Тысячелистник

Сны были лучшим, что ей осталось, и, может, единственным. Во снах она оказывалась в каких-то теплых, ярких местах, но вспомнить не могла, где же именно: какие-то чудесные города, леса с мягкими лужайками, сады, где всегда цвели вишневые деревья и яблони. Или горные перевалы, там шумели водопады, быстрые реки несли чистые воды к лазурному морю. В этих снах с нею были люди, которых она так любила – прежде всего, Тормунд, он всегда в ее снах был жив и ни о чем случившемся не ведал, и она перестала его упрекать. Да, сны были лучше всего. Жаль лишь, что их становилось все меньше. Ее беспокойная душа словно бы жаждала настоящего, какого-то чуда, но вместо того вовсе лишала ее сна. Она лежала, уперев в потолочные балки слезящийся взгляд. Переводила глаза на окно, на тихое пламя в камине, на детскую кроватку под кружевным пологом. Потом, постанывая, садилась на постели и сидела, уставившись в пустоту, в никуда. Иногда ей в голову приходили деловитые, обыденные мысли, вроде такой: надо зашить ему рубашку. Или: надо вставать, чтобы нажарить яичницу к завтраку. Или: надо рассказать ему, как вчера Артур ловко вытащил из реки огромную ры… Бриенна начинала плакать в такие моменты, неизменно, всегда. В слезах она крутилась по комнате, повторяя: нет, нет, нет, это должно пройти, потерплю и пройдет. Потому что от ее всхлипов, бывало, Сольви просыпалась, и тогда уж на сны вовсе не стоило рассчитывать. Тогда она до утра моталась из угла в угол, качала плачущую дочь, бубнила обрывки песни, которую так и не сумела вспомнить, словно оставила там, в яме, при падении или в ту ужасную ночь – частицу своих воспоминаний. Днем же, как ей казалось, она вела себя до неприличия бесстрастно. Повстречав в саду Ланнистера и мимолетно тому удивившись (а он все еще здесь?..), она поставила на землю корзину с выполосканными, чистыми рубашками и услышала: - Бриенна. Что с тобою такое? - Столько вестей, - холодно буркнула она. – Не знаю, с которой начать. На худой щеке дернулся мускул: - Я все понимаю. И я не о том. Но твое лицо… - И? Что с ним? Он помахал своей выкрашенной кобальтом рукой: - Бледное. Очень… очень бледное, и ты осунулась, и ты… гм. Ты хорошо спишь? - Сам как полагаешь? У меня младенец. - Я мог бы ее укачивать, даже и ночью: а ты бы тогда немного вздремнула. Она хорошо засыпает у меня на ру… - Оставь, - проворчала она, поднимая корзину и отодвигая его плечом с садовой тропинки. – Мне ничего не нужно. Она пошла к дому, и Ланнистер ей в спину бросил, очень высокомерным, как ей показалось, тоном: - Хотя бы позволь помочь. Не носи тяжелое. - А то что? – она не обернулась, спрашивала на ходу, не стремясь услышать ответ. Он промолчал. Тогда Бриенна, придя вдруг в какое-то полубезумное, странное, злобное негодование, шваркнула корзину в траву и развернулась к нему: - Что? Чего ты так печешься-то? - Кровь идет, вот что, - выпалил он, не поднимая на нее глаз. Она проследила за его взглядом и увидела, что ее сапоги и правда были выпачканы в темных сгустках новой крови, как и подол ее платья. Ей стало стыдно и одновременно новый приступ ярости захлестнул с головой: - Ах, вот что тебя тревожит! Что не смогу кровь остановить? А тебе что за дело? Мне это женское богатство больше не понадобится… А тебе – никогда не достанется. Она осеклась, поняв, что переходит грань бесстыдства, но уж он так на нее порой действовал – самое плохое в ней открывал. - Зачем ты так? – пробормотал Джейме, быстро подняв на нее и тотчас опуская глаза. - А ты здесь зачем? Учить вдову, как побыстрее заживить ее лоно? Вот как заботлив! Предусмотрителен! Тоже мне, бордельный магистр!.. - Зачем ты так? – повторил он упрямо и угрюмо. – Бриенна!.. - Ступай-ка ты в Пекло, Ланнистер, - процедила он, отвернулась и почти бегом устремилась на задний двор. С того дня новая мысль засела у нее в голове. Если бы меня не было, он остался бы жив. Если бы не я, он остался бы жив. Если бы не это проклятое лоно… А оно, словно бы в ответ на ее упреки самой себе, продолжало плакать кровавыми ошметками и болеть, иногда острой, разрывающей болью, иногда – длинной и тупой, словно ее между ног обвязали какими-то толстыми, мокрыми веревками, а в живот напихали тяжелых камней. И все в Тысячелистнике теперь разваливалось прямо на глазах, доски в полах начинали скрипеть и гнуться, ножки у стульев пошатывались, ветер выл в щелях, явившихся у окон после зимы. Волшебство ушло вместе с Каей, думала Бриенна, оно больше не приручено, и не было людей, способных позвать его обратно. А, может быть, прежде она просто этих мелочей не замечала. Когда счастлив, то не видишь вокруг ничего плохого, а только свет, радость и уют. Или же, скорее, прежде тут имелся хозяин, тут был Тормунд – всегда готовый починить сломанное, залатать прорехи, ловко, аккуратно, быстро. И так бесшумно, незаметно для всех. Теперь все несло на себе печать оставленности, все осиротело, не только люди, а столы, скамьи и стулья, глиняные горшочки и потускневшее серебро подсвечников, ведра, полотенца и подушки: как если бы на всем здесь остался его след: но это был след невидимого, не-сделанного, не-исполненного. Испортились и вещи, и люди, и она сама. Нрав у нее и прежде был довольно мрачен, за что не раз получала упреки от Ланнистера и ему подобных. Теперь же она говорила с сыном одними только приказами, криками и понуканиями. А потом, умываясь слезами, бегала за ним, выпрашивала прощение, и он ее неизменно прощал – до следующей стычки. Справедливости ради, Артур и сам постоянно давал ей поводы для негодования. Особенно невыносим он стал в обращении с чужаком, которого шпынял при всяком удобном случае. На какое-то время Джейме, впрочем, умудрялся войти ему в доверие, и они с мальчиком даже что-то вместе чинили во дворе, таскали дрова или о чем-то говорили, но потом обязательно приключалась какая-то мелкая гадость, от которой все их (разумеется, не такие уж великие) усилия сохранять мир сводились на нет. Бриенна желала бы, чтобы Ланнистер попросту ушел, незаметно, не раздражая их, не распаляя в Артуре его детские обиды и не вызывая у нее самой эти приступы полоумной ярости. У нее не хватало смелости прогнать его, сказать в лицо: собирайся и уходи. Каждый раз, как она, обтерев взмокшие ладони о платье, несколько раз сжав и разжав кулаки, собиралась к нему с такой речью подступиться, в горле ее набухал комок. Перед глазами вставала одна и та же картина. Его испуганное, опустошенное тревогой лицо, склоненное над ней, черты его плавились, растворялись в ее собственных слезах. Эй. Милая, славная сир Бриенна. Чуть послабее, прошу. Ты мне пальцы сломаешь… Я тебя держу, держу, держу, не бойся. Иногда она попросту забывала, что он в доме еще живет: таким незаметным он пытался казаться. Он боялся, наверное, что она все-таки одолеет в себе эту неуместную благодарность и выпроводит его вон, может, и пинками, и палками, точно, как сказал Артур тогда, в первый день - точно как приблудившегося пса. А, быть может, он так тихонько себя вел, потому что ему просто не с кем и не о чем было шуметь. Никто его вообще толком не замечал, разве что Сольви, которая ему всегда улыбалась своей прелестной, наивной улыбкой. Ну, так Сольви всем улыбается, сладкое, солнечное дитя, думала Бриенна в такие минуты. И опять Ланнистер оказывался позабыт на какое-то время. Забыть себя вовсе, он, однако же, не давал. В один из их безрадостных вечеров она поймала на себе его пристальный взгляд. Ей стало неприятно. Она продолжала пялиться в тарелку, потом отодвинула ее от себя, встала и принялась собирать посуду, и он ехидно проговорил: - Что, сир Бриенна, голодом решила себя заморить? Бриенна промолчала. - А мне нравится эта еда, - уперто бубнил Джейме, доставая из своей миски кусочки кроличьего мяса и облизывая пальцы. – Мне нравится, как ты приготовила. - Ну, так и ешь. Займи свой рот чем-нибудь. Артур посмотрел на него и тоже начал есть руками. Ее это взбесило: - Артур! Вилку возьми. У тебя пальцы от грязи черные. Под ногтями скоро репа вырастет! - Ему отчего-то можно? - С каких пор он служит примером?! Артур смутился, бросил мясо в тарелку и принялся вытирать ладони о свои штанишки. Джейме огорченно протянул: - Да мы просто хотели… - Не «мы», - оборвала она. – А ты. - Ладно, я. Хотел тебя уговорить. - Напрасно. - Ну, хорошо, - сказал он небрежным, примирительным тоном и отпил из кружки терпкого смородинового вина. – Ладно. Как тебе угодно. Станешь тоненькая, как тростинка. Может, тебе и не помешало бы. Моя сестра быстро пришла в свой прежний вид, после родов она тоже немного полнела, но потом… Бриенна вздрогнула, сжалась, ей и правда показалось, что она занимает слишком много места, и вся расплылась, потеряв легкость и сноровку. Она начала собирать посуду и громыхать ею, чтобы Джейме поскорее заткнулся. Понесла тарелки на кухню, и в этот момент за ее спиной раздался какой-то странный звук, мокрый, жирный шлепок - и пораженный вздох. Когда Бриенна обернулась, она увидела, что Ланнистер сидит, утирая со скулы следы подливы, а Артур сверлит его горящими от ненависти глазами. На столе перед гостем валялась кроличья ножка. - Сволочь, - сквозь зубы проговорил Артур. – Ну, и сволочь… Какой же ты!.. Джейме медленно, картинно обтирал свое лицо. Выглядел он изумленным – но и разгневанным. Он начал подниматься и наклоняться через столешницу, задел локтем кружку, она упала и покатилась по полу, завертелась на одном месте. Сделал шаг в сторону, потом протянул руку, будто стремясь ухватить мальчика, Артур извернулся и соскочил с места, загородил собой заплакавшую в люльке сестру. - Ну? Давай, - мальчик обвел безумным взглядом стол и остановил его на ноже, которым Бриенна резала хлеб. – Думаешь, испугаюсь? Тварь ты проклятая! Нож она схватила первой: и встала у Ланнистера на пути. - Тронешь его – убью, - все слова у нее вышли удивительно отчетливо, тихо и быстро. Он был так близко к ней, что ее располневшая грудь упиралась в него, и она начала его отталкивать, теснила все дальше от детей. Нож держала крепко, Джейме скользнул по нему глазами, потом недоуменно, обиженно уставился в ее перекошенное лицо. Мгновение казалось, он ударит ее, толкнет, вырвет у нее нож, сделает нечто ужасное, но самое ужасное было то, как она была к этому готова, в ее голове все пришло в горестное смятение на долю секунды: и тотчас успокоилось. Сольви принялась надрываться в пронзительном крике, бесслезном, полном отчаяния. Артур не плакал, но она слышала, как он дрожит, у него даже зубы начали клацать друг о друга. Джейме отступил, провел рукой по своей испачканной физиономии – и вдруг захохотал безотрадным, диковатым смехом. - А ты бесстрашен, Артур, сын Тормунда, - сообщил он, взглянув на мальчика из-за ее плеча. – Впрочем, ты молодец… Я, может, того и заслужил. - Оставь его в покое, - она задыхалась от возмущения. – О… от… отойди от нас. - Ведь я шутил, Бриенна! – завел свое Ланнистер. Ей в тот момент было не до шуток, она выронила нож и двумя руками, со всей силы, пихнула его в грудь. – Что я такого сказал-то! Боги, боги. Дай мне хоть салфетку какую… Ох, уж эти дамы! Сами не знаете, что хотите! Да мне, между прочим, отрадно было бы видеть приятную, полную талию! Да любому по сердцу, если леди с аппетитом поест. Я же сам тебя уговаривал! Я только желал тебя как-то… утешить! Вас, женщин, не поймешь, право же. Стремясь продлить свои шутки, он обыкновенно все делал лишь хуже, паясничал совершенно тошнотворно. Такова его манера, - подумала она как-то отстраненно, - и он сам от нее немало пострадал. Думала она о нем, точно о каком-то жуке или звере, без особенного переживания. Но он все, несомненно, понял. Как и Артур. Как и она. Наутро, когда она возилась с пирогом в печи, он явился, растирая свои красные от холодной воды щеки и виновато прищурившись. - Мне следовало бы попросить прощения, - начал он, и Бриенна отвернулась. – И… Артур, я надеюсь, он тоже… он простит мои опрометчивые слова. Она пожала плечами, подумав: лучше бы ты просто убрался с наших глаз. - Ничего особенного ты не сказал, - выдавила она, наконец. – Артур тебя и без этой твоей болтовни презирает. Только подливаешь масла в огонь. И ты вовсе не раскаиваешься, правда? Тебе на самом деле кажется таким забавным… - Что? - Ничего. Сравнить меня с другими дамами. Потешаться над тем, как я выгляжу и что делаю. - В мыслях вот не было, - с жаром воскликнул он. И опять глаза его нехорошо, лукаво сверкнули. – Ты что, в самом деле обижена? - Нет. - Обижена, ведь вижу. - Это не обида. Это… - Она вздохнула. – В самом-то деле. Ты ничего не понимаешь, Ланнистер. - Понимаю. - Нет. Нет. Главного – ты еще не понял. Ты желаешь меня задеть своими словами, а того тебе не понять, что я больше… что мне больше… Это так бессмысленно, даже не жестоко или скверно! Это просто… Как если бы попугай заговорил, и не сказал бы ничего нового, а только снова, снова, снова трещал бы у меня над ухом свои глупости… - А ведь, знаешь, - рассердился он. – Артур, и тот, вчера поступил честнее. Он хотя бы вступился за тебя! А ты продолжаешь себя принижать. - Я?! - Да. Накричи на меня, ударь меня! Ведь я вижу, что тебе больно! И повод дал! И… А ты съежилась, точно от удара, как будто бы я был прав. Я был? Ведь нет же?! Отчего ты так себя ненавидишь? Уж не знаю, что тому послужило, что поспособствовало… Бриенна воззрилась на него в упор, сверху вниз: - Не знаешь?.. Надо же. И догадки никакой нет? - Она наклонилась к печи и начала громыхать заслонками. Чувствовала спиной его пылающий праведным ланнистерским гневом взор. - Прекратим это. Можешь сколько угодно меня звать жирной коровой или еще как тебе угодно, глумиться над моим видом или манерами, смеяться над моим животом или тыкать пальцем в кровь на моем платье, этого ты в себе не можешь пересилить, тебе всегда от меня ужасно весело… я давно поняла. Но не смей так делать при Артуре. Потому что, он тогда… сам видел, он себя сдерживать не умеет. А если в ответ ты его тронешь – тотчас будешь на пути к Серсее. Джейме прошелся по кухне, нервно растирая свою шею. - Я не глумился над тобою, Бриенна, и это первое. Каким же ты меня считаешь человеком, чтобы я… - Таким, - спокойно сказала она, плюхнув пирог на полотенце, расстеленное на столе. – Обыкновенным, Ланнистер. Какой ты есть. - А второе – пожалуй, мальчик прав. - Пожалуй, - хмыкнула она. - Более всего прав в том, что за тебя вступился. И я бы гордился им. И горжусь, я… теперь, теперь я прекрасно его понимаю. И я бы никогда его не тронул, не знаю, отчего ты вообразила, что я на такое способен. - Были причины, - промямлила она, тыкая пальцем в подгоревшую корку. Ее охватило вдруг ноющее, долгое отчаяние, и навалилась какая-то покорная всему усталость. – Джейме. Стоило бы тебе уйти. Он молчал, насупившись, глядя за окно. - Мне особенно некуда, - сказал Джейме, наконец. - Вернись к Давосу Сиворту. Он, кажется, тебя принял… - Да, и за это я ему благодарен. Он дал мне шанс. Дал мне возможность искупить себя… Но не ты. - Нет. - Почему? Бриенна не ответила. Ей казалось, что хуже уже стать не может, но становилось, и она с каждым днем увязала в медленном, тихом страдании. Ее прекрасные сны сменились с того вечера рваными, бессмысленными кошмарами, не приносившими ничего, кроме чувства ужасной разбитости по утрам. Кто-то гнался за ней, хватал ее за руки, выкручивал их, душил ее и отпускал, и, едва она пробовала снова бежать, ее опять хватали, она слышала какие-то обвинения, брошенные в лицо: темные, высокие, безликие фигуры обступали ее, явившись из лесной чащи. В добавление ко всему, в один отнюдь не прекрасный день заявилась Хильде, она вела с собой старшую дочь и нескольких мужчин. Бриенна спустилась с крыльца, чтобы встретить их и, пока шла к коновязи, услышала тихую, но страстную перепалку. Сноу что-то сердито втолковывал одичалым, при виде Бриенны он обернулся, замолчал, опустил глаза. - Так, может, ты с ней поговоришь? – не унималась Хильде, распаленная спором. – Ну? Боишься? Найди в себе немного мужества, ворона! - Матушка, я прошу тебя, перестань, - вступилась Эсти. - Нет, это ТЫ перестань. Прекрати это, - прорычала Хильде, но, проследив взгляд дочери, на миг замерла. Она вся дрожала от негодования. Посмотрела куда-то за спину Бриенне. – Да! Глядите-ка! Я ж говорю вам, его тело еще не остыло, а она уже притащила сюда любовника. Посмотрите на нее, посмотрите… А на него поглядите?! Он тут так и торчит, спрятался за бабу, прекрасно устроен, прям повезло дураку! Бриенна оглянулась на ходу и увидела, что позади нее, у крыльца, стоят Артур и Джейме. - Вот потаскуха-то! Как только совести хватает! – возопила Хильде, и в этот момент Эсти отвесила ей внушительную оплеуху. Хильде завизжала и вцепилась дочери в волосы, Джон кинулся их разнимать. - Уведи ребенка, - приказала она Джейме, который, словно завороженный, на всю эту сцену взирал. У него даже челюсть отвисла. – Я сказала, уйдите отсюда, вы, оба! - Шлюха, - крикнула Хильде, выпутываясь из цепких пальцев дочери, выворачиваясь из-под рук Сноу. – Южная шлюха! Такого мужика погубила! Все из-за тебя! Чего теперь-то прячетесь? Чего ты стесняешься, чего ты его прячешь, поздно уже, все всё знают. Бриенна не помнила, как дошла до гостей. К тому моменту мать и дочь уже разняли, и Эсти вытирала свой разбитый нос, а на щеке Хильде остались царапины от ногтей. - Ну ты и дрянь, - она сплюнула Бриенне под ноги. - Хильде, - сказал Сноу тусклым, мертвым голосом. – Хватит. - Зачем пришли? – спросила Бриенна. - За золотом, - яростно выкрикнула Хильде. – Сама не догадалась бы? Корова безмозглая. Сноу попытался встрять между ней и Хильде и торопливо заговорил, что-то о доле дочерей и других родственников, о справедливом разделе. Бриенна едва его слышала. - Заберите, - сказала она. – Только не будите дитя. И хватит драться. Войдите и забирайте. Возникла пауза, в течение которой все на нее уставились, кто-то – пылая гневом, кто-то в изумлении, а Джон с горестным недоумением. - Заберите все и уходите. Молчание. Они начали нерешительно переминаться с ноги на ногу, точно как в тот день, тоскливо подумала она. Почему все повторяется? Почему, почему, зачем?! - Возьмите и оставьте нас, - повторила Бриенна, видя, что никто не двигается с места. – Ну? Что же вы? Весь вечер они, понукаемые неутомимой в своем упертом безумстве Хильде, вытаскивали во двор сундуки с золотыми монетами и всевозможное дорогое оружие, доспехи, которые Тормунд скопил здесь, частью по беспечности натуры, а частью – просто из удовольствия владеть всякими диковинами. Эти щиты, нагрудники и шлемы, мечи, кинжалы и луки часто служили игрушками для них, для Тормунда и Артура. Теперь они были сложены посреди двора неопрятной и страшной грудой. Не тронули одичалые только комнаты стариков, суеверно побаивались их – или уважали. Трудно было судить. Бриенна сидела на кухне и, отвернувшись, прикрыв себя тонкой шалью, кормила девочку грудью. Артур слонялся вдоль окон, иногда высовывал в них свой нос и кричал: - Это мое! Мое, слышите?! Эсти, скажи им! Джон, ну что же ты!.. Сноу ему что-то утешительное бубнил, но Бриенна видела, что мальчика слушать не хотят. Джейме Ланнистер с самым расстроенным видом бросал в очаг лучинки, бесцельно отдирая их от полена. - Что, так и будем на это смотреть? – решился он в какой-то момент. Бриенна молча опустила голову. Джон заглянул на кухню: - Твой зАмок остался цел, - сообщил он Артуру. - Мой замок! – мальчик так и всплеснул руками. Заметив, что Бриенна вздрогнула от его вопля, он понизил голос до шепота. – Замок из монет! Не вели им трогать… - Нет. Не возьмут, - пообещал Сноу. – Но… Остальное поделят. - Хитрый маленький южанин, - бросила Хильде, проходя мимо них с целым пучком наконечников для копий. – Прикопил-таки себе монеток, а? - Я не южанин, - опять забывшись, взвыл Артур. От обиды по щекам его побежали слезы. – Я, между прочим, твой новый Король, тетка Хильде! - Это мы еще посмотрим, - упрямо отрезала она. – Ты сам с себя корону, помнится, содрал. Плакса. - Сама-а-а ты плакса! - Я-то? – воинственно загоготала она. – Нет, малыш. Это у тебя вся морда в соплях, заревана, как у девчонки. Не в отца ты, это верно, не в отца пошел… - Матушка, - Эсти начала ее оттаскивать. – Да что за бесы в тебя вселились?! Оставь ребенка в покое! - Ни в каких ни в соплях, - Артур рвался к дверям, рыча, как маленький лев. Джейме схватил его за плечо, удерживая. – Ничего не заревана! И я вылитый отец! Вылитый, слышишь, ты?! Гадина! Не трогайте мои постройки! Не трогайте ничего моего! Пусти меня! Пусти меня, ты, мерзавец!.. Бриенна встала, подошла к дверям кухни и по очереди заперла все засовы. Артур сбросил руку Джейме со своего плеча: - Не тронь меня! Снежинка закрутился вокруг гостя, стыдливо подвякивая, но не решаясь даже залаять. - Иди сюда, - позвала Бриенна, - Артур. Помоги мне. Она отдала ребенка Ланнистеру, и тот на удивление тихо, ловко и покорно взял Сольви и принялся укачивать, корчить ей рожицы. Она издавала звуки, призванные выразить всяческое одобрение этому скоморошеству. Хоть кто-то его в этом оценит, подумала Бриенна мрачно. Она начала было чистить лук, но, передумав, сунула мальчику в руки: - Хочешь повоевать? Воюй за свой ужин. - Нет, я полное право имею, - пробормотал Артур. - Пусть все забирают. - Вот ты какая, - с горечью сказал мальчик. – Вот как, значит? Почему сдаешься?! Она покосилась на Ланнистера и шепотом проговорила: - Можешь кое-что мне обещать, Артур? Он уставился на нее округлившимися глазами. Бриенна провела ладонью по его бархатистой, горячей, пока еще совершенно девичей - щеке, стирая слезу. - Это от лука… - заявил он смущенно. – Слезы от лука, только и всего… - Конечно, - сказала она еще тише. – Да. Так, пообещаешь? - Ладно… - с сомнением отозвался сын. - Сделай, как я тебя попрошу завтра утром, хорошо? - Почему не теперь? Она обвела кухню усталыми глазами. В них словно накидали пригоршни пыли. - Теперь мы ужинаем. - Почему не выходим к ним, туда? - Не будем им мешать. - Они же все заберут. - Пускай. Твой отец, наверное, не был бы против, это их горе… и их право. - Нет, не их. Мое – тоже. - Сделай, как я попрошу, и все, Артур, - взмолилась она. – Я обещаю, что все будет хорошо. Все разрешится… Лучшим образом. Пожалуйста. Пожалуйста. Ради меня. В конце концов, после долгого ворчания и всевозможных, неизвестно, кому адресованных, угроз и ругательств, которые сыпались из него градом, вместе со злыми слезами - он пообещал. У нее в сердце что-то трусливо упало, однако она, с неким страшным и беспросветным облегчением, поняла в тот момент: пути назад больше нет. Когда они вышли из кухни и начали накрывать на стол, одичалые уже уехали, только Джон Сноу и Эсти сокрушенно мотались по двору, растаскивая оружие и сундуки по разным кучам. - Я не дал им все забрать, - виновато сказал Сноу. – Не думаю, что Тормунд бы этого хотел. В голосе его слышалась боль – и какое-то осуждение, и, заметив ее дрогнувшее лицо, он торопливо прибавил: - Ты молодец, что не ввязалась в этот спор. Хильде ведет себя неподобающе, многие ярлы так думают. Но ей надо… надо выместить как-то свое… Он осекся. Чувство вины, подумала Бриенна. Да, скорее, всего так и есть. Она даже позавидовала Хильде. Ах, если бы золото Бриенне в этом помогало… Вот если бы помогло. Она наклонилась и подняла с земли тонкий серебряный кинжал. Рукоять его была сделана в форме головы белого медведя, целиком выточена из красивого молочного опала. Она сжала пальцы и разжала, примериваясь. На следующий день было жарко, солнце палило, словно в разгаре лета. Бриенна несколько раз поднимала и опускала руку, и в конце концов поняла, что грудь ее стала слишком большой и отяжелела, и словно бы защищала ее бесполезное сердце живым доспехом – какая глупая ирония. Джейме нашел ее посреди поляны из белого чистого мха, усыпанной алыми пятнами прошлогодней клюквы. Она смотрела сквозь слезы и ей казалось, что красное и белое сливаются в одно пятно, проникая друг в друга, как кровь проникает в снежный шелк. Она порывисто выдохнула, охватила нож покрепче и поднесла к горлу, высоко подняв подбородок. В этот момент Джейме ее и окликнул. Он, несомненно, уже был к этому готов, потому что она услышала, как лошадь беспокойно заплясала под ним, а потом – его шаги, и они все убыстрялись, он побежал к ней, бросил поводья, лошадь отскочила в лес и там принялась с фырканьем бродить меж деревьев. - Бриенна!.. У нее не было сил ему ответить. - Бриенна! Что ты делаешь? Что ты делаешь?! Она опустила руку и выронила кинжал. Он обошел ее, стоящую на коленях, увидел его и пинком отшвырнул в сторону: - Бриенна, - заговорил он тихо, вкрадчиво. Ей стало противно от его голоса, почти затошнило. - Почему? Почему?.. Видя, что она молчит, уставившись перед собой мокрыми глазами, он опустился на белый мох лицом к ее лицу. Меня мутит даже от твоего запаха, подумала она, смаргивая слезы. Даже от него, не то, что от звука твоего голоса или твоих слов. Но Джейме этого, конечно, не знал. Он всегда мало думал о других людях и вовсе не заботился о чужих чувствах. - А что ТЫ тут делаешь? – сумрачно пробормотала она. Голова у нее работала плохо, и ее захлестнуло ужасное разочарование. Он явился и прервал ее единственную ниточку, надежду на спасение и покой, которыми она всю ночь себя утешала. Я могла бы пойти за ним, отыскать и просить прощения, подумала она. - Я-то ягоду собирала, - опять набралась она храбрости и заговорила, стараясь придать своему голосу хоть какой твердости. - С ножом у горла? Она смотрела поверх его плеча. Он вдруг пришел в страшное озлобление. Трясущимися руками полез куда-то в карман своего камзола, вытащил письмо, сунул ей под нос, а потом начал рвать у нее на глазах: - «Милый мой сын, прости меня…» - забормотал он. – «Прости и позаботься о своей сестре, оставайся с Джоном Сноу…» Ей стало невыносимо стыдно. - «Оставайся в безопасности, никогда не забывай, как сильно твоя мама тебя любила…» Какая же ты дура, Бриенна Тарт! – крикнул Джейме ей в лицо. – Тупая, жирная, недалекая корова! Она отшатнулась от этого крика, он будто выдернул ее из красноватого тумана из слез и близкой гибели. Джейме оглянулся вокруг себя, схватил нож, деревянной рукой толкнул ее в грудь. В следующий миг он навалился на нее, вызывая у Бриенны все те же волны неконтролируемой тошноты. Она заплакала, начала задыхаться. - Бери, заканчивай. Знаешь, что ты почувствуешь в последний миг? Знаешь? Знаешь?! Да чтоб тебя, отвечай мне! – заорал он, почти касаясь губами ее трясущейся скулы. Она подумывала о том, чтобы пнуть его в самое чувствительное место, спихнуть с себя, но продолжала только скулить и отворачиваться. - Не знаю. Нет, - пропищала она, когда он занес руку над ее лицом – для удара. И это была выкрашенная в синий цвет рука, и вдруг Бриенна осознала, что этот удар и вправду может убить ее. Кто-то когда-то… отец? Или даже Джейме Ланнистер? Сказал ей, что висок у человека очень хрупок, и если знать место, куда ударить, то человека очень легко лишить жизни. Ей, как ни странно, стало очень страшно. - Ты почувствуешь, что все это зря. Тебе станет так жаль, что ты это сделала. Ты пожалеешь. Ты пожалеешь. Ты пожалеешь обо всем - в самую последнюю секунду! И станешь молить, чтобы вернуть все на миг назад. Я это видел, я видел, как у человека за миг до смерти становится такое лицо… Словно он больше всего желает жить. Всего-то миг, станешь ты думать, а перед глазами у тебя будет стоять личико твоей дочери, лицо твоего сына, пустоголовая ты дрянь! Будь ты проклята. Какая же ты дура, я никогда не видел глупее… Ну? Все еще хочешь? Держи нож, на, бери, заканчивай! Он стал совать кинжал в ее мокрые пальцы. Она отбивалась, как могла, а могла очень слабо. Слегка приподнявшись, он сжал нож, придержал ее деревянной ладонью, уперев ее между ключиц и не давая Бриенне вздохнуть. - Не можешь? Раздумала? Да неужели? Тогда позволь мне. Можно?.. Она начала брыкаться и сучить ногами, чувствуя себя так, будто и правда уже умерла и попала в какое особое Пекло для таких, как она… - Прошу, прошу, пусти! - Я могу, - бормотал он сквозь зубы, и вдруг прохладное лезвие прикоснулось к ее шее. – С большим удовольствием. Мне это не составит труда… Ну? Хочешь? Отвечай, упрямая девка, отвечай!.. И она разревелась в голос. Он бросил нож в сторону и ткнулся лбом в ее мокрую щеку. - Все, - забормотал он, когда ее слезы вымочили его бороду, шею и даже, наверное, рубаху. – Все, все, все, все прошло. Я здесь, я с тобой. Я держу тебя. Держу тебя, держу, держу. Он помог ей подняться, и она села, бесцельно трогая то место на шее, куда примеривалась нанести удар. Джейме поднялся, тяжело дыша, покружил вокруг нее и вновь встал на колени. - Бриенна. Он спал, он этого письма так и не видел. Я никому не скажу. Никогда. Обещаю. Пообещай и ты мне. Она помотала головой. Джейме начал собирать растрепавшиеся волосы, упавшие на ее плечи, и сказал: - Такие красивые косы. Мне было бы так жаль, когда они сожгли бы их в этом дикарском огне. Пообещай, что больше не станешь. Почему ты вообще… - Я во всем виновата, - выпалила она, словно прыгнула с разбега в какую-то пропасть. Признание далось ей легко – и в то же время чудовищно трудно. – Разве ты не должен был присмотреть за Сольви? Пока Джон не вернется. Он, наверное, вернулся уже… - Но для начала я заглянул в комнату к мальчику и увидел у него на груди это твое письмо. А он еще спал. - Спал? – глупо переспросила она. – Кто научил тебя читать чужие письма?.. - Я Ланнистер, - самодовольно сообщил он ей. – Неужели забыла? Они замолчали. Он оглядывался со странным выражением – кривился, словно все вокруг ему было до отвращения знакомо. - Ты был здесь, - догадалась она. – Ты проезжал здесь раньше? Я думала, ты с предгорья пришел, а не по реке спускался. Он закрыл глаза. Ноздри его раздулись. - Нет. Здесь не был. Но место знаю. Она в ответ только шмыгала носом, и Джейме через силу пробормотал: - Думаю, видел его во сне. Или в бреду. Мне говорили, что я бредил. Неважно. Я всегда чувствовал, что ты что-то такое выкинешь. В тебе много лишнего, Бриенна. Самое время поговорить о моей жирной фигуре, подумала она, но без всякого удивления и даже без злости. Она даже привыкла к этим его тычкам. - Много лишнего, милая Бриенна, - тихо повторил он, переводя на нее блестящие, темные от тревоги глаза. – Твоя чувствительность, и это непонятно откуда взявшееся обвинение себя, и… Таким, как ты, вредно много думать. Отчего ты решила, что в чем-то виновата? И в чем? И… перед кем? Вновь она не ответила, и он пожал плечами: - И ведь из всех… нашла же ты, кого слушать. Эту полоумную одичалую, которая совсем осатанела от жадности и жажды власти? Да разве сама ты не видишь, зачем она кричала эти гадости, сочиняла о тебе, Боги ведают, что? Молчание. - Не видишь, - ответил он, словно бы сам себе. – Ты не видишь в людях правды. Ты видишь только нечто хорошее, честное и прямое, как ты сама. Пообещай, что больше руку на себя не поднимешь. - Я не могла. - Это трудно, - согласился он весьма непринужденно, словно они обсуждали какие-то знакомые им обоим военные дела или способы заточки мечей. – Трудно. И… не обязательно. - Ты-то откуда знаешь? - Пока – не обязательно. Я скажу тебе, как время придет. Могу и сам тебя зарезать, если попросишь, если твоя рука задрожит. Хорошо? До того дня обещай, что воздержишься от таких решений. - По какому праву… - возмущенно заблеяла она. - Я тебя посвятил в рыцари. Несу за тебя некую ответственность, - сказал он без тени усмешки. – Я не позволю сиру Бриенне, урожденной Тарт, так себя обесчестить. О, да. Да ты скорее меня сам обесчестишь, подумала она, что уже и осуществил… но это была злая мысль. Злая и подлая. И вслух она сказала: - Я решила, что так всем будет лучше. - Правда? - Да. Даже Сольви. - Но это несправедливо. - Я никчемная. И это я виновата в его смерти. - Когда ты так уверенно сообщаешь такие странные вести, я начинаю думать, что схожу с ума и видел совсем не то, что помню. Она отвернулась и принялась бесцельно разглядывать деревья, что уже покрывались первыми листочками. - Тебе было больно, и ты хотела, чтобы все прекратилось, - сказал он негромко. – Про вину ты выдумала, или, вернее сказать, додумала, чтобы было легче принять такой зарок. Скажи, хороша ли бы сегодняшняя ночь? - Что?.. - Ты хорошо спала? Ты не плакала больше? Бриенна изумленно на него воззрилась. - Это оттого, что ты почувствовала близость избавления. Скоро боль закончится, вот что ты почувствовала. И ты была счастлива и спокойна. Так ли? Ох, Бриенна. Он погладил ее плечо, и она невольно отодвинулась. Он тотчас убрал руку. - Боль закончится, но не скоро. Частью – вообще никогда. Никогда. Но ты бы жалела в последний миг. Так жаждала бы жить, что закричала бы: верните мне все, как было, со всей этой невозможной болью и страхом, и моим одиночеством … Вот как ты бы кричала. - Угу, - пробурчала она, но, скорее, чтобы охладить его пыл. Она ужасалась тому, что он откуда-то о ней узнал, все в ней прочел. Он хитрый, он пронырливый, и вправду умен, как умен бывает хищный зверь, не гнушающийся ничем ради добычи. Так она старалась думать о Ланнистере, но она так устала и так перепугалась, растерялась, что все эти мысли меркли перед почти детским удивлением: а ему-то откуда все известно? - Но подумай о Сольви и о том, как она улыбается, когда тебя видит. Ты для нее – целый мир. Пока что. Со временем, когда вырастет, ты… Ты сможешь попробовать снова. Ну, тогда, как я и поклялся тебе, я разрешу тебе это преступление. И сам тебе в нем помогу. Договорились? Бриенна набралась храбрости и посмотрела ему в глаза: - Я ненавижу тебя. Мне никакой помощи от тебя никогда не потребуется. Джейме вздрогнул. - Ладно, - сказал он, сглотнув насухо. – Хорошо. Пусть так. Но не сегодня. Давай хотя бы не сегодня. - Это ты будешь решать? – обозлилась она. – Ты? Сегодня мне умереть - или в другой день? - Я уже решил, - нагло заявил он. – И ты тоже. У тебя рука не тверда. Сама это знаешь. Она понурилась. Ей было тяжело дышать. Плечи у нее болели, грудь ныла, словно по ним прошлась целая армия. - Бриенна, - тихо позвал он. – Ты должна подумать о других, не о себе. Подумай о Сольви, она совершенно беззащитна перед миром, она маленькая… Ничего о нем не знает. Как она станет жить, когда ей расскажут, что мать, сильный и храбрый воин, первая дама-рыцарь Семи Королевств, первая и единственная дама-рыцарь, струсила и заколола себя? Как станет жить Артур? Он невероятно умен, и я в том уверился, общаясь с ним, однако у него чувствительное, как у тебя, сердце. Я полагаю, что, в сочетании с этим его острым, понимающим все умом оно лишь все усугубляет, делает ему еще больнее. Как оно могло бы вынести столько горя разом? Он так тоскует по отцу, как бы он жил, потеряв и тебя? Он так любит тебя, так верит тебе, так беззаветно доверяет, ты и сама не знаешь еще, как сильна и отважна его любовь… Ты подумала о них? Подумала, как им жить дальше? Сколько боли ты причинила бы своим детям? Ты верно все решила, ни капли сомнения не было? - Разумеется, было, - нервно проговорила она. – Только болван, подобный тебе, мог подумать… - Было, - повторил он за ней. – Значит, тот самый день еще не настал. Он поднялся, стряхивая с колен раздавленные ягоды и обрывки белого мха. Возвращались в молчании, он помог ей забраться на лошадь, но свою повел, держа уздцы, он шел неторопливо, и Бриенна смотрела на его золотую с серебром, упрямую макушку. Она вспоминала тот день, когда Тормунд точно так же вел ее, сидящую боком в седле, отяжелевшую и счастливую, на эти поляны. Был такой же день, думала она в мучительном изумлении. Такой, только лучше. Лучше во много, много, много раз. На половине пути она заплакала. Она дрожала, ее трясло, она начала кричать и замолчала, в конце концов, от смертельной усталости и осталась сидеть в каком-то пустом оцепенении. Лошадь под ней начала беспокойно фыркать и дергаться. Тогда Ланнистер взял Бриенну за руку, сжал и отпустил, и сказал, со свирепым упрямством глядя перед собой: - Я держу тебя. Держу, Бриенна. Держу.