Доказательство слов

— А чему ты удивляешься? Это ведь самый никчёмный глава пика, который даже доставить одежду нормально не может! — голос с отвратительным брюзжанием, однако все здесь его поддержали кивками. — И то верно, мне вот на прошлой неделе привезли мечи, и один с огромной царапиной. А у меня столько свободного времени, чтобы ходить и выяснять, как он допустил подобное, — голос не столь противный, однако его слова пропитаны ядом. Удивительно, что уважаемые господа за миг могли стать девицами-сплетницами, которые будут поливать грязью собрата по клану просто потому, что они выше. Забывая в это время о всех тех стихах, что с гордостью декламируют отрешённость и чистоту помыслов. Чистота, как же. Они вспоминают про все те трактаты, лишь когда им самим это выгодно, только бы обвинить кого-то в нечестивости, слабости. Конечно, он определённо виноват в том, что природа обделила его талантом, и об этом стоит напоминать почаще, а то вдруг никчёмыш забудет своё место, верно? Шан Цинхуа горько усмехался на это. Верно. — Я ещё раз спрашиваю, когда будут доставлены все медикаменты? — повышенный тон давно стал чем-то привычным, а то, что его обругивают последними словами в лицо, не считалось чем-то из ряда вон выходящим. И от этого становилось страшно. — Я прошу прощения, мы уладим эту ситуацию в кратчайшие сроки, — он извинясь кланяется. Это было унизительно только в первые разы, сейчас же стало будничным делом. Его собеседник лишь фыркает и смотрит свысока, как на отродье. Впрочем, не как. — Вы уж постарайтесь, — до чего ж противный голос, думается заклинателю, но подобные мысли он держит при себе, не желая получить дополнительную жалобу на свой счёт. Первое время язык чесался ответить, накричать, потому что он чёрт возьми трудится в поте лица и не спит ночами для их комфорта, а не постоянных криков на него за неправильный шов на одежде, недостаточно вкусную еду или трещину на мече. Даже если у какого-то строгого учителя было плохое настроение или демоны разбушевались, то в этом точно был виноват Шан Цинхуа. — Конечно, примите мои извинения, — он кланяется вновь, так что поясницу начинает слегка ломить. Его очередная привычная боль, которая не мешает выпрямиться и проводить заклинателя взглядом. Он уходил, взмахнув рукавами, но стоило входной двери закрыться, как глава пика позволил себе обречённо вздохнуть и опуститься на деревянное кресло. Эта хроническая усталость поистине начинала беспокоить. Раньше он мог испытывать хотя бы гнев на всех людей, что просто из принципа не пытались вникнуть в его положение и хоть немного попытаться проявить каплю сочувствия. Сейчас же океан — пустоты, который до дрожи пугал своей глубиной. Он пробегается кончиками пальцев по глубокому шраму, который прямо на месте сонной артерии, единственная оплошность в тот день. Шан Цинхуа бы здесь не сидел, отрешённо потирая виски в бесполезной попытке сосредоточиться. Сейчас он действительно корил себя за то, что не придумал пик психологов, к которым можно было бы завалиться в любое время суток и выложить всю подноготную, будучи уверенным в конфиденциальности происходящего. Ну или на крайний случай получить годовой запас успокоительного или зелёного чая со снотворным. Пока что таскал это у пика Цань Цяо под молчаливо осуждающий взгляд его главы, но тот оказался самым понимающим из всех, и потому просто закрывал глаза на подобные кражи. Пожалуй, только на листьях чая и горячей ванне, которую заносили ученики, сочувствующе смотря на впадины чернее ночи под глазами своего главы. Некоторые даже робко заговаривали с ним, другие утешали одним взглядом и, так же храня непоколебимое молчание, выходили из небольшого кабинета. Большую часть его пика всегда занимали склады или вещи вроде повозок или лошадей. Цинхуа не жаловался. Пока есть место, где можно поспать, он будет вполне себе счастлив, а габариты — это излишество в его-то положении. Смотреть на стол, заваленный свитками и бесконечными отчётами, не хочется, ведь при одном беглом взгляде на него голова начинает болеть только сильнее. Сколько он сегодня спал? Часа три? Что ж, он должен быть счастлив, ведь обычно это число равняется нулю. Заклинатель мученически подпирает голову рукой, не обращая внимание на копошение в паре метров от него. Сил нет даже на простую благодарность, которую от него уже никто и не ждёт. Просто молчаливо наблюдают со стороны, как он постепенно прогорает, начиная становиться копией предыдущего главы, который повесился в собственном кабинете. Цинхуа усмехается, приоткрывая глаза и наблюдая, как пара учеников почтительно кланяются, а он и не уследил за тем, как они вошли. Впрочем, это и не важно, он в любом случае впустил бы их, так даже лучше, ведь не пришлось тратить силы на слова. Кивнув им в знак признательности, он кое-как поднялся и предпочёл не обратить внимание на два напуганных взгляда. Заклинатель просто пошатнулся, подумаешь, проблема. Это всего лишь кости неправильно срослись в сломанных пару недель назад ногах, а чтобы исправить это, нужно идти на пик целителей, до которого нужно как минимум добраться, на худой конец доползти. А потом ещё и снова кланяться главе, прося о том, чтобы хоть кто-нибудь осмотрел его ноги и сказал, можно ли в принципе что-нибудь сделать с ними, чтобы каждый шаг не отзывался дикой болью. На это всё нужно иметь силы и время, которыми он, к сожалению, не располагал, а потому по привычке закрывал глаза и отмахивался. Двое учеников стучат каблуками сапог по деревянным доскам, он прислушивается несколько раз и только со знакомым скрипом двери скидывает ханьфу на пол — уберётся потом. Сейчас ему нужна лишь горячая ванна, точнее бочка с водой, чтобы хоть немного прийти в чувство и ощутить пусть всего на пару мгновений, но удовлетворение и уют. Только кажется у злобной штуки под названием «жизнь» на него немного другие планы, которые она спешит воплотить. Стоит мужчине окунуться с головой, задержав дыхание и прислушиваясь к блаженной тишине, как его грубо выдернули из маленького рая, рванув вверх за длинные пряди волос, что в воде кружились вокруг изящными лентами, словно во время дикого танца. Спрашивать не было нужды. Обжигающий и пробирающий до дрожи холод говорил сам за себя. Это его Король. — Что ты делаешь? — голос сродни стали, да и взгляд такой же. Он предпочитает избегать встречи с ним и смиренно уставляется в собственные руки, пока чувствует, как волосы облепляют обнажённое тело. Мобэй вытирает руку об плащ с крайним презрением, а на голое тело даже не смотрит. Ему абсолютно плевать на наготу подчинённого, он ничуть не заинтересован в нём. Какой там, он открыто смотрит синими глазами, в которых плещется отвращение ко всему человеческому роду в целом, и Цинхуа конкретно. — Купаюсь, — заклинатель прикрывает глаза, отчаянно пытаясь игнорировать присутствие демона, который одним взмахом руки может убить его. И, подумав, добавляет с горькой усмешкой, которая не держится долго на бледных губах, искусанных в кровь, а в уголке сияет свежая ссадина: купался… Король его смешной шутки не оценивает, молчит какое-то время, но по раздражённому вздоху можно легко догадаться, что снова списал на глупые людские речи, в которые он вникать не собирается. Хотя, нет, не так. Это ниже его достоинства: опускаться до раздумий над словами какого-то смертного. Подобная аналогия вызывает у Цинхуа горькую усмешку, которую он спешит спрятать под тёмными прядями волос. Если заметят, можно отхватить по голове, а он-то прекрасно знает какие тяжёлые руки у демона, и тестировать снова не слишком хочется. — Почему ты не работаешь? — этот вопрос отзывается болью во всём теле и в сердце особенно. Ну да, он же, мать его, робот, которому спать в принципе ни к чему, а лучше трудиться сразу на двух человек в поте лица и кланяться в ноги за любую оплошность лишь для того, чтобы от одного получить разборки на повышенных тонах, а от второго молчаливого пинка. Картина маслом, что сказать. Ещё бы он хотел работать. Хотя бы на одного из них может и пережил бы, но сейчас ситуация повторяется — как шепчутся все его ученики, искренне считая, что он, должно быть, глухой на оба уха и ничего не услышит. Шан Цинхуа и сам отлично понимает, что плавно скатывается к единственному решению всех проблем — суициду. Предыдущий глава пришёл к тому же выводу и даже кратенькой записки не оставил. А жаль, он бы сейчас прочитал и извлёк для себя пару дельных мыслей. Но он знает почему. И, что хуже, сделал бы точно также. Ведь и писать ему не о чём, кроме как ленивое и размашистое: «я устал». Может, пару лет назад он бы и ударился в подробное описание тварей, с которыми ему приходиться работать и участливо улыбаться в лицо каждый день, но сейчас он опасается только того, что оставшихся сил едва хватит на самостоятельное изготовление петли. Потому откладывает это, надеясь, что тихо умрёт во сне или, может, истечёт кровью от ударов его Короля. Оба варианта не так плохи. Удар приходится на голову, так что с виска тонкой струйкой стекает алая кровь. Слишком долго не отвечал и разозлил демона. Что и следовало ожидать: расслабился на лишние пару секунд в горячей воде, и теперь он окрасит её в винный. Опасно. Он давно понял, что ходит по острию ножа, но смерть почему-то перестала так сильно пугать. Ну… почти. Человек по природе склонен опасаться боли, он не может мановением руки перечеркнуть инстинкт самосохранения. Очень хочется, но нет. Потому и сжимается в уязвимый комочек, обнимая руками себя за голову и поджимая ноги к впалому животу так, что рёбра можно легко сосчитать. Боится. До дрожи пугается занесённой руки. — П-простите…простите, мой король, — голос подводит и срывается в конце, предательски дрожа. Но северный демон привык и только бросил особенно презрительный взгляд на бесформенный комочек запуганного мышонка. Слабак — так думают все, в том числе и обладатель столь…глупого прозвища. — Я жду отчёты, — бросает и растворяется в сумерках, так же незаметно, как и появился. Шан Цинхуа покорно отсчитывает секунды. Только по истечению тридцати может боязно выпрямиться и бегло осмотреть комнату. Никаких следов пребывания инородного существа. Ну, хоть что-то хорошее. Да и про отчёты ему благосклонно напомнили. А раз так, то нужно поскорее приниматься за работу. Мотивацию он получил превосходную: ледяной блеск в глазах говорил сам за себя. Ну может ему и повезёт, и в этот раз сломают снова ноги. В идеале конечно в том же месте, вдруг срастётся нормально. Раз с первой попытки не получилось, то стоит попробовать ещё пару раз. Даже если в другом месте, тоже лучше, чем руки. Тогда, если он сможет доползти до пика целителей, то проблема будет только в ногах. Рассуждая таким образом с болезненной усмешкой на бледных губах, в уголке которых сияла ссадина с запёкшейся кровью, мужчина вылез из бочки и, ступая босыми ногами по деревянным доскам пола, прошёл до кровати. Обрушиться на неё и заснуть на ближайший век хотелось до безумия, но стол, заваленный до верхушки отчётами, неумолимо давил, напоминая о себе. Ими пришлось заняться. Как и всегда на пару с пиалой зелёного чая, напичканной энерго-травами до отказа, и кистью, запах чернил которой намертво въелся в его кожу и, казалось, даже душу, что уж тут говорить о нарядах. Они всегда были смятые, потому что он спал чаще всегда в них, с пятнами ниже пояса от чернил, реже от зелёного чая, в складках порой даже нитки бинтов или кусочки трав застревали. Он далеко не писаный красавец с шёлковыми волосами и стройной фигурой в дополнение к милому личику, без дорогих одежд и цветочных духов. Не обладает ни харизмой, ни задатками лидера, да вообще по сути ничем, кроме умения стабильно строчить дешёвые романы на радость аудитории. Кто бы мог подумать, что такого как он занесёт в собственную книгу, так ещё и второстепенным персонажем, который обречён на съедение псам. Но до этого ведь ещё так долго, да? Ощущать дыхание смерти совсем не хочется, но он чувствует его, едва смежив веки. Одеяния все в кляксах, он пропах тушью насквозь, а пальцы мёртвой хваткой держат кисть с чернилами на конце. Свитки, свитки, горы, которые нужно заполнить до завтра. В его прошлой жизни встречать рассветы было очень романтично, особенно если с кем-то, но даже будучи одним, он любил смотреть на выплывающее из-под линии горизонта обжигающе яркое солнце, которое начинает нежно согревать землю. А сейчас это лишь напоминание о том, что водоворот снова повторится. Снова крики, снова всё, что он увидит — это чистейшие сапоги господ и деревянный пол. Он давно не глава, а больше сошёл бы за слугу, забитого до полусмерти, всего в грязных, пропахших кровью и гноем тряпках, что заменяли бинты, и взгляда, которого давно никто не встречал. Он отшатывается от замахов и закрывает голову тонкими ручками. Их с лёгкостью можно обхватить двумя пальцами и сломать, как соломинку. Ему хочется ощущать хотя бы зависть и гнев ко всем тем людям, но пока выходит только страх и тоску в глубине глаз. Чёрт, был бы он хотя бы немного лучше осведомлён в психологии, мог бы попытаться бороться с этим, а не просто с усмешкой, смотря утром в своё отражение на мирной глади чая, вывести диагноз: эмоциональное выгорание. Будучи ещё студентом, он узнал про заболевание от друга, который резко начал проявлять излишнее количество эмоций, тревожность без причины, либо агрессию на то, что окружающие дышат. Но тот парень пошёл к психологу и спустя долгие три месяца снова выглядел как человек, а не как дикий волк, который не спал неделю и готов вцепиться тебе в глотку за неправильный вздох. У Цинхуа было зеркально. Потеря всех эмоций в принципе, кроме обостряющихся к ночи кошмаров, интереса к писательству и жизни в целом, общая отрешённость и…и было что-то ещё из симптомов, но он сейчас едва ли вспомнит, привычно двигая кистью по бамбуковой планке. Шёлковые свитки ещё не были так распространены, о чём он искренне сожалел, не понимая с чего решил, что писать они должны на бамбуке и дереве, а не нежном шёлке. Горы бумаг постепенно находили своё место в одной из многочисленных плетёных корзин, аккуратно перевязанные ленточкой или же тонкой верёвкой. Но это были пустяки по сравнению с последним отчётом, ведь он предназначался для его Короля. Конечно, Шан Цинхуа давно должен был привыкнуть к этому, но боялся оставлять его в своём кабинете, как в первый раз. Место всегда было одно и тоже: под пуховым настилом на импровизированной кровати. Туда заглянуть в голову мало кому придёт, разве что во время обыска, но он старался вот уже как несколько лет не давать и повода лишний раз заходить в его кабинет. Да и, по правде, мало кто изъявлял такое желание. Ведь здесь всегда пахло чернилами, застоявшимся чаем, иногда даже плесенью или гнилой водой. То ещё удовольствие. Но это к лучшему. Чем меньше к нему приглядываются, тем лучше, именно поэтому ведь из него вышел отличный шпион. Трусливый правда, но это меркло по сравнению со способностью сливаться со стеной. В цвете лица особенно. В своей новелле он нескончаемо хвалил белоснежность кожи юных девушек, которых обхаживал главный герой и имел во всех позах в последствии, сейчас же он уже переиграл всех тех дам в белизне кожи и стал цвета штукатурки. Зато последний отлично сочетался с выступающими рёбрами и животом, через который скоро можно будет достать до позвоночника. Нет, еда у него была, даже в достатке, но аппетит завезти забыли. Он жил на чае со снотворным, ну и мотивации не умереть самой страшной смертью в компании не очень милых голодных псов. Цинхуа вновь усмехнулся, по крайней мере это у него неплохо выходило, главное, чтобы окружающие не заметили и не окрестили его сумасшедшим. Он ловко перевязал в этот раз шёлковый свиток голубой лентой, воздержался от бантика, ограничиваясь обычным узлом, и положил его под настил, которого его тело за сегодня так и не достигло. Может, завтра ему повезёт немного больше…