Палач по закону

Часть 2 Его Величество король Вильгельм не удивился, увидев, что с его дознавателем Гилотом появилась и Эда — он прекрасно знал, что девушка воспитывалась с самого раннего детства этим фанатиком и обучалась его методам. Король не особенно верил в то, что нормальная здравомыслящая девушка может по своей воле находиться и работать в подземельях, где ведется следствие. Он предлагал ей перейти куда-нибудь в удобное место, где-нибудь здесь, наверху, где власть короля была выше власти страха подземелий, но Эда, сохраняя вежливое удивление, отказалась, заверив Его Величество, что ее все более, чем устраивает. -Чокнутая! Чокнутая, как сам Гилот, — вынес вердикт Вильгельм и больше этой темы не касался. Эда появлялась с Гилотом всюду, следовала за ним, пряталась за таким же серым плащом, как у него и не искала лучшей жизни. При этом в отличие от Королевского Дознавателя, она оставалась жизнерадостной и оптимистичной. Конечно, жизнь наложила на нее свой отпечаток, да и то, чем она занималась, тоже, но все же, наверное, по воле юности, Эда сохраняла удивительную живость лица и потому слышать от нее жестокие вещи, грубые шутки, принятые нормой в подземельях, было удивительно здесь, наверху. Но наверху она бывала нечасто. Если был свободный час, предпочитала сад, или выход в город, к тому же, немалая часть ее деятельности именно в городе и шла. В обществе двора ее видели редко, хоть и чаще, чем Гилота… Королю Вильгельму коварная судьба не подарила сыновей. Первый его брак закончился печально — молодая жена умерла в родах вместе с наследницей, вторая, не носившая официально титул королевы, родила ему двух дочерей с разницей в год. Старшая из них — Катерина вышла замуж за принца соседнего дома и уехала в его земли за море. Младшая, гораздо более тихая, спокойная, проводящая все часы свои в шитье, чтении и молитвах Вандея еще жила при отце, но, как чуяли ветра (и подсказывали шпионы на службе Дознания), ее судьба должна была вот-вот разрешиться. Сам король скорбел об отсутствии за своим родом сына, который после его бы смерти (король уже понимал, что не молод и не та сила в его руках), взял бы корону в свои руки. В часы, очень редкие, он размышлял то сам с собою, то с Высшим Жрецом — Кенотом, о судьбе земли. -Сам посуди, — горячо выговаривал Вильгельм, — кого на трон ставить? Не дал мне твой бог сына! -Бог у нас с тобой, король, один, — спокойно отвечал ему Кенот. Служитель вообще был воплощением спокойствия и разума. — Замысел его нам неведом. Не дал сына — так и должно быть. -Ну, кого? Кого? — Вильгельм не находил себе места. — Дочек? Они неразумны, слабы. Их здесь сметут. -Заступятся, — возражал Кенот. — Советники твои волю выполнят, жрецы мои ее поддержат. Его Величество смотрел на это тяжелым взглядом, прекрасно зная, что верные люди, они, конечно, найдутся, но все-таки, есть такие силы, которые пожелают заполучить себе всю власть. Супруга Катерины Вильгельм не желал видеть на престоле однозначно — тот был туповат для правления и предпочитал дипломатии войну. Оставалась надежда на Вандею и ее будущего супруга, но все же… Какой отец мог пожелать родной дочери такую тяжкую ношу? К тому же, Катерина не позволит идти в обход себя, а ее допускать нежелательно. С другой стороны, кто достанется Вандее — это тоже вопрос, да и у нее сердце мягкое, милосердное, богобоязненное и чистое — это ли путь для нее? Словом, Вильгельм мучился от предчувствия будущего. Его жена больше не могла забеременеть, целители твердили, что она здорова и дело, к несчастью, уже в самом короле, а две дочери — это все, что оставалось королевству. Когда Гилот и Эда появились в зале, Вильгельм нервничал, что было видно из его лица, по которому легла тень усталости и морщин; из его чуть дрожащих пальцев, которые записывали что-то в пергамент, но при этом строки были неровны и сбивчивы, вдобавок, король часто оставлял кляксы. Увидев Гилота, Вильгельм явно вздохнул с облегчением и поднялся ему навстречу, он явно писал для того, чтобы только занять руки, потребности не было. Эде он не удивился и она, поклонившись, отошла в сторону, чтобы превратиться в тень. -Мой друг, — Вильгельм решил, что будет подходить к делу осторожно, — расскажи, как у вас идут дела в подземельях? Эда, ожидавшая, по юности и неискушенности еще в придворных делах, что сразу же заговорят о деле, не сдержала изумления, но Гилот не обернулся к ней, хоть и заметил, а Вильгельм был слишком занят собственными мыслями, чтобы обращать на нее внимание. -Ваше Величество желает подробного или краткого отчета? — Гилот сохранял стальную холодность, выработанную годами службы и преданности. -Подробного, — король отошел к своему месту, сел, взялся за пергамент, отложил его в сторону, удивившись будто бы тому обстоятельству, что пергамент вообще возник в его руках, и, найдя, наконец, удобное для себя положение, уточнил: -Подробного отчета, но коротко. И снова Гилот не выказал никакого удивления, он слегка склонил голову, принимая волю своего короля и ответил: -На сегодня в темнице замка пять преступников: два вора, пойманных на площади; один мошенник из Торгового Ряда; один исполнитель гнусного памфлета, оскорбляющего честь Вашего Величества и, собственно, автор этого памфлета. В отношении мошенника и исполнителя памфлета дело завершено, они ожидают суда. Один из воров уходит в отказ, другой — в карцере за оскорбление одного из моих помощников… -Ее? — прервал король, указав взглядом на Эду. Эда смутилась, бросила короткий взгляд на Гилота и, увидев его едва-едва заметный кивок, ответила: -Нет, Ваше Величество, он оскорбил стража — Вигмара, поступившего на службу к вам семь с половиной лет назад и не имевшего ни одного нарушения за все годы службы. Этот вор плюнул в него и был отправлен в карцер на ночь. Гилот взглянул на Вильгельма, угадывая его реакцию. Король со странным чувством смотрел на Эду. Ему приходило в голову, что эта девушка где-то одних лет с Катериной, но то, как спокойно она говорила о карцере, о ворах…та собранность и сосредоточенность делу — это пугало короля. Молодость ее пугала. -Кхм… Благодарю, — Вильгельм осознал, что смотрит на Эду слишком долго и это не приносило ему ровным счетом никакого облегчения. — А что с этим, с автором памфлета? -Молчит, — мрачно отозвался Гилот, — не ответил ни на один вопрос. -Так, может, он немой? — предположил король, которому не по себе было каждый раз от того, что кто-то молчал на дознании, не выпрашивал милости и прощения. -Нет, не немой, — Гилот неожиданно улыбнулся. Улыбка его была очень жалящая, холодная, даже ледяная и такая же жуткая, как он сам. — Он заговорит. Я прошу Эду заняться им завтра с утра. -Как? — Его Величество снова взглянул на девушку, которая не выразила никакого ужаса от предстоящей работы, — почему ее? -Пусть учится, — Гилот пожал плечами. Он верил, что каждый Дознаватель должен знать работу всего своего участка, каждое его звено на себе. — К тому же, пока у Эды никто не сохранял своего молчания. И снова привиделось Вильгельму то, что это его Катерина в подземельях, где-то стоит с какими-то жуткими чугунными раскаленными щипцами… -Если желаете, могу подробно…- начал, было, Гилот таким обыкновенным тоном, словно речь шла о книгах, которые он прочел и теперь давал им подробную рекомендацию. -Нет! — Вильгельм сорвался на слишком быструю реакцию и тут же пожалел об этом. Он глубоко вздохнул, — мой Дознаватель, я вызвал тебя не для отчета о твоих делах. Дознаватель выразил вежливую заинтересованность. -Скоро…- король прочистил горло, — да…скоро прибудет один гость. Знатный гость. Герцог Лагот…он — наш будущий союзник и я рассчитываю заключить с ним очень выгодное соглашение. -Мой король, — Гилот снова улыбнулся этой своей жалящей улыбкой, — позвольте предположить, что вы рассчитываете скрепить это соглашение браком между вашей дочерью и герцогом? Король Вильгельм даже побледнел. Эту новость он еще не сообщил даже своей дочери, все никак не знал, как подступиться к ней, к ее скромности, и только советникам своим он намекал, да у Кенота спрашивал о дозволении божьем… -Мой король, — Гилот сохранял холодность и беспристрастность, — у нас везде есть люди. Мы умеем хранить тайны, и будем их хранить. И мы ждем вашего приказания. -Ну, у вас…и методы, — Вильгельм словно бы позабыл, пораженный, что сам велел развить систему слежения и шпионства в королевстве, чтобы вылавливать опасные слухи и тех, кто их разносил. Его это устраивало, когда закрывали поэтов, памфлетистов и бардов, спевших что-то дурное о короле или о его деяниях. Но сейчас, когда дело коснулось его так глубоко и лично, он почувствовал, что даже король не может держать свои дела в тайне. В тайне от собственных слуг. Это неприятно поразило. -Я, — Вильгельм сохранял лицо по первой своей задаче, — я требую, чтобы никакого дурного влияния на гостя не было. Требую, чтобы все опасные элементы, все, кто распевает наглую ложь, и передает друг другу нелепые слухи, всех…слышите? — всех убрали с улиц города до его прибытия и не выпускали до его отъезда! Ожидаемый приказ. И Гилот, и Эда проворачивали такое не в первый раз. Разница была только в масштабе. Город так город, они справятся. Дознаватели склонились в поклоне, принимая волю своего повелителя и выскользнули серыми тенями в коридор, а Вильгельм поежился, когда за ними закрылась, наконец, дверь и он остался в одиночестве: один на один со своими тяжелыми мыслями о будущем.