Уборщик

Я. Похож на осень, приходящую посреди весны – внезапно. На костер, разгорающийся пожаром – стихийно. На жертву – без возможности выбора. Я. Холодный ноябрь, обугливающий золотые листья, пожирающий цвета. Снежный ноябрь, ползущий ледяной пленкой по грязным лужам. Я. Стучусь в окна стонами ветра. Бью наотмашь в лобовое стекло плетью дождя. Окутываю километры дорог непроницаемым туманом. Я. За секунду до катастрофы прикасаюсь пальцами к твоим вискам и ты чувствуешь, как тишина давит на уши пронзительным звоном... - Тебя никто не отпустит назад. – Знакомый голос. Низкий, рокочущий. В вакуумной пустоте – оглушающий. Вороны кружатся над моей могилой. Я читаю свое имя на надгробии – их глазами. Разрываю землю – их лапами. Смех. Смех за спиной. Испуганная стая разлетается в стороны. Видение исчезает. Руки в грязи. Под ногтями – грязь. И я копаюсь в земле вокруг себя. Что бы я не пытался сделать – любое изменение примет исходный вид. Через мгновение. Улыбаюсь – и чешуйки высохшей крови облетают с губ. Мой голос срывается на смех – я никогда при жизни не смеялся. Это правда… - Ты рад?! – Тонны сарказма. Не знал, что я окажусь таким обидчивым: зло кошусь на НЕГО из-за плеча, опутанного склизкой паутиной. На моей коже – рисунки. Они скользят по телу плоскими змеями. Щекочут изнутри. В глазах мир монохромен – в градиентах красного. Реальность пульсирует. ЗДЕСЬ я многому не нахожу объяснения. – Но ты отказался. Хотя мог бы стать богом смерти. Вот моя тетрадь. Вот его тетрадь. Как два великих гроссмейстера, мы сидим друг напротив друга за небольшим столом. И вписываем имена. Кто сколько успеет – на время. Мы всегда найдем, в чем состязаться. Когда Кира убивает – я испытываю агонию. Когда убивает L – Лайт веселится и, вдохновляясь, пишет в три раза быстрее. Смотрит в никуда. Запоминает имена сотнями и тысячами. Его глаза тлеют раскаленными углями. Если бы Ягами Лайт знал, что его ожидает, стал бы Кира так отчаянно цепляться за жизнь? Я улыбаюсь от уха до уха, придавая остервенению внешнюю форму. И слышу музыку. Фортепьяно, скрипка, a capello. Улыбаюсь шире – музыка нравится мне. Она подкатывается издалека, словно цунами. И когда она доберется до меня, я уже сойду с ума. Пальцы ломают обсидиановое перо. Осколки вонзаются в ладонь. Сжимаю руку – и они исчезают под кожей, растворяются в ней. Крови нет. Нет. Боли. Ничего нет. Кто-то приносит мне ручку. Я благодарно киваю. Со всей неискренностью, на какую способен. Новое имя. Еще сотня. Две. Три. Пять. В мире богов смерти время летит очень быстро. За одно мгновение исчезают несколько десятков жизней... Мы пишем-пишем-пишем. Каждый синигами наблюдает за тем, с каким упоением мы отбираем у них работу. Лайт, ты улыбаешься? Адская ухмылка. Ты просто очарователен. Я беззвучно смеюсь. Росчерк. Еще. И еще. Музыка, прекрасная музыка – так близко. Фортепьяно, скрипка, а cappella. Закрываю глаза. Сухая роговица изнутри царапает веки. Я больше не и вижу имен. Людей. Миров. A cappella... По щекам текут слезы – это я чувствую. Голос... Голос Лайта требует, чтобы я продолжал. Да. Ведь он понимает, что если L выйдет из игры, в победе Киры не окажется сладости. Так давай лучше проиграем вместе, а Райто-кун? Ведь выиграть никто не сможет. Стратегическая ничья? О, меня также тошнит при мысли об этом. Давай. Вместе. На раз-два-три. Глубокий вдох – и в омут… A cappella… Ты слышишь, Лайт? Что? Он не понимает. Музыку. Нет. Я усмехаюсь. Он не слышит. И открываю глаза – вновь даты, имена, смерти. Смотрю в тетрадь. Буквы превращаются в огненные струпья, а те – в золу, которую развевает ветер. Чистые листы. Тетрадь бесконечна ЗДЕСЬ. Проклятье!.. Сминаю страницу. Лайт смотрит на меня с такой ненавистью, что я почти задыхаюсь в ней. Но продолжаю вырывать из тетради страницу за страницей. Вокруг меня – облако бумажной пыли. Пыли, обращающейся пеплом. Синигами полагают, что я сумасшедший. Но... L не хочет убивать. ТАК. Чтобы о нем вновь никто ничего не узнал. Ты идиот, язвительно замечает Лайт. Я не убийца. Ты – дважды идиот. Отвали... ...Музыка стихла. Я больше не слышу ее. - Да. Отказался. – Растираю грязь по лицу. Замазываю довольную улыбку. - Понимаешь, что это значит? – ЕГО голос разговаривает со мной в прискорбном тоне. - … - Совершенно верно. Теперь ты – простой уборщик. Знаешь, сколько человеческой боли ты пропустишь через себя? Ты можешь себе представить? От этого нет избавления... – Кажется, ОН даже улыбнулся, искренне сочувствуя мне. - Ничего... Это ничего... – Смеюсь сквозь тихую истерику. – Все в порядке... …Я вижу, как совершаются массовые убийства и знаю, что в безмятежной глади болот захоронена сотня трупов. Мне известно, как умирают во сне. Я жду в отделении реанимации, безучастно рассматривая стены. Жду, когда муж пристрелит жену за измену. Я жду. Когда ребенок, которого обижают в школе, прыгнет под поезд. Жду последний выдох девушки, вскрывшей вены из-за разбитой любви. Жду миллионы смертей – теперь я точно знаю, никто не умирает одинаково. Я жду. Терпение – единственная добродетель уборщика душ. И однажды я улыбнусь, когда ТЕБЕ станет страшно...