Дышу тобой

      Ханахаки бьё — редкая человеческая мифическая болезнь, при которой больной откашливает цветы из-за неразделенной любви.              Галф смотрит на страницу, которую ему только что выдал поисковик на запросу “кашлять цветами”, и не верит своим глазам.       Потому что не может такого быть.       Просто не может.              Он — реальный человек и живет в реальном мире, унылом и скучном — как он сам, собственно. Поэтому к нему не имеет никакого отношения эта хворь, выдуманная романтичными японскими мангаками для того, чтобы сделать свои произведения еще более стекольными, а героев — еще более страдающими, но при этом эстетичными. Должно же быть какое-то разумное объяснение происходящему — должно!              Но пока мозг приводит вроде бы разумную аргументацию “против”, глаза сами опускаются дальше по тексту статьи с красивыми картинками, где изо рта героев манги лезут прекрасные цветы, которые их же и убивают.       И из тела, потому что прорастают через кожу тонкими стеблями…              Она возникает лишь у тех, кто безумно влюблен в кого-то.              Влюблен — да. Да? Наверное...       Безумно? Не знает, не знает… Если больно смотреть на Мью с другой девушкой — это достаточно безумно? Если готов быть рядом в каком угодно качестве — он достаточно сошел с ума?       Если так, то он — идеальный кандидат для этой сказочной болезни, чего уж там.       Носитель с посаженным из-за низкой самооценки иммунитетом.              Сперва она поражает дыхательные пути, из-за чего вырывается наружу через кашель или же «цветочную» рвоту. В первые дни — это лепестки, затем уже — цветки, еще глубже — целые соцветия.              Да, лепестки — все как у него…       Странная розовая нежность, что исторгает его измученный организм.              Каждый день становится пыткой. Если цветы выбиваются из рта, то это не значит, что они не поражают тело. По кровеносным сосудам каждый день перетекают сотни семян, которые цветут в организме несчастного. Он даже не замечает, как соцветия выбиваются из его ушей, а ветви пронзают тонкую кожу рук.       Ханахаки ужасна, ведь ее носитель чувствует не только телесную боль, но и душевную, что намного сильнее — от неразделенных чувств.       Но мучения не продлятся так долго… У этой болезни чаще всего летальный исход: больной умирает от остановки сердца или же удушья.              Галф с ужасом рассматривает свои руки — никаких видимых изменений он не наблюдает: вены как вены, при нажатии на них нет боли или неприятных ощущений. Да нет, бред это все...              Но все равно со странным отчаянием приникает к экрану телефона, потому что ему нужно знать, есть ли от этого лекарство или какой-то способ избавиться от этого цветочного вируса, пусть даже он до конца не верит в эту страшную сказку.              Но можно и предотвратить столь печальную концовку. Для этого есть только два способа: взаимность того, кто стал причиной «синдрома любви», или же хирургическое вмешательство.       Второй пункт, как ни странно, несет очень неприятные последствия. Больной теряет все свои чувства и эмоции, превращаясь в нечто, более похожее на бесчувственного робота.              Он хватается руками за голову в попытке переварить все то, что только что прочитал.              Допустим...       Допустим.       Допустим!              Допустим, что все это — правда, каким-то невероятным образом, но правда. И у него на самом деле эта ханахаки из-за любви к Мью, и теперь внутри него растут… цветы? Но как это возможно чисто физически? Физиологически? В легких прорастают семена? Там же нет для них питательного субстрата — уж он-то хорошо владеет матчастью, раз обзавелся целой оранжереей дома.              Галф трет лоб. Голова начинает невыносимо болеть от напряжения, потому что его привычная реальность сталкивается с этой невероятной фантазией, которая так же, как и цветы, как будто прорастает в его жизнь и оплетает своими стеблями его самого. Подождет, он просто подождет несколько дней, чтобы убедиться в том, что это все — плод его больного воображения из-за вернувшейся болезни. А лепестки… Ну мало ли какой кашель бывает! Может и правда наглотался их в беспамятстве.              Он просто понаблюдает немного за тем, что будет с ним происходить, когда Мью будет рядом. Галф не питает никаких надежд на взаимность — он видел достаточно тогда в кафе, чтобы понимать, что его сосед влюблен в эту милую девушку. Ну или по крайней мере она сильно тому нравится. А вероятность, что этот ослепительный небожитель обратит свое внимание на простого смертного (да еще и парня), не то что нулевая — она отрицательная.              — Эй, просыпайся! Солнце давно взошло — пора работать!              По оглушающему стуку в дверь и знакомому ору Галф моментально понимает, кого принесла нелегкая по его душу. Но он даже рад такому громкому вмешательству в его нарастающую панику, потому что это позволит хоть немного переключиться на нормальную жизнь.              — Майлд! — крепко обнимает приятеля, запуская того к себе в квартиру.              — Эй, эй! Откуда такие телячьи нежности от обычно колючего Каны? — парень явно в шоке от подобного проявления эмоций. — У тебя жар?              Рука ложится на его лоб, а Галф даже улыбается на такое шутливое подтрунивание, потому что и правда очень рад видеть друга:              — Жара у меня нет, уже нет, — уточняет на всякий случай. — Я просто рад тебя видеть.              — Ну вот, я же тебе говорил: надо почаще занятия прогуливать — сразу становишься человеком. И как я еще общаюсь с этим нелюдимым букой… Я — святой, ты мне должен памятник при жизни поставить. Или хотя бы покормить.              — Не бурчи! — Галф пытается прервать эту словесную лавину.              Майлд по-свойски проходит внутрь и тут же ползет к холодильнику, и до Галфа доносится разочарованный крик:              — А пожрать что — нечего? Совсем??? Зачем тогда в гости звал...              — Ты ко мне поесть пришел? Или проведать умирающего друга?              — Одно другому не мешает, — тот нашел какую-то корочку хлеба (или еще что съедобное) и уже усиленно жует, от чего как обычно страдает дикция.              Галф еле сдерживает смех: вот лишь бы что схомячить… Поэтому протягивает тому еще крекеры, которые остались от его щедрого и доброго соседа-самаритянина:              — На еще, троглодит.              — Вот с этого и надо было начинать, — Майлд никогда не отказывается от добавки и на прозвище не обижается.              Когда с печеньем покончено, а конспекты нашли своего нового временного владельца, приятель, к сожалению, вспоминает о ранее озвученных угрозах:              — Итак, колись: по какой причине прогулял? Я в жизни не поверю, что только из-за болезни. Потому что одна упрямая задница даже с температурой приползала на занятия, потому что “ну как это я пропущу лекцию профессора”.              — Да говорю же — болел, — Галф отмахивается от того, старательно делая вид, что занят своими записями. — Температура и правда была, я даже за едой и лекарствами сходить не смог.              — Правда? — Майлд недоверчиво наклоняет голову.              — Угу, — он продолжает листать конспекты.              — А что тогда на кухне делает пустой контейнер из кафе, а на тумбочке — таблетки и печенье?              Да что же ты такой умный и наблюдательный, зараза?              К сожалению Галф не умеет контролировать реакцию своего тела, поэтому по ней его друг тут же улавливает накатившее смущение:              — Эй, а чего покраснел так? — энтузиазм прямо захватывает парня. — А ну колись: кто она?              — Кто? — он поднимает голову в недоумении.              — Кто-то… Та девушка, из-за которой ты пропустил пары. Якобы по болезни.              — Но я болел — правда! Сам же видел лекарства. А их и еду принес мой сосед, потому что увидел, как мне плохо.              Как хорошо, что тут ему врать не надо. А то, что он недоговаривает — это же не страшно, потому что Майлду совсем не обязательно знать об этой глупой влюбленности. Тем более в парня.       Ведь редко кто относится адекватно к “не таким” даже в Тайланде с традиционным “третьим полом”.              — А чего тогда красный как маков цвет? — тот не отстает, проявляя чудеса интуиции. — Кана, колись давай!              Галф подвисает, панически пытаясь придумать более-менее правдоподобную причину для такого смущения:              — Ну… Меня грязным и вонючим увидел посторонний человек, на которого я чуть не свалился, потому что мне стало плохо. И которого пришлось напрячь походом в аптеку и в кафе за едой — чем не повод для стыда?              Видимо, ему поверили, потому что лицо Майлда смягчается:              — Эй, опять ты за свое… Просить о помощи — это не стыдно, тем более в болезни. Не нужно все тащить одному, когда тебе плохо.              — Знаю. Но ты же в курсе, как мне сложно кого-то о чем-то просить: я так не люблю напрягать людей…              Для Галфа это и правда каждый раз испытание, потому что впадает в мучительное чувство неловкости и стыда, когда нужно обратиться за помощью к другим людям. Поэтому обычно все всегда делает сам — так проще, так спокойнее, так привычнее. Но Майлд продолжает его почему-то уверять, что просить — это нормально…              — И я знаю. Но надеюсь, что когда-нибудь ты преодолеешь эту свою черту и сможешь говорить мне, когда тебе нужна моя помощь.              Какая-то мысль настойчиво стучится с обратной стороны сознания, напоминая о себе, а Галф не может сосредоточиться и уловить ее…       Вот оно!              — Ну если ты говоришь… — он все еще боится начинать.              — Конечно говорю — уже много лет талдычу об этом, упрямая твоя башка! Тебе что-то надо? — тот оживляется.              — Не мне, — Галф юлит в надежде, что его не раскроют, но эту пока ничем не обоснованную тревогу уже сейчас хочется успокоить. — Ты вроде бы как-то говорил, что твой двоюродный брат — хирург.              — Ну да, пи`Кон. А что, у тебя что-то случилось? Что-то болит? — Майлд сразу резко вскидывается в тревоге.              — Нет, говорю же — не мне! — он старательно подбирает слова и говорит максимально спокойно, чтобы никак не выдать волнение. — Один мой знакомый просил узнать контакт хорошего специалиста, который делает сложные операции — вот я и подумал про твоего брата.              — А, не вопрос — сейчас тебе скину его ID в LINE, — парень моментально успокаивается и уже скроллит что-то в телефоне, а потом приложение Галфа пикает оповещением о входящем сообщении. — Он и правда крутой врач — гордость семьи. Твой знакомый точно будет в хороших руках.              — Спасибо, дружище.              Галф старательно улыбается в надежде, что просто перестраховывается.       Что вся эта история с ханахаки — это просто какая-то нелепая случайность, и ему не придется обращаться к брату Майлда с таким странным вопросом как цветы, прорастающие в его теле из-за неразделенной любви, и способы их удаления из организма.              — Да не за что, — Майлд счастливо улыбается, потому что смог хоть чем-то помочь другу.              А Галф пытается улыбаться в ответ, но получается, наверное, не очень, потому что взгляд парня становится каким-то подозрительным, хотя тот больше ничего не спрашивает. А это ему на руку, поэтому он переводит разговор на пропущенные лекции и просит пояснить вопросы, которые возникли по ходу прочтения материала по ним. Майлд, конечно, тот еще раздолбай, но к учебе старается относиться более-менее серьезно, поэтому тут же включается в обсуждение и вроде бы забывает о своих сомнениях.              Галф тоже старательно делает вид, что его интересует, какие задания будут на экзамене по предмету.              А не те розовые лепестки, что скомканы в бумажную салфетку и выброшены в мусорное ведро на кухне.