Тысячелистник

Артур стоял над ним, и Джейме тер глаза, думая, уж не продолжается ли сон. Утреннее солнце рассыпалось по комнате золотыми зайчиками. В руках у мальчика был какой-то предмет, и, когда луч упал на него, Джейме увидел острое лезвие. - Что… - начал он хрипло. Осекся, увидев, что Артур вздрогнул. Лицо его было решительным и злым. - Хоть ты и враг, а помочь мне более некому, - объявил он с отважной ухмылкой, которая коснулась его губ и тотчас пропала. Джейме сел на постели, с опаской косясь на острие в пальцах мальчишки. Какой же все-таки болван, подумалось ему. Доверить себя этим людям? Да они ненавидят его с такой страстью, с таким нерастраченным пылом. - Что нужно? – выдавил он, на всякий случай свесив с кровати руку и нащупывая рукоять прислоненного к изголовью меча. Артур проследил за его движением и понял его по-своему. - Ничего не случилось, - быстро сказал он, опустив оружие. - Да уж, вижу, - с сомнением протянул Джейме. – Что тебе нужно, Артур? - Это ножницы, - пробурчал мальчик и показал ему. – А тебе чего привиделось, Ланнистер? - И зачем они? Мальчик стал переминаться с ноги на ногу и высоко задирать подбородок. Глаза его блуждали по голым стенам спальни. - Ты мог бы помочь. Хотел я просить Сноу, да только он растреплет все маме. Очень уж честен! - В чем помочь? Артур заалел. - Что случилось? – Джейме чуть повысил голос и придал ему строгости. Это сработало. - Тут такое дело, видишь ли. Я… Не люблю я расчесывать волосы, и… когда мы… когда ты… когда мама ушла, я потерял ее… А потом… Все так случилось, что мы… Некогда мне было, и вовсе недосуг, знаешь ли. Некогда, - повторил он с обидой. – Все же были дела поважнее. - Так, - Джейме спустил ноги с постели и начал натягивать сапоги, помогая себе здоровой рукой. – И я тут причем? Артур сел рядом с ним и повернулся к нему спиной, стянул с затылка шнур, который держал его волосы убранными в прическу, подобную той, что носил Джон Сноу. Поднял длинные пряди. Джейме поглядел и ничего не увидел. - Потрогай, - сказал Артур с тоской. Он послушно коснулся и все понял. Под густыми прядями свалялись колтуны. Джейме хмыкнул. Артур виновато хихикнул в ответ. - А ты левой рукой можешь ли стричь? - Попробуем, - сказал Джейме. Детей он никогда не стриг, да и никогда ножницами в таком деликатном деле не орудовал. Артур услышал сомнение в его голосе. - Мы так все сострижем, что она и не заметит, - сказал он с жаром. – Ты поможешь? - Хорошо. - И не скажешь ей? - Нет, конечно, нет. - Ну, поклянись. - Ты сам говорил, что клятвы южных рыцарей… - Поклянись своей жизнью! - Клянусь тебе. - Ежели не исполнишь, вызову тебя на поединок. - Пожалуй. - Мне просить больше некого. Если она узнает, такой крик подымет… Джейме покачал головой. - Может быть, ты и прав. Не будем ее расстраивать… Почему ты не расчесывал волосы так долго? - Я же сказал! Я был занят! Джейме накинул засов на своей двери и велел Артуру поставить стул у окна, где было побольше света. Они слушали, как Бриенна внизу ходит по комнатам и убирает в них, как она воркующим голосом говорит с девочкой. Снежинка бегал где-то в саду, а кот бегал за ним, кудахтали куры, орали весенние птицы, все на свой лад. В этой утренней кутерьме нетрудно было обстряпать всякие темные, тайные делишки. Он приступил к делу, боясь поранить мальчика. Густые, шелковистые пряди падали на пол, разлетались вокруг. Наконец, под пальцами он ощутил короткую щетинку, что осталась там, где он выстриг особенно безобразные колтуны. Отступив от мальчика и отряхивая его плечи, сказал: - Кажется, дело сделано. Артур пригладил волосы, вновь собрал их, вынув шнур изо рта, и радостно обернулся: - Ничего не видно? - Если не трогать твою макушку, может, и нет, - Джейме с сомнением покивал. - Спасибо, - мальчик вскочил и уставился на него в упор. – Я тебе благодарен, хоть ты и Ланнистер. Джейме смутился. - Да, право же, оно того не стоит. - Хочешь, я тебе волосы состригу? – великодушно предложил Артур. Тут Джейме испугался. - Нет, нет, я сам их ровняю, - торопливо сказал он. – Я справлюсь, благодарю тебя. Собери-ка все это и брось в камин. Вечером сожгу. Пока Артур возился в комнате, он внимательно разглядывал мальчика. Двигался Артур легко и грациозно, и в нем была природная сила и гибкость, и некая легкость, почти девичья. Нетрудно было вообразить, каким он вырастет красавцем и как начнет разбивать сердца – у него было красивое и живое лицо, и эти необыкновенные глаза, всегда глядевшие прямо в душу. Но хуже всего, подумал вдруг Джейме, хуже всего то, каким он рос честным и великодушным, и ничего не боялся, это начнет притягивать людей, как мед, и не всегда людей-то хороших. Как и его мать, Артур был обречен познать немало плохого. И если ей доставалось за безобразную наружность и упрямый нрав, то Артур сполна расплатится за красоту и отвагу. Горький цинизм этих размышлений нагнал на Джейме тоску. Захотелось защитить мальчика, пусть бы он и не принимал от Джейме ни совета, ни помощи, но захотелось вступиться за него – неизвестно, перед кем, перед всем миром, наверное, загодя, предвосхищая и отгоняя все возможные беды с его пути. Он подивился этой своей готовности: а скорее, тому, что прежде не испытывал ничего подобного. Его отцовство всегда было чем-то подспудным и несчастливым, грузом на сердце, тяготило его, и то, что держалось в тайне, становилось тем, что как-то само исчезало. А может, и вовсе не было. Серсея держала его на порядочном расстоянии от детей. Ей нравилось владеть ими безраздельно, и ее убивала мысль о том, что кто-то, пусть даже самый любимый (хорошо, он так надеялся) человек, станет между нею и ими. А иных детей она отвергала – возомнив их предателями (как Томмена) или сразу же отринув по некоему животному отвращению. Он понимал ее, но именно от того, что хорошо ее в этом всем понимал, и было так тошно. - За то, что помог мне, я тебя, так и быть, вознагражу, - провозгласил Артур. Джейме едва сдержал ухмылку: о, сколько ланнистерской гордыни прорезалось в этом звонком голоске. - Чем же? – осторожно спросил он. - Разрешу глядеть на мою карту! Стараясь не хмыкать глумливо, и все же беззастенчиво обрадованный, он позволил отвести себя в комнату Артура. Это была большая и чистая комната под самой крышей, набитая всякими никому не нужными сокровищами, с огромным тяжелым столом посредине. Артур принялся возиться со своими сундуками, притащил несколько свертков из тонкой воловьей кожи и начал их расстилать, беспечно сдвинув перья, свитки, обломки оружия, ракушки и камушки в сторону. Джейме восхищенно цокал языком, разглядывая – стоило это признать, и впрямь необыкновенно искусно выполненные - рисунки, изображавшие извилистые реки, горные макушки, леса и полянки. Везде были подписи, выведенные ровным, красивым почерком. Артур тыкал пальцем в карту, показывая, где он уже побывал, а где только по рассказам Тормунда нанес подробности. Некоторые надписи Джейме изумили. «Волки напали на нас с мамой». Чтобы скрыть смущение и досаду, он бродил вокруг стола, помогая мальчику разворачивать длинный свиток дальше. Артур все трещал и трещал без умолку. Пришла Бриенна и остановилась в дверях, покачивая ребенка на руках. Она с нежным вниманием смотрела на это представление, и Джейме, оглядываясь на нее, заметил, что уголки ее губ, в последнее время скорбно опущенные, слегка поднялись в слабой, робкой улыбке. - Что у нас там? – спросила она у Сольви, целуя ее медовую макушку, и та завертелась в руках, гукая и бормоча на своем языке. – Артур нарисовал, правда? Ах, как красиво! Как он красиво все сделал, правда же? Где Артур? Где? Где наш братик? Сольви одобрительно пыхтела и покряхтывала, но, вместо того, чтобы глядеть на карту, она с самым занятым видом возилась со шнурами на материнском рукаве. Джейме заметил еще какие-то рисунки, разбросанные по крышке сундука. Артур проследил его взгляд и торопливо проговорил: - Это… так. Не стоит и глядеть. Пустяки там всякие. Подняв тонкую доску, Джейме увидел неплохо исполненный портрет Тормунда. Правду сказать – нарисован он был как живой. Даже взор светло-синих глаз, пронзительный и чистый, мальчику удалось превосходно передать. - Гм, - сказал он. – Очень мило. Артур начал убирать свои доски в сундук, виновато бормоча, покраснел и заторопился. Джейме пожал плечами и обернулся. Тут он увидел, что рядом с Бриенной стоит, явившийся, наконец, Сноу. И что оба взирают на него с большим неодобрением. - Карта твоя превыше всяких похвал. Думаю, это самая подробная карта Застенья, что когда-либо была, - быстро сказал он Артуру. Но тот уже удрученно глядел на мать, на Сноу, переводил на Джейме полный какой-то беспомощной тревоги взор. – Рисовать карты – неплохое уменье. А просто рисовать… ну… конечно, прежде этим занимались только девицы при дворе, расписывали щиты и все в том же роде… Он замолчал под пылающим взглядом Сноу. Артур окончательно сник и забубнил: - Я… так, просто. Просто так. - Нет, я о том только… Вышло неплохо, насколько могу судить, - Джейме попытался исправить неловкость, но выходило только хуже. Бриенна отвернулась и пошла вниз по лестнице. Сноу затоптался у порога, потом поспешил за ней. Джейме выскочил из комнаты Артура, догнал Бриенну уже под соснами. Она положила девочку в стоящую на крыльце люльку и начала с ожесточением крутить мокрые простыни, кидала их затем на веревки, протянутые между стволами. Губы ее были крепко сжаты, так крепко, что на подбородке играли ямочки. Она всегда выглядит очень милой, когда злится, подумал Джейме. И даже решился было ей об этом сказать, как вдруг она выпалила, уставившись на него поверх мокрой белой ткани: - Ну и мерзавец же ты, Джейме Ланнистер. - Ты что это?! – он схватил связку прищепок и протянул ей. Она выхватила их с такой силой, словно надеялась, что он от рывка покачнется и упадет, шмякнется лицом прямо в мокрую землю под мокрыми простынями. - Уйди отсюда, вот что. - Как? Почему? – растерялся он. - Уйди с глаз моих, - она свирепела все сильнее, ее щеки покрылись алым румянцем, ноздри раздулись. – Отойди отсюда, не мешай мне! Подошел Сноу и, деликатно покашляв, мотнул головой: ступай со мной. Джейме нехотя последовал за ним и, когда они дошагали до дровяного навеса, Сноу сказал: - Зачем ты злишь ее? А самое главное – зачем ты мальчика огорчил? - Я?! Джон качнулся с пятки на носок: - Она верит, что у Артура есть некий дар. Самым глупым было его принижать, еще и при Бриенне… - Да я же ничего не сказал, - заупрямился он. И все же ее злость стала ему понятна. - Но вел с себя с таким небрежением. Ланнистер. Ты когда-нибудь замечаешь за собою, как ты говоришь с людьми, как ты им отвечаешь, как смотришь на них? Всегда смотришь поверх. - С твоим ростом мне так сподручнее, - съязвил Джейме, лишь бы в чем-нибудь возразить. Сноу наморщил нос: - Бриенна выше тебя, а все же смотрит человеку в лицо. - Мне извиняться не за что, - продолжал он упираться. - Разумеется. Ты и не будешь. - Ну? Объясни, просвети меня, Сноу. При чем тут вообще мои манеры? К чему ты их приплел? Что я такого сказал? - Не «что», а как. Да и… знаешь. Коли приходится тебе это разъяснять – значит, напрасно трачу слова и силы. - Если ей вздумалось потакать ему в этом развлеченье, так я тут вовсе не при чем, - огрызнулся Джейме. – И участия принимать не могу. Уж потому хотя бы, что считаю это самым пустым из всех занятий на свете, какое только мужчина может себе найти. И потому, что видел, чем оканчивается эдакое потакание матери своему дитя… во всем. Сноу ошеломленно заморгал. - Ты говоришь о Джоффри? – наконец, исторг из себя несчастный тугодум. – Ох, Ланнистер. Ты не видишь разницы? Ты слеп, ослеплен своей семьей и ее грехами, и это, похоже, навсегда. - Скорее, прозрел в очень многом. И думаю, и мыслю куда дальше, чем любящая матушка юного чада. Это наш долг, Сноу. Думать дальше и больше, чем они. - Твой-то долг? Перед кем? Что ты там возомнил? Приблудился и боишься бежать дальше, словно шелудивый пес, забился под крыльцо и оттуда скулишь, выпрашивая еду. Но пес был бы благодарен, а ты еще и зубы скалишь. Запомни-ка хорошенько. Ты им никто. - Значит, мои слова бы их совсем не задели. Однако она прямо тряслась от злости… - Лишь на то, как ты обидел Артура. Ты болван, Ланнистер. Все-таки ужасный и бесчувственный болван, - с сожалением заявил Сноу. – И, знаешь? Похоже, Боги тебя наказывают, но раз за разом ты отказываешься видеть в том знак. Зная, какое у тебя пустое сердце и мелкая душа, они лишили тебя всех детей – и мертвых, и живых. Джейме схватил полено побольше и водрузил его перед собой. Взял топор, отчаянно желая зарядить его тупой стороной по этой насупленной старковской физиономии. - Я не слепой. И не совсем уж бессердечен. Рисунки его в самом деле неплохи, - забормотал он в ожесточении. – Но это девичье занятие, всем известно, девки и переписчики из Цитадели им занимаются, а настоящие рыцари… - А, вот как. Ну, послушай-ка. Мы тут не разбираем, чей дар – это настоящее уменье, а чей – так, баловство для евнухов и септонов. - Так следовало бы, - Джейме спорил уже из чистого упрямства своей воинственной натуры. Уступать Сноу в таком пустяке, да еще после всего сказанного проклятым бастардом, казалось ему слабостью. – Он не девочка. - Артур? Нет. Зато ты ведешь себя как упертая, темная баба с самого дремучего, с самого грязного хутора, - выпалил Сноу, развернулся и зашагал прочь. Это ты словно баба, хотел он сообщить вслед, но сдержал себя. Потакаешь мальчишеским прихотям и этой ее глупой… глупой материнской любви… И он остановился. Разве это глупо? Глупая любовь, в самом деле? Глаза у него защипало. Злился он на себя, на то, каким он вечно неуместным приходился всюду, кроме драгоценной спальни его драгоценной сестрицы – и то сказать, не всегда и там бывал на высоте. Гневался и на них, на обитателей поместья Тысячелистник, за то, как они берегли друг друга и любили, словно невидимую стену вокруг себя выстроили, настоящие отшельники со своими отшельничьими правилами. И на Бриенну, за ее сердце, умевшее так сильно любить этих бедных детей, Артура с его даром, и Сольви с ее рыжими кудряшками и славной улыбкой…и на то, как она умела все им отдавать, хотя никто ее не просил быть такой… такой… Такой искренней? Нежной? Заткнись, сказал он сам себе. На следующий день он отыскал ее после обеда, который предпочел сжевать у себя в комнате, стыдясь являться им на глаза. Артур и Сноу сидели на крыльце, соревнуясь в том, чтобы развеселить и без того радостно улыбавшуюся девочку. Она лежала в люльке и таращилась на то, как они корчили рожицы, встряхивали деревянными птичками и размахивали сшитыми из норковых шкурок игрушками. Внутри птичек шелестела какая-то мелкая россыпь – не то сухие горошины, не то бусины, и Сольви была совершенно счастлива. Бриенна расхаживала по мастерской и кузне, что-то перекладывала и прибирала, и выглядела отрешенной, печальной. Он остановился в дверном проеме и увидел, что она осторожно погладила камушки, разложенные в глубокой шкатулке. Эти камни, которые Тормунд, наверное, приготовил для огранки и оправ, переливались в ярких лучах лазоревым, винно-красным, янтарно-золотым. На Бриенне было длинное платье, призванное скрыть ее, все еще довольно грузную, талию. Это было красивое платье, темно-синее, расшитое серебристыми листьями и бутонами, с видневшейся из-под выреза белой сорочкой. В вырезе – вот чудеса, подумалось ему со смесью нежности и неправедного любопытства - темнела ложбинка между ее налитых молоком, приятно округлившихся, грудей. Все ее платья здесь были красивы и очень дороги, они могли бы впечатлить и более изощренный взор - вздумай она показаться в них в столице или еще где. Они могли бы посрамить даже наряды его сестры, подумал Джейме. И сшиты были прекрасно, из тяжелых и дорогих тканей. А отделанные роскошным мехом плащи, пожалуй, ввергли бы Серсею в злобную меланхолию. Она не любила, когда кто-то хоть в чем ее превосходил. Особенно же была неприязненна к чужим дамским нарядам. Девчонка Тиррелов словно бы это знала, дразнила ее – и поплатилась сполна за эти и все иные, неосторожные игры со львицей. - Бриенна. Она подняла голову, и он увидел, как в солнечном луче сверкнула сапфировая брошь, которой она сколола низко заплетенные косы. - Прости меня, пожалуйста. Ее длинные нервные пальцы скользнули по камням – и она захлопнула шкатулку. В мастерской пахло опилками и нагретым деревом, смолой, воском и обожженым металлом – теплый и успокаивающий запах. Бриенна молчала, опустив ресницы. Он подумал, что опять ошибся, стал неуместен, очутился не там, где следует и не в то время. - Это меня не удивило, - наконец, проговорила она. - Я не знаю, отчего так повел себя с ним. Я не желал его ни в чем задеть. И мне стыдно перед тобою, я же видел, как ты сильно гордишься им… Ты поверишь мне? - Нет, не желал, - спокойно согласилась Бриенна. – Ты просто так поступаешь, ты даже не думаешь, отчего и зачем. Просто делаешь нечто или же говоришь, и… и все. - Мне действительно очень жаль. По размышлению – очень жаль. У него и правда есть дар. Я не был приучен, я не умею ценить такие… - Нет, - кивнула она опять. – Не приучен. Не умеешь. И вдруг, повернув к нему голову и отважно глядя в глаза, она сказала: - Именно поэтому он больше не твой сын. Он собрался было возразить, но вовремя одумался, понимая, что, вероятнее всего, из него польются, в ответ на такое, уж совершенно непростительные речи. Бриенна принялась расхаживать вдоль верстаков, складывая вещицы в шкатулки и сундучки, закрывая крышки и прикрывая все тонкой белой тканью, бережно и медленно. - Тормунд, - сказала она. – Восхищался всем, что Артур делал. Всякое его умение приводило нашего Тормунда в восторг. Он никогда этого не скрывал. Все можно было прочесть в его улыбке… И он так им гордился. Так сильно. Так сильно… Что же до тебя? Тебя впечатлить тяжело. Как некогда было тяжело впечатлить моего отца, подумал Джейме с негодованием и обидой. Он никогда не был нами доволен – почти ни в чем. Неужели я попросту повторяю его путь, его манеры и его отвратительные, бесславные семейные неурядицы? Нет, сказал голос, очень похожий на голос Тириона, в его голове. Нет, Джейме Ланнистер. Ты пошел еще дальше и превзошел нашего отца: у того, по крайней мере, бастардов не было. - Я понимаю. Не стану говорить, что сразу же осознал, но… Я мог бы учиться. Мог бы исправить… Она, не глядя на Джейме, продолжала свою тихую возню. - Зачем? – негромко спросила после долгого и строгого молчания. – Зачем тебе это? Он не стал отвечать, наверное, потому что и сам ответа не знал. Бриенна подошла к верстаку у дальней стены, где лежали какие-то деревянные заготовки, куски разных пород древесины, стамески и ножи для тонкой резьбы. Она довольно бесцельно перебирала все на этом столе, и вдруг он услышал ее тихий, пораженный вздох. Он видел лишь, что она откинула в сторону куски ткани, которыми нечто было прикрыто. Ее плечи вздрагивали. Джейме сделал шаг и остановился, с испугом слушая ее учащенное дыхание. - Бриенна?.. - Она знала. - Что? - Она знала, Кая знала… Знала. Знала. Бриенна всхлипнула и прижала ладонь к щеке. Тут Джейме не выдержал и подошел к ней. И увидел, на красном бархате, выточенную весьма аккуратно, обработанную неким воском для гладкости, сливочно-белого цвета – и будто живую, состоящую из кожи и плоти – ладонь. Она выточена из древесины, тут же сказал он себе, в приступе паники. Из древесины чардрева. Он непонимающе повернулся к Бриенне. - Это еще что?! - Это сделал Сорен, - всхлипнула она, почти виновато. – Я не ви… я не виде… Он не позволял мне глядеть, а мы с Тормундом… мы… смеялись, мол, какая-то… А он сказал нам, слушайте Каю, это она велела мне сделать… Боги. О, Боги, ну за что вы так с ними?! Вопрос ее повис в просвеченной теплым солнцем тишине. Внутри лучей танцевали пылинки. - Он сделал эту ладонь? Для чего? Для… кого? Она повернулась к нему и уставилась ему в лицо: - Я не знаю. - Из чардрева, если не ошибаюсь? – спросил Джейме, взяв ладонь и поворачивая на свету. Он видел и знал, что золотой обод, сделанный для крепления, подойдет превосходно, и знал – кому именно подойдет. – Такой тонкой работы еще не видел. Несколько дней спустя Артур снова оттаял, позабыв о промахе Джейме. Но зато Сноу становился все пасмурней и суровее. Джейме примерил руку из чардрева и нашел ее прекрасной во всех отношениях – она умела как-то сохранять тепло, так, что ему порой казалось, что он может ею шевельнуть или чувствовать пальцы. И она была легкой, гладкой, ровной – сделанной именно так, как, быть может, и следовало бы с самого начала, если бы сестра его не предпочла золото, а он затем – железное дерево. Рука эта необъяснимым образом нравилась и Сольви, она при каждом случае хваталась за нее своими мягкими, крошечными пальчиками, могла и уснуть, ткнувшись головой прямо в белую ладонь. Даже Бриенна это заметила, хотя, когда он заговорил об этом, она только поджала губы. И рука придала ему неожиданной храбрости. Он стал чувствовать себя так, словно был вправе здесь находиться. Поэтому за ужином, когда Сноу угрюмо хлебал из своей миски, Джейме поглядел на него через стол и сказал: - Ну, говори. Сноу поднял голову и сощурился на него. - Чего тебе, Ланнистер? Джейме выдержал взгляд. - Выкладывай уже, что тебя так тревожит. Бриенна растерянно поглядела на Джона. Артур смотрел с сочувствием. - Ты все мрачнее и мрачнее день ото дня, Сноу. - Если и так, то не твое дело. - Не мое, - согласился он, - но хозяевам мог бы сообщить, в чем причина. - Не твое дело, - повторил Сноу и опустил свои густые темные ресницы. – Думаешь, если старик Сорен сделал тебе новую руку, так ты здесь уже не на птичьих правах? - Так и думаю, - Джейме самодовольно откинулся на высокую, резную спинку стула. А ты не такой уж дурачок, Сноу, выражала его нахальная ухмылка. Сноу кисло улыбнулся в ответ, уголками губ вниз, как он умел: - Это была милость зеленовидящей Каи, милость к гостю, а не подарок в честь нового хозяина. Что-то больно ты осмелел. Руку и отнять можно. Как и другую. Повремени радоваться. Ты покамест ничего тут не решаешь. - Ладно, - примирительно сказал Джейме, заметив встревоженный, горестно-тяжелый взгляд синих глаз. Бриенна глядела на них во время перепалки с таким же лицом, как некогда – и он помнил так хорошо – глядела на него перед осадой Риверрана. Некоторое время Сноу скорбно молчал, но, когда Бриенна встала, чтобы принести ему жаркое, он ухватил ее запястье, да так крепко, что Джейме невольно сжал кулак. Он подавил желание вскочить и выбить из-под задницы этого нахала тяжелый стул, да как следует навалять ему своей новенькой ладонью. - Бриенна. Послушай. Он прав. Он Ланнистер, но он прав. Надо признаться. И все решить, раз и навсегда. Ярлы требуют, чтобы ты явилась к ним. Они желают смотреть на тебя… Ты и Артур. И на этот раз, - Джон посмотрел на мальчика без тени улыбки. – Ты не сорвешь корону со своей головы. - Конечно! – воскликнул Артур. – Я не подведу Вольный народ! А Снежинку с собою возьмем? А Сольви? Сольви ведь принцесса… Бриенна выкрутила руку из пальцев Сноу, забрала со стола грязные тарелки и понесла на кухню. - Бриенна! – рявкнул Джон, низко опустив голову, глядя в стол, не поворачиваясь к ней. – Это не просьба, требование. Она молча громыхала посудой, что – Джейме уже знал – всегда было нехорошим знаком. Сноу, наверняка, об этом тоже догадывался. Какое-то время он сидел, собираясь с силами. Набравшись храбрости, встал и протопал на кухню. Джейме видел его в профиль, стоящим с виноватым и в то же время ужасно упрямым видом. - Что им надобно от меня? – спросила Бриенна. – Я все отдала. Я все отдала Хильде. - Я же произвел раздел, по справедливости, - терпеливо возразил Сноу. – Я сделал это ради тебя. Разве ты недовольна? Бриенна что-то ответила, но трудно было разобрать из-за громыхания посуды и журчания воды в ведрах. - Мне не нужно, - протянул Сноу. – Никому не нужно, Бриенна. Только явись к ним, чтобы показать Короля… Вновь она начала что-то раздраженно говорить. Сноу выслушал ее и вернулся к столу, ни на кого не глядя. Бриенна вышла следом, и, вытирая руки полотенцем, сказала сыну: - Ступай-ка умойся. Пора спать. И, глядя на Джейме, в упор: - Ты поможешь дитя уложить? Оба они знали, что девица без труда засыпает, если приникнет щекой к этой теплой руке. Хотя Джейме ни в какие волшебные силы особенно не верил, все же в сердце его день ото дня закрадывались сомнения. Что, если в самом деле эти древесина обладала какими чудесными свойствами? Он отнес Сольви в свою комнату, и поменял пеленки, и вымыл ее в приготовленной загодя ромашковой воде, и покачал на руках, но в нем кипело необъяснимое беспокойство. В конце концов, стараясь ступать как можно тише, он вышел и, пользуясь тем, что Сольви безмятежно сопела у него на груди, встал у приоткрытой на ширину ладони двери. Из нее тек оранжевый свет, горели пламя в камине и многочисленные свечи. Ему следовало постучать – или дождаться, когда его позовут, но он слышал два спорящих голоса и не мог заставить себя вмешаться. - Почему ты не хочешь, чтобы он стал Королем? – Сноу. Он говорил медленно, тихо и виновато. Это удивило Джейме. - Лишь мне решать, - оборвала его Бриенна. – Где и когда. Только мне. Я не только его мать, я еще и жена Тормунда. Ты забыл? - Это все… сложно. Для них ты чужая, как бы там ни сложилось. - Да, уж Хильде постаралась, чтоб так и сложилось! - Дело не только в ней. - В чем же еще? Может быть, в том, что, хоть вы и за Стеною объявили себя Вольным от всего народом, а все равно женщину слушать не желаете? Никогда, ни в чем? - Это глупо, Бриенна! Глупо, несправедливо и неправда. Тормунд назначил Артура наследником, потому и спрос теперь будет с мальчика – но не с тебя. - Спрос всегда будет с меня, - отрезала она гневно. – Я его родила, я его воспитываю, он мой. Мой, а не ваш. - Никто ведь не отнимает его. Всего лишь хотели бы смотр провести. Потом ты вернешься сюда. - Я должна подумать, Джон. - Так звучит… Словно бы ты уже приняла решение, - кротко отозвался Сноу. – Прошу, позволь мне все исправить, сделать так, чтобы его желание сбылось. Я виноват перед ним, я не знаю, как теперь искупить. Сделаю Королем его сына – и хоть в чем-то найду утешение. Я так виноват перед вами, я в таком… огромном долгу, я не могу допустить и того, что Артур, из-за нашей ли ссоры, или из-за твоей боязни, не займет его место… - О чем ты? Я не могу теперь ехать туда, на Север, еще и с маленькой дочкой. - Я тебе во всем помогу. Хильде, Эсти, мы все по… - Хильде! - Знаю, она тебе неприятна, но она так же точно желала бы, чтобы Артур… - А вот этого ты воистину знать не можешь, Джон. И не говори мне, что ты виноват. Я так устала от поисков вины, от этого постоянного раздора, порой мне кажется, что даже дом стал разваливаться, весь мир... весь мир покачнулся и вот-вот распадется, и еще ты!.. Она всхлипнула и не договорила. Сноу помолчал. Потом произнес, понизив голос: - Бриенна. Послушай. Никто не виноват, ни ты, и ни Артур, ни старики, даже ни Хильде… и никто из Вольного народа не виноват в том, что случилось. Я не хочу, чтобы этот раздор длился и вставал меж тобою и моим народом. Она что-то пробормотала, но Сноу с жаром продолжил, будто не слышал ее: - Виноват во всем этом один лишь я. Я… я не мог тебе этого сказать, не решался признаться, однако я чувствую, что сделал тем самым лишь хуже. Хуже всем. Может, с тех пор, как меня вернули, я обречен совершать одну и ту же ошибку, я уже не знаю. Ты как-то сказала мне, что следует мне жениться, найти себе пару… Ты говорила с такой лаской, так искренне и так правдиво. Так вот, я полагаю теперь, что я обречен и в этом, и в этом тоже… должен раз за разом причинять людям лишь неисчислимую боль. - Я не понимаю тебя, - пробормотала она испуганно. - Пусть я теперь признаюсь, - сказал Сноу, и Джейме увидел, как его длинная тень скользнула по половицам. Он встал и кружил по комнате, мерил ее шагами. – Но лишь затем говорю, чтобы ты перестала мучить себя, мучиться, и я… я обещаю, что все это скажу также и Хильде. И тогда… между вами, возможно, наступит мир. - Я совсем не понимаю, - голос Бриенны теперь звучал почти жалобно. - Это я виноват в его смерти. - Что? Что ты такое… - Это я тянул с разделом стада. Повисла растерянная тишина. - Почему? – тихо спросила она. - Эсти, - пробормотал Сноу. – Я и Эсти, видишь ли… Она что-то сказала, но так тихо, что Джейме опять не смог разобрать слов. - Я боялся ему открыться! – воскликнул Сноу. – Да, я боялся, боялся, что он… что решит, будто я… Мы страшились открыться. Мы прятали свою связь от всех, он, бедняга, никогда ни о чем не догадывался, он был слишком бесхитростен, чтобы разглядеть. Или слишком полагался на нашу честность. Или слишком занят… Теперь я чувствую, будто предал его и вел некую подлую игру за его спиной. Хотя в те дни я говорил себе, что набираюсь храбрости, что набираюсь разума, чтобы с ним говорить. - Так ты… Боялся? Кого же? Его или Хильде? - Неважно! – вновь возопил Джон. – Неужели не понимаешь? Это было сродни предательству. Тормунд считал меня своим другом. Я никогда не хотел взять за себя его наследницу. Я вообще не желал бы никого брать за себя, я… Я жил один, и жил, стоит сказать, прекрасно. Но разве не ты сказала мне, что я мог бы найти себе невесту, жену? Разве не ты этого мне желала? И разве это преступление? Я люблю ее, это правда. Наследство ее мне без надобности. Потому я так затянул, что оно бы уменьшилось до тех пределов, когда и ярл Тристер передумал бы. А я… Мне это все равно. Я желал только быть с ней. Думал, уже никогда не смогу… Но только… в ней столько света. И я не боюсь стать отцом, я более не страшусь этой участи, я просто им стал: ведь у нее… у нас… уже есть дети. Да, Бриенна. Дети не мои, но я учился, глядя на Тормунда, любить чужого ребенка, глядя на своего отца, Эддарда Старка, и когда-нибудь, надеюсь, они смогли бы мною гор… Она оборвала его, голос ее звучал тихо и огорченно, но и с гневом, с болью, и опять слов было не слышно. Только этот голос, дрожащий, словно задетая с силой струна. Сноу решительно махнул рукой, тень его заметалась, повторяя шаги хозяина. - Это я натворил. Я тянул со справедливым разделом, покуда мог, чтобы она не… чтобы ее не отдали ярлу Тристеру, а потом… когда понял, что натворил, было… было слишком поздно. И я хочу, чтобы ты знала: это всегда будет камнем на моем сердце, и всегда я… - Как же ты мог? – тихонько проговорила она, или, как показалось Джейме – беспомощно проскулила. – Как мог?! Так поступать. С ним, с нами… и со мной… - Я собирался, собирался ему сказать, когда он уехал, чтобы вернуться к тебе, я дал себе слово, что во всем признаюсь и стану просить оставить ее со мной, и она обещала помочь мне, обещала поговорить с матерью, обещала, что все станет на свои места, что все будут счастливы в итоге. Но случилось то, что случилось. Я даже не успел ему этого сказать, не успел, не успел ни сознаться, ни повиниться, ни испросить прощения, ни объяснить, что я не желал никому зла – ни тебе, ни Хильде, ни Эсти. Уж тем более твоим детям… Понимаешь ли ты, как мне теперь… Раздались быстрые шаги и звук удара: звонкая, но тяжелая пощечина. Джейме вздрогнул. - Убирайся, - сказала Бриенна. – Убирайся из этого дома. Джон выскочил из комнаты, нос к носу столкнулся с остолбеневшим Джейме, ошалело глянул на него – и, кажется, вовсе не увидел, потом быстро сбежал по лестнице. Джейме начал спускаться следом за ним, чтобы спросить, что происходит, но, когда дошел до двери на крыльцо, услышал топот лошадиных копыт. Всадник уехал в ночь, и ответом на все вопросы, что роились у Джейме голове, было только уханье ночной птицы далеко на реке. Он повернулся и увидел Бриенну, стоящую на нижней ступени. Лицо ее было перекошено, губы дергались. - Что случилось? – спросил он. Она смотрела так же, как Сноу – сквозь него, и так же не замечала. Потом, очень медленно, взгляд ее прояснился и остановился на нем и на дочери. - Мы уходим, - сказала она. – Уезжаем отсюда. Утром. - Бриенна! Куда, что ты… На Север? Да неужели поддашься этой их одичалой толпе, ты только луну назад родила… Бриенна скривилась. - За Стену. Мы уезжаем за Стену, Ланнистер. Он перевел дух. - Оставайся здесь, если боишься, - с короткой усмешкой проговорила она. – Воля твоя. Ты скрываешься от Короля, и я тебе мешать не стану. Я же более ни дня… - Вовсе не боюсь, - оскорбленно перебил он. – Но что это на тебя нашло? Она некоторое время смотрела ему в лицо, и девочка у него на руках в конце концов проснулась, захныкала беспокойно, не помогала ее успокоить даже рука из чардрева. Сольви хваталась за застежки его куртки, крутилась и выгибалась, и всхлипывала все громче и громче. - Мы уезжаем, - твердо, почти бесстрастно, повторила Бриенна. – Мы уезжаем, я и мои дети. Мы едем к югу. И тут Сольви разразилась, наконец, самым оглушительным и отчаянным плачем, какой Джейме только слышал в своей жизни.