Наваждение

      Кёсем больно ударилась локтем о каменный пол, когда янычар бросил её в темницу дворца Топкапы. Руку тут же пронзила судорога, но женщина сжала зубы, чтобы не дать тюремщикам лишнего повода позлорадствовать её боли и нынешнему положению. Дождавшись, когда за спиной захлопнется дверь, Кёсем, сжимая зудящий от удара локоть, поднялась на ноги и посмотрела по сторонам: внутри камеры ничего не было, только со стен и в углу комнаты кое-где свисала липкая паутина. В темнице было холодно и темно; кое-где слабым пламенем горели старые факелы, но глазам женщины всё равно было трудно понять, что творилось вокруг. Сползя по стене, султанша села обратно на пол, без устали разминая болящую руку, и тяжело выдохнула, нахмурив тонкие брови. Нужно было срочно придумать, как выбраться.       Перед глазами предстали образы сыновей, которых Кёсем вверила в руки Джаннет и Аллаха. Смогли ли они выбраться из дворца? Получилось ли у них убежать? Вдова Ахмеда зажмурилась, представляя, что могут сделать с её шехзаде, стоит им только попасться на глаза узурпатора или же Валиде. Если бы ей суждено было снова выйти наружу, она бы тот час покинула город и помчалась искать сыновей. Если бы это было возможным, она бы сейчас же сломала чёртову клетку, в которую по приказу хранителя султанских покоев янычар посмел её заточить. И хотя Кёсем было страшно, что она не успеет спасти своих мальчиков от рук палачей, госпожа поклялась себе, что во чтобы это ни стало, сбежит из дворца и найдёт шехзаде.       А что будет с её дочерями? Что станет с Айше, Фатьмой, Гевхерхан и самой младшенькой — Атике, с которой Валиде не успела даже проститься? Куда теперь их направит Всевышний, как распорядится их судьбами? Кёсем догадывалась, что их могут сослать из дворца или же наспех повыдавать замуж, чтоб не мазолить глаза старо-новой владелице Топкапы, но кто станет зятьями, Кёсем-султан точно не ведала. «Наверняка те, кто помог предателю занять султанский престол», — пронёсся ответ в голове женщины, когда глаза наконец-то привыкли к давящей темноте и запаху сырости проклятой темницы. — «Или те, кого отсюда сошлют, кто в столице больше не нужен», — продолжил внутренний голос, настойчиво завладев мыслями госпожи, — «и ты больше никогда не увидишь их», — добавило подсознание, отчего Кёсем яростно дёрнула головой, чтобы прогнать из неё все догадки.       Где-то спереди послышалось шуршание тканей и звук неуверенно приближающихся шагов. Кёсем попыталась вглядеться в фигуру, что двигалась по другую сторону клетки, так же запертую в подземной темнице: в соседней камере находился высокий мужчина в знакомом тюрбане, и Кёсем догадалась, что это был её евнух Хаджи. Вспомнив, что Искендеру доложили о поимке сына Османа, женщина ещё раз огляделась по сторонам в поисках внука, но вокруг было настолько темно, что разглядеть хоть что-то поодаль было практически невозможным. Сдавшись, Кёсем снова взглянула на примкнувшего к прутьям клетки Хаджи.       — Госпожа? — неуверенно прозвучало из уст Хаджи-аги, когда тот, прищурившись, силился разглядеть в темноте силуэт своей Валиде. — Кёсем-султан? — повторил он, в надежде всматриваясь в темноту.       — Госпожа? — не успев откликнуться, услышала султанша девичий голос, в котором Кёсем узнала Мейлишах, фаворитку Османа. Кёсем в последний раз огляделась, пытаясь рассмотреть в темноте внука, но ни шехзаде, ни его мать по-прежнему не было видно.       — Как мой внук? — спокойно произнесла женщина, уже в тридцать один год ставшая бабушкой. Переживать и снова срываться с колен не было смысла, как и дёргать дверь клетки в надежде сбежать. Кёсем знала, что нужно было лишь дождаться момента — и тогда она сразу же ринется из дворца и обязательно найдёт способ для мести.       — Он едва смог уснуть, — пожаловалась Мейлишах, кое-как сдерживаясь, чтобы снова не зарыдать. — Я ведь просила вас, — протяжно застонала девушка, лишь на год старшая за дочь Кёсем — красавицу Айше-султан. — Но вы не послушали! Теперь одному Аллаху известно, что сделают с моим сыночком! — пролепетала наложница, прижимая младенца к груди, родившегося всего месяц назад.       — Ты сама видишь, я тоже здесь, — скупо отозвалась Кёсем, вспоминая личико шехзаде, с которым ей рано или поздно суждено было расстаться, ведь Сафие-султан ни за что не позволит правнуку выжить и стать угрозой её любимому Искендеру. Шансы, что шейх-уль-ислам не выдаст ей фетву, были ничтожно малы, отчего Кёсем уже почти попрощалась с новорождённым Омером.       — Это вы виноваты во всём, госпожа, — зло прошипела девушка, и Хаджи-ага почувствовал горечь в голосе наложницы, заставившую его сердце сжаться: ни в чём не повинного шехзаде ждала казнь, а его великая госпожа не в силах была хоть что-либо изменить.       Кёсем промолчала. И правда: разве могла она остановить казнь? Разве могла она переубедить Валиде не лишать жизни праправнука? Сейчас Кёсем была так же беспомощна, как и маленький шехзаде, заснувший у матери на руках. И хоть в эти мгновения она и не могла ничего сделать, всё же было одно, в чём султанша была абсолютно уверена: стоит ей выбраться из заточения, как все враги, погубившие дворцовый покой, сами поплатятся за свои злодеяния. Стоит ей выйти — и ни Сафие, ни Искендеру негде будет укрыться от праведного гнева Кёсем.       Утренний свет неохотно пробрался в темницы, редкими лучами проникая меж клеточных прутьев внутрь тюрьмы. Кёсем протёрла ладонью глаза, защипавшие от яркого солнца, и впервые за всё пребывание в клетке смогла разглядеть своё окружение. В соседней темнице дремал Хаджи-ага, чуть поодаль сидела растрёпанная Мейлишах, ни на мгновенье не сомкнувшая глаз за минувшую ночь. Султанша увидела у неё на руках мальчика и с удивленьем отметила, что за последнее время ребёнок ни разу не просыпался. Поднявшись на ноги и отряхнув платье, Кёсем подошла к краю темницы и попыталась разглядеть лицо фаворитки, но волосы, упавшие той на лицо, не позволили разглядеть наложницу сына. Тогда Кёсем отвернулась, надеясь увидеть, кто ещё был в темнице, но ни Мелике, ни Эйджан, ни Эмине, которых искала султанша, нигде не было, поэтому, едва слышно вздохнув, она вернулась на пол.       Кёсем не успела отвлечься на мысли, как со стороны лестницы послышались голоса. Хаджи-ага, проснувшись от громкого топота, тут же подскочил и встревоженно уставился на вошедших, узнав в них знакомые силуэты. Наряженная в лучшие ткани и украшения Сафие-султан уверенно вышагивала вниз по ступенькам, а её верный Бюльбюль всюду шёл следом за ней, услужливо кланяясь и протягивая госпоже руку, чтобы не дать той оступиться. Когда лестница кончилась, Валиде, довольно прищурившись, плавно вошла в коридор с тюрьмами и, отыскав среди них клетку султанши, не спеша подошла.       — Махпейкер, — промурлыкала Сафие-султан, останавливаясь у скромной темницы. Корона, которой ещё вчера не было, снова сияла на голове женщины, переливаясь бриллиантами и алыми, точно кровь на стенах дворца, рубинами в виде диких цветов. Бордовое платье, усыпанное изящною вышивкой, дорогой мех, покрывавший тонкие плечи султанши, колье, обнимавшее шею, кричали, что перед Кёсем была Валиде и что перед ней надо было склониться. — Ну вот мы тебя и увидели, — надменно изогнув бровь, пропела женщина, не забыв усмехнуться собственной ловкости: спустя несколько лет она всё же смогла избавиться от той, кто убила её младшую дочь Фахрие и чуть ли не уничтожила пропавшего сына. — Наш шехзаде наконец понял, где твоё место, — завершила речь госпожа под одобрительный возглас Бюльбюля, в сторонке наблюдавшего за Кёсем.       — Не на долго, — огрызнулась гречанка, с ненавистью взиравшая снизу вверх на султаншу. Кёсем знала, что рано или поздно Искендер призовёт её, и этим шансом она непременно воспользуется, чтобы отправить предателя на тот свет. До того же момента, она будет ждать, вновь и вновь умоляя Аллаха защитить её сыновей.       — Мы пришли, чтобы забрать твоего внука, — не обратив внимания на выпад Кёсем, заявила Валиде-султан, оглядываясь в поисках мальчика. — Повелитель отдал приказ казнить его ради всеобщего блага, — приторно-сладко продолжила госпожа, замечая поодаль темницу с наложницей убитого султана Османа. — Поэтому мы приглашаем тебя в башню, чтобы вместе посмотреть на его жуткий конец, — Сафие махнула Бюльбюлю, чтобы тот подошёл ближе. — Откройте темницу, — приказала султанша, и слуга тут же подбежал к нужной клетке.       Открыв дверь, Бюльбюль ринулся к Мейлишах. Девушка неподвижно сидела на полу, удерживая сына в руках, точно ценную куклу, которую ни в коем случае нельзя было потревожить. Когда слуга склонился над ней, наложница не отпрянула, а продолжила молчаливо взирать в пустоту, будто о чём-то крепко задумавшись. Не обращая внимания на прихвостня Сафие, Мейлишах обнимала младенца, защищая его от внешнего мира, ото всех, кто мог бы ему навредить.       Настороженный молчанием фаворитки, Бюльбюль протянул к малышу руки, чтобы отобрать ребёнка у матери, и с лёгкостью отнял его от женской груди. Личико шехзаде было светлым, точно только что выпавший снег, и безмятежным, словно море в солнечный день. Пушистые ресницы закрывали глаза, побледневшие губы не рвались от плача, а ручки спокойно лежали в расшитой рубашке. Евнух прикоснулся к коже ребёнка — и она ответила холодом, будто Бюльбюль тронул лёд. Затем слуга вновь посмотрел на наложницу, от страха задушившую в крепких объятиях новорождённого сына, и, не заметив в ней изменений, покинул темницу, держа в руках умертвлённого шехзаде.       Сафие-султан сразу заметила, что что-то было не так. Бросив короткий взгляд на застывшую Мейлишах-хатун, госпожа вопросительно уставилась на Бюльбюля, а потом снова посмотрела на фаворитку: девушка едва заметно дышала, не видящими глазами разглядывая пустоту, которая наполняла её жалкую камеру. Подойдя к Валиде, евнух показал ей тело мальчика, лежавшего у него на руках без движения, и с тенью грусти, неожиданной даже для себя самого, произнёс:       — Шехзаде не дышит, госпожа, — проговорил Бюльбюль, в то время как Хаджи-ага, поражённый услышанным, громко вздохнул, поднеся ладони к лицу. — Не успел даже до казни дожить, — добавил евнух, сам не зная зачем.       — Ты видишь, Кёсем? — услыхав весть о кончине праправнука и победно заулыбавшись, повернулась к кефалонке султанша. — Твой отец, твоя сестра, твой приёмный сын Осман, — перечисляла госпожа, видя, как напряглась женщина, яростно наблюдающая за ней из темницы, — Мехмед, которого он убил, твой внук-шехзаде Омер — они все мертвы, — Сафие-султан улыбалась, точно кошка Елизавета, не слыша всхлипываний из тюрьмы евнуха. — Когда наш сын, султан Искендер-хан Хазрет Лери, найдёт остальных шехзаде, он казнит их, — довольно пригрозила Кёсем Валиде, собираясь направиться к повелителю и рассказать, что на одного шехзаде стало меньше, — и ты не заметишь, как очередь дойдёт до тебя, — выдохнула султанша, жестом приказывая Бюльбюлю снова закрыть Мейлишах и возвращаться наверх.       Больше ни сказав ни слова, Сафие-султан скрылась, поднявшись по лестнице. Бюльбюль засеменил следом, унося с собой малыша, в то время как Кёсем провожала глазами своего внука, не прожившего даже год. Когда в темнице вновь стало тихо, Хаджи-ага опустился на колени, с тоской поглядывая на госпожу, однако Мейлишах, до сих пор сидевшая на грязном полу без движения, так и продолжила молчаливо взирать в никуда.       — Госпожа, что теперь будет? — Хаджи-ага всхлипнул, обращаясь к Кёсем, но султанша ничего ему не ответила. Сегодня Всевышний отнял у неё еще одного шехзаде, а она была не в силах этому помешать. Оставалось только надеяться, что подобная участь не коснётся её сыновей, ведь если она лишится и их, жизнь госпожи потеряет какой-либо смысл.

***

      Она не видела его уже несколько месяцев. Весна сменилась летом, а лето — осенью, но ни вестей о муже, ни самого Зульфикара так и не появилось. Порой Хюмашах вздрагивала, представив, что её супруг умер, и, увидев перед глазами его неживое лицо, тут же в панике выбегала из тесных покоев, изо всех сил стараясь прогнать наваждение и отдышаться. Сколько времени она искала его? Как давно она осталась одна, не имея ни малейшего представления, куда заточили пашу? Госпожа и не помнила, когда в последний раз сжимала в объятиях мужа, когда слышала его голос. В лишь одном была уверена Хюмашах: во всём, что случилось с её Зульфикаром, была виновата Кёсем.       Ей казалось, что она постарела за эти полгода: лицо сильно осунулось, плечи ссутулились, а глаза навечно потухли. Хюмашах думала, что когда муж вернётся, он не узнает её, не полюбит, не возжелает. Госпоже было страшно, что эти полгода смогли отдалить их, погасить чувства, что когда-то сжигали их изнутри. И как Хюмашах хотелось поскорей отыскать Зульфикара, прижать к сердцу, не отпуская мужчину ни на минуту. Как ей хотелось, чтобы паша до сих пор был живым.       Джаннет-калфа, которую наспех усадили в карету рядом с госпожой и детьми, внимательно вглядывалась в султаншу. Та задумчиво хмурилась, время от времени поглядывая на спящих шехзаде и маленькую Атике, так и не слезшую с рук хазнедар. Дочь Валиде выглядела встревоженной, будто бы ранее она совершила кое-что непростительное и ей срочно надо было понять, что делать дальше и как исправить ошибку. Служанка попыталась представить, о чём могла беспокоиться Хюмашах, но, так и не придя к определённому выводу, решилась спросить:       — Что у вас на уме, госпожа? — негромко произнесла Джаннет, стараясь не разбудить задремавших мальчиков и Атике, мерно сопящую у неё на коленях. — Неужто вам их не жалко? — удивилась женщина, словив на себе взгляд голубых глаз госпожи. Хюмашах недовольно скривилась, услышав колкость со стороны прислужницы.       — Замолчи, калфа, — резко приказала султанша, забыв, что вместе с ними в карете ехали спящие наследники. Госпожа на миг замолчала, и Джаннет заметила, что Хюмашах-султан что-то вновь затерзало, что-то, о чём той не терпелось сказать. — Ты знаешь, где прячут Зульфикара-пашу? — не долго думая, выпалила сестра повелителя, выжидающе всматриваясь в расплывающуюся в улыбке хазнедар гарема.       — Хотите обменять шехзаде на мужа? — сообразила Джаннет, усмехнувшись планам благородной госпожи. Выходит, что Хюмашах-султан выкрала шехзаде ни для того, чтобы порадовать свою мать или обезопасить нового падишаха, а для собственных целей — выторговать Зульфикара-пашу на наследников султанского трона. — Только госпоже это известно, — ответила на вопрос госпожи Джаннет, поглаживая волосы уснувшей султанши. — Меня она не посвящала, — честно призналась женщина, пожав плечами. Если бы она и в правду знала ответ, возможно, она бы и рассказала, где заточили пашу, но о местонахождении Зульфикара ей на самом деле не было известно.       — Её дети выживут, если паша вернётся живым и здоровым, — хладнокровно заявила Хюмашах-султан, и веря, и в то же время не доверяя своенравной калфе. — Зульфикар жив? — добавила она с надеждой в голосе.       — Как же вы хотите вернуть Кёсем-султан шехзаде? — пропуская мимо ушей последний вопрос госпожи и горько усмехнувшись, поинтересовалась Джаннет-калфа, пытаясь разглядеть в лице султанши её истинные намерения. — Отошлёте их во дворец, чтобы там о них позаботились ваш брат и матушка? — дерзко произнесла женщина, с вызовом взирая на Хюмашах.       — Следи за языком, Джаннет, — ощетинившись, пригрозила госпожа, страстно желая влепить забывшейся прислуге пощёчину. Как она смела так разговаривать с членом династии? Как посмела злорадствовать, глядя ей прямо в глаза? — Я могу вывести шехзаде из империи, где их никто не найдёт, — взяв себя в руки, продолжила Хюмашах, не переставая удивляться наглости калфы, сидящей напротив. — Кёсем увидит их, как только выдаст мне Зульфикара-пашу, — пообещала султанша, в очередной раз окинув взглядом спящих детей.       — Вы поможете ей выбраться из дворца? — не унималась Джаннет, видя, что Хюмашах начинает терять терпение. — Поможете убить повелителя? — добавила она, с усмешкой замечая, как лицо госпожи покрывается красными пятнами.       — Джаннет! — не сдержалась Хюмашах-султан, чуть ли не разбудив шехзаде своим нервным криком. — Если захочет, Кёсем сама найдёт способ сбежать! И тогда, — замялась госпожа, переводя сбившееся дыхание, — получив обратно пашу, я отдам её сыновей! — выкрикнула дочь Валиде, зло сверкая глазами. — Ты должна передать Кёсем, что её шехзаде в безопасности, пока Зульфикару ничего не угрожает, — последнее, что выплюнула госпожа прежде, чем вновь замолчать и отвернуться к окну.       — Как же я это сделаю? — удивилась Джаннет, не понимающе глядя на похитительницу шехзаде. Направляясь в Бурсу, как она могла передать весть госпоже? — Кёсем-султан во дворце и её наверняка охраняют, — добавила хазнедар, пытаясь получить от Хюмашах хоть какую-то подсказку.       — Думай сама, — только и ответила госпожа, не отвлекаясь от сменяющихся за окном пейзажей. Пусть эта дерзила-калфа сама голову поломает над тем, что ей делать.       Джаннет задумалась. Возможно ли было связаться с султаншей? Как обойти стражу и передать весть Кёсем? Калфа нахмурилась, представляя, что сейчас могло происходить с госпожой, вряд ли спасшейся из дворца, и где могли оказаться султанши, которых хазнедар также не смогла вывезти в безопасное место. Всю дорогу до Бурсы Джаннет не могла перестать думать и о шехзаде, испуганно жавшихся к ней и наложницам. Суждено ли им было избежать наказания? Был ли у мальчиков шанс спастись от расправы? Джаннет всем сердцем на это надеялась.