Рид900 по заявкам

У Ричарда Стерна наблюдалась третья стадия опьянения. Если первая заключалась в том, что окружающие начинали казаться чуть менее отвратительными чем обычно, вторая -  в более рискованной карточной игре, то во время третьей Ричарда неудержимо влекло на конюшню. И его коллекция прекрасных скакунов тут была ни при чем. Ричард знал, что завтра будет себе противен, но сейчас ничто не могло свернуть его с намеченного пути. Ничто кроме собственных заплетающихся ног. Он запнулся и выругался. Крепкое словцо, слетевшее с губ, сработало как заклятие призыва. Горячие руки обняли его за талию. - Вы так себе ноги переломаете, вашество. Опять, значит, по пьяной нужде приволоклись? Ричард упрямо молчал. Не признавать же вслух правоту своего конюха? - Ну, пойдёмте, раз зачесалось, уважу. В первые минуты их встреч Ричарду обычно отчаянно хотелось надавать ему оплеух - за наглые слова и ещё более наглые прикосновения. Но другое желание было сильнее оскорбленной гордости. Оно жгло и требовало именно этого - грубых, на грани боли ощупываний, лишённых малейшей изысканности. Гэвин касался его так, будто проверял жеребца на предмет повреждений или увечий. А Ричард мог только стонать, когда цепкие пальцы находили особенно "больное" место, и впивались в него. Сейчас Гэвин наминал его задницу, которая завтра, несомненно, окажется украшенной синяками. - Разогрелись, вашество? Готовы к основному блюду? Гэвин притерся к Ричарду пахом, показывая, какое именно блюдо он имеет в виду. У Ричарда от этого обещания ослабели колени. Бриджи вместе с бельём были сдернуты, теперь ладони конюха шарили по обнажённой коже. - Крепче держитесь, вашество, опять ведь с сухой дыркой явились. А я с вами возиться долго не буду. В прошлый раз ещё предупреждал. Ричард сжал пальцы на коновязи и стиснул зубы. - Прогибайтесь, вашество. Ноги шире. За недостаточную расторопность Ричард заслужил звонкий шлепок, но от звука плевка в ладонь он вздрогнул сильнее чем от удара. Мерзость. Все, что происходило сейчас было мерзостью отказаться от которой Ричард не мог и не хотел. Пальцы, грубо проникшие в него заставили вскрикнуть, но эта боль была желанна, Ричард жаждал, приветствовал её. Однако после нескольких движений пальцы выскользнули из него, заставив сжаться. - Так не пойдёт, вашество. В вас сейчас совать только хер себе ободрать, так что извольте ждать, пока я за маслом схожу. И Ричард ждал. Стоял в темноте конюшни с оголенным выпяченным задом, с чужой слюной сохнущей между ягодиц и ждал. - Застоялись? Ну, всё-всё... Вернувшийся Гэвин ободрительно погладил его по пояснице. Завозился, расстегивая собственную одежду. Пальцы, теперь уже скользкие от масла, снова вошли в зад Ричарда, заставив его нетерпеливо двинуться им навстречу. - Хватит и пальцев, вашество? Ричард лишь глухо простонал, но в ответ на это рука Гэвина замерла, в голосе появились угрожающие нотки. - Ну так хватит? Ричард сдался, ведомый своей порочной жаждой: - Нет...нет, не хватит. И его капитуляция была вознаграждена. Ричард прикусывал пальцы, чтобы не кричать в голос, когда член конюха таранил его зад, наполняя до отказа. Гэвин, как повелось с их первого раза, не касался его спереди, но Ричард знал, что одного лишь проникновения хватит, чтобы достигнуть пика и излиться первым, а после, сквозь марево экстаза чувствовать жадные, резкие, торопливые движения Гэвина, настигающего собственное удовольствие. А потом блаженная, сытая тишина развивалась внутри. Похотливый зверь внутри, утолив свой голод, убирался в свое логово до следующего раза. Ричард стоял не двигаясь, позволяя Гэвину приводить себя в порядок. Влажная ткань стерла позорные следы чужого семени на бёдрах. Проворные руки надели бельё и бриджи. А потом повторялся маленький неизбежный ритуал - Гэвин поворачивал его к себе лицом и целовал. Долго и нежно, будто не было торопливой случки до этого. Прелюдия, что случалась уже после финала. Сухие, жаркие губы, колкость щетины, от которой потом у Ричарда случалось раздражение на лице. Он почти не отвечал на поцелуи, но Гэвину достаточно было его молчаливой покорности. Он взымал со своего хозяина дань нежно и непреклонно. Зацеловывал губы, такие мягкие и податливые сейчас, такие покрасневшие и припухшие, какими они никогда не были у лорда Стерна в его привычном обличии. А потом Гэвин отступал, и Ричард уходил, не говоря ни слова. Будто в полусне он добредал до своей спальни и впадал в желанное забытьё до позднего утра. Гэвин же не смыкал глаз в такие ночи до самого рассвета. Он много курил, но не пил, зная, что иначе напьётся вдрызг. Курил и обещал себе, что в следующий раз не позволит лорду Стерну использовать себя как племенного жеребца. Или как одну из игрушек для плотских утех, изображающих мужское естество. Может, стоило взять да выстругать подобное для лорда? Отполировать хорошенько да и вручить со склянкой масла во время следующего пьяного визита на конюшню? Гэвин горько усмехался, зная, что все это так и останется глупыми фантазиями. Он никогда не сможет отказать Ричарду. А если тот перестанет приходить... Здесь Гэвин обычно останавливал ход своих мыслей. Никаких "если". У лорда Стерна были определённые пристрастия, а он, Гэвин, был удобным инструментом для их воплощения. Вот и все. И с поцелуями давно пора было покончить. Как только лорд терпел слюнявые притязания своего конюха? Видимо, Гэвин так хорошо орудовал своим хером, что в награду Ричард был не против поизображать минуту-другую каменное изваяние, пока Гэвин, как в сказке, пытался вдохнуть в него жизнь поцелуем. И каждый раз ему казалось, что губы дрогнут и отзовутся на ласку. Что из ёбаря по пьяной лавочке он станет наконец любовником. Пусть тайным, пусть тем, кто при свете дня, вне тёмного укрытия конюшни никогда не посмел бы бросить непочтительный взгляд на хозяина. Гэвину и этого было бы достаточно. Ему хотелось сказать Ричарду, что до первого ночного визита на конюшню он никогда не был с мужчиной. Слышал, что такое бывает, представлял себе в общих чертах из скабрезных песенок, как следует действовать, но ни один мужчина никогда не вызывал у него желания. И ни один не предлагал себя так бесстыдно и требовательно как Ричард Стерн. И ни с кем в своей жизни Гэвин не испытывал такого наслаждения. И никто не оставлял его с такой горечью, отбить которую не могла и десятая папироса подряд. А Ричард спал, не подозревая о душевных терзаниях своего безотказного конюха. Спал и видел сон, в котором  его визит к Гэвину повторялся в точности с одним лишь различием - во сне стыд не сковывал его. Во сне ничего из происходящего не казалось ни грязным, ни неправильным. И во сне их маленький ритуал обретал наконец смысл, когда Ричард дарил поцелуй первым.