Дышу тобой

      Он дожидается, когда Мью уезжает в университет на весь день.       Да, он заранее знал дату, когда у того будет консультация у преподавателя, поэтому именно на этот день запланировал свой “побег”.              Больно ли ему?       О да, причем если к физической боли Галф уже давно привык и почти не замечает, то вот так отрывать от сердца — слишком невыносимо. Настолько, что он не может смотреть в глаза Мью тем утром. Парень это засекает и хмурится, параллельно складывая какие-то бумаги в рюкзак:              — У тебя точно все хорошо? Ты какой-то непривычно тихий.              Галф старательно натягивает на лицо маску “i’m fine, thank you” в надежде, что это убедит его собеседника:              — Конечно, — он тщательно улыбается Мью, пока не начинает сводить челюсть от усилий. — Я всегда тихий — пора бы уже к этому привыкнуть.              — Но сегодня — особенно, — Мью озадаченно качает головой, но потом решительно ею трясет, как будто отмахивается от каких-то только ему ведомых мыслей. — Я надеюсь, что к вечеру ты будешь в лучшей форме.              — А что у нас вечером? — осторожно уточняет.              И напрягается.       Неужели… Мью узнал? Как-то догадался?       Но этого не может быть: он шифровался просто как боженька все это время, пока готовился к переезду.              — Я хочу тебе кое-что рассказать.              — Что? — у него неожиданно пропадает голос от страха, что все его подозрения подтвердятся.              — Помнишь — я создавал духи?              Вот все и становится на свои места.       Мью на целый день уезжает в университет, а значит, там встретится с ней.       А значит, что сегодня день признания.       День, когда его сердце разобьется окончательно в тот момент, когда Мью будет делиться с ним своей радостью взаимной любви.              Улыбаться больше не получается — силы заканчиваются, поэтому он просто отворачивается и максимально безэмоционально кивает:              — Ага, помню.              — Так вот, сегодня я хочу их подарить и все рассказать о своих чувствах.              Дыши, Галф, дыши.       Обычно эти слова он сам говорит Мью, но сейчас отчаянно хочет услышать в свой адрес.              Никто не знает, чего ему стоило ровно сказать:              — Рад за тебя, Мью.              Смотреть в глаза все еще не может, поэтому делает вид, что очень занят. Но вздрагивает и резко пытается освободиться из привычных объятий со спины, когда руки-лианы оплетают его талию, а пальцы поглаживают животик. Мью как будто обижается на такую реакцию:              — Эй, ты чего?              — Ничего, — ему все-таки удается вырваться. — Просто не хочу, чтобы ты опоздал в университет.              И на свидание.       Но сказать последнее — это словно провести ножом по собственному горлу и затем воткнуть в сердце как финальный аккорд, чтобы добить.              — Да, точно! — тот спохватывается, глядя на часы. — Тогда увидимся вечером?              — Ага.              Ему почти не стыдно за ложь, потому что безумно больно.       Настолько, что он не может отказать себе в маленькой слабости: повернуться, в последний раз порывисто обнять уже стоящего в дверях парня и прошептать ему:              — У тебя все получится, Мью. Я верю в тебя.              Да, это может прозвучать как пожелание удачного свидания.       Но на самом деле Галф хочет в последний раз подбодрить парня на пути его выздоровления.       Хочет в последний раз вдохнуть родной аромат кожи, чтобы затем отпустить в счастливую жизнь, но уже без него.              — Конечно получится — у меня же есть ты.              Да-да, твой друг, который тебя поддерживает.       Рот кривится невеселой усмешкой, но Мью этого, конечно же, не видит. Галф через невыносимо краткие мгновения почти отталкивает парня от себя, потому что понимает: еще немного — и он не сможет отпустить.              — Иди уже!              — Иду. Увидимся вечером!              Раз.       Последний взгляд на любимого человека.              Два.       Хлопок закрывающейся за ним двери.              Три.       Шум шагов на лестнице.              Четыре.       Стук калитки на улице.              Пять.       Вой умирающего от отчаяния зверя, что разрывает грудную клетку и не дает сделать вдох.              Галф не знает, сколько он плакал вот так, свернувшись калачиком на их кровати, прижимая к груди подушку, что хранит аромат Мью, такой родной и уютный. Но давно пора было принять, что нет “их”: есть Мью и девушка, в которую тот влюблен.       И Галф, его друг.       Который сегодня внезапно исчезнет и предаст эту дружбу.              Взгляд на часы вырывает его из приступа жалости к себе: надо собирать вещи. Конечно, все он с собой не заберет, но оно и не надо: только то, что понадобится на те дни, что ему отпущены.              Галф склонился над дорожной сумкой, полностью погруженный в уныние, потому что никогда не мог представить такое развитие событий: уезжать, чтобы умереть вдалеке от того, к кому так стремится твое сердце. И который никогда не спросит его…              — И куда это ты собрался?              Да, именно это и не спросит, потому что сейчас так далеко.       И с другой.              — Я задал тебе вопрос, Галф.              Он точно сошел с ума от горя, потому что ему мерещится голос Мью, а потом — и сам парень, когда удается подняться на трясущихся ногах и оглянуться. Поэтому ничего не отвечает, а только молча плачет и тянется дрожащей рукой к призрачному силуэту человека, до которого так хочется дотронуться хотя бы еще один раз.              Но галлюцинации же нельзя потрогать?       У них нет осязаемости и тепла как у плоти под его ладонью.       Как и нет силы, чтобы сжать его запястье и резко дернуть на себя, обнимая слишком крепко:              — Ты что себе надумал, глупыш? Что ты вообще делаешь?              Он все еще не может отделить реальность от бреда своего воспаленного из-за отчаяния мозга, поэтому честно отвечает:              — Собираю вещи.              — Зачем? Ты куда-то уезжаешь?              — Да. Чтобы не мешать тебе с твоей девушкой.              — Девушкой? — Мью непонимающе хмурится. — О ком ты? Я ни с кем не встречаюсь… пока.              — Именно: пока. Но сегодня собрался ей признаться.              — “Ей”? Ты о ком вообще?              — О той, для кого ты делал духи!              Руки стискивают его предплечья до отрезвляющей боли, и Галф понимает: это не бред, а невероятная реальность, которая ворвалась и разрушила его тщательно выстроенный план. Но отступать уже поздно: он сам только что во всем признался, и теперь остается только ждать бурной реакции — и та не заставляет себя ждать.       Но оказывается совсем не той, которую Галф себе представлял, потому что Мью одной фразой пробивает столь тщательно выстроенную линию обороны:              — Я их делал для тебя.              Наверное, сейчас он выглядит безумно глупо, с приоткрытым от удивления ртом и хлопающий глазами, потому что не может поверить в услышанное:              — Но… ты говорил… — с речью у него тоже проблемы.              — Да, говорил. В самом начале так и было: я думал, что влюблен в свою сокурсницу — она и правда очень милая девушка.              — А теперь? — он боится уточнять, потому что ну не может такого быть — это слишком невероятно.              — А теперь я уверен, что мое сердце отдано совсем другому человеку.              Темные глаза смотрят на него слишком пристально и пронзительно, им невозможно сопротивляться, им невозможно не верить.              — Кому? — Галф шепчет, дрожа в родных руках, что все еще продолжают его удерживать в этой эмоциональной буре.              Ему надо знать.       Надо.       Иначе он просто сойдет с ума от очередных догадок.              — Тебе, мой хороший. Только тебе. Ты — мой дом, теплый и уютный, в котором мне всегда рады, где меня всегда ждут. Ты приносишь в мою жизнь свежий воздух, рядом с тобой мне так легко и свободно дышится. Ты даешь мне сладость, позволяя быть рядом, любить тебя, а я захлебываюсь счастьем от пребывания в этом раю. Это твой аромат, который говорит: запомни меня в этом мгновении рядом с тобой. Особенные духи для моего особенного человека. Я назвал их “Запомни меня” — как незабудки, что напоминают о тебе, что привели меня к тебе.              Сердце пропускает удар, потом еще один, потому что слишком велико сейчас его потрясение.       Дышать тоже невыносимо сложно, но не из-за цветов, что населили его легкие, а потому что его распирает от счастливого неверия.              — Но… ты же всегда видел во мне только друга…              Галф все еще ищет все возможные причины и аргументы “почему не”, как будто пытается в этом убедить и себя, и Мью, потому что слишком боится ошибиться.              — Друга? Ты сейчас серьезно? — выражение лица парня совершенно неописуемое: этакая смесь удивления и неверия. — Ты со всеми своими друзьями делишь кров и постель? Ты с ними так много и часто обнимаешься и позволяешь себя трогать, гладить?              — Нет, но…              Галф растерян, потому что те же мысли его посещали уже давно. Но теперь, озвученные Мью, словно приобрели смысл и остроту, что позволяют каждому слову особо точно поражать его сердце.              — Ты всех друзей вытаскиваешь с эмоционального днища и самоотверженно спасаешь? Водишь их по врачам и заботишься о них? И ты со всеми друзьями целуешься в душе и доводишь их до оргазма своей рукой?              Вот теперь он был бы рад молнии, что поразит его насмерть — это позволит избежать испытующего взора этих внимательных глаз и не сгореть со стыда:              — Так ты помнишь… — он пытается выбраться из крепко сжимающих его рук, чтобы скрыться, спрятаться и никогда не показываться на свет божий и на глаза людям, особенно одному конкретному человеку.              — Помню, — Мью пресекает все его попытки, притягивая к себе еще ближе, теперь обнимая по-настоящему: тепло и невероятно нежно. — Но я поначалу думал, что мне это померещилось в бреду. А потом, когда я понял, что это все было на самом деле, очень боялся тебя спугнуть. Потому что подумал, что ты считаешь это ошибкой, поэтому и молчишь. Да и кому нужен такой инвалид, как я, который не может контролировать себя и свои приступы…              — Не смей так говорить! — Галф тут же забывает все свои страхи и возмущенно взвивается, отстраняясь, чтобы испепелять гневным взглядом за такие слова. — Тебе уже намного лучше, по крайней мере рядом со мной, да и сеансы психотерапии вкупе с таблетками тебе помогают — ты же сам это говорил…              — Говорил, — Мью успокаивающе поглаживает его по плечам, зарывается пальцами в волосы и удовлетворенно вздыхает. — И именно поэтому я набрался храбрости сегодня рассказать тебе о том, что я тебя люблю и надеюсь, что когда-нибудь и ты сможешь ответить мне тем же… Но если для тебя это неприемлемо — ничего страшного, я готов быть рядом с тобой как друг — только не гони, прошу тебя. Позволь мне быть рядом. И не исчезай сам…              Галф немного отодвигается и смотрит в эти отчаянные глаза, полные слез, и не может сдержать свои, потому что столько времени было упущено из-за их страхов быть отверженным, а все оказалось так просто.       Они оба нуждаются друг в друге.       Это сильно и взаимно.              Он плачет и не может сказать ни слова, что Мью, наверное, воспринимает как отказ, потому что тянется к его щекам, чтобы вытереть предательскую влагу:              — Прости! Я не хотел тебя пугать или обижать! Забудь, что я тебе только что сказал…              — Нет! — наконец он смог выдавить из себя.              — Нет? — Мью бледнеет, пальцы его начинают ощутимо дрожать, как и голос. — Ты не сможешь меня простить? Ты уйдешь, как и хотел?              — Нет, я не хочу это забывать, — он перехватывает трясущуюся ладонь и прижимает к своему мокрому и явно уродливому из-за слез лицу. — Потому что я тоже… люблю.              Вот так.       Всего одно слово — и все изменилось между ними.       Так страшно его произносить.       Так больно думать, что никогда не услышишь его в ответ.              И так сладко теперь пить нектар признания с губ, что тянутся к твоим, закрепляя слова главной печатью любви.