Дышу тобой

      Он правда не хотел подглядывать — просто так получилось.              На самом деле не “просто”, но никому знать не обязательно, что он специально немного замедляет шаг каждый раз, когда проходит по их общему дворику, чтобы хотя бы мельком увидеть своего соседа, который за последние пару дней так и не проявил интерес к его цветам.              Не к Галфу, о нет.       Нет.       Таких иллюзий у него нет, а даже если они и появляются на короткий промежуток времени, то есть отличное противоядие: воспоминания о том, как Мью был на свидании с той красивой девушкой в кафе. Да, это в очередной раз заставляет трескаться его сердце по разломам, что он каждый божий день пытается склеить жалкими надеждами хотя бы на добрососедскую дружбу.              Сейчас же он просто стоит за раскидистым деревом, что почти полностью скрывает его от посторонних глаз, и жадно наблюдает за каждым движением, вызывающим трепет глубоко внутри.              Аккуратные и точные манипуляции изящных рук, которые сами по себе — произведение неизвестного скульптора, что решил увековечить этот шедевр природы и создал столь идеальные линии. Рук, что творят волшебство: теперь Галф знает, чем занимается этот человек, теперь для него приоткрыта тайна этих бутылочек и их содержимого. Он очень далек от темы парфюмерии, но догадывается: в них — те ароматы, что Мью посчитал интересными для своей коллекции — как и что-то из оранжереи Галфа, осталось только узнать, что именно.              В задумчивости прикушенная губа, когда парень явно погружается особо глубоко в какую-то мысль, поэтому несильные надавливания зубов на мягкую плоть заставляют ту немного покраснеть — как и Галфа, которого посещают совсем не невинные мысли, что он тоже хотел бы вот так прикусить эту манящую красноту или же вовсе стать ее причиной.       Не важно.       Потому что неосуществимо, несбыточно.       Для него.              Глаза… Им Галф готов петь оды, слагать стихи и писать песни — если бы умел выдавать что-то сложнее неловких поздравлений на день рождения друзьям и родным. Увы, это — его “потолок” в красивых словах, да и то каждый раз мучается, чтобы не скатиться до банальных “Желаю счастья в личной жизни. Пух!”. Но эти очи обычно смотрят на что угодно, кроме него, и улыбаются они тоже другим людям: становятся почти идеальными полумесяцами с красивыми морщинками, стоит только Мью растянуть губы в этой ослепительно яркой улыбке, что затрагивает все лицо и глаза и заставляет парня буквально светиться.              Солнце.       Какое же тот все-таки солнце…       Теплое, согревающее всех вокруг — даже Галфу перепадает несколько лучей, что достигают его закоченевшей тушки и наполняют ее живительной силой. Он не жадный — и такой малости ему достаточно для счастья.       Просто быть рядом и греться.              Глаза… что сейчас смотрят на него с удивлением и любопытством?       Смотрят?..       На него???              Галф от испуга отшатывается за дерево, но потом понимает, как глупо это смотрится со стороны, поэтому вытирает намокшие от волнения ладони о мятые шорты и медленно движется к стеклянной двери, что отделяет его от соседа. А тот даже встает со своего места, чтобы встретить пойманного с поличным юного сталкера на пороге:              — Привет. Ты что-то хотел?              Ну отлично, Галф.       Прийти-то пришел, а причину не придумал, поэтому снова краснеешь как первоклашка перед строгой учительницей, что застала тебя ковыряющимся в носу. Только в эту даму он никогда не был влюблен, а вот в человека перед собой — да, отчаянно и безнадежно. Поэтому у него традиционные проблемы с дикцией:              — П-п-привет… Да.              — И что же? — Мью терпеливо ждет ответ.              А Галф судорожно оглядывается и пытается дать хоть один повод соседу не считать его отбитым на всю голову. Взгляд цепляется за склянки за спиной Мью, и его озаряет:              — Ароматы!              — Что — ароматы? — тот еще ничего не понимает и даже начинает улыбаться от всей этой нелепой ситуации.              — Ты говорил, что тебе нужны новые запахи для коллекции, а так и не зашел ко мне за цветами.              Отлично, Галф!       Даже что-то со смыслом придумал — не придется краснеть по этому поводу.       Зато придется по другому: потому что Мью слишком близко к тебе и смотрит своими невероятными глазищами так пристально, что приходится снова цепляться дрожащими пальцами за одежду, чтобы скрыть этот постыдный тремор, и взволнованно ждать ответа.              А тот какой-то обидно равнодушный — хотя на самом деле просто вежливый:              — А, да, точно… Прости, замотался с учебой немного, но обязательно зайду, потому что у меня творческий кризис случился — нужен новый толчок. А твои цветы могут мне в этом помочь.              Галф кивает с умным видом, как будто вообще понимает, что это такое — творческий кризис. Лень — да, с этой леди он давно знаком не понаслышке, потому что почти каждый день вынужден с ней сражаться, когда хочется поспать лишние полчаса, а совесть будит: а кто к паре будет готовиться? Но проблема самовыражения ему незнакома, поэтому остается только выдавать угу-реакцию и надеяться, что не выглядит полным идиотом при этом.              — Ну ты заходи, как надумаешь… Вот тебе мой ID в LINE — черкани заранее, чтобы я дома был.              Просто напиши хоть что-нибудь — пожалуйста.       Я готов с пар уйти, только чтобы с тобой провести 15 минут, из которых ты 14 уделишь моим цветам.       Я готов найти самые редкие и капризные виды и заботиться о них, если это позволит увеличить время вместе с тобой до 20 минут.       Просто напиши хоть что-нибудь — пожалуйста.              Но он, конечно, ничего этого не говорит, а просто неловко улыбается и разворачивается, чтобы медленно-медленно идти к себе, все еще надеясь, что Мью его окликнет или что-то скажет. Может даже остановит.       Не окликнул.       Не остановил.              Но дверь за ним почему-то не закрыл, поэтому Галф отчетливо слышит рингтон телефона соседа, на который тот почему-то не спешит отвечать. Он замедляет шаг, хотя понимает, что подслушивать нехорошо. Но вдруг эта та девушка? Ему просто смертельно необходимо знать, что между ними все-таки происходит — даже если это убьет его окончательно.              По тону голоса становится понятно: это явно не та милая дева, потому что льдом в каждом слове можно порезаться. Многие фразы разбиваются о стеклянную преграду между ними, но кое-что все-таки долетает до него:              я понял       проблем не будет       я тебя услышал       не нужно повторять — мы много раз это обсуждали       это не вредит учебе — я же тебе говорил              Это кто-то из родителей?       Потому что Мью говорит предельно вежливо, но так холодно и отстраненно, что лучше бы тот ругался — это звучало бы не так жутко. Потому что даже у Галфа мурашки по коже от этого арктического мороза в каждом слове.              Но свою постыдную задачу он выполнил: узнал, что это не девушка звонит, поэтому может идти наверх пожирать себя заживо за такую низость как подслушивание чужих бесед. Этому мешает один факт: тишина, очень тревожная и напряженная после такого разговора, и тихий стон, на который Галф не может не обернуться.              Мгновенно забываются все сомнения и приступы самобичевания, потому что их вытесняет страх за одного конкретного человека, один вид которого доводит до паники: белое, как будто обескровленное лицо, цвет которого виден даже сквозь искажение стекла, и пальцы, что явно впиваются в плечи в попытке… Успокоиться? Удержаться?              Галфу некогда гадать — он бросается к парню, чтобы подхватить дрожащими руками, когда тот почти заваливается на него.              — Мью… Мью… Что с тобой?              Его голос сейчас звучит отвратительно: хрипло, как будто он каркает, а не произносит привычные слова, но даже на такие ужасные звуки Мью не реагирует. В глазах нет осознанности, те смотрят куда-то в пустоту, в пустоту другого мира, в котором тот сейчас пребывает, потому что Галф не может до него достучаться. Он интенсивно растирает руками окаменевшее тело, пытается через прикосновения вернуть то к жизни, но не получает никакой реакции, что пугает его еще больше.              — Мью, пожалуйста, ответь мне!              Он почти плачет от безысходности, но никакого ответа нет. Только быстрое, просто ненормально быстрое дыхание, которое вот-вот приведет к гипервентиляции легких, белые досиня губы и почти безумные глаза, в которых нет и проблеска сознания. А окончательно Галфа до паники доводят руки, что еще 10 минут назад так его восхищали, а теперь впиваются в тело парня, явно очень больно, потому что на предплечьях появляются красные полосы, на которых тут же начинают проступать мелкие капельки крови, сливающиеся в причудливые устрашающие узоры, контрастирующие с алебастровой кожей.              Теперь Галф уже плачет. Он рыдает взахлеб, ощущая, как соленые дорожки разъедают кожу лица и капают на одежду, потому что не может видеть, как его любимый человек делает себе больно, а он никак не может помочь. Что уж там: Мью его даже не слышит.              Поэтому он предпринимает последнюю попытку: садится спиной к стене, прижимает Мью как можно ближе, пытаясь согреть онемевшее хладное тело, кладет безвольную голову себе на плечо и начинает баюкать как ребенка, приговаривая хриплым голосом:              — Все хорошо, Мью. Все хорошо. Ты сильный, ты справишься. Ты не один. Я здесь, для тебя.              Он не знает, слышат ли хоть слово из его невнятной и спутанной речи, но дыхание Мью вроде бы постепенно замедляется, а тело как будто начинает расслабляться в его руках. Поэтому Галф почти рыдает от облегчения и продолжает успокаивать. Он настолько смелеет, что запускает одну руку в волосы головы, что так доверчиво сейчас лежит на нем, и мягко перебирает шелковые пряди:              — Да, вот так… Дыши медленно, успокаивайся. Я тут, рядом.              Мью все еще не реагирует на слова, по крайней мере никакой осмысленности на лице нет, но тот начинает немного шевелить головой и ерзать, как будто устраивается поудобнее, и даже касается носом основании шеи, заставляя вздрогнуть от неожиданности, когда парень вдруг втягивает воздух возле самой кожи.       Потом еще раз.       И еще.       Как будто не может надышаться, как будто Галф — его воздух.              Галф хрипит:              — Да, вот так! Давай я буду считать для тебя, а ты попытайся дышать в такт? Давай?              Конечно, ответа он не дожидается, но начинает выдавливать из себя слово за словом:              вдох              один       два       три              выдох              четыре       пять       шесть              вдох              дыши, Мью, дыши              Мью все еще молчит, но почему-то слушается и дышит по тому счету, что Галф ему тихо шепчет, как будто он может как-то на него особым образом воздействовать. Но такую иллюзию он не может себе позволить, как и расслабляться, потому что ногти все еще делают больно этому измученному телу, впиваясь в практически безжизненную плоть. Галф от отчаяния смелеет и кладет ладонь на бледное отстраненное лицо и чуть приподнимает его, глядя прямо во все еще пустые глаза:              — Мью, услышь меня, пожалуйста… Мью!              То ли тепло руки подействовало, то ли имя-крик, но в глазах появилась какая-то осмысленность, поэтому Галф начинает быстро шептать, почти касаясь бледных губ и согревая их своим дыханием, боясь упустить момент прозрения:              — Пожалуйста, не делай себе больно! Переключись на что-нибудь!              Взор испуганно мечется, потому что он не знает, какую альтернативу предложить, но затем ляпает первое пришедшее в голову:              — Если нужно за что-то держаться — цепляйся за мою руку.              Он вытягивает дрожащую конечность, которая выглядит неприятно тощей на фоне крепких рук его соседа, поэтому нет ни малейшего шанса, что затея выгорит. Но Мью почему-то опускает взгляд на предложенную руку и замирает, а Галф на это время перестает дышать: ну же!              Он не верит своим глазам, но сведенные судорогой пальцы Мью разжимаются, выпуская из капкана измученную плоть, и тянутся к его руке. Галф уже напрягается в ожидании боли от впившихся ногтей, но ничего такого не следует. Его сосед почти нежно касается кончиками окровавленных пальцев его кожи, что кажется почти шоколадной на фоне бледной руки, и начинает легко водить по родинкам, как будто соединяя их невидимыми линиями. А точнее — видимыми только ему одному. Это почти щекотно, но так приятно.              И в очередной раз за последние минуты он начинает плакать, только в этот раз — практически бесшумно всхлипывать, чтобы не напугать, чтобы вновь не вогнать в это безумное состояние. Галф продолжает одной рукой аккуратно гладить эту лежащую на плече голову, а другую предоставляет в полный доступ для исследования, раз уж россыпь родинок так чем-то заворожила Мью и позволила тому выйти из транса селфхарма. Если понадобится — он может так просидеть несколько часов, лишь бы парню в его объятиях стало легче.              Поэтому он старается не думать о том, что будет потом, когда Мью окончательно очнется и придет в себя.              Самое главное — это то, что сейчас самый важный для него человек рядом с ним, нуждается в нем — пусть даже вот в таком утилитарном смысле. Он готов быть кем угодно и чем угодно, лишь бы была возможность вот так успокоить и облегчить страдания — больше ему ничего для счастья не надо.              Достаточно, что Мью сидит с ним рядом, позволяет себя обнимать, гладить по голове, а сам в это время вызывает у Галфа табуны мурашек невинными прикосновениями к темным пятнышкам на коже, которые почему-то находит привлекательными для себя, и горячим дыханием в области шеи.