У медали две стороны

      Для них всех она просто девушка без прошлого, без настоящего и без будущего. Для них она Джейн Доу. Никто. Из ниоткуда. Без рода и без племени.       Это здорово!       Правда здорово!       Или было бы здорово.       Если бы не одно «но».       Джейн Доу, девушка без прошлого и настоящего, попала в беду. Так уж вышло, что именно сегодня ей приспичило ни жить ни быть наведаться в банк в восточной части города. В банк, что на улице Майкла Арана. Звёзды ли так сложились, телец ли в водолее, злая ли Ведьма Запада наслала тридцать три несчастья — никому неизвестно.       Именно этот банк, именно в это время — и ни в какое другое, на банк напали грабители. Она обернулась и беззвучно послала проклятия на голову их главаря, Джокера. Великого и Ужасного.       На самом деле всё это только полбеды, есть в этом городе кое-что поужаснее взрывоопасного и смертоносного клоуна. Гнев отца. В четыре сорок к нему должны пожаловать какие-то шишки, настолько важные, что дрожь в коленках. У отца, конечно. А неугомонная дочь, у которой, со слов родителей, что-то не всегда хорошо в голове, могла всё испортить. Злить отца — так себе примета.        «Пап, ты не поверишь, но я застряла на ограблении банка». И ведь не поверит! Даже если бы ей удалось уговорить этого самого Джокера прийти к ним домой и отчитаться, что так, мол, и так, виноват, и правда грабил банк, а про дочку вашу не знал, отец всё равно нашёл бы за что её отчитать: за банк, например. За то, что посмела держать отдельный счёт, не семейный, как это принято в их когорте, а свой. К которому ни у кого, кроме неё, не было доступа.       И там опять скандал, «иди в свою комнату!», будто ей десять лет. «Поговорим вечером». Знаем мы эти разговоры. Включится старая заезженная пластинка и про её лингвистическое, а не юридическое образование, и про то, что она вообще непутёвая. «Вся в семейку матери!» Под семейкой, само собой, подразумевалась только сестра мамы, тётя Ингрид. Про неё ведь тоже охотно говорили, что она с луны свалилась и как бельмо на глазу.       Девушка вынырнула из размышлений и поймала себя на том, что сидела у информационной стойки на полу, грызла ногти и нервно и бесконтрольно притопывала ногой. На самом деле нападение Джокера и его банды напугало, да ещё как! Это же не просто за конфеткой в магазин сходить, это, мать его, ограбление, и не какое-то там, а во главе с Джокером!       Человек-клякса. Поправочка. Человек-фиолетовая-клякса. Улыбка росчерк. Глаза колодцы. При виде него любому хочется съёжиться, сжаться до размеров пылинки и просто исчезнуть. Вот и Джейн Доу — уже не пылинка, а пятно среди множества таких же пятен страха и слёз.       Конечно ей страшно! И чтобы заглушить ужас, она попросту переключилась на другое исчадие ада, такое же реальное, как и Джокер. Она крохотная звезда меж двумя гигантскими чёрными дырами, стремящимися идти по головам во имя великих и ужасных целей.       Она пылинка. Она Джейн Доу.       А ещё она Беатриче Милн — дочь мэра Готэма, Бенджамина Милна.       А узнали бы многоуважаемые Джокер и мистер Милн, что дочка мэра, она же лакомый кусочек для шакалов всея города, прозябает в банке битый час, началась бы самая эротическая часть балета. Джокер бы попытался поиметь мэра, мэр бы, естественно, попробовал бы натянуть Джокера по самое «спасибо-пожалуйста».       Беатриче намотала на палец локон рыжего парика, теперь вместо ногтей кусая губы. Было бы можно, кусала бы локти, но на безрыбье и танк сойдёт за улов.       А заложники вокруг белые-белые, будто не в банке сидят, а в морге. Ну оно и понятно, не до румяных щёчек всем и каждому, когда дула пистолетов только и ждут, кому бы подарить восемь граммов полезного и питательного свинца.       Понятное дело, вокруг всхлипы, причитания, взывания к богу, да только всё без толку. Нет, ребята, это так не работает. Сильные мира сего над всем: над законами, над богом, сам чёрт им не брат.       Бет — Беатриче с лёгкостью называла себя и простым именем — обняла себя за плечи и зажмурилась. Там, у противоположной информационной стойки, Джокер только что расстрелял двоих заложников. Кто знает, за что! Смеха ради!       Она повернула голову налево и посмотрела на рядом сидящего пожилого мужчину. Он обхватил голову руками и покачивался, постоянно повторяя про себя одно и то же: «О боже! О боже! О боже!» Справа в позе эмбриона лежала молодая девушка, богато одетая, вся в золоте, в сверкающих камушках, да только никому дела нет до её побрякушек. Если Дьявол жаждет крови, впору подавиться бирюльками, ведь зло не торгуется.       Бет подняла глаза, над кассами висели круглые часы, большая стрелка показывала на двенадцать, а маленькая — на четвёрку. У Беатриче сорок минут. Она поправила очки на переносице. Стёкла без диоптрий, они просто для образа и для отвода глаз.       А на улице лето. И полицейские машины смешались с вечерней прохладой, потому что даже лето в Готэме не особо баловало жителей: ни солнца не отсыпало, ни тепла. Так, бросало пригоршню для затравки, вот и всё лето. Полицейские на все голоса горланили чуть ли не на всю улицу, и когда кто-то из них перегнул палку с угрозами, Джокер подтолкнул одного из заложников к витражному окну и прострелил бедолаге голову. Бах! На стекле осталось красное пятно. А тело упало на пол, бесформенное, неестественное, отмучившееся своё.       Бет нашла взглядом человека-фиолетовую-кляксу и посмотрела вслед его удаляющейся спине. Преступники уходили. Конечно, последнее слово как всегда за ними: несколько захлёбывающихся слезами человек сжимали в руках гранаты. По слухам Джокер вынимал чеку и зажимал пальцем заложника запал. Скорее всего именно эти рыдающие мученики получили подарок буквально с того света. Бет почувствовала себя лежалым, несвежим яичным рулетом.       Может быть, она выживет.       Если она выживет…       Когда и Джокер, и наёмники скрылись из вида, Беатриче на всякий случай посмотрела по сторонам, чувствуя, как запоздало встаёт дыбом всё, что могло и не могло. Поди в такой обстановке повоюй за собственную жизнь. Много не навоюешь. Люди, к слову, тоже не особо торопились: полный зал всё таких же белых-белых и озадаченных людей. Кто-то только торопливо копался в карманах, выискивая телефоны, скорее всего. Другие всё так же тихо сидели, не решаясь выйти из ступора.       Вообще-то Бет никогда не славилась солдатской выправкой. Она и в жизни, и в образе Джейн Доу обычная девушка: женственная, небоевая, ни разу не Шварценеггер. Но в подобных обстоятельствах, как сегодня, уж очень об этом жалеть начинаешь, что вместо карате ходила на курсы шитья. Как там было у Дюма? «Сударь! Ни с места! Сейчас я сошью вам свитер!»       Всё, что творилось за стенами здания, рассудила Бет, её не особо касалось, потому что спасение горящих — дело рук самих горящих. А покуда ещё не бахнуло и не разметало банк по кирпичикам, лучше брать ноги в руки и ползти отсюда подальше. Потому что когда бахнет, ползти уже будет нечему.       Бет несмело поднялась на ноги — а коленки-то дрожали! — и поймала на себе ошеломлённые, затравленные взгляды. Мёртвые преспокойно лежали себе, а живые… А живые пока просто живые. Бет приложила руку к груди, потому что нехорошо кольнуло сердце от пережитого, а потом пошла к выходу. Что делать — она не знала, потому что и выходить, если честно опасно. Чего доброго, подстрелят, и будет на одного мертвеца больше. Но смерть так и так целовала в темечко: у заложников гранаты, а снаружи полицейские.       Дверь, за которой скрылись лиходеи, с громким бабахом распахнулась, и на пороге появился человек-фиолетовая-клякса. Бет, ничего лучше не придумав, метнулась обратно к стойке информации, но её догнал злой окрик:       — Стоп!       Море волнуется три, морская фигура, замри!       Бет остановилась. Ни жива ни мертва. Пристрелят. Как бешеную собаку пристрелят. И тут уже не только всё встало дыбом и затряслось, но и выть захотелось. Не дышать. Не смотреть. Жить-жить-жить. Когда на плечо легла рука…       Ой, мамочки!       …прозвучал ласковый голос, напевный, знакомый всем и каждому по кровавым сводкам:       — И как же зову-ут эту славную, хра-абрую — слово сказано с издёвкой, — молодую особу?       Это про неё? Бет несмело повернула голову к руке, сжимающей её плечо, и чертыхнулась. Все знали этого человека, обожающего кожаные фиолетовые перчатки. Затем Бет так же боязливо перевела взгляд на лицо человека, которого никто человеком не признавал из-за его деяний.       — Бет… Бет Руби. Простите, я сейчас уйду на место.       Но Джокер сильнее сжал её плечо и улыбнулся, уж больно приторно, и от этого ой как нехорошо всё похолодело у Бет внутри.       — Бет! Сегодня тебе выпал шанс примерить на себя ро-оль вип-заложницы! Мха-ха-ха!       Может быть, бабахнуло. А может, и нет. В единственное окно, ужасно грязное, будто его не мыли с самой постройки здания, едва-едва проникал свет, продираясь сквозь толщу пылищи. А ржавая решётка вдоль и поперёк увешана паутиной, которой скопилось столько, что она больше походила на изодранные лоскуты старого тряпья. Одним словом, не люкс апартаменты.       Старый матрас у стены, пыльное одеяло, подушка в каких-то пятнах, куча тряпья. И всё! И Бет мерила комнатку четыре на четыре шагами: то широкими, то маленькими, для разнообразия чередовала почаще. Иногда стучала в дверь, взывая не к совести, но обещая воспитательную беседу на повышенных тонах. Козырь в рукаве в виде папочки пока лучше приберечь, а то чего доброго, вместо выкупа переселят из комнатушки в два на полтора. Посмертно.       Иногда где-то в стене копошилась мышь. За окном то тишь да гладь, то звуки работающей техники. Какой именно — ни понять, ни разглядеть Бет не смогла. Телефона её, понятное дело, лишили сразу же, да она и не особо сопротивлялась. А вот когда с руки принялись стягивать обычные механические часы, тут уж сердце Беатриче не выдержало, и она укусила прихвостня в маске клоуна за руку. Стоявший поодаль Джокер даже ухом не повёл на возню, но часы всё-таки отобрали. Бет отделалась ободранной рукой и униженным достоинством.       Дорогой кожаный рюкзак так и остался в банке.       Вечер прокрался в город, заглянул в грязное окно и летними сумерками лёг на карниз. Дневная урбанистическая жизнь сменилась криками, пошлыми песнями, сыпалась постоянная ругань и то и дело кто-то бил бутылки.       В неуютной комнате, ставшей для Бет тюрьмой, не было выключателя, она сидела в темноте на старом матрасе, подтянув к себе колени и положив на них голову. Чёрт.       Если банк взорвали, среди прочих вещей вполне могли найти её рюкзак, если его не уничтожили взрыв или огонь. Бедная мама. Беатриче вздохнула. И хотя мама совсем не заложница высшего света и богемы, она не заслуживала тех слёз, что проливала по дочери или вскоре могла пролить.       Бет — тень своей семьи. Отец, как и положено мэру, участвовал во всех светских мероприятиях, особенно если те устраивал напыщенный мачо-чачо Брюс Уэйн. Мама от отца не отставала, как и положено жене мэра: она его всюду сопровождала, поддерживала полезные связи, красиво улыбалась, дорого одевалась и блистала. Сестра Гвиневра добрая девчонка, младше Бет на три года. Гвен любила шумные вечеринки, любила изыски, роскошь, всех этих богатеньких сыночков, прилизанных, напомаженных.       Гвен жила в бессовестно дорогом доме родителей, училась на врача и звалась «единственной оставшейся надеждой семьи». Так папа любил повторять в присутствии Бет.       Но они любили её. Никто из них не заслужил столько переживаний, свалившихся на её голову! С пяти часов папа точно начал звонить непутёвой дочери, а с уже с шести они оборвали все телефоны — наверняка сценарий такой. И у Беатриче всё внутри сжималось от страха за себя и за родных. А если взрыва в банке удалось избежать, отцу без сомнения сообщили о найденном рюкзаке, ведь там остались — сюрприз! — все документы Бет.       А когда отец сложит таинственное исчезновение дочери и нападение Джокера на банк, то никаких сомнений в том, что недостающие детали пазла найдутся и встанут на пустые места правильно. Первым делом он отправит своих людей, этих громил в чёрном, на квартиру Беатриче, проверить, что её действительно там нет. Потом этот клубок потянет за собой и другие проблемы. Звонки на работу, например.       Бет сидела на продавленном старом матрасе и методично стучала затылком об стену. Несильно. Не для того, чтобы вытрясти мозги, нет-нет. Просто чтобы отвлечься. От мыслей о семье. О похищении. О смерти. В расстроенных чувствах Бет стянула с себя парик и так бросила его рядом с собой, как будто именно он был виной всему произошедшему.       У страха нет вкуса, у него только звук. Шорохи в кромешной темноте, бьющееся стекло и тишина, когда мир вокруг замирает. Словно прислушивается. Её страх сегодня именно такой, и у него есть цветовая гамма: чёрный и фиолетовый. Тьма и человек-клякса.       Этот чёртов день должен был закончиться ужином при свете дорогой люстры, под звук голосов важных шишек, под мамино «оставайся, куда ты на ночь глядя». Комнату Бет не перестроили, не перекроили под очередной кабинет или чёрт знает что, и это как напоминание: возвращайся.       В глазах отца вечное строгое, жёсткое «возвращайся».       В глазах мамы печаль. «Возвращайся».       В глазах Гвиневры вызов. «Возвращайся!»       Тяжёлые мысли спугнул резко и неожиданно вспыхнувший свет в комнате. Бет, привыкшая к темноте, прикрыла глаза ладонью и прищурилась, глядя на дверь. Замок щёлкнул, и, наверное, это один из последних звуков в жизни Беатриче. Вот это она запомнит? Слезящиеся от света пыльной лампочки глаза и скрип дверного замка?       Это он.       Конечно, это он. Человек-фиолетовая-клякса. Бет вжалась в стену и вцепилась в какую-то подвернувшуюся под руку тряпку, как за что-то спасительное и необходимое.       Джокер рассматривал её, его взгляд переместился на парик, лежавший на матрасе. Что-то прошипев себе под нос неразборчивое, клоун передёрнул плечами и, выдохнув со свистом сквозь сжатые зубы, подбросил перед собой нож. Поймал его, указал лезвием на Бет, а затем погрозил им.       — Ты-ы не ры-ыжая.       Она не рыжая. Сетка съехала набок, пряди светлых волос выбились из-под неё, свисали вдоль лица. Беатриче не рыжая плутовка, не роковая сердцеедка с огненными волосами, она девушка с пшеничной копной.       Джокер сложил нож и спрятал его в кармане грязного фиолетового пальто. Бет догадалась, что он пришёл убивать, резать, мучить, пришёл, чтобы испачкать и без того грязные стены её кровью, забрызгать тут всё ею, и чтобы из девичьей глотки лился вой раненого умирающего зверя. Но клоун передумал. Кажется, передумал. Бет не была до конца в этом уверена.       Его глаза постоянно бегали, но стоило Бет пошевелиться, Джокер тут же концентрировал на ней всё своё внимание. И взгляд у него становился волчьим. И почему-то в этот момент пришло какое-то скрипучее запоздалое осознание происходящего. Всё реально. Она. Джокер. Эта грязная затхлая комната с пыльным матрасом. Никто не услишит криков Бет, никто не придёт на помощь, потому что нет сомнений в том, что они в Нерроуз.       Девочка хотела игр — девочка доигралась.       Она не успела встать, потому что Джокер в три больших шага преодолел расстояние от двери до матраса и быстро опустился на корточки. Его, кажется, не заботило, что пальто могло запачкаться сильнее, а Бет только и оставалось, что вжаться в стену сильнее. Джокер протянул руку, Бет зажмурилась, но вместо боли ощутила, как его рука в перчатке потянула за сетку. Волосы, выбившиеся из заколочек, рассыпались по плечам.       Она дрожала, потому что не знала, чего ожидать.       Мужчина разглядывал сетку и ухмылялся. Затем он лукаво посмотрел на Бет и оскалился, что напугало её ещё больше.       Но прежде чем что-то сказать, он протянул руку и бесцеремонно стянул очки. Повертел их, нацепил на свой раскрашенный нос и прищурился. Если бы это был другой человек, Бет не задумываясь бы воскликнула: «Эй! А ну отдай!» Но сейчас все слова пристыли к нёбу, стали мёртвыми и бесполезными, как и сам язык.       — Ита-ак, мисс маленькая конгениальность, — Джокер говорил так, будто он Шерлок мать его Холмс, — ты хотела сбежать не потому что труси-иха, а потому, что торопилась переодеться. Никто не должен был стать свидетелем твоего маскара-ада.       И он подмигнул ей, намекая тем самым, что её план слиться с горожанами провалился, и Джокеру достался её постыдный секрет.       — Ты, хм-м, неверная жена, изменяющая мужу?       Джокер чуть повернул голову и пригляделся к Бет. И сам себе ответил:       — Не-ет.       Несколько раз облизнувшись, он поднялся на ноги и стянул с себя пальто, снял очки. Не задумываясь, бросил их и пальто на матрас рядом с Бет, и она вздрогнула, тут же отодвинулась на край. Джокер на это только хмыкнул.       — Или ты, эхе-хе, жрица любви?       Это прозвучало… обидно. Бет хотела уже возразить, но и тут Джокер не дал ей вставить ни слова. Его оценивающий взгляд прошёлся по её телу, останавливаясь на бёдрах и на груди.       — Эхе-хе… Но ты слишком прилично одета для девчонки, продающей своё тело потным мужикам.       Он брезгливо выплюнул эти слова, с вычурными нотками обвинения, будто Бет одета не в голубые джинсы и синюю футболку с таксами, а в вульгарные и дешёвые секс-обёртки. Она инстинктивно подтянула ноги и поджала их под себя, съёжилась, прячась от ехидного, но тяжёлого взгляда.       — Сэр, я… — Бет смогла отлепить парочку слов от пересохшего нёба, хотя и не была уверена, что они уместны.       На этот раз глаза клоуна стали злее, чем были до этого. А оскал предупреждал, что он не побрезгует перекусить девчонке горло, если она не заткнётся.       — Любого тупого клерка в этом городе можно назвать «сэ-эр-р», — его голос так быстро менял тональность, что это пугало похлеще его кровавых выходок. — А теперь посмотри на меня.       У Бет не осталось ни грамма мужества, но у неё ещё оставалось в запасе благоразумие, и она послушно подняла на Джокера глаза. Он какое-то время приглядывался к ней, а потом, в чём-то убедившись, покивал сам себе и спросил:       — Скажи мне, хм-м… разве я похож на того человека, к которому обращаются «сэр»?       — Н-не знаю… — неуверенно ответила Бет.       — Обожаю! — недовольно фыркнул Джокер и отвернулся.       И снова тишина. Переливающаяся, густая, пугающая. Надо чем-то заполнить этот разлом.       — Ты меня убьёшь? — Бет мысленно влепила себе ладонью по лбу. Ну что за дура!       Джокер, хихикая, повернулся к ней и склонил голову на бок.       — А-а, эм-м, ты этого хочешь? Если та-ак, я всегда к твоим услугам, эхе-хе. Нож та-ам, в пальто, в одном из карманов. Не достанешь?       И он снова захихикал, а Бет, чтобы быть подальше от оружия и от одежды клоуна, поднялась с матраса и отошла к окну, увеличивая расстояние между собой и маньяком.       — Нет, спасибо. Я бы предпочла остаться в живых, — её голос дрожал, несмотря на все попытки выровнять его.       Ну отлично! Она болтает с самым опасным психом Готэма. Тут же простое математическое решение — он её укокошит, а потом оставит тут гнить, и никто никогда не найдёт тело дочки мэра, потому что первые же пришедшие сюда бродяги скорее всего сожгут её. Или съедят. Боги! Надо перестать об этом думать.       — Оу, вот этого не могу обеща-ать. Ты же понимаешь?       Бет зачем-то кивнула, и мысленно выругалась на себя за это. Тупица!       — Итак! — Джокер всплеснул руками и хлопнул в ладони, что заставило Бет вздрогнуть и заморгать. — Я снял с тебя первый слой маленькой или большой лжи. Хм-м. Хо-хо! У меня сегодня уда-ачный день! Но есть ещё несколько нерешённых вопросов. Наприме-ер… Например, твоё имя. Бет Руби. Раз ты любишь прятаться за маской, зна-ачит, — он поцокал языком, — и имя Бет Руби — фальшивка. Я прав, куколка? О-о-о! Я думаю, что-о… да!       Он нервно облизнулся и сунул руки в карманы фиолетовых брюк.       — Это моё настоящее имя, — она почти не врала, потому что связи отца кое в чём оказались полезны: удалось разжиться поддельными документами, чтобы Джейн Доу могла спрятаться за именем Бет Руби. Но вот незадача! Они остались в рюкзаке, как и документы на её настоящее имя — Беатриче. Отца ждёт много сюрпризов. Оля-ля!.. Какой удивительно хреновый день!       — Ну-ну-ну! — Джокер коснулся языком нижней губы. — Знаешь, милая, я ведь могу... ну-у... послать кого-нибудь за плоскогубцами, и после того, как я выдеру половину твоих беленьких и ровненьких зубов, ты передумаешь артачиться и скажешь мне пра-авду.       — Бетани, — испуганно ответила Бет.       — Бе-етани… Что-о ж, Бетани, — Джокер вытащил левую руку из кармана и прижал её к стене, после забарабанил пальцами. Он долго смотрел на Бет, а она гадала, поверил ей псих или нет.       По иронии судьбы именно от отца стоило ожидать больше всего неприятностей, когда — или если — вскроется правда о тайной жизни Беатриче. Тогда всё пойдёт прахом, и её жизнь разрушится, как карточный домик. Для отца она Беатриче Милн, а для Джокера — Бетани Руби. И хорошо бы обоим не узнать ничего лишнего.       Лампочка, что свисала с потолка, погасла, оставив Бет не просто в темноте, а в темноте наедине с Джокером. Бет поползла вдоль стены в сторону окна, шурша ладонями по облупившейся краске, тяжело дыша, не зная, что делать. Её дыхание неровное, сбивчивое, хриплое, она ворочала головой, пытаясь рассмотреть, узнать, где стоял клоун, но глаза ещё не привыкли к тьме. Её саму переполняли недоумение, испуг, гнев. Непонимание. И незнание.       Бет услышала его шаги, и она пыталась приготовиться ко всему, что сейчас могло произойти. Шарк. Шарк. И тишина. Он встал напротив, теперь она слышала и его дыхание тоже. А когда пальцы мужчины коснулись её волос, Бет не выдержала и начала задыхаться, будто упала в ледяную воду. Хватала ртом воздух и не могла ничего с ним сделать. Будто забыла, как дышать. Она выставила дрожащие руки перед собой, словно в этом был смысл, коснулась груди мужчины и вздрогнула, когда ощутила тепло его тела сквозь одежду. Он приблизился, и ей ничего не оставалось, как подпустить его. Страх. Ожидание.       В груди стало холодно, а внутри всё скрутило в тугой болезненный узел. Бет всё ещё задыхалась от паники, когда Джокер склонился над ней. Облизнулся около её уха. А его пальцы вплелись в её волосы, дёрнули, когда Бет со всхлипом попыталась отвернуться. Не вышло. Клоун больно дёрнул, заставив её зашипеть.       — Ты-ы… Ты загадка, Бетани! Я хочу увидеть, что скрывается за всеми эти слоями, за масками, что ты нацепила на себя. Хм-м. Бе-та-ни. Ещё один суррогат. Н-но! Уже ближе к истине. Хотя... Ты не похожа на фальшивку, ты… эхе-хе… нечто иное. Я хочу поня-ять! — последние слова он прорычал и ещё больнее сжал волосы на затылке Бет.       — Что… что ты имеешь в виду? — она снова попробовала отвернуться, но ответом ей был смешок.       Он укоризненно щёлкнул языком.       — Когда я зашёл в комнату, ты выглядела… дай подумать… Скуча-ающей. М-м…       Бет хотела возмутиться, но именно в этот момент на её горло легла рука, погладила, остановилась под подбородком. Как сигнал. Или как предупреждение. Поэтому Бет разумно решила не давать волю словам и вовремя закрыла рот, на что Джокер довольно кивнул, соглашаясь с её выбором.       — К тому же… Видишь ли, бывает так, что человек, надевающий на себя маску, перестаёт понимать, где реа-альность, а где вы-ыдумка.       — К тебе это тоже относится? — Бет едва смогла подавить вспышку негодования, но слишком поздно.       Потому что пальцы на её шее сомкнулись сильнее, жёстче, но всё ещё не душили. Джокер усмехнулся, но прозвучало это как предостережение.       — Но моя маска отражает мой внутренний мир. Я не-е прячусь за пустыми действиями. А ты-ы? Ты, Бетани, для чего ты-ы придумала себе маску?       Страх — удивительная вещь. Бет всё ещё не понимала, дышит ли она или она уже на грани, она чувствовала себя одновременно невероятно тяжёлой и в то же время лёгкой. Словно она вот-вот взлетит, а потом рухнет. Или будет висеть, громоздкая и невесомая. Скорее бы всё прекратилось!       За окном опять закричали, женщина визжала, изрыгала из себя ужасные, уродливые слова, вскоре к ней присоединился мужчина, и какофония разорвала пугающее и гнетущее состояние Бет. Она наконец глубоко вдохнула, заворочалась, чувствуя себя пойманной рыбой в руках рыбака. Её скользкое чешуйчатое тело извивалось, но человек, поймавший её, знал, как удержать.       Беатриче неумело и ломано боролась, трепыхалась, даже попробовала податься вперёд и ударить лбом клоуна, но так как он всё ещё крепко держал её, получилось смазано. Она уткнулась носом в его нос, скользнула по коже, ощутила горячее дыхание на своей щеке и отпрянула. Перед этим задела губами что-то узловатое, и лишь когда мужчина сдавленно засмеялся, поняла всю нелепость. И что только что была не просто на волосок от смерти, а стояла с ней нос к носу. Задела шрам на лице.       Джокер снова захихикал, а Бет прижалась к стене, стараясь быть подальше от этого непонятного человека.       — Хм-м, а зна-аешь, Бетани, — он цокнул языком и шумно выдохнул, — у меня есть кое-какие мысли на твоё счёт. Тебе понравится.       Он облизнул губы и наконец отошёл на шаг назад.