Find Me

В больнице слишком много белого цвета. Белые стены, белые жалюзи, белые диваны, белые халаты, белые двери, даже кофейный столик, на котором столпились белые стаканчики из автомата, и то белый. Глаза режет от такой навязчивой белизны. Как будто всем пропагандировали истеричную чистоту и бесконечную правильность, когда реальный мир на самом деле был полон миллионов оттенков. И болезни – они не были белыми. Для Хёнджина они всегда были жёлтыми и склизкими. Они застревали в горле влажной плотной паутиной. - Видите, до чего вы его довели? Довольны? Голос бабушки визгливо подскакивал на последних слогах. Осанка как всегда была идеальная, домашнее платье с мелкими оранжевыми цветами выглаженное, а чистый носовой платок в руках весь измятый от нервов. Её слегка крючковатые пальцы нещадно терзали его, складывая и раскладывая сотни раз. - Мама, не начинай, пожалуйста. Думаешь, ты одна переживаешь за него? Хёнджин смотрит на то, как чётко выделяется линия челюсти на мамином лице каждый раз, когда она открывает рот. Она проговаривала каждый звук чётко и с силой, явно сдерживаясь. На рукаве кофты виднелся след от муки. - Вы только за себя умеете переживать. Ты знаешь, что у него больное сердце, и всё равно орёшь на него, как будто он тебе чужой человек. Ты специально его доводишь. - Успокойтесь и думайте, что говорите. За кого вы нас принимаете? Он сам лезет ругаться, никто его не доводит. У отца в руках смятый стаканчик из автомата, в растрёпанных волосах застряла опилка, на штанах с широкими штанинами порезы и потёртости. Он был в гараже, когда его криком позвали в дом. Между бровей залегла складка, на шее вспухла вена, он был раздражён. - Да, конечно, это мы всегда во всём виноваты. Куда нам, пожилым, до вас. Единственная наша польза – это заработанные честным трудом деньги, которые хочется быстрее получить. - Хватит нести чушь. - Не затыкай матери рот. - Всё, я наслушался. Хёнджин встаёт с дивана, сжимая кулаки. Даже сейчас они не могут заткнуться. Даже сейчас, когда дедушка приходит в себя в палате в ожидании анализов, они продолжают ругаться. Они могли бы как-то поддержать друг друга. Они могли бы что-то обсуждать, чтобы отвлечься. Они могли бы хотя бы закрыть свои рты. Но нет, они решили устроить дополнительный раунд. - Ты куда пошёл? – цедит отец. - Проветриться. Подальше отсюда. Чем больше было расстояние между ним и семьёй, тем спокойнее становилось. Сидеть рядом с ними всё равно что сидеть в кругу петард с подожжёнными фитилями разной длины и гадать, какая именно рванёт. Впрочем, даже если угадаешь, приятного мало. Она хлопком ударит по ушам и заставит все внутренности подскочить. На улице дышать проще и сковывающие грудь оковы немного расслабляются. Привкус перенесённого испуга мокрыми скользкими бинтами висел на рёбрах, а теперь его приправила льющаяся сверху жижа злости и разочарования в своих близких. Может он чего-то не понимает? Может так у всех? Хёнджин курит прямо на ходу, наплевав что на запреты больницы, что на запрет курения в общественных местах. Его нервы снова были в полном раздрае. Это уже было их нормальным состоянием. Пройдя два километра пешком, он сидит на скамье, сгорбившись, и смотрит на бестолковых голубей, клюющих голый асфальт. Ветер колышет две тонкие пряди у его лица, благо остальные волосы собраны в короткий хвост чуть ниже затылка и не мешались. Мыслей в голове не было, её как будто набили ватой. Он мог бы просидеть так несколько часов в вакуумном состоянии. - Реальный мир вызывает незнакомца. Плечо несильно сжимают. Хёнджин отрывисто поворачивается и видит уже знакомое лицо. Чанбин сидит рядом с ним на скамейке, выжидательно изучая его лицо. Хёнджин не знает зачем, но он сразу написал ему, едва выйдя за пределы больницы. Больше ему некуда было податься, а Чанбин вдруг стал каким-то убежищем, в которое он сбегал от своих проблем. Хёнджин мог бы вернуться домой и отдохнуть ото всех, но проблемы могли вернуться туда в любой момент, так что этот вариант отпал. - Привет. - Ты даже не заметил, как я сел. - Да как-то залип. - Что случилось? - С чего ты взял, что что-то случилось? - У тебя обычно не такой потухший взгляд. - Как будто ты знаешь, какой я обычно, - хмыканье. - Сделал выводы из того, что уже видел, - Чанбин пожимает плечами. – Ну так что? Что опять выкинула твоя очаровательная семейка? Хёнджин какое-то время смотрит на него, после чего откидывается на деревянную спинку и вздыхает. По небу плыли раздутые облака, которые назвать пышными не поднимался язык. У пышности нет пределов, а эти, кажется, вот-вот должны лопнуть, разорвавшись на тысячи ватных шматков. - Деду стало плохо, сердце прихватило. Мы все пересрали, потому что он ни вздохнуть не мог, ни говорить нормально. Вызвали скорую, сами погнали следом на машине в чём были. Сидели ждали в коридоре, нам сказали, что состояние стабильное, но они там начали делать какие-то анализы, короче я в этом не разбираюсь. В итоге, бабушка начала говорить, что, мол, это родители его довели чуть ли не намеренно, им только деньги нужны, они на неё в ответ, типа чего ты несёшь, - Хёнджин эмоционально взмахивает руками. – Просто, сука, нашли время выяснять отношения. Меня так задрали все эти обвинения и срачи, постоянно одно и то же. - Дурдом. - Да вообще. Прядь волос пристаёт к уголку губ и Хёнджин убирает её за ухо. Они молчат, но он и не ждёт ответа, потому что его не существовало. Здесь нечего было ответить или посоветовать. Впрочем, внутри стало как-то посвободнее после того, как он вылил часть наружу. Переполненную чашу нести легче, если слить хотя бы то, что болталось уже буквально над краем. - Вафли будешь? – минуту спустя поворачивается Чанбин. - Буду. Хёнджин даже рад, что ему не читают сочувствующую лекцию, повторяя избитое до последней крошки «Всё будет хорошо», потому что эти слова похожи на коробку конфет, которую все передаривают по кругу, но которую никто так и не открывает. Он сам не знал, чего искал от этой встречи, но точно не жалости. Зато Чанбин, кажется, прекрасно знал, что ему надо. Он вытягивает его из болота, в котором он сидел задницей, вместо того, чтобы грустно присесть рядом, и тащит куда угодно, лишь бы не по кругу обратно в трясину. - Жопа, конечно, слипнется от такого, но настроение сожрать сахарный диабет у меня уже давно, - говорит Чанбин, смотря на меню. Они стоят перед округлым фургоном, выкрашенным в бирюзово-зелёный. Столешница была цвета кукурузы, а чёрные блоки меню с белыми меловыми надписями обрамляли ореховые рамки. Сладким жареным тестом запахло ещё с противоположной стороны улицы. Внутри клубился пар, который лип к лицу, стоило только приблизиться к стойке, чтобы сделать заказ. Женщина с прямыми тёмными волосами, убранными под ярко-оранжевую бандану, ловкими движениями сворачивала пупырчатые вафли для предыдущих клиентов. - Я не знаю, что взять, - Хёнджин покусывает нижнюю губу, с голодным остервенением смотря на зовущие названия. – Хочу лимон с мёдом, но ведь есть ещё малина с мятой. Чанбин поглядывает на его напряжённое лицо со сведёнными бровями и подходит к стойке, складывая на ней руки в замок. - Тётушка, сделайте лимон с мёдом в ванильной вафле. - Посыпать чем-нибудь? - Нет, не надо. - А вам, молодой человек? - Ему малину с мятой в шоколадной вафле. Посыпьте чем-нибудь цветным. - Хорошо, мальчики, семь минут. - Спасибо. Тесто с шипением разливается по массивной вафельнице. Чанбин вытягивает шею, высматривая близлежащий ларёк, где можно будет купить что-то из питья. Хёнджин загораживает ему вид. - И что это было? - Взаимовыгодное партнёрство? – Чанбин издаёт смешок и пожимает плечами. – Ты не мог выбрать, значит будешь не против поделить 50 на 50, всё честно. - Какой ты самостоятельный, я смотрю. - А то. Не нравится? Пару секунд Хёнджин молчит, после чего дёргает уголком губ, смотря на покачивающиеся в кадке у дороги петуньи. - Без комментариев. - Без комментариев, значит? – Чанбин шутливо толкает его плечом. – Молчание громче слов, слышал такое? - Кончай умничать. Хёнджин толкает его в ответ. Внутри отпустило. Пусть этот раздел реальности с руганью останется где-то там, за сосновой рощей. Здесь и сейчас он был рядом со знакомым незнакомцем, ждал вкусную еду и собирался шататься по поселению, вдыхая запах скошенной травы и вслушиваясь в чужую болтовню. Эта реальность ему нравилась. Эта реальность заставляла его забывать о другой. - Тебе идёт, - пальцы Чанбина треплют его короткий хвост, едва не выскальзывающий из резинки. - Сделал на скорую руку, пока сидел в больнице, - Хёнджин поправляет его, оттягивая волосы в стороны и загоняя резинку плотнее. – Сзади всё торчит, наверное. - Нормально, - заверяет его Чанбин. – Выглядит круто. Хёнджин смотрит на него. В ушах серебряные кольца, на шее комариный укус. День был тёплый, поэтому он был одет в тёмно-синюю футболку и серые спортивные штаны. Максимально простой гардероб, который он каким-то чудом умудрялся подавать не как домашнее растянутое шмотье, а как полноценный образ. Взгляд возвращается наверх. Не удержавшись, пальцы проходятся по бритому затылку и касаются колючего виска. - Щекотно, - Чанбин посмеивается. - Годный причесон. - Обменялись любезностями. - Я серьёзно. Отдаю дань уважения. Пальцы последний раз проходятся по колючим кончикам только-только начинающих расти волос, собирая идущее от кожи тепло. Из фургончика доносятся шелест упаковочной бумаги и клацанье ложки. С другой стороны уже стояли две девушки, рассматривающие меню и ожидающие, пока продавец освободится. В нос ударило яркое соцветие цитруса, мастер отточенными движениями выдавливала в поджаристое тесто взбитые сливки. - Ваш заказ. - Спасибо. Расплатившись, они отходят, с предвкушением рассматривая горячие вафельные конусы. Хёнджин нетерпеливо оттягивает бумагу и откусывает пухлую ванильную вафлю, которая приятно хрустит на зубах. Он резко выдыхает, обжигая язык, но упрямо продолжает жевать. Взбитые сливки отлично сочетаются с дольками пропитанного сахаром лимона, политого жидким мёдом. По всей длине вафля посыпана цветными хлопьями. - Вкусно? - Угу. Хёнджин кивает, продолжая есть. Возможности пообедать не было, а на стрессе желудок отчаянно требовал топливо. Чанбин тоже разворачивает свою порцию и сначала слегка дует. Ему нравилась комбинация из малины и шоколада, особенно из-за того, что малина горчила буквально самую каплю, уравновешивая сладость шоколада. Спиралями налитый мятный сироп придавал общему вкусу лёгкой свежести. - Хочу пить, - Хёнджин стряхивает с губ прилипшие крошки. - Давай вон там чего-нибудь возьмём. В деревянном ларьке, который был увешан выключенными гирляндами и держал на привязи воздушного змея в виде стрекозы, они покупают себе по стакану холодных напитков. Чанбин отпивает свой зелёный чай с персиком и тянет Хёнджину оставшуюся половину вафли. Тот хмыкает, впрочем, довольно улыбаясь, и забирает её, отдавая в ответ свою. Ходить с кем-то парой бывает полезно. - Как там ваша тусовка? - Сегодня проснулись трезвыми и даже заказали еду. Правда не знаю надолго ли. Мы завтра в обед уезжаем обратно в Сеул, поэтому они вечером скорее всего накидаются напоследок. - А ты чего с ними не накидаешься? Хрен с ним с чуваком, расслабился бы хотя бы. - Не люблю я напиваться до свинячьего состояния, - Чанбин неопределённо пожимает плечами и слизывает упавший на ладонь крем. – Расслабиться – это как вчера пропустить по бутылке соджу за мясом, а они так не умеют, похоже. - То есть шататься по этой дыре тебе нравится больше? - С хорошей компанией можно и по дыре пошататься. - Я должен быть польщён? - Должен быть, да. Скомкав заляпанную сиропом бумагу, Хёнджин выбрасывает её в мусорное ведро и удовлетворённо потягивает яблочный чай. От сладкого настроение подлетело вверх. А может быть дело было ещё и в пресловутой хорошей компании. Он не знает, что делал бы, не встреть он в церкви Чанбина. Бродил бы целыми днями один, слушая музыку или просто смотря в пустоту. С ним можно поговорить, посмеяться, отвлечься. Даже молча сидеть, но без чувства покинутости и удручающей ненужности. Тот факт, что он находился рядом, успокаивал. Хёнджин хотя бы был не наедине со своими переживаниями. - Это ещё что за эльфийская халупа? – Чанбин подбородком указывает на стоящее у озера здание. Чуть поодаль от глади воды, похожей на голубую глазурь, находился небольшой холм. На нём стояла одноэтажная высокая постройка, состоящая из прямоугольных стёкол, соединённых в полноценные стены. Однако стёкол практически не было видно: здание от крыши до фундамента оплела ползучая гортензия. Среди ярко-зелёной листвы едва ли не светились белые гроздья цветов. - Может оранжерея? – Хёнджин приглядывается, подходя ближе. – Это кафе, прикинь? У распахнутой двери со свисающей музыкой ветра из крохотных витражных стёкол разных цветов стояла тренога с золотой надписью на белой табличке: «Летнее кафе, заполненное дыханием жизни». У ведущей ко входу дорожки покачивались кремовые тюльпаны. - Вегетарианское, что ли? Всё в сплошной зелени. - А чёрт их знает, может быть. Мне кажется, там в меню всякие пирожные с цветами, я видел такие в интернете. - Типа съедобные цветы? – Чанбин вскидывает брови. - Да. Насчёт вкуса не знаю, но их очень любят вбрасывать для эстетики. - Интересно. Зайдём? - Мы только поели. - Необязательно же есть. Так, посидим. Или ты хочешь куда-нибудь сходить? - Да мне всё равно, в принципе. Не то чтобы тут было куда ходить, кроме мест, где мы уже были. Специфический аромат цветов бьёт в нос с самого порога. Тонкий, рассыпчатый, с непонятной сглаженностью, не дающей запаху меняться, заставляющей его оставаться линейным. Внутри свет был достаточно приглушённый из-за оплетающих здание растений, однако в широких арках, где растений не было, свет лился сплошными яркими полосами, разрезая зал на несколько частей. Обстановка внутри была достаточно простая: пара столов со стульями и три длинных дивана. Необычным элементом декора были разве что лозы винограда, спускающиеся с деревянных балок под потолком, и кадки с комнатными лимонами, расставленные по углам. В нескольких местах работали увлажнители воздуха. - Добро пожаловать, - из-за стойки встаёт парень в просторной белой рубашке. – Столик внутри или снаружи? - У вас есть места снаружи? - Да, конечно, - парень кивает и отходит на несколько шагов назад, показывая рукой на арки. – Там у нас находятся открытые балконы с видом на озеро. Сейчас как раз есть один свободный. - Туда? – спрашивает Чанбин и Хёнджин кивает. – Тогда давайте столик снаружи. - Хорошо, я вас провожу. Балкон оказывается достаточно миниатюрным, больше трёх людей туда посадить было бы проблематично. Впрочем, для того, чтобы расположиться там вдвоём, условия были самые подходящие. По перилам стекали на манер живой изгороди белые гортензии, отгораживая все балконы друг от друга пышной зеленью. Выпирающий козырёк сверху создавал лёгкий тенёк, тёплое солнце лилось с лазурного неба, по которому всё плыли раздутые облака. Идущий с овального озера бриз обдавал лица приятной прохладой. - Вот ваше меню. Я подойду через пару минут. - Спасибо. Когда официант уходит, вежливо поклонившись, они открывают белые буклеты, декорированные листьями. Как и ожидалось, в меню имелись пирожные и печенье со съедобными цветами. У многих из них в застывшей глазури красовались сиреневые лепестки. - Цены, конечно, очень весёлые, - комментирует Чанбин, переворачивая страницу. - Цены ценами, но я уже переел сладкого и целый кусок торта не вытяну, - пальцы Хёнджина постукивают по фото чизкейка с лепестками орхидеи. - Может печенье возьмём на двоих? Чисто на закуску. - Это тебе не бар, здесь нет алкашки. - Закуска в плане снеки, а не закусь к водяре, дурень, - Чанбин цыкает, кривя губой. – Выбери какие-нибудь, мне не принципиально. Лимонад можно взять сразу графин. Апельсин и лайм пойдёт? - Да, давай. Сделав заказ, они откидываются на спинки стульев и рассматривают открывающийся с балкона пейзаж. Газон вокруг озера ухоженный, стоят три железные скамейки, окрашенные в бежевый цвет. Над поверхностью воды кружат осы, стрекозы и иногда пролетают бабочки. Чуть дальше шла асфальтированная дорожка, опоясывающая территорию по кругу и уходящая в сторону парка с фонтаном. За дорожкой уже начинался спуск вниз к полю, которое принадлежало одному из фермерских угодий и всё было засажено ядерно-жёлтыми подсолнухами, которые чинно качались на ветру. - Неплохое всё-таки место, - выносит вердикт Чанбин через минуту. – Спокойно, тихо. Галдежа нет, как в других кафе. - Ну да, - Хёнджин кивает. – Мне нравится, что здесь есть озеро. Люблю быть у воды. Хотя на море последний раз был лет пять назад. - А что ещё любишь? Цветы любишь? - Спрашиваешь для друга? – посмеивается Хёнджин. - Ага, для близкого, - Чанбин подыгрывает, качая головой с серьёзным видом. - Не то чтобы прям люблю, но и против ничего не имею. Есть и есть. - У меня отец флорист, так что дома джунгли. - Отец? Вау, прикольно, - Хёнджин удивлённо вытягивает губы. – Мой механик обычный. А дед, ну ты знаешь, возится со своими стройматериалами. На стол опускается запотевший графин с нежно-оранжевым лимонадом и проглядывающими полосками зелёного лайма. Рядом официант ставит тарелку с круглым печеньем, покрытым белой глазурью, в которой были крепко запечатаны тонкие лиловые лепестки. - Не понимаю, что за вкус, - Хёнджин смакует кусок печенья, хмурясь. – Цветок не чувствуется даже. - Как будто обрезки гофрированной бумаги насыпали, - Чанбин изучает место укуса, откуда торчал оборванный лепесток. - Само по себе печенье вкусное, пойдёт. Отложив его на тарелку, Хёнджин великодушно разливает по стаканам лимонад и отпивает. На лице сияет одобрение. Обычно лимонады в кафе делали слишком приторные на его вкус, но здесь кислинка от лайма нейтрализовала излишнюю сладость. Терпкий цитрусовый вкус ударял по рецепторам, холод от цокающего на дне льда бодрил, пробирая в районе переносицы. - Тебе надо показать им, что ты можешь сам зарабатывать, - внезапно говорит Чанбин, утирая капли со стенки стакана. Поначалу Хёнджин теряется от такого, а затем шумно выдыхает. Нога в кроссовке постукивает по полу. Всё-таки он решил это обсудить. - Я мало что могу без корочки. Я перевожу иногда всякие штуки фрилансом, но сам понимаешь, какой от этого доход. Без образования в фирмы и агентства не берут. - А если подрабатывать в другом месте, не в этой сфере? Или с дедом это не прокатит, потому что не по специальности? - Да, не прокатит. Основная фишка в том, что он не верит, что переводчиком можно зарабатывать в принципе. Поэтому пойти сейчас работать каким-нибудь официантом – это доказать, что он прав, когда говорит, что больше мне со своими знаниями пойти некуда. - Преподавать не думал? Репетиторы вроде как популярны. - Я и преподавание? – Хёнджин насмешливо смотрит на него, склонив голову. – Переводить что-то несложно, даже если на ходу, а вот объяснять другим то, что для тебя очевидно, это, мне кажется, такая залупа. Особенно если ты объясняешь, а человек как будто жопой тебя слушает и всё равно косячит в том же месте. Я же психану и пошлю их нахер. - Ты ведь не пробовал. Вдруг это твоё призвание, - по голосу Чанбина непонятно шутит он или говорит серьёзно. – Или можно, знаешь, замутить свою языковую онлайн-школу. Набрать преподов, запустить рекламу, начать трещать всем о том, какие крутые у вас курсы, понабрать народ по низким ценам, а потом, если будет спрос, повышать. - По-моему, маркетинг ещё более залупная вещь, чем преподавание, - Хёнджин чешет щёку, в которую влетела маленькая мошка. – Я хочу сначала отучиться и потом уже посмотреть, возьмут меня куда после бакалавриата или нет. Узнаю от работодателей пойдёт ли им стандартный переводчик без дополнительного багажа или нужно будет проходить дополнительные курсы, получать сертификаты. Потому что с моей позиции особой инфы нет, всё это всплывает уже в процессе тыканья по вакансиям. - Но мозги тебе иметь будут. - Я привык, что мне имеют мозги. - К такому не привыкают, - ладонь Чанбина внезапно обнадеживающе обхватывает его запястье. – Не прогибайся под них. Раз они так по-свински себя ведут, то тем более докажи, что они не правы и ты никому ничего не должен. Ты парень пробивной, я даже не сомневаюсь, что ты как-нибудь выкрутишься и сделаешь всё по-своему. - Вот это ты выдал. Хёнджин не может удержаться от удивлённого смешка. Он смотрит на Чанбина, испытывая непонятный всплеск эмоций внутри. Его слова отзываются любопытством и признательностью. Хёнджин не думал, что услышит от него такое, он не думал, что услышит подобное от кого-то вообще. Друзья едва ли не уговаривали его перестать выпендриваться и соглашаться на работу в семейном бизнесе, ведь это была бы лёгкая дорога к деньгам. Поэтому то, что Чанбин фактически встал на его сторону, приободряло сильнее остального. Он как будто теперь и правда больше не один против всех. - Это уже дело принципа, знаешь, - пальцы отпускают запястье и Чанбин садится, скрестив руки на груди. – Тебя так дрочат, что всё-таки порвать жопу, но добиться своего будет круто. Не знаю, может это уже моё личное, но доказывать кому-то, что он не прав, это приятно. Такой, знаешь, триумф. - Наверное, поэтому я до сих пор топлю за своё. Даже если я наворочу дерьма, то хотя бы сделаю это сам, это будет моё дерьмо, с которым я должен разбираться. - Дело говоришь, - соглашается Чанбин, отправляет оставшийся кусок своего печенья в рот и довольно жуёт. – Да здравствует баранье упрямство. - Звучит как тост, - Хёнджин чокается с ним запотевшим стаканом. Сидеть на балконе, потягивать лимонад и снова трещать о всяком оказывается настолько приятно, что постепенно Хёнджин на самом деле забывает о том, что произошло в первую половину дня. Его голова занята обсуждением дорамы про судмедэкспертов, лучшими службами доставки еды, концертом AOMG, на котором они, оказывается, оба были, и случаями из их детства. А ещё хрипотцой в голосе Чанбина, когда тот смеётся слишком сильно. Тем, какими круглыми становятся его щёки, когда он улыбается. Кольцом из чёрного металла на его пальце, которое он крутит по привычке. Хёнджин начинает замечать и запоминать все эти маленькие детали, потому что они кажутся ему интересными. Он хочет знать больше. С наступлением вечера, когда небо капризно решает стать лавандовым, перетекающим в цвет чёрного винограда, они прогуливаются по загорающимся улицам. Фонари с едва слышным гудением щёлкают, вспыхивая с разных сторон. Зажигаются гирлянды на витринах и деревьях, окна в помещениях теплеют. Обойдя все центральные улицы, переулки и аллеи, они ужинают, снова пропустив по бутылке соджу. Запоздало отмечают знакомство и прощание. - Давай пересечёмся, как вернёшься в Сеул. Сходим в ту пиццерию из видео, - предлагает Чанбин, когда они стоят у светофора, собираясь расходиться. - Я бы ещё сходил в боулинг. - Без проблем. Я только за. - Тогда договорились, - Хёнджин кивает, но отходить не торопится. – Слушай… я… спасибо, что таскался со мной. - Побойся Бога, я сам был рад на что-то отвлечься, - Чанбин добродушно посмеивается и протягивает ему руку. - Ну слава тебе, Господи, - Хёнджин отвечает на рукопожатие и они глупо хохочут над своей локальной шуткой. - Давай, незнакомец, спокойной ночи. - И тебе, незнакомец. Хёнджин бредёт домой, изо всех сил пытаясь удержать и запомнить поселившееся над диафрагмой умиротворение. Он знает, что будет возвращаться к нему в тяжёлые моменты. Это будет его жалким подобием убежища, в которое он так привык сбегать за эти два с половиной дня. Но раньше и его не было, так что пусть уж лучше жалкое, чем никакое. - Ты где был? Из гостиной выходит мама, переодевшаяся в пастельно-голубую ночнушку, когда он скидывает на пороге кроссовки. - Гулял. - Переживаешь за деда? – спустя паузу спрашивает она. - Да, - Хёнджин решает, что этот ответ будет лучше правды. – Всё нормально? - Ничего серьёзного не обнаружили, все его стандартные болячки. На всякий случай его оставили на ночь в больнице и бабушка уговорила врача прикатить ей туда кровать, чтобы покараулить. Ты же её знаешь, она себе при желании целое шапито туда выбить может. От облегчения кости едва не превращаются в желе. С Хёнджина как будто скинули тяжеленный рюкзак, давая короткую передышку. Один спокойный вечер в доме ему гарантирован. Родители в такие времена обычно не ругались, объединяясь против общих противников. Дерьмово начавшийся день внезапно превратился из хорошего в отличный. Такой маленький подарок судьбы, конечно, не был очень значимым, но Хёнджин научился искренне ценить моменты, когда в доме стояла тишина. Следующим утром он встаёт относительно отдохнувший. Икры слегка ныли от долгих прогулок, но это было терпимо. Самое главное, что он проснулся сам, а не от грохота и разборок. Значит, старшее поколение ещё не вернулось. Завтрак тоже проходит спокойно, видимо, родители сами устали и копили силы на будущее. Хёнджин доедает кимпаб с общей тарелки и уходит обратно в комнату, с ногами забираясь на кровать и открывая ноутбук. Только он вбивает в поисковик название фильма, который хотел посмотреть, как ему приходит сообщение. «Скинь свой местный адрес» Хёнджин недоуменно хмурится. Зачем Чанбину понадобился его адрес, когда он вот-вот уже должен уехать, да и сам Хёнджин возвращается обратно в город? Скинув геолокацию, он задаёт ему вопрос, но Чанбин так и не отвечает. Он пишет только через пятнадцать минут, по-прежнему ничего не объясняя: «Выйди на улицу». Поправив сползший хвост, Хёнджин идёт в коридор, натягивает кроссовки, не надевая их до конца и придавливая пятками, открывает дверь и выходит на улицу. Пионы снова шелестят, когда он проходит мимо, задевая их ногами. Проскакивает мысль о том, что нужно будет предложить бабушке подвязать их, пока совсем не отвалились, обтёршись обо всех подряд. - Ты чего припёрся? Снаружи стоит Чанбин, деловито опирающийся локтем о низкую калитку. Вместо привычной спортивной одежды на нём джинсовая рубашка и чёрные джинсы, а на лице – подозрительная ухмылка. - Пришёл вот хорошего дня тебе пожелать. Он достаёт из-за спины отведённую руку и протягивает ему букет мелких полевых ромашек, перетянутых белой шёлковой лентой. С оборванными концами, свисающими листьями и немного помятыми лепестками на некоторых цветках. Явно не из магазина. - Ты головой ударился? – Хёнджин вскидывает брови. - Там около нас просто дети их продавали, решил помочь малому бизнесу, - объясняет Чанбин, беззаботно улыбаясь. – Не в общагу же их везти. - Поэтому ты решил притащить их мне? - А что, не нравятся? Хёнджин какое-то время изучает его взглядом, затем опускает глаза на ромашки. В голове крутится только «Идиот», но без яда. То, что он попёрся к нему, чтобы отдать несчастный букет, было… Хёнджин не даёт себе закончить мысль. Он хотел его порадовать и у него это получилось. - Делать тебе нечего, - Хёнджин принимает букет и касается пальцами мягких лепестков. - Мне-то есть чем заняться, это тебе тут ещё торчать. - Один день всего. - Не заскучаешь без меня? Хёнджин смеряет его сомнительным взглядом, вызывая беззлобную усмешку. - Всё нормально? - Да, пока что тихо. - Это хорошо. Звони, если что. Звони, пиши – неважно. Мы можем шататься и в Сеуле, там есть где разгуляться. - Ты не моя жилетка для соплей. - Я могу быть хотя бы плечом для поддержки. Или болтающим радио. Или кабинкой для признаний. Дальше меня не пойдёт. - Мать Тереза по тебе плачет, - фыркает Хёнджин. – Иди, опоздаешь на автобус. - Как скажешь, ромашка. - Чего? – с наездом тянет Хёнджин. – Какая ещё ромашка? Сдурел? - Посмотри на себя. На нём были белая футболка и тёмно-зелёные штаны. Сочетание завершали медовые волосы. Хёнджин шумно выдыхает через нос. - Знаешь, мне всегда было интересно, каково это – отхлестать кого-нибудь веником по роже. - Понял, остынь, - Чанбин смеётся, пятясь назад и махая руками. – Увидимся, ромашка. Хёнджин провожает его взглядом, пока тот не скрывается в арке сосновой рощи. Пионы снова шелестят, когда он идёт обратно домой, прижимая к груди букет. Не сочный и не идеальный, сделанный наскоро и без особых стараний какими-то детьми. Но Хёнджин продолжает поглядывать на него весь день, стоит только отвлечься от экрана. Ромашки лежат на тумбе у его кровати, листья трепыхались на идущем из окна сквозняке. - Кто вам разрешал трогать мои газеты?! Вечером после возвращения старшего поколения и относительно адекватного семейного ужина в стенах гостиной гремит голос дедушки. Резко, но совсем не неожиданно. Голова Хёнджина всё равно автоматически втягивается в плечи. Начинается. Опять начинается. - Да ты их никогда не перечитываешь даже, зачем они тебе? – с усталым возмущением чеканит мама. – Это макулатура, нам надо было разжечь мангал. - Это мои вещи, не вам решать, что с ними делать. Хотя вы уже всё решили, а? Думали, раз я в больнице, то всё, можно делать с моим имуществом, что вам вздумается? Оно ещё не ваше. - Вам жалко куски бумаги для общего мангала, на котором мы готовили еду? – вклинивается отец. - Без спроса вещи трогать будешь в своём доме, ты тут не хозяин, - грозно прикрикивает бабушка. Хёнджин спешно вставляет наушники и включает музыку на всю. По мозгу ударяют басы, но это было лучше злых голосов из-за двери. Недолго его счастье длилось. Счастье для него, которое было нормой для других. Он смотрит на всё того же мотылька, умершего в плафоне включённой люстры. Сжимает руками одеяло, пахнущее гиацинтовым порошком, переворачиваясь набок. Смотрит на ромашки перед собой. Его взгляд буквально приклеивается к ним. Сейчас бы сигануть в окно, выйти из этого раздела реальности и прикуривать с Чанбином от церковной свечи, говоря о новом шоу про рэперов. Говоря о чём угодно. Чанбин был на расстоянии одного звонка от него, но Хёнджин настолько унижаться себе не позволяет. Он не собирается плакаться ему. Раньше же он как-то справлялся со всем. До его внепланового появления. У Чанбина есть свои проблемы, пусть он отдыхает, а он уже привык терпеть. Палец растирает сердцевину одного из цветков, окрашиваясь в жёлтый. Теперь рядом с ним есть только ромашки.