Палач по закону

Часть 4 Эда не подняла головы от бумаг, когда в допросную ввели, наконец «этого…памфлетиста». Это был ее ход. Она только едва указала на стул перед собою, к которому профессионально и молча дознаватели приковали памфлетиста и отступили за его спину, скрываясь в тени. Эда закончила писать строку (которая, на деле была не проблеском в деле, а только фразой: «как же я хочу спать», написанную в одно слово и зеркально), и закрыла папку, после чего только бросила помощникам: -Ступайте за дверь, я позову. Дознаватели кивнули и вышли ровно и хмуро, ничем не выделяясь среди стен в своих серых нарядах. Эда впервые взглянула на своего подопечного. У него оказался очень приятный лик, будто бы высеченный из ровного и равнодушного к своей участи мрамора. Черты лица благородно-спокойные, высокий лоб, ясный взгляд, золотистые волосы почти что по плечи. Развитая мускулатура, плотно сжатые губы — он не выдавал своего беспокойства и страха. «Либо этот человек храбрился, либо не осознавал своего положения, либо был готов к любой участи. Последнее — хуже всего. Пусть он просто окажется глупцом!» — подумала про себя Эда, но заговорила совсем о другом: -Добрый вечер. Подопечный взглянул на нее так ясно, как и прежде, и нельзя было сказать, удивился он или нет такому началу. -Меня зовут Эда, — продолжила девушка, откидываясь на спинку стула, — я — дознаватель короля Вильгельма, и я верю в то, что вы находитесь здесь невиновно. -Дознаватель? — низким голосом осведомился мужчина, и Эда мысленно поставила себе плюсик — контакт уже налаживался, прогресс не за горами! -Да, — подтвердила она спокойно, — а что вас удивило? -Вы — женщина! — он сказал это даже с обидой, и Эда почуяла, что путь выбран верный. -Спасибо, я тоже это заметила, — фыркнула дознаватель, приблизилась к столешнице и заговорщическим тоном продолжила, — а вы что, думали, у нас здесь сплошь и рядом только злые-злые шрамированные мужчины с дубинами калеными щипцами ходят? Мы ведем следствие! -И пытаете людей, — напомнил подопечный. Эда не стала спорить: -Да. Да, пытаем, когда люди не идут на контакт. Вот вы…да, вот вы! Знаете, каких трудов мне стоило отговорить Королевского Дознавателя от вашей пытки? Вы молчите, не говорите и слова, и не называете имени, а между тем, вас считают преступником. Что же вы делаете? Не предпринимаете и попытки оправдаться? Глупо! Любого можно сломать и любого можно разговорить, не вы первый такой храбрец даже на моей, тонкой и женской памяти… Эда перевела дух, отмечая с удовольствием, что сомнение у ее собеседника зародилось и взгляд, прежде ясный, слегка затуманился. -Мы предпринимаем пытки редко, — продолжала она, не желая упускать своей добычи, — те, кто грешат по воровству, по мошенничеству, как правило, сознаются и начинают просить милости у короля и суда. К ним пытка не нужна… Эда не стала добавлять о том, что иногда суд назначал в качестве наказания за некоторые виды и случаи преступлений пытку, которую приводили дознаватели и продолжила также бодро: -Есть те, кто по глупости во что-то влип, или же…был оговорен! Таких пытать тоже смысла нет., а те, кто протестует против короля, кто желает его низложения и выходит говорить об этом в народ, как правило, отличается должной храбростью, чтобы без пытки признать свои взгляды. Иногда их даже не остановить — бумагу подносить не успеваем, а они все пишут и пишут свои гневные речи! Эда выдохнула и заговорила уже спокойнее: -Так что — пытки редки. А вы…ну чего вы упрямитесь? Исполнитель гнусного памфлета, который порочит честь короля Вильгельма, показывает на вас, как на автора и клянется, что только исполнял свою роль за деньги. Уже этого достаточно для того, чтобы отправить вас на суд без вашего права на защиту, но я здесь. Пользуйтесь же случаем! Подопечный немного подумал и кивнул, видимо, примиряясь с какой-то мыслью: -Вы можете спрашивать. Эда возликовала. Стараясь, однако, не выдать этого, она открыла папку, достала новый пергамент и, обмакнув перо в чернильницу, задала первый вопрос: -Как ваше имя? -Моё имя Двэйн, — последовал незамедлительный ответ. Эда записала. -Кто составляет ваш род? Чем вы занимаетесь? Где живете? Сколько вам лет? -Мой род составляют городские жители, — Двэйн слегка пошевелил затекшими, видимо, руками, и звон цепей привычно резанул слух Эды. — Мой отец ходил в море за рыбой, а моя мать содержала лавку. Теперь, когда моего отца забрало море, а мою мать — болезнь, я занимаюсь и тем, и другим. Ну, не один. С моим братом. Мы меняемся с ним: иногда он торгует, я иду в море, иногда я торгую, а он в море. Живем мы в нашей лавке, она на главной торговой площади… -Хорошее место, — как бы между прочим одобрила Эда, поспешно протоколируя слова Двэйна. -Да, когда лавка в центре. Наша же на самом краю, — Двэйн с горечью вздохнул. — Мне двадцать девять лет. -Имя брата, его возраст и где его найти, — продолжила Эда, отмечая, что тон ее стал серьезнее. -Это еще зачем? — нахмурился пленник. -Подтвердить ваши слова, что вы рыбак, что живете в лавке…- не поднимая глаз от пергамента, ответила дознаватель. -Каллен, — покорно ответил Двэйн. Его голос звучал тревогой, слова Эды мало успокоили его, он начинал догадываться, что впутал своего любимого брата в нехорошую историю, а тот ведь предупреждал… -Возраст и где найти, — напомнила Эда и взглянула на Дэвйна. — ну? -Двадцать шесть лет, — торопливо ответил пленник, — он должен скоро вернуться из моря. Он собирается жениться, поймите! Он не виноват! В голосе Двэйна зазвучали панические нотки и Эда фальшиво, с тем расчетом, чтобы Дэвйн тоже прочувствовал фальшь, промолвила: -Успокойтесь, никто вас не обвиняет. Если же вам есть в чем покаяться… Двэйн овладел собой и хмуро взглянул на Эду: -Я не писал того памфлета. -Почему же его исполнитель показывает на вас? — она не замедлила с ответом, такое поведение было ей не в новинку. -Вы дознаватель, вы мне и скажите! — грубо отозвался Двэйн. — Мало ли врагов у людей… -Не всякий враг творит такое, — возразила Эда тихо, — этот памфлет оскорбил короля Вильгельма, вы понимаете, что будет с его автором? Вы это или нет, но кому-то не поздоровится. И есть только один путь — признание. Тогда король простит, тогда простит суд… -Я не писал никаких памфлетов. -Вы давали кому-то деньги с просьбой написать памфлет? -Нет, не давал. Я содержу лавку, а не тайный кружок восстания! — Двэйн возмутился слишком сильно, и Эда учуяла ложь. -Вы знакомы с господином Мэйсоном? — продолжала она самым доброжелательным образом. -Не имею представления о том, кто это. Ко мне в лавку ходят многие! Я работаю со многими. Выхожу в море, нахожу команду…это многие, многие люди. Может быть, среди них и есть господин Мэйсон… -То есть, вы не знаете господина Мэйсона? — уточнила Эда. -Я сказал вам, что я не знаю, кто это, но, может быть, я мог столкнуться с ним, — Двэйн не понимал, куда его тянут. Он ожидал, что эта дознаватель будет такая, как прошлые, что пытались криком и угрозами признаться его в составлении памфлета. -Между тем, как вы объясните то, что он знает вас? — спросила Эда. -Я не знаю, кто это! Я мог с ним работать, я же говорю…- Двэйн едва не задохнулся от возмущения, но Эда даже бровью не повела. -Между тем, господин Мэйсон говорит, что именно вы дали ему памфлет и деньги, чтобы он прочел его на улице. Как вы объясните это обстоятельство? -Вы дознаватель и это вы должны мне объяснить! — до Двэйна вдруг дошло, что она ни разу и не собиралась всерьез заступаться за него и все ее слова о том, что она верит в невиновность его — лживы. — Вы… вы уже все решили! Он вдруг понял, что они все в этом дознании решили за него. -В памфлете сказано следующее, — Эда достала из папки нижний пергамент, прочла: — «тот, кто стоит выше нас, находится на своем посту по причине слепости бога, так как власть его — тиранична, а слуги его, что псы, лижущие ему ноги и грызущие души по приказу его руки…» Она замолчала, наблюдая за реакцией Двэйна, затем заметила: -Памфлет написан также гнусно, как и лживо. Но речь не об этом. Речь о том, что он напрямую оскорбляет короля, что карается судом вплоть до казни. -Этот памфлет я не знаю, — упорно отрицал Двэйн. -Понимаю, — согласилась Эда и убрала пергамент обратно в папку. — Вот что…вижу, мое общество утомило вас. Скажите мне вот что, когда должен вернуться ваш брат? Двэйн не удержал свой взгляд ясным и Эда увидела в нем страх. Выждав же пару минут и поняв, что Двэйн не ответит, Эда с притворной горечью вздохнула: -Видимо, очень скоро? Придется вызвать его, как свидетеля. -Ему не о чем свидетельствовать! — запальчиво, выдавая себя, выкрикнул Двэйн. -Конечно, — легко согласилась Эда, — он, как его… Каллен собирается жениться, жить счастливо, строить свое будущее. Он предупреждал вас, господин Двэйн от того, чтобы вы держались как можно дальше от врагов короля. Вы ослушались его мудрости. Вы разочаровали его! Представьте только его ужас и его стыд, его тревогу, когда он вернется в вашу лавочку, а там…пусто. Более того, как бы ему не пришлось вернуться и на пепелище… -Что вы хотите…- Двэйн потерял всякую опору. Брат был его единственным уязвимым местом. Заговорщики, желающие восстания в столице, по этой причине и сомневались в его участии. Он пообещал, что будет сильным, а в доказательство написал памфлет… -Выдайте сообщников и мы забудем ваше имя, — Эда угадала неожиданно в своем голосе нотки Гилота. Двэйн, загнанный в угол, опустил голову. -Подумайте, — посоветовала Эда, — у вас вся ночь впереди. Первая ночь в камере, и, если подумаете правильно, последняя. Не оглядываясь, Эда вышла в коридор и увидела Фалько, переговаривающегося с двумя караульными. Фалько был человеком незаметным наверху, но в подземельях очень выделялся за счет высокого роста, зычного голоса и тяжелых кулаков. К тому же лицо его было добродушным, и никак нельзя было подумать о том, что он один из ведущих дознавателей короля. Даже его жена — богобоязненная и робкая Аглая не догадывалась. Она знала, что ее муж, любящий отец и потрясающий мастер на все домашние дела, состоит на службе у Его Величества, гордилась этим, но вот угадать то, что он дознаватель, не могла. Фалько подыгрывал. Он не носил серого цвета и надевал свой серый плащ только в подземельях, для чего ему приходилось приходить раньше всех, хотя над ним особенно и не шутили. -О, Эда! — Фалько протянул ей огромную ладонь, — ты чего тут? -Да, упрямец один, — Эда с удовольствием пожала его крепкую и верную руку, — а ты? -Гилот вызвал, сказал, что дело будет, — зычно ответил Фалько, заглядывая в допросную комнату. — А…этого, что ль на тебя повесили? -Да, про работу знаю, — Эда кивнула, вспоминая, что Фалько тоже будет среди теней герцога Лагота. — А этого…ну да, на меня. -И что? Заговорил? — поинтересовался Фалько. -Потом, — одними губами ответила Эда и обратилась к караульному, — шестая камера просохла? -Да просохнет она, как же! — развеселился караульный. — Скажете тоже… -Сколько там воды? — спросила Эда, пихая в бок развеселившегося Фалько, уже изображавшего утопающего человека. Караульный взглянул на дознавателя с задумчивостью, затем ответил: -Мне по пояс, вам чуть выше. -Пойдет, — решила Эда, — этого заключенного в камеру номер шесть. Увести. -Жестко, — зычно посочувствовал Фалько и было чему: камера номер шесть специально затапливалась болотной водой, не давай заключенным нормально устроиться в ней. От воды тянуло тиной и гнилью, по стенам расползалась плесень и мокрицы и камень, итак холодный от подземелья, был еще несноснее… вдобавок, иногда вода приносила с собой и мусор, и болотных гадов. Жестокая камера для первой тюремной ночи.