже точно так же выпятил свой красивый подбородок. В бороде у него блестела седина. Очень много, точно снегом запорошило с того дня, со дня их последней встречи. - Мне так нравится. Поняв, что она в испуге молчит, Джейме опять повернулся к ней и негромко, твердо сказал: - Но ничего этого не случится. Мы выберемся, и один он там не останется. Ты должна верить в это. Особенно же теперь, когда ты была так уверена в своей погибели, а на самом деле… Я был прав. Она фыркнула, разбудив младенца. Сольви захныкала, Бриенна торопливо сунула ей в ротик сосок. Движение это было мало того, что уже знакомо – но до странности привычно, хотя с дней кормления сына прошло уже столько лет. Привычно и приятно. - Это такое чудо, - вдруг заметил Джейме, с обезоруживающей, растерянной ухмылкой. – Такое чудо было держать ее. Очень маленькая, а? - Ужасно, - согласилась Бриенна, - всегда тому удивляюсь. - И очень милая. Похожа на тебя. - Ты уж и разглядел? - Сразу лицо показалось знакомым. Такое же сердитое. И прелестное… все же… прелестное. Как назовешь? - Сольви. Уже назвали. Он открыл рот, намереваясь спросить, но потом закрыл и просто закивал. Бриенна была за это благодарна. Пелена счастья и необъяснимого восторга начала проходить, она начала ощущать боль в своей спине, в животе, грудь у нее тянуло, а между ног пылало пламенем. И эту неохватную, бесконечную тоску, от которой ей скручивало горло. - Что за цветочки? – спросил он, заметив, наверное, как она начала тыкаться носом в меховой ворот своей робы. Он укрыл ее ноги плащом, закутал ее, и ей не было холодно, а сам остался в одной только рубашке. Какой дурак, подумала она угрюмо. Всегда был горделив и недалек в этой своей гордости... - Что?.. А. Мне снился сон. Вязание… надо собрать три петли, а потом разобрать, получится цветочек, похожий на тысячелистник. - Научилась вязать? - Научили. - Ты очень умна, сметлива, - заметил он с усталой улыбкой. – Я не помню, говорил ли кто тебе. - Ты мне только сообщал, что я уродлива, а еще что сильна, как кобыла, и так же упряма. - Да? Вероятно, в запале каком-то, - заметил он печально. – Я не должен был. Она молчала. - Ты говорила об Артуре, о том, как он чудесно умен, и, знаешь, я думал… я все думал, что он у тебя это все перенял. Вот какая мысль у меня крутится в голове. Благословен тот, кто у тебя родится, Бриенна. Все твои дети – особенные, прекрасные… И Артур. И Сольви… Эй. Ну, прошу тебя. Не плачь. Не плачь. Но она заплакала, хотя на этот раз почти бесслезно – и тихо, боясь потревожить дочку. Наутро начал накрапывать мелкий дождь. Бриенна сидела, согнувшись в три погибели, под грудой теплых вещей, которые Джейме для нее насобирал, его плащ с капюшоном был сверху: вроде шатра над нею - и она слышала тихий стук редких капель по нему. Сольви иногда смотрела на нее ясными, беспечными глазами, они были серовато-синего цвета, как у ее отца. Вид у девочки был самый спокойный и довольный, и Бриенна была тому рада – что хоть кто-то в этой страшной яме ничего не знает, не ведает, какие беды приключились. Когда дочь начинала хныкать, Бриенна кормила ее молоком или просто укачивала, прижимала к себе. Она слушала, как Джейме расхаживает взад и вперед – три шага туда и обратно, что-то бормочет, но к словам его решила не прислушиваться. К тому же, она боялась за девочку, ей отчего-то стало казаться, что плач ребенка может его раздражать – да и почти наверняка взбесится, когда Сольви испачкает эту его чистую рубашку. - Будем сидеть тихо-тихо, - прошептала она Сольви. – Нас скоро отыщут, не волнуйся. Скоро мы выберемся, и я тебя уложу в новую колыбельку! И все платьица, рубашечки… вот увидишь, как у нас много всего. Да? Да? Тебе понравится. Понравится. Она погладила маленькую теплую ручку. Пальчики как игрушечные, подумала она, повторив мысль, что пришла ей при взгляде на Артура. Какие крохотные! Санса сказала ей тогда, что ребенок похож на куклу, только гораздо милее, чем любая, самая милая, куколка. Нет, совсем не похож, а во много раз лучше, подумалось ей тогда. Кукол у нее в детстве почти не было: отец считал, что они ей не интересны, и она склонна была с тем соглашаться. Скорее, маленький ребенок похож на какое-то маленькое волшебное существо. Ей никогда не верилось, и теперь не верилось, что все это было плоть от плоти – она. Странно было так думать. Странно, но отчасти и чудесно. И сердце ее разрывалось от жалости. Дети бессмысленны, наивны, невинны, а потому так пугающе беззащитны. Их неведение делает их такими хрупкими. Такими… Она вытерла выступившие слезы своим запястьем. Сольви посмотрела на нее своими серьезными глазами и высунула язык. - Вот как? – удивилась Бриенна. – Ты уже и вот что умеешь? Славная моя! - Что ты там бубнишь, женщина? – раздался голос Ланнистера у нее прямо над головой. Она вздрогнула и съежилась. Сольви поморщилась и захныкала. - Ш-ш-ш, тихо, тихо, маленькая, тихо, он скоро уйдет! Вместо того, чтобы уйти, однако, Джейме столкнул капюшон с ее головы и сунул голову в ее темную, теплую палатку: - Что это ты делаешь? - Кормлю, - быстро сказала Бриенна, прижав Сольви к груди. – Оставь нас! - А что ты там говорила? Она виновато заморгала. Он приблизился к самому ее лицу: - Ты в порядке? Очень бледна. Когда Бриенна не ответила, Джейме перевел взгляд на девочку: - С ней все хорошо, правда? Надеется, что не выживет, догадалась Бриенна. Проклятые Ланнистеры: все другие, маленькие и большие, люди – только помехи на их пути. А дети у них вызывают столько зависти, злобы… Она выдавила через силу: - Все хорошо. Он переводил взгляд с нее на ребенка и вдруг сказал: - Смотри, что я сделал. Он показал ей несколько длинных полос ткани. Разрезал свою рубаху. - Зачем? - Это вроде пеленок. Хочешь, я помогу поменять? - Нет. Не трогай ее. - Я не трогаю. - Отойди от нас, - велела она, но вышло скорее умоляюще. - Я не трогаю вас, - упрямо повторил Джейме, и лицо его стало сердитым. – Только хотел помочь. Она очень… Он провел пальцем по маленькой морщинистой ручонке, не обращая на ворчание Бриенны никакого внимания. Сольви вдруг повернулась, уцепилась за его палец и начала радостно урчать. - Очень… славная, - лицо его осветилось торжествующей улыбкой. – Ну, Сольви, что скажешь, милое дитя? Ты тоже так думаешь? А? Ты знаешь, что ты очень храбрая и красивая девчушка? А? Ну? К изумлению Бриенны, Сольви его не только не боялась, но и зачем-то начала крутиться в ее руках, хваталась за пальцы Ланнистера. Она жмурилась и урчала, и он сказал: - Что за красавица! - А мне кажется, что малыши похожи на волшебных лесных зверюшек, - покрыты морщинками, красные, сердитые… словно голые ежики. - Голые ежики, - он засмеялся, взывав у Сольви новый приступ неподдельного интереса. – Знаешь, Сольви, твоя мама порой прямо чудеса красноречия являет. Ого. Ты видишь? Она меня не хочет отпускать! Наверное, помнит, как я ее вытаскивал! Она упала прямо в мои ладони. Плюхнулась, и сразу давай надрываться… Последовали препирательства, впрочем, неуверенные, пока Бриенна боялась отдавать ему девочку. Но, в конце концов, обессилев, она сдалась, и он отошел и сел на землю, уложив малышку на свою сумку и зубами отрывая новую полосу от своей рубахи. - Я смотрел, как няньки ухаживают за Джейн, и многое запомнил, - уверил он Бриенну, осторожно поддерживая голову ребенка левой рукой. – Не бойся. Много чего умею. - Да? Надо же! Может, и грудью покормишь? – съязвила она. Он хмыкнул, сверкнул белоснежными зубами в своей превосходной улыбке – и отвернулся к девочке: - Уволь, эту честь оставлю тебе. Всегда верил, что твои малюсенькие бутончики когда-нибудь, да на… что-нибудь… дельное сгодятся. Верил в твои титьки, милая моя сир Бриенна. - Что случилось с твоей рукой? – спросила Бриенна, с трудом поднимаясь, чувствуя себя так, будто ее избили камнями и сверху еще насыпали на плечи. Все ее тело ныло и словно бы плавилось, ноги едва ее держали. – Почему она синего цвета? - Это? – равнодушно переспросил он, помахав синей ладонью. Сольви с интересом ее ухватила. – Сменял на прежнюю, золотую. Она удивленно молчала, и Джейме, подняв голову на мгновение, сказал: - Ты не поверишь, когда расскажу, из чего мы там делали поддельные сапфиры. Это краска. Она въелась в дерево. - Зачем ты подделывал сапфиры? – с подозрением поинтересовалась Бриенна. Джейме, подумала она. Впрочем. Это же Джейме Ланнистер. Бесчестный и довольно… неприятный тип. Он отмахнулся: - Так уж, видимо, на роду написано. Настоящих мне не досталось, пришлось участвовать в изготовлении фальшивок. - Не было у отца никаких сапфиров, - сурово отрезала она. – Ты прекрасно о том знал. Почему эти шутки тебе вообще кажутся смешными?! - Ладно, не было, так не было. Видишь ли, я сам уже стал так же полагать, когда… Ага. Ага? О, ты уже и дразниться научилась. Что? Я только на минутку тебя от любимой титьки оторвал, а ты уж и хмуришься. Сердитая, с характером, как мама!.. Он еще что-то такое забубнил невнятное, склоняясь к ребенку. Возвращая ее, замотанную в куски попоны и его шейный платок, служивший теперь тонкой пеленкой, Ланнистер осторожно взглянул Бриенне в лицо: - Правда. Я правда так думаю. Она стала казаться мне прекраснее всех… в какой-то миг. Наверное, я был благодарен, что она родилась, вот и все. Ты заметила, какие чудные волосы? Словно мед. Она пригладила чубчик над упрямым лбом. Прижала Сольви к себе и, на мгновение потерявшись, забыв даже о том, с кем она говорит, с безмятежной улыбкой выпалила: - Вот когда Тормунд ее увидит, он… Она остановилась на вздохе, словно ее кто-то со всей силы пихнул в грудь, и выбил из нее весь воздух. Джейме уставился на нее потемневшими глазами. Бриенна опустила голову, отворачиваясь. Она услышала, как он отошел от нее и начал возиться со своими пожитками. Слез не было. Все как-то остановилось для нее в тот миг, как она вспомнила, что Тормунда нет, остановилось и пошло жить дальше, а она так и осталась, не в силах попасть в ногу с этим движением времени и жизни вокруг. Ее охватила не печаль даже, а бесконечная, глупая, тоскливая растерянность. Сольви уснула, прижавшись щекой к ее груди и распустив слюни, они вымочили ее и без того растерзанную рубаху. Девочка все еще сохраняла ту позу, в какой, наверное, привыкла дремать в ее чреве: согнутая, насупленная, отстраненная и беззащитная. Чтобы отвлечься, Бриенна стала бормотать колыбельную, и вдруг с ужасом поняла, что не помнит слов, в голове у нее как будто возникли какие-то лужицы пустоты, как круглые ямки в глубоком болоте. Она села, стараясь держать голову высоко, не подавать виду. Ланнистер сидел напротив нее, меланхолично жуя кусок серого хлеба. Он внимательно уставился на нее, потом сглотнул и сказал: - Я не жду, что ты попросишь, и я совершенно уверен, что, коли предложу, ты сразу начнешь отказываться. Поэтому вот, - он показал подбородком куда-то к ее ногам. – Или съешь это, или я тебе в глотку сам запихаю. Она вздрогнула от его грубости. На плаще у ее ног лежали куски хлеба, нарезанные толсто и грубо – кинжалом или мечом, ломти сыра и кусочки вяленой оленины. - Я не хочу. - Да, да, конечно, - язвительно проговорил он. – Продолжай, воля твоя. Только клянусь тебе, что сегодня силой в тебя все это впихну. - Не сумеешь, - устало парировала она. - А мы попробуем, - хищно ухмыльнулся он. – Ты ослабла в родах, у тебя ребенок в руках. Не больно-то сражаться готова. - Попробуем, - эхом повторила она. И вдруг почувствовала, что готова разреветься. Почему-то его наглые, дерзкие слова стали ей как-то особенно обидны, и все прежние обиды померкли перед этой острой, бесконечной уязвленностью. – Почему ты такой?! Зачем ты такой! Он прекратил жевать – как и улыбаться. Начал подниматься: - Бриенна… прости, я не… Боги, да я же шутил. Бриенна! Ну, прошу тебя! Я пошутил, конечно же, я только… я… Она захлюпала носом. - А ты помнишь, как ТЫ меня ругала, когда я умирал, тогда, ты помнишь, когда мне руку отняли? Велела есть, отчитала, как мальчишку… да еще таких мерзостей наговорила. - Ничего я такого не сказала, - вяло отозвала она. – Я тебя уговаривала поесть, потому что иначе ты бы и правда мог умереть. - Знаю. Знаю! Но в тот момент я был прямо… вне себя от злости. Как посмела, думал, эта девка, эта… Он замолчал, продолжая пристально, с подозрением на нее глядеть. Тихо закончил после длинной паузы: - Я никогда не забуду того, что ты сделала. Я никогда не забуду твоего лица – и тогда, и после… Всегда буду помнить. Всегда. Бриенна. Сьешь хотя бы немного. Нельзя так. На рассвете уже сутки пошли, как ты ничего не ела. Не чувствуя вкуса еды, она пожевала немного, лишь бы Джейме отстал и перестал ее донимать этими нелепыми шутками, злыми, надменными, как все в нем. От еды ее сморило и потянуло в сон, тем более, что сидела она, склоняясь над малышкой, вновь в своем теплом, толстом коконе из плащей и попон. Сверху Джейме набросил на нее свою куртку. Глаза у Бриенны начали слипаться. - Как ты мог? Почему ты ушел? - Никуда я не уходил, - Тормунд расхаживал по комнате, безмятежный, вполне живой, и говорил, как обычно, спокойно и ласково. – Я всегда тут, с тобой. Всегда. - Оставил нас, - выговаривала она ему, но чувствовала, что все это, все, что случилось, ей только привиделось: оказалось далеким и страшным сном. Настоящее же было чудесно – в комнате было светло и тепло, и внизу она слышала голоса стариков, их шаркающие быстрые шажки, какие-то милые споры о том и о сем. Тянуло запахом пирогов со сладкой начинкой и ржаных оладушков, которые Мия всегда поливала густыми, тягучими сливками, а Сорен всегда, ей наперекор, поливал растопленным маслом и медом. И вот они вступили там, внизу, в свои прежние неукротимые диспуты, и она слышала, как Артур подначивает – то Мию, то Сорена. Лисенок тявкал в радостном азарте, предвкушая, что ему дадут и того, и другого, и еще чего-нибудь вкусного. - Как ты мог так с нами поступить, Тормунд? Он, стоя у окна, повернулся к ней и хохотнул коротко, недоуменно. И осекся. - Я всегда здесь буду, - мягко сказал он, заметив, что она сморщилась, готовясь заплакать. – Всегда буду в поместье Тысячелистник. – Ну, что ты? Не плачь. Девицу нашу разбудишь. Бриенна увидела, что Сольви дремлет с нею рядом, укутанная в чистое шелковое одеяльце. Лицо у нее было насуплено и серьезно. Бриенна улыбнулась, смаргивая слезу: - У нее волосы, как у тебя. - Да. Очень милая. Красавица! И ты очень красива, красивая по-прежнему, или даже в сто раз красивее! Хоть и ужасно устала. Отдохни. Полежи тут, с нами. Она, послушно свернувшись калачиком, лежа на постели, вытянула к нему руку. Он подошел, как обычно, мягко ступая, коснулся ее пальцев и легонько сжал. - Видишь? Я здесь, я живой, и я с тобой. Что уж тебе привиделось, не знаю. Чувствуешь? Я здесь. Тормунд уселся рядом с ней и с дочерью, погладил Сольви по ее упрямой согнутой спинке, провел рукой по лицу жены: - Все? Так спокойнее? - Пожалуй, - сказала она с благодарностью, но и строптиво. – Только больше так не делай, хорошо? - Что? - Не умирай. Не оставляй нас. Не оставляй. Он печально и медленно улыбнулся: - Хорошо. Обещаю. Не помру. Всегда буду жить. И, по правде сказать, мне это по сердцу. Если рядом с тобой, так мне эта затея очень нравится. И Бриенна поняла, что он принимает ее мольбы за какую-то неуместную и мало смешную шутку. За окном зашумело, она повернула голову и увидела, что по подоконнику, наотмашь влетая в раскрытое окно, колотятся быстрые дождевые струи. Она видела зелень деревьев и чувствовала запах, острый и чистый, свежий, какой бывает перед грозой. Где-то за рекой загрохотало, лисенок внизу протяжно завыл. - Видишь? – сказал Тормунд, поправляя свой выложенный серебряными узорами пояс. – Как поливает-то? Идет гроза. Мне пора в путь. Но я скоро вернусь, - прибавил он, когда она трусливо хныкнула. – Я привезу тебе много подарков. - Нет, нет, нет. Не уходи, не уезжай. - Я же вернусь, - он наклонил голову к плечу. – Милая, ведь я скоро вернусь. Я всегда сюда возвращаюсь, к моим старым дурням, к нашим славным детям, к этому дому, к этой комнате нашей… к тебе, мое сердце. А теперь спи. Там – там тоже идет дождь. Где это «там», запаниковала она. Где это? О чем это он? О чем это ты, хотела она сказать, открывала рот, но вместо слов слышала только собственные сдавленные рыдания. И шум дождя, в самом деле, усилился. - Спи, - велел ей Тормунд, положил теплую, тяжелую, живую свою ладонь на ее лоб и провел сверху вниз. Как по волшебству, она провалилась в резкий, словно обрыв, сон. Чувство было такое, будто она в яму упала со всего разбега. А, открыв глаза, поняла, что именно так с нею и случилось. - Сколько я спала? Ланнистер! Она вскочила, скинув с головы капюшон, и увидела, что струи дождя колотят изо всех сил по навесу, который Джейме соорудил из куртки над своей головой. В руках у него кряхтела и ворочалась Сольви. - Что ты делаешь? Отдай ее! Отдай!.. Джейме изогнул шею, чтобы лучше ее видеть: - Я только что малышку на руки взял. Она вертелась и плакала. А ты спала… Мы не хотели тебя будить. Прости. Прости… - Отдай, - нависла она над ним. Джейме заморгал, на ресницах его, густых, толстых и прямых, как у лошади, повисли капли воды. - Я ничего плохого не же… - Отдай! – завопила она так, что где-то над ними, в лесу, полилось мокрое эхо. – Как смеешь! Он встал и осторожно переложил Сольви из своих рук в ее. Тут она заметила, что на малышке была сухая пеленка, и Сольви опять начала засыпать, но из упрямства сказала: - Чтоб ты провалился. От тебя одни беды, Ланнистер! Еще раз ее тронешь без моего разрешения – прирежу, как старого индюка. Пикнуть не успеешь. Он молчал, и она чувствовала, как, вместе с набухшей глиной, вокруг них набрякло облако невидимой обиды. - Прочь, - велела она, но Джейме не отступил. Он стянул куртку со своей головы и набросил Бриенне на плечи. - Прости, - повторил он негромко. – Я понимаю, что это было глупо. Мне казалось, ты очень измучена… всем этим. Вот так. Так я решил. - А ты за меня не решай, - огрызнулась Бриенна. – Держись от меня подальше, не трогай дитя, и свой поганый рот держи на замке: и все у тебя будет хорошо. Он криво улыбнулся: - Ты предерзкая стала, сир Бриенна. А знаешь, это даже неплохо. В такое время, в таких обстоятельствах… надобно иметь львиный нрав, чтобы выбраться. - Меня твои львиные повадки не прельщают, и сама не желаю становиться такой. Вы покрыли свое имя позором, вы, вы с нею, с сестрой, оба. Оба хороши. И теперь меня тошнит даже от картинок со львом, которые Артур в книге разглядывал… Она замолчала, бессильно прислонившись спиной к стене ямы. Под ногами у нее хлюпало, и это было нехорошо. Небо висело низко, свинцовое, пасмурное, и дождь не прекращался – а становился все холоднее и все сильнее. Она видела, что при ее словах ото рта летят облачка пара. Закутала девочку в меховую полу своей робы. Сольви одобрительно хрюкнула и ткнулась лицом в ее грудь. Мысль об Артуре тоже была как удар – каждый раз, новый удар под дых. Она зажмурилась и велела этим тревожным мыслям прекратиться. Сноу уже вернулся, мальчика отыскал. Или же? Или Артур остался совсем один, посреди бескрайних лесов, откуда Вольный народ угнал стада на север, и не осталось ни единой души вокруг, ни единой, кто бы… - Бриенна. Перестань. Я могу прочесть все эти мысли на твоем лице, - угрюмо сказал Джейме. – И не то, чтобы рад такое читать. Будет еще множество книг, со львами и без, для него, для тебя, для Сольви. Для всех вас. Надо верить в это. Надо… жить. Она молчала долго, потерявшись в тревожных образах, которые прыгали, отскакивали, словно капли воды от камней. Ни одну мысль она не могла ухватить и додумать до конца. Наконец, уцепилась за что-то: - Дождь, кажется, не кончается. - Нет. Она тряхнула головой, и Джейме, шагнув вперед, натянул капюшон над ее лбом. Сам он уже изрядно вымок – и весь дрожал. Она видела, что его губы стали синеть. - Надо выкопать отвод для воды, - сказал он, наконец, показав ей на то место, где стена ловушки сходилась с ее дном. – Продавлю небольшую канавку вдоль стены, вон там. Моя рука будет подспорьем. Или меч. - Ты уронишь стену, - сказала Бриенна. - Не вздумай. - Я же сказал – «небольшую». И половины ладони в глубину хватит. Надо лишь, чтобы явился некий наклон… Упрямая баба. Ты, вообще, меня слушаешь?! Я знаю, как это делается, видел и сам копал – в шахтах, когда туда устремлялись подземные протоки. Иначе утонем или останемся тут по колено в ледяной воде. Второе даже мучительнее. - Это ты упрямый! И недалекого ума! В шахтах своды каменные, из какой-то породы, а тут из мягкой глины… Решил заживо нас похоронить? И, к тому же? Ведь пока что вода уходит. - Это пока. Станет подмерзать – и пойдет назад. И начнет подниматься. Некоторое время они спорили, но как-то устало, скорее, огрызались и упрекали друг друга. Разговор был бессмысленный, вялый, то и дело прерывался молчанием, разваливался, как размокший кусок хлеба. Оба тревожно слушали песню дождя, и, наконец, Джейме сказал: - Хорошо. Подождем, как станет стихать, и тогда я придумаю, что еще можно сделать. - Вот обнадежил! Разума у тебя не так, чтобы много, - пробормотала Бриенна, но почему-то подумала: пожалуйста. Пожалуйста. Выдумай что-нибудь, у меня в голове совсем пусто, только этот шорох капель по стенам, он оглушает, он сбил меня с толку, совсем, совсем, насовсем. И больше я не могу, не смогу, не смогу, не сумею… Отчаяние охватило ее горло, словно удавка. И было это отчаяние не таким, каким всегда, прежде, казалось – острым и быстрым, удар ножа, разорванная рана – но долгим и мучительно-бесхитростным, тупым, бесконечным, беспросветным. Вспомнила, как Мия, однажды, бродя по дому и держась руками за стены, на наивный, беспечный вопрос Артура, вроде: «как это, совсем ничего не видеть?» - очень мягко и спокойно сказала мальчику: «как будто свет померк, и померк на все время». А Санса как-то раз сказала Бриенне: «Пекло – это не когда тебя мучают, а когда твоя мука длится и длится, и будет длиться всегда, и никогда не окончится». Вот что такое Пекло, подумала Бриенна, и даже под самым холодным дождем оно может явиться и остаться с тобой, навсегда, навсегда. Навечно. Но Джейме опять оказался, хотя ей и было неприятно это признать, отчасти прав: дождь в самом деле немного утих. Оба пленника остались стоять по щиколотку в размокшей глине. Ногам было тяжело и холодно, Бриенна начала дрожать. Сольви, должно быть, это почувствовала, заплакала, требовательно закричала. Бриенна дала ей грудь, но малышка в гневе выплюнула, вся скривилась и начала выгибаться, вереща что есть силы. Они укачивали ее, бормотали всякие милые нежности – по очереди, почти оглохнув от вопля, и через какое-то время пришли в отчаяние. Сольви так и продолжала надрываться, хотя голос у нее уже стал хриплым, каким-то задыхающимся. Иногда она на минуту останавливалась, чтобы отдышаться, а потом опять начинала орать. Крики ее текли и текли вверх, по сторонам, бились о стены темницы. Бриенна пыталась прислонять ее, поставив навытяжку, к своему плечу, полагая, что дитя плачет от колик. Джейме кутал ее в отрезанный от ее робы кусок меха, он считал, что Сольви попросту сильно мерзнет. Они меняли ее пеленки, крутились вокруг, не решаясь даже присесть. И вдруг, сквозь пелену детского плача, к ним пробился, идущий сверху, издалека, знакомый и страшный звук: где-то завыл волк. Они переглянулись, Джейме схватился за меч, лицо его исказилось: еще не хватало! - Не бойся, - зачем-то сказал он. – Сюда не сунутся. Я уверен… Сольви словно бы услышала этот вой: она начала еще сильнее вертеться, махать ручонками и орать еще громче. Личико ее побагровело от натуги. Джейме посмотрел на нее со смесью страха и отвращения. Бриенна отступила подальше, прижав дочку к себе: не смей, не трогай нас. - Что? – возмутился он, хотя и устало. – Ты думаешь, я на такое способен? - Откуда мне знать? Ты, опасаясь за свою шкуру, уже раз убил ребенка. - Пытался, - сказал он, скривившись. – Всего лишь. Не преувеличивай мои заслуги, женщина. - Так, попытка не считается? - В конечном итоге, все обернулось… Сольви, словно стремясь заглушить этот яростный и бесплодный, озлобленный спор, перешла на визг, который резал уши, словно в них втыкали тонкие ножи. - В конечном счете, все обернулось пользою для него, - с кривой и наполовину безумной ухмылкой сказал Ланнистер. Бриенна дрогнула и вжалась спиной в холодную глину. – Для этого бедного мальчика… - Заткнись, - выдавила она. – Просто замолчи, пожалуйста. Пожалуйста. Прошу. - Я не трону ни тебя, ни ее, - высокомерно, брезгливо сказал он, медленно поднимая меч. – Но на крик, кажется, собираются гости. Этот плач для них – как приглашение на пиршество. - Я не знаю, что сделать… Он дернул плечом: уж тем более, и я не знаю. - Просто отойди, не мешай мне. И жди… и, если сюда упадет какой зверь, я с ним расправлюсь. Бриенна коротко кивнула. - А, если я не сумею, бери меч сама и закончи, что я начну, - все так же совершенно спокойно и холодно проговорил Джейме, отвернувшись от нее и задрав голову к небу. – И не жалей обо мне. Знай только, что я… Вой приблизился, звучал теперь над их головами. Сольви захлебывалась слезами, начала мокро кашлять. - Знай лишь, что я… Я полагаю, что очень сильно тебя по… полюбил, и любил, да, и любил… хоть это и глупо, бессмысленно, но мы не выбираем… Проклятье. Но мое время и место, чтобы сгинуть… Джейме замолчал. С усилием поднял меч еще выше. Он постарел, подумала Бриенна вдруг, невпопад. Он старый, измученный, израненный, истерзанный собственными прегрешениями и бедами: но, что страшнее всего, он совершенно того не сознает. - Если мое место и время здесь и теперь… то я почту это за огромную честь, и я буду счастлив умереть за тебя. Крик Сольви на миг прекратился и она, хныкнув, широко раскрытыми глазами, уставилась куда-то наверх. Бриенна с ужасом подняла взгляд. Треугольная, ушастая мордочка показалась ей невозможно крохотной и странной на фоне серых туч. Бриенна медленно моргнула, дождевая вода катилась с ее ресниц по щекам. Лисенок раскрыл пасть, показав им свои острые зубки, затем поднял голову и залаял, тонко, отчаянно, как ребенок, срываясь на плач. Потом послышались быстрые шажки и над ямой свесилась еще одна голова. - Мама?.. Артур заглядывал в ловушку, вытянув шею. - Мама, ты что… - начал он, и вдруг расплакался. Снежинка начал подвывать, он крутился вокруг, перебегал с одного края на другой, суетился, а Сольви следила за ним внимательным взглядом, кряхтела и хныкала. Ланнистер опустил меч и посмотрел на Бриенну. Глаза у него тоже странно блестели. - Не… не подходи к самому краю, - крикнула она, стараясь перекричать стук сердца, который молотом гудел в ушах. – Артур! Ты слышишь меня? Не лезь сюда, не подходи к краю ловушки! - Это кто? – спросил Артур, хлюпая носом и утирая нос рукавом. – Кто там? Это… это он, это тот, который, это который… И он замолчал. Джейме осклабился, но было видно, что ему не по себе. - А где же твоя рука? – Артур явно пребывал в каком-то завороженном оцепенении. – Ты ведь тот самый, Ланнистер с золотой ладонью? Это ты? Я помню твое лицо! Отойди от нее! Тронешь маму – и я тебя убью, я клянусь тебе! Снежинка одобрительно тявкнул. - Он не причинит вреда, - выдавила Бриенна. – Артур! Как ты нашел нас? - Это… это… Мы тебя и отца искали, и… Снежинка сюда побежал, и я пошел за ним… А где отец? Ты не виделась с ним? Нет? Мама, с тобой все хорошо? - Все хорошо. Я цела, я… жива, - отозвалась она. – И твоя сестренка тоже. Артур замолчал, он просто разглядывал всех пленников, переводя округлившиеся глаза с матери – на Ланнистера, на Сольви, на меч валирийской стали. - Не подходи к тем, кто… кто лежит там, рядом, - решилась она, и в ее голосе послышалась ей самой ужасная боль. – Артур? Ты слышишь? Я тебе запрещаю. Он посмотрел вокруг, потом медленно опустил голову: - Знаю. Я не трогал… Кая сказала мне, не трогать… - Что?! – оба они воскликнули, она и Ланнистер, и почти хором. - Она явилась ко мне во сне и велела не беспокоить тех, кто спит под синими попонами, - бесхитростно объяснил Артур. – Я говорил с ней сегодня ночью. Она сказала, что отец теперь готовится к путешествию, и что у него есть ручной медвежонок, как он в детстве мечтал… Это бабуля Кая сказала мне. Ты не говорила с ним? Куда это он опять отправляется? Бриенна с облегчением выдохнула. И вдруг Артур, не спрашивая у нее больше ничего, и ничего не объясняя, выпрямился и заорал что есть мочи: - Джон! Джон! Джон! Тетушка Хильде, Эсти, сюда, сюда! Все сюда! Идите сюда, я нашел маму!..