Наваждение

      Когда гарнизон присягнул новому падишаху, Искендер вспомнил, как когда-то он сам клялся в верности султану Ахмеду. Янычары, секбанбаши, начальники гвардий, кадиаскеры — вся военная знать приветствовала повелителя, во всё горло выкрикивая победные кличи. Их возгласы и улюлюканье ласкали слух господина, вальяжно расположившегося на султанском престоле: грозном и в то же время величественном, под стать властителю мира, который обманом и мятежом смог завладеть всей империей. Его красный кафтан из атласного шёлка, расшитый золотыми узорами, брошью с огромным рубином и мехами из соболя, золотой перстень с драгоценными ка́мнями, переливающимися на свету, кричали о власти, требуя страха и подчинения. Белоснежный тюрбан, украшенный перьями и тяжёлыми бусинами, заставлял Искендера казаться на голову выше двора, выше визирей и продажных пашей, купленных Валиде и предавших Кёсем за обещания денег и должностей. Окинув взглядом рабов, Искендер крепче сжал султанскую саблю и продолжил выслушивать поздравленья прислужников.       Искендер знал, что сверху из башни за церемонией должна была наблюдать Валиде. Выслушивая льстивые почести, падишах чувствовал на себе её любящий взгляд, ощущал свою важность и ценность в глазах всех собравшихся. Боль вчерашних ранений бесследно исчезла, а порезы будто и вовсе за ночь зажили, не оставив о себе даже воспоминания. Всё вокруг говорило ему, что наконец годы мучений окончены, наконец он — хранитель мира на трёх континентах, тень Аллаха на грешной земле, частью которой был и он сам. Искендер гордо выпрямил спину, стоило пашам-перебежчикам броситься на колени, чтобы по очереди поцеловать руки султана, ведь одно его слово — и весь мир, а не только паши, рухнет к его священным ногам.       Позже Валиде сообщила ему, что шехзаде убитого повелителя мёртв. Выслушав мать, Искендер кивнул с облегчением, в глубине души радуясь, что на счету будет меньше убийств, когда он сам предстанет перед Всевышним. А знала ли о смерти внука Кёсем? Что султанша почувствовала, когда поняла, что её династия рушится, а на месте её строится новая, возводимая Искендером, кого она столько лет презирала, пыталась убить? Султану хотелось увидеть во взгляде женщины горечь, хотелось услышать, как она его проклинает, ненавидит так же яростно сильно, как он её хочет. Теперь ему ничего не мешало приблизиться к гурии, которую до этого он только разглядывал на портрете, страшась в присутствии самой госпожи даже вздохнуть. Теперь ему не нужно было бояться её гневного взгляда.       Паши удерживали его, заставляя оставаться в Совете до самого вечера: нужно было срочно решить, кто станет великим визирем, но Искендер ещё точно не знал, кого можно было назначить на такую высокую должность. Призвав Кудрета-агу в зал заседаний Дивана, повелитель вознаградил янычара званием бейлербея Манисы, сделав того ещё одним верным пашой. Искендер был уверен, что приблизив к себе такого храброго воина, ему станет легче управляться с империей, станет спокойнее, что до рождения собственного шехзаде главный санджак будет под надежной защитой. Волей Аллаха, скоро у повелителя родится свой сын, и тогда его корни ещё глубже проникнут в проклятый дворец.       День незаметно склонился к закату, когда все чины были розданы, а подсчёты вчерашних потерь — записаны в книги. В Топкапы нужны были евнухи, поэтому в течение нескольких дней из дворцовой школы должны были приехать новые слуги, отобранные вместо погибших, и несколько новых хатун, взятых калфами гарема. Однако все эти мелочи, все эти цифры не интересовали султана, слышащего в висках стук собственной крови, всё ещё не остывшей после суток сражений. Единственное, что его волновало — это султанша, сидящая под замком в грязной темнице; госпожа, не желающая о нём даже слышать. Но что мог Искендер сделать, чтобы заслужить внимание кефалонской красавицы? Не вернуть же захваченный трон, воскресив её наречённого сына и внука?       Искендер вышел на коридор, ощущая, как сердце гулко бьётся в груди. В тёплых мехах стало жарко, и кровь прилила к лицу повелителя, обдав кожу болезненным жаром. Искендер направился вглубь павильонов, чтобы, отыскав мать в лабиринтах дворца, поцеловать её тонкую руку и распрощаться до завтра: не хватало ему вызвать у Валиде подозрения, что он не послушается её уговоров и позовет Кёсем на хальвет. Дойдя в окружении стражников до нужных комнат, где раньше с детьми жила Халиме, наложница его брата, султана Мехмеда, Искендер вошёл в комнаты матери.       — Валиде, — произнёс он, напрочь забыв об их ночной перепалке. Сафие-султан подняла голову, расплывшись в улыбке, и отложила в сторону исписанный пергамент, который она до этого изучала, сидя на софе рядом с Елизаветой. — Ваши покои уже почти готовы, завтра вы сможете в них вернуться, — объявил султан, беря в ладонь руку матери и целуя её.       — Как прикажешь, наш сын-повелитель, — благодарно отозвалась госпожа, до сих пор не веря глазам: перед ней стоял её сын, её потерянный и вновь обретённый сирота-Искендер, наряженный в кафтан повелителя Османской империи. Когда-то этот мальчик-австриец служил в корпусе янычар, а затем во дворце, прислуживая своей Валиде в Девичей башне. Это ли не насмешка судьбы? — Этой ночью мы снова подготовили Назенин-хатун, — добавила Сафие-султан, когда падишах, тяжело выдохнув, вновь взглянул на неё очами своего покойного отца, султана Мурада.       — Не стоило, госпожа, — словив короткий взгляд матери и тот час отвернувшись от Валиде, нахмурился Искендер, вспоминая вчерашнюю девушку, прислуживавшую ему в хамаме и настойчиво пытавшуюся завладеть его вниманием. — Вам не нужно было так утруждаться, — улыбка сползла с лица падишаха, а взгляд сразу же стал серьёзным: Валиде ведь знала о его страсти к Кёсем, зачем же она тогда так настаивала?       — Мы делаем это лишь на благо империи, — невинно оправдала себя мать повелителя, в который раз замечая переменчивость настроения сына, когда дело касалось султанских покоев. — Тебе ведь тоже нужны наследники, — продолжила султанша, но Искендер, казалось, совсем не хотел её слушать.       — Ни к чему эти разговоры, госпожа, — упрямо произнёс мужчина и, сжав губы в тонкую линию, взглянул на матушку исподлобья. — Доброй ночи, — проговорил он, по привычке склонив голову перед уходом. Хотела его Валиде или нет, но он в праве был сам решать, кому суждено было пройти по золотому пути, а кому — так его никогда не увидеть. Ведь стоит ему захотеть — и никто, кроме одной госпожи, не покинет пределов гарема, так и зачахнув, оставшись навсегда без внимания падишаха.       На этот раз Сафие промолчала. Проводив взглядом сына, она махнула Сечиль, чтобы та привела Назенин, успевшую вчера нарыдаться из-за холодности султана, но так и не попавшую на его ложе. Затем, отдав приказ новой хазнедар, Валиде вернулась к бумагам, от которых её оторвал сын, и продолжила вчитываться к письмена, даже не думая, что вместо хатун из гарема в комнаты сына ночью пришлют совершенно другую наложницу. Ослушаться Валиде — значит пролить тень на её репутацию, не признав её власть, оттого султанша и не волновалась, что её сын сможет в первые же часы пребывания на престоле поступить своевольно в отношении гарема племянника, ведь, не смотря на их разговор вчера вечером, Сафие сомневалась, что Искендер был настолько отчаян, чтобы пренебречь мнением матери.       С силой распахнув двери, Искендер вылетел из покоев: мать снова пыталась подсунуть ему Назенин, которую он вчера, не долго думая, выставил из хамама. Завидев у стены верного евнуха госпожи, повелитель махнул тому рукой, подзывая ближе.       — Бюльбюль! — позвал слугу Искендер, не замедляя шаг. Услышав своё имя, евнух тут же очнулся и покорно склонил голову пред султаном, семеня следом.       — Повелитель, — с готовностью прошепелявил Бюльбюль, едва поспевая за государем: так же как и его мать, падишах быстро ходил по дворцу, заставляя прислужников чуть ли не бегать за членами священной династии.       — Пусть Кёсем-султан подготовят, — на ходу бросил Искендер, спеша в свои покои: ему тоже нужна была подготовка для встречи со своим наваждением, хотя, будь его воля, он принял бы строптивую женщину даже на коридоре, никого не стесняясь и ни от кого не скрывая своей ярой любви к госпоже.       — Но Сафие-султан… — промямлил Бюльбюль, напоминая повелителю, что он всё ещё здесь. — Госпожа приказала вам Назенин-хатун привезти, — неуверенно продолжил евнух, замечая, что повелитель вдруг стал замедлять ход. — В прошлый раз вы ведь даже не… — последнее, что успел проронить слуга прежде, чем Искендер схватил его за горло, прижав к стене. — Повелитель! — прохрипел Бюльбюль, лишь носочками ощущая под собой пол.       — Ты хоть понимаешь, что говоришь? Ты смеешь перечить султану?! — Искендер был в ярости, сам не узнавая себя: как же быстро он привык зваться повелителем мира. — Я жду Кёсем в своих покоях! — рявкнул он на слугу, не отпуская его шеи. Бюльбюль попытался втянуть в лёгкие воздух, но изо рта вырвался только один слабый хрип.       — Я всё понял, — просипел евнух, безуспешно хватая ртом воздух, — я понял, — повторил Бюльбюль, балансируя на носочках, чтобы не потерять равновесие. Когда перед глазами заплясали чёрные пятна, а пальцы, сжимающие горло, всё ещё не ослабли, Бюльбюль ухватился за руку Искендера, еле-еле выговаривая слова: — Повелитель, прошу вас… — и тут же повалился на пол, задыхаясь.       Бросив яростный взгляд на старого евнуха, распластавшегося под ногами, Искендер устремился в покои, надеясь, что уже совсем скоро его посетит госпожа. Что она сделает, оказавшись внутри? Попробует ли она исполнить данное ему обещание, когда его слуги силой тащили её из своих комнат? Попытается ли вонзить в спину нож, когда он приблизится, чтобы расцеловать родные черты? Прекрасный лик исказится, стоит ему прикоснуться к Кёсем, но Искендер не сможет отпрянуть, когда дотянуться до счастья станет реальным.       — О, Аллах, что же мне делать? — вздохнул слуга Валиде, дождавшись, когда красный кафтан повелителя скроется за поворотом. Отряхнув с себя пыль, Бюльбюль поднялся с колен и огляделся по сторонам: не видел ли кто, как он валяется по полу? Удостоверившись, что вокруг не было ни души, евнух ещё немного потоптался на месте, решая, как ему поступить. Наконец сдавшись, Бюльбюль, горестно опустив голову, поплёлся в подвал Топкапы, где располагались темницы. — Сафие-султан будет в гневе, — пробубнил евнух, уже представляя, как ему достанется от госпожи, хотя, не приведи он Кёсем, он всё равно получил бы от повелителя, а это могло быть куда как страшнее. — Только бы не пришлось потом пожалеть, — напоследок посетовал мужчина, уходя вниз по лестнице в тёмный подвал.

***

      Кёсем не повела бровью, когда Бюльбюль приказал ей выйти из камеры. Из головы никак не выходил образ Омера, которого только утром вынесла Сафие, сверкая победной улыбкой. Похоронили ли они шехзаде или сбросили в море? Что стало с Османом? Что с Мустафой? Где были наследники и где прятали дочек, раз в темницах ни их, ни верных прислужниц не было видно? Ни на один свой вопрос Кёсем не могла дать ответа, кусая тонкие губы во вновь окутавшем тюрьму полумраке. Единственное, в чём была уверена женщина, было то, что её саму не оставят в покое.       — Кёсем… султан, — позвал госпожу евнух, точно не зная, можно ли мать погибшего повелителя до сих пор звать султаншей. — Султан Искендер приказал вам явиться в его покои, — объявил Бюльбюль, коротко взглянув на Мейлишах, сидящую так же неподвижно, как было утром.       — Если он хочет что-то сказать, пусть придёт сам, — выплюнула Кёсем, скрестив пальцы в замок. Не хватало ей самой бегать за узурпатором, кидаясь на шею. Коли ему нужно было увидеться с ней, пусть сам приходит в тюрьму, а не посылает за ней своих верных псов.       — Хатун! — удивился наглости женщины евнух, но, заметив грозный взгляд кефалонки, спокойно продолжил: — Госпожа, — умоляюще промямлил Бюльбюль, решив, что пока будет обращаться к Кёсем как к султанше, — повелитель желает, чтобы вы… прислуживали ему этой ночью, — немного замявшись, закончил слуга, замечая, как в темноте факелов на лице госпожи появилась насмешка.       — А мать ему разрешила? — улыбаясь, произнесла Кёсем, зная, как сильно зависел от Валиде Искендер. В конце-концов, это ведь Сафие подкупила пашей и нашла для него войско. Не будь Валиде на стороне сына, даже такой бравый воин, как Александр, не смог бы захватить их дворец, подчинив себе всё.       — Кёсем-султан! — покраснев от наглости султанши, закричал Бюльбюль. — Не испытывайте моё терпение! Если вы так и будете здесь сидеть, мне придётся приказать страже, чтобы вас вывели силой, — пригрозил мужчина, в последний раз давая госпоже шанс выбраться из темницы самостоятельно. Не придав значения словам евнуха, Кёсем так и не сдвинулась с места, отвернувшись от собеседника. Пусть только попробует к ней прикоснуться.       Кёсем не успела презрительно усмехнуться глупому евнуху, как двое стражников ворвались в её камеру и, схватив под руки, потащили из грязной тюрьмы. Один из прислужников потянул женщину за волосы, и Кёсем еле сдержалась, чтобы не закричать от боли, которую ей причиняли её же былые рабы. Выволоча султаншу наружу, стражники остановились у двери, дожидаясь, когда Бюльбюль захлопнет дряхлую камеру, а Хаджи, до этого молча наблюдавшись за перепалкой, подскочил к краю темницы, пытаясь понять, что происходит.       — Что ты себе позволяешь?! — закричала Кёсем, не веря, что её вновь окружили враги. — Сейчас же отпустите меня! — раз за разом приказывала госпожа, но все попытки докричаться до стражников были тщетны.       — Это приказ повелителя, — виновато произнёс евнух, которому это всё тоже не очень-то нравилось. То ли будет, когда о случившемся узнает сама Валиде. Бюльбюль нервно сглотнул, только подумав, что может сделать с ним Сафие-султан, догадавшись, кто именно привёл к падишаху Кёсем. — Ведите её к служанкам, пусть приведут госпожу в порядок, — поручил он слугам, спеша побыстрее убраться обратно в гарем.       — Когда я выберусь, прикажу казнить и тебя, — поклялась Кёсем, не оставляя попыток высвободиться из мёртвой хватки прислуги. Сейчас она чувствовала себя как никогда беспомощной, не способной отразить удар неприятелей. «Ничего, — подумалось султанше, когда стражники потащили её вверх по лестнице, — я ещё покажу им, что значит месть».       — Госпожа, куда вы? — закричал ей вдогонку Хаджи, схватившись обеими руками за прутья клетки. — Куда вы тащите госпожу? Кёсем-султан! — эхом раздавалось в темнице, но ни Бюльбюль, ни стражники не удосужились ответить ему.       — Молчал бы, Хаджи, — предостерёг слуга евнуха. — А то, глядишь, и ты Аллаха прогневаешь, — Бюльбюль прищёлкнул языком, собираясь было проследовать за разрывающейся от криков госпожой, но Хаджи, ловко просунув кисть меж клеточных прутьев, схватил того за грудки.       — Да он за твоими грехами никого разглядеть не может! — зло прошептал Хаджи-ага, всё ещё слыша отдалённые голоса Кёсем-султан и её похитителей.       — О себе лучше думай, — огрызнулся евнух, с лёгкостью отодрав руку Хаджи. — Казнят тебя — ты и не пикнешь, — не без злорадства произнёс Бюльбюль, видя, как его оппонент закипает.       — Шайтаново отродье, — проскрипел зубами Хаджи, пытаясь выглянуть из темницы и разглядеть вдалеке благородную женщину. — Куда ушла госпожа? — так и не увидев султанши, в который раз спросил евнух.       — Повелитель её пожелал, — хмыкнув, признался Бюльбюль, решив заканчивать этот бесполезный разговор. Вернув ключ от темницы обратно прислужникам, мужчина в последний раз глянул на агу и, не долго думая, пошёл к лестнице.       — Что? Это же невозможно, — только и удивился Хаджи, непонимающим взглядом провожая удаляющегося Бюльбюля. Он что, спятил? С чего Искендеру интересоваться султаншей? Такого ведь, и захотев, не придумаешь. Да и разве могла госпожа перейти из гарема султана Ахмеда в гарем нового повелителя?       Вытащив женщину из подвала, стражники вышли на коридор, где Кёсем встретила молоденькая калфа в окружении незнакомых наложниц, которых госпожа прежде не видела. Служанка, представившаяся Айнур, вежливо поклонилась и, не обращая внимания на недовольство султанши, махнула девушкам, чтобы те схватили Кёсем вместо стражников и потащили в хамам. Затем, придя в купальню и стащив с вырывающейся госпожи все одежды и украшения, служанки, пообещав Бюльбюлю молчать о случившемся и пропуская мимо ушей все проклятия госпожи и обещания поквитаться, принялись вымывать женщину от тюремной пыли и грязи, готовя наложницу к падишаху.       Кёсем огляделась по сторонам: взяв эмоции под контроль, женщина попыталась найти поблизости нож, который могли принести специально для разрезания фруктов, но на глаза ничего не попалось. Затем султанша приметила шпильку, лежащую возле одежды, подготовленной ей на смену: драгоценная вещь пестрела бриллиантами, а самое главное — на конце была острой, способной, при сильном желании, вонзиться в мягкую плоть. Терпя прикасания настырной прислуги, Кёсем решила во чтобы это ни стало унести с собой украшение и, как только вступит в покои, пронзить ей предателя, а дальше — пусть будет, что будет. Возможно, это её единственный шанс расквитаться с убийцей, поэтому гречанка не могла сидеть сложа руки, повинуясь судьбе.

***

      Когда придворный ага привёл в порядок отросшие волосы и бороду повелителя, Искендер позволил себе распустить слуг. Копошащиеся со свечами служанки, до последней минуты надеявшиеся застать избранницу падишаха, чтобы позже вместе с подружками обмыть кости счастливицы, разочарованно поклонились государю и поспешили убраться из комнат. Оставшись наедине с тишиной султанских покоев, Искендер проскользил по комнате взглядом: сколько раз он водил в них наложниц Ахмеда, будучи его верным рабом? Сколько раз он смотрел вслед Кёсем, наряженной в полупрозрачные ткани ради прихоти своего господина? О том, сколько ночей он провёл за стеной султанских покоев, вслушиваясь в стоны своей госпожи, чтобы, вернувшись в городскую лачугу, представлять султаншу рядом с собой, Искендер старался не думать. И хоть трон теперь был его и эти комнаты, украшенные дорогой плиткой и мебелью, тоже принадлежали ему, Искендер не мог толком поверить, что совсем скоро его мечтам суждено было сбыться.       Возле широкой постели Искендер заметил ажурное зеркало. «Слишком по-женски», — подумалось падишаху, когда он, выпрямившись, принялся поправлять алый кафтан, глядя на своё отражение. Красный шёлк, точно огонь, полыхал в свете свечей, аккуратно расставленных слугами, и Искендеру почудилось, что он сам стал огнём, встав во главе Османского рода. Удостоверившись, что пока всё идёт, как задумано, повелитель, сложив за спиной руки, отошёл вглубь покоев, ожидая, когда двери в них распахнутся.       Казалось, иногда султан не дышал, когда, застоявшись на месте, стал ходить из стороны в сторону своих просторных покоев. Прошло около получаса с тех пор, как он выгнал прислугу, но Кёсем так и не появилась, заставляя Искендера сгорать в ожидании. С каждым мгновением воздуха в комнате становилось всё меньше, а покои — теснее, грозясь раздавить повелителя, так и не дав ему насладиться прекраснейшей гурией. Может, что-то случилось? Вдруг Валиде всё же как-то прознала и повелела казнить госпожу, не позволив той и шагу ступить по пути, устланном золотом? Искендер нервно сжал зубы, догадавшись, что это Бюльбюль мог рассказать Валиде о желании повелителя провести ночь с Кёсем и тем самым помешать этой встрече.       Растеряв остатки терпения, Искендер ринулся к двери. Пройдя через комнату, мужчина хотел было распахнуть её настежь и направиться к матери, но не успел он схватиться за ручки, как стражник вбежал в комнату, и поклонившись, с готовностью объявил:       — Повелитель, к вам пришла Кёсем-султан, — на одном дыхании произнёс слуга, не поднимая головы. — Впустить? — уточнил он, ожидая любых приказаний султана.       — Зови, — выдохнул Искендер, чувствуя, как злоба бесследно растворяется в венах, выталкивая всю кровь на лицо, заставляя то покраснеть то ли от жара свечей, то ли от предвкушения сладостной встречи.       Стражник попятился — и в следующее мгновение в покоях появилась она. И в полумраке Искендер видел, как горит взгляд Кёсем, прожигая насквозь повелителя, с восхищением взирающего на госпожу, озарившую своей красотой султанские комнаты. Её длинные волосы, собранные по бокам изящной тиарой, переливались в свете свечей, манили, просили к себе прикоснуться, точно изысканный шёлк. В белом платье, украшающем стан госпожи, Кёсем была похожа на нимфу, пришедшую в этот мир, чтобы упасть в объятия повелителя, столько лет жаждущего дотронуться до своей госпожи. Искендер не мог отвести взгляд от султанши, напрочь забыв, как дышать, но она не спешила бросаться повелителю в ноги, чтобы поцеловать край его благословенных одежд.       — Ты похожа на ангела, — чувствуя, как земля уходит из-под ног, на одном дыхании прошептал Искендер, любуясь женскими чарами. Тонкая шея госпожи напряглась, и Искендер опустил взгляд на грудь его нимфы, прикрытую тонкой белоснежной вуалью: где-то там, под корсетом, билось сердце Кёсем, и Искендер страстно желал ощутить его стук, прикоснувшись губами к мягкой коже султанши.       Скривившись и стиснув зубы, Кёсем одарила султана яростным взглядом, сжав в руке шпильку, которую она незаметно достала из высокой причёски и спрятала в рукаве. Заметив на себе блуждающий взгляд Искендера, Кёсем напряглась, приготовившись в любую минуту напасть, всадив оружие в глотку султана, но она не спешила, выжидая лучший момент для убийства. Не без усилий оторвавшись от женской груди, Искендер подошёл ближе к Кёсем, завороженный её ликом и стройным телом, всё ещё спрятанным под ненужными тканями, и, медленно произнёс, склонив голову набок:       — Теперь ты моя, Кёсем, — вспомнив их встречу на рынке, прошептал Искендер, чувствуя, как уже от одних слов султанский кафтан становился непозволительно тесным, а возбуждение, не покидавшее его ни на мгновенье со вчерашнего дня, всё нарастало, затуманивая разум и мысли. В тот раз, когда Искендер схватил её между лавок торговцев, Кёсем пригрозила, что он никогда не получит власти над ней, но спустя почти год Искендер стал султаном, а эта женщина — его фавориткой, которую уже никто не спасёт от ласк повелителя. — Навеки принадлежишь только мне, — с упоением произнёс Искендер и неуверенно, будто до конца не веря в происходящее, потянулся к лицу гордой женщины, чтобы впервые за долгие годы томления поцеловать.       — Ты уверен? — оскалившись, прошипела Кёсем, отворачиваясь от султана и заставляя того вновь напрячься, не получив, что хотелось. Отстранившись на несколько миллиметров, Искендер заглянул в глаза гурии, но кроме ярости и желания мести не увидел в них ничего. — Я жена султана Ахмеда, его Хасеки, — не повышая голоса, отчеканила султанша, вскинув вверх подбородок и нахмурив над переносицей точеные брови. — И я убью тебя, Искендер, — посмотрев в глаза узурпатора, прошептала одними губами Кёсем и, выхватив из рукава шпильку, занесла её над падишахом, готовясь вспороть горло правителя.       Кёсем слишком поздно попробовала ударить противника, дав тому шанс схватить её за руку и, стукнув свободной рукой по кисти султанши, выбить опасное украшение на пол. Оказавшись в руках Искендера, Кёсем приготовилась защищаться, не успевая понять, что её единственное оружие теперь где-то валялось, а она вновь была беззащитной перед султаном. Из-за гнева, застилающего глаза, толком не видя, что происходит, Кёсем попыталась ударить мучителя по ноге, но тот не дал ей шевельнуться, отступая всё ближе к кровати и утаскивая Кёсем за собой. Дойдя до постели, Искендер бросил женщину на подушки, собираясь тот час накинуться на любимую, вновь попытавшуюся лишить его жизни.       Оказавшись на животе лицом к лицу с султанской постелью, Кёсем мигом перевернулась на спину и, бросив в ни с того, ни с сего мешкающего Искендера подушкой, вскочила на ноги, тяжело дыша и оглядываясь по сторонам в поисках хоть чего-то тяжелого. Заметив у кровати торшер, женщина, не долго думая, вцепилась в него, собираясь ударить им Искендера, но султан, очнувшийся от настигшего его забытья, был слишком силён, чтобы позволить наложнице на него замахнуться. Отбросив подушку и выхватив из рук госпожи очередное оружие, бывший хранитель султанских покоев швырнул его в сторону, а сам, наслаждаясь победой, силой притянул к себе женщину и повалил её на кровать, нависая над статной Кёсем, тщетно пытающейся отдышаться.       — Ты ничтожество! — выплюнула она, когда Искендер, наваливаясь на возлюбленную всем своим телом, схватил её руки, заламывая их над головой госпожи. — Как ты смеешь ко мне прикасаться! — закричала султанша, тщетно пытаясь высвободиться от цепких объятий насильника. На секунду ей даже удалось это сделать, но руки, сжимающие её кисти, тут же вернулись на место, удерживая Кёсем мёртвой хваткой и не давая снова сбежать.       — Ты моя! — закричал в ответ Искендер, вспоминая, как долгие годы он был прихвостнем своей госпожи, спасал её жизнь из лап смерти, а она ни разу не сказала «спасибо», принимая его любовь и заботу как должное. — Я был для тебя верным псом! Рисковал ради тебя своей жизнью! Но ты даже не думала обо мне! — кричал повелитель, теряя терпение и рассудок, пытаясь словить губами уста госпожи, но Кёсем уворачивалась, не давая к себе прикоснуться. — А султан теперь я! Я распоряжаюсь твоей судьбой! — всё сильнее распалялся султан, до побелевших костяшек сжимая женские руки. Устав от упорства Кёсем, Искендер схватил её за подбородок, лишая возможности отвернуться, и приблизился к манящим губам, ощущая на коже жар дыхания неприступной рабыни, готовой при первой возможности снова напасть. — Не только судьбой, Кёсем, но и тобой, — выдохнул повелитель не без тени улыбки и, взглянув в глаза госпожи, поцеловал.       Кёсем не сразу сообразила, что происходит. Чужие губы терзали её, пальцы давили на подбородок, пытаясь углубить поцелуй, но она из последних сил сжимала зубы, не давая Искендеру проникнуть внутрь рта. Ощущая сопротивление, Искендер со всей силы надавил на шею Кёсем, заставляя ту вскрикнуть, хватая в лёгкие воздух, и, воспользовавшись моментом, вновь припал к женскому рту, исследуя языком каждый его миллиметр. Кёсем заёрзала, осознав, что проигрывает, и тут же попробовала укусить повелителя, но капли крови, выступившие на губе Искендера, лишь раззадоривали его, приглашая действовать дальше.       Когда дышать стало практически невозможным, Искендер отодвинулся, позволяя себе и Кёсем вновь вздохнуть. Её рот раскраснелся от ласк повелителя, и Искендер с наслажденьем заметил, как распухли губы султанши от его долгого поцелуя, как маняще выглядело лицо и подрагивающая грудь госпожи, всё ещё спрятанная от глаз падишаха за мешающим платьем. Пальцы сами потянулись к тесёмкам наряда, когда Кёсем, отдышавшись, начала прикрывать ладонями плечи, а потом грудь, пытаясь оттолкнуть Искендера и скинуть падишаха с себя, чтобы, сохранив верность Ахмеду, убежать из покоев. Но Искендера мало заботили старания госпожи; нахмурив брови и сосредоточившись на застёжках одежды, мужчина пытался открыть взору женское тело, которое когда-то было подвластно лишь почившему повелителю.       Он много раз представлял, как Кёсем снимает с себя нижнее платье, бросает на пол украшения, оставаясь полностью обнажённой, когда ночью входит в его скромный дом, спрятанный в улочках города. Он много раз видел, как она плавно подходит к кровати, соблазняя своей наготой, садится на его бёдра и, шепча о пылкой любви, позволяет слуге проникнуть в тёплое лоно, сорвав с его губ стон наслаждения, подтверждающий сильные чувства. Он много раз слышал, как вскрикивает его госпожа, стоит ему сбросить женщину с колен на кровать, как она стонет, скользя под ним вверх и вниз, обвивает ногами его сильную спину и царапает, нашёптывая имя любовника. Он много раз ощущал, как она извивается, когда пик блаженства настигал их обоих, как выгибает спину, разрешая ему войти до упора…       Кёсем на портрете всегда улыбалась, когда Искендер, не жалея хлипкой кровати, брал её жестко, набросав под себя гору подушек, чтобы легче было снять напряжение, или касаясь своего тела рукой, представляя вместо неё госпожу. Кёсем улыбалась, когда в комнату на окраине приходила хатун из борделя, заменявшая шехзаде желанную женщину, имя которой столько раз вырывалось из уст, стоило Искендеру прикрыть на мгновенье глаза, представляя, что он был с Кёсем. Лишь рисунок всегда был рад его видеть, в отличие от настоящей султанши, готовой при первом же случае избавиться от него, отправив на казнь.       — Отпусти! — зашипела Кёсем, когда Искендер разорвал женский корсет. Его пальцы вдруг задрожали, не решаясь дотронуться до женской груди, будто он всё ещё был в прошлом и не имел права коснуться любимой. Забывая дышать, повелитель разжал руки Кёсем, прикрывающие женское тело, и, не давая госпоже вновь отвернуться, прикоснулся к её затвердевшим соскам: ощущение, которые дарила мягкая кожа возлюбленной, не сравнимы были даже с самой опытной гурией, не сравнимы ни с чем, что когда-либо Искендер раньше испытывал. Залюбовавшись, сын Сафие разучился моргать, разучился думать и мыслить, когда ладони опустились чуть ниже, к тонкой талии женщины, а затем ещё дальше, ощутив под собой гладкость бёдер султанши, скрытых от взоров шёлковой юбкой.       Кёсем тут же заёрзала, ударяя султана по широкой груди, царапая напряжённый лик Искендера, отворачиваясь, когда он, отпустив её тело, вновь потянулся за настойчивым поцелуем. Она кричала и вырывалась, пыталась оттолкнуть повелителя от себя, сбросить его на пол и убежать, не оглядываясь, но он крепко держал её, хватая за ноги, а когда она слишком сильно вертелась под ним, наваливаясь всем своим телом и придавливая к простыням. Снося все удары, Искендер задрал платье Кёсем и приподнял её бёдра, чтобы стащить мешающее ласкам бельё. Справившись с ненужными тряпками и получив очередную пощёчину, Искендер посмотрел на Кёсем, ощущая в висках бешенный стук своего сердца.       — Ты пожалеешь, — заглушая отчаяние, обволакивающее Кёсем с каждым мгновением всё сильнее, прошептала султанша, безрезультатно пытаясь то рукой, то ногами ударить насильника, укусить его, разорвав зубами на части, вырваться и спастись. Услышав очередную угрозу и заметив отчаяние в голосе госпожи, Искендер остановился, всматриваясь в глаза задыхающейся Кёсем: женщина неотрывно глядела на него снизу вверх, то ли от страха, то ли от бешенства дрожа на постели как кипарис, застигнутый ветром. Нахмуренные брови на лице Искендера тут же разгладились, а в голову вдруг пришло осознание, что сейчас он пугал свою госпожу, вёл себя как бродяга, поймавший добычу в ловкие сети. За все эти годы он ни разу не представлял, как насилует женщину; наоборот, в мечтах Кёсем всегда охотно отвечала на его ласки, позволяя исследовать своё тело как было угодно мужчине.       — Госпожа, — прошептал Искендер, предчувствуя слёзы, защипавшие его взгляд, и по-новому взглянул на Кёсем — на её неподобающий вид, растрёпанные от ёрзанья волосы, задранное к животу платье и грудь, не прикрытую от глаз повелителя. Неужели это он, Искендер, посмел сотворить с султаншей такое? — Настя, — позвал он по имени кефалонку, глазами невольно возвращаясь к приоткрытым женским губам и в глубине души сожалея, что всё было так. Получив новый удар по саднящей от царапин щеке, Искендер опустился к лицу госпожи, запоминая его каждую чёрточку, и уже в следующее мгновение Кёсем вновь ощутила на своих губах прикосновение хранителя султанских покоев. Искендр отключился, мягко целуя опухшие губы, сжимая хрупкие плечи, хватая непокорные руки, когда госпожа снова пыталась на него замахнуться. Нос Кёсем упирался повелителю в щёку, ей было трудно дышать, но поцелуй никак не кончался, наоборот, с каждой секундой Искендер вновь распалялся.       Отстранившись от губ, Искендер вывел дорожку из поцелуев на шее султанши и, едва сдерживая стоны, опять коснулся женской груди, ощущая ладонью упругость мягкого тела, дотронулся до соска, успевшего затвердеть против воли Кёсем. Искендер наклонился и невесомо лизнул его, пробуя, узнавая всю его сладость. Его рука, до этого вновь ухватившая госпожу за запястья, скользнула ко второй груди, всё ещё робко поглаживая её, сжимая и разжимая стёртые от оружия пальцы. Кёсем запрокинула голову и застонала, скривившись от боли, когда Искендер прикусил её грудь, целуя покрасневший сосок. Услышав стон своей нимфы, Искендер ощутил, как всё его естество напряглось, и, оторвавшись от порозовевшей груди, сел на бёдра Кёсем, стянув с себя алые брюки и такой же алый кафтан и раздвигая напряжённые ноги султанши.       В паху приятно заныло, когда Кёсем, закричав, приняла Искендера внутри. Покрывая шею Кёсем мокрыми поцелуями, хватая блестящие кудри в охапку, удерживая наложницу под собой и сжимая упругую грудь в свободной ладони, Искендер медленно двинулся навстречу её узкому телу, прикрывая глаза и не сдерживая глубокие стоны, вырывающиеся изнутри в тёмные комнаты. Покои вмиг превратились в парилку, и султан, нехотя отодвинувшись, но не разжимая объятий, закинул бьющие его по бокам ноги повыше на плечи, полностью подминая под себя госпожу.       Слёзы всё же упали на щёки мужчины, когда Искендер ещё ближе придвинулся к женщине и, обвив её руками свою шею и плечи, попытался обнять, полностью опуская на неё взмокшее тело, придавливая к простыням и грозясь задушить. Вдыхая аромат длинных волос госпожи и уткнувшись носом в её тонкую шею, покрывая невесомыми поцелуями её грудь и облизывая гладкую кожу, снося все удары в ответ, Искендер не прекращал двигаться в теле султанши, мягко скользя бёдрами из стороны в сторону, то выходя, то погружаясь обратно в нежное лоно, разгоряченное его плавными фрикциями.       Искендер знал, что не продержится долго. Слёзы текли из его глаз, то ли от счастья, то ли от сожаления, но Искендер продолжал любить госпожу, то мягче, то жёстче вбиваясь в желанное тело. Обвитые вокруг его шеи женские руки с яростью впились в волосы повелителя, грозясь вырвать их, и Искендер понадеялся, что они были признаком проснувшейся страсти в Кёсем, но султанша и не думала поддаваться прикосновениям падишаха. Она неустанно боролась с насильником, пытаясь вытолкнуть его из себя, расцарапать лицо, задушить, однако вскрики, вырывающиеся из женской груди, хлюпанье и шлепки от ударов кожи по коже, заставляли султана ускорять темп, теряя последние капли рассудка.       Когда дыхание повелителя стало рваным, а внизу запульсировало, Искендер понял, что конец уже близок. Теперь он двигался намного быстрее и жёстче, вынуждая Кёсем вскрикивать каждый раз, когда Искендер изо всех сил толкался в неё, опираясь на смятые простыни и хватая кудри султанши в напряжённый кулак. Перед глазами запрыгали яркие вспышки, и Искендер, теряя сознание, впился в губы Кёсем, выстанывая что-то о сильной любви, зовя фаворитку по имени, не позволяя ей самой отдышаться. Последний толчок — и правитель вновь входит в неё до упора, замирая, закрывая глаза, изливая в Кёсем все свои чувства и давая семени проникнуть поглубже, навсегда там оставшись.       Кёсем сморщилась, ощутив между ног вязкую жидкость, и зажмурилась, молясь, чтобы семя не прижилось. Потихоньку возвращая рассудок, Искендер нехотя вышел из тела Кёсем и прежде, чем обессиленно рухнуть ей на живот, снова поцеловал, благодаря за жестокие ласки, за царапины, исполосанное лицо, саднящую спину и грудь, попавшую под удары его госпожи. Кёсем отвернулась, зажмурившись, чтобы не дать слезам потешить самолюбие падишаха, вероломно использовавшего её тело на том самом ложе, где когда-то она проводила ночи с Ахмедом, но Искендер всё же оставил на её лице поцелуй, красной отметиной сияющий на её впалой щеке.       — Это ты сделала меня таким, — прошептал повелитель, всматриваясь в лицо госпожи, не желающей больше смотреть на него. — Ты сделала из меня монстра, — едва слышно произнёс Искендер, виновато опустив взгляд, разглядывая смятую простынь, будто бы извиняясь за сделанное, точно вся ярость, с которой он накинулся на султаншу, всё то рвение, которое заставляло правителя рвать на ней платье, задирать ноги, оставлять синяки на бархатной коже и проникать всё сильнее и глубже, испарилась, превратив султана Яхью обратно в слугу Александра. — Ты, госпожа, — оправдался мужчина, отпуская Кёсем и ложась рядом на мокрой постели.       Кёсем долго не могла сомкнуть глаз. Дождавшись, когда повелитель заснёт, она беззвучно заплакала, глядя на приоткрытый балкон, который наверняка разнёс по дворцу её крики и стоны. Женщина повыше натянула на себя одеяло, прикрывая разорванные одежды, и отодвинулась на край султанской постели, не желая чувствовать на себе мерные вздохи уснувшего Искендера. Тело Кёсем тут же заныло, стоило ей только пошевелиться, и госпожа догадалась, что на утро все ласки правителя превратятся в огромные синяки, размазанные по всему телу, точно родимые пятна. Перевернувшись на бок, Кёсем мечтала поскорее сбежать из покоев, спрятаться от глаз служанок и евнухов, спрятаться от взора Ахмеда, взирающего на блудную женщину с высоких небес.       Кёсем знала, что отомстит, и всем сердцем желала поскорее убить Искендера, бессовестно взявшего её, наплевав на законы, вопреки слову самой госпожи. Спустя час Кёсем наконец-то закрыла глаза, а затем и сама провалилась в беспокойный, полный боли и отчаянья сон. Когда-нибудь она точно прикончит его, когда-нибудь, но не сейчас.