Дышу тобой

      Рука, что больно сейчас сжимает его ладонь, привычно прохладная, но при этом еще и влажная — явно от волнения.              Галф был рядом, когда Мью прошел все стадии принятия того факта, что тому нужна помощь. И что сам парень не справляется — как бы тот ни храбрился.              Отрицание.       “Я же не псих! Мне не нужен врач! И тем более я не буду пить транквилизаторы, чтобы быть похожим на овощ”.       Да, Мью все еще очень боится быть “не таким”, потому что это в его понимании сразу делает его каким-то ущербным и недостойным. А Галф продолжает проговаривать как мантру, насколько тот чудесный и замечательный — и Мью, вроде бы, начинает ему верить, потому что в глазах начинает теплиться надежда.              Гнев.       “Эти врачи только и ждут, чтобы упечь меня в психушку! Я не знаю ни одного нормального специалиста. Меня в детстве родители пытались затащить к мозгоправу — это было ужасно. Ни за что в жизни я не дамся больше в их руки”.       Но Галф понимает, что это страх так подает свой голос, который становится очень громким, когда Мью боится особо сильно. И тут пытается успокаивать: теплом, собой, запахом цветов — словом, всем, что стало для парня привычной тихой гаванью в этом неспокойном море.              Торг.       “Сейчас я не могу — ты же понимаешь: сессия, очень много надо учить. Завалить я никак не могу — подведу родителей. А вот потом… потом посмотрим, может тогда уже полегчает”.       Не полегчало. Да, наличие Галфа рядом дает свои плоды: Мью больше не сваливается в селфхарм, по крайней мере при нем, нет таких страшных выпаданий из реальности. Но все равно он очень боится, что стоит парню остаться одному, как тому сразу станет хуже.              Депрессия.       “Мне ничего не поможет. Нет смысла даже пытаться куда-то ходить. Просто смирись, что я вот такой покалеченный, как это сделал я много лет назад”.       Ему безумно больно видеть Мью таким подавленным — настолько, что готов отдать все, только бы его любимый человек не страдал. Но вся сложность состоит в том, что парень сам должен этого захотеть: невозможно помочь насильно. Нельзя взять за шкирку и затащить к психотерапевту — это так не работает. Нужно понимание.              И принятие.       “Ты поможешь мне? Я не знаю, к кому записаться. И ты… будешь рядом?”       Галф очень старается удержать слезы радости, потому что сбывается его мечта: Мью готов попробовать.              Именно поэтому они сейчас вместе идут по длинному, почти пустому коридору, где парню сегодня предстоит познакомиться со своим врачом. Перед самым кабинетом сжатие чужой руки становится почти невыносимо сильным, поэтому Галф старается не морщиться, но ободряюще дотронуться до бледной от волнения щеки свободной ладонью:              — Мью, не переживай ты так! Ты же знаешь: я здесь, рядом с тобой. Если вдруг тебе не понравится врач — мы найдем другого, лишь бы тебе было комфортно с ним взаимодействовать. Эту леди мне порекомендовал человек, чьему мнению я очень доверяю, поэтому я надеюсь, что вы с ней поладите.              — Мне страшно, Галф. Очень страшно.              Галф понимает, насколько тяжело в таком признаться, поэтому отбрасывает в сторону смущение и обнимает — прямо тут, на виду у всех, забивая на привычное стеснение и чужое мнение. Потому что хочет ободрить и дать поддержку, столь необходимую в этот тяжелый для Мью момент. Такие объятия для него уже стали чем-то привычным и родным — настолько приятно и гармонично он себя чувствует в этих руках, настолько тепло и комфортно. И надеется, что у Мью сейчас те же ощущения, потому что парень явно начинает потихоньку успокаиваться: грудная клетка вздымается и опадает уже с меньшей амплитудой, а пальцы сжимают его одежду уже не так судорожно.              Там, где Мью касается голой кожи, вновь начинает аккумулироваться боль: сгустками, как будто его организм отвечает на столь вожделенную близость, но при этом намекает, что он все еще не желанен. Потому что ханахаки — это болезнь безответной любви.       Красивая и изящная, но смертельная.              Да, как и Мью, он тоже прошел все пять стадий, и теперь уже принял то, что в его жизнь ворвался этот сказочный шторм и переломил ее в угоду непонятно кому или чему. Галф и правда смирился с тем, что он умирает от кем-то выдуманной хвори, но, по крайней мере, уйдет он счастливым, потому что будет точно знать: он сделал все, чтобы Мью был здоров и счастлив тоже.       После него.              Именно поэтому он сейчас со вздохом сожаления размыкает объятия, когда слышит деликатное покашливание медсестры, что вышла пригласить Мью на прием:              — Тебе пора.              — Ты… — парень явно опять начинает паниковать — это видно и по чернеющим от тревоги глазам, и по начинающим трястись рукам.              — Я буду здесь, не волнуйся. Я никуда не уйду. Ты в любой момент сможешь закончить сеанс и вернуться ко мне, а потом мы пойдем домой.              Домой.       Звучит так, как будто это их общий дом. И где-то в глубине души Галф надеется, что не только у него такое ощущение, потому что они достаточно долго уже живут вместе. И далеко не как обычные соседи, которые делят одну жилплощадь и платят пополам за коммунальные услуги. А как… кто-то близкие друг другу.              Галф не знает, каким термином обозначить их отношения.       Куда больше, чем соседи.       Но и не друзья, потому что в таком случае та близость, что установилась между ними, выходит далеко за рамки приятельства.              Мью никогда не поднимал тему того, что произошло между ними в тот злополучный вечер — вероятно, тот просто не помнит. А Галф боится, смертельно боится спрашивать, потому что не хочет потерять то, что сейчас выросло и расцвело между ними. Поэтому предпочитает просто наслаждаться тем недолгим временем, что им отпущено быть вместе, потому что с каждым днем ему становится все хуже.              Пи`Ком только разводит руками, когда видит очередные результаты обследований:              — Нонг Галф, я и правда не знаю, чем еще могу вам помочь. От операций вы отказываетесь, а те лекарства, что мы пробуем, вам не помогают. Поэтому я не могу давать никаких благоприятных прогнозов…              — Я понимаю, — он кивает, он уже смирился. — Исходя из вашего опыта, можете сказать, сколько примерно мне осталось?              — Я не знаю, правда не знаю, — тот качает головой. — Как я говорил, этот случай не известен науке, поэтому никаких сроков я назвать не смогу. Но если судить по тому, как быстро наступает ухудшение и что обезболивающие больше не помогают, то могу сделать вывод, что счет идет на недели, если не на дни.              Да, Галф плакал, когда вышел от врача. Он забился в кабинку туалета в больнице и рыдал там, оплакивая свою незавидную судьбу, которая за что-то наслала на него такое испытание. Потому что дома он не может себе позволить такую слабость: Мью сразу поймет, что с ним что-то не так.              Когда-то, когда он был наивным и глупым, он думал, что мир — это справедливое место. Если ты творишь добро, хорошо относишься к людям и в целом неплохой человек, то это же будет к тебе возвращаться. Галф и правда верит в какое-то подобие кармы — в самом общем смысле этого слова: что отдаешь, то и получаешь.              Но теперь он на своем горьком опыте осознал, что это не так. Потому что до сих пор не понимает, чем он заслужил то, чтобы вот так умирать, корчась от боли физической и моральной. Да, Мью сейчас не упоминает про свою возлюбленную, но Галф-то знает, что та девушка никуда не исчезла — и только вопрос времени, когда его “друг” начнет с ней встречаться, так как духи для признания уже готовы.              Мью не показывает ему предмет своих долгих трудов, хотя раньше горел ими денно и нощно, но теперь как будто боится чего-то. А Галф и не настаивает, хотя ему немного любопытно узнать, чем же пахнет квинтэссенция всего того, что так любит Мью. Композиция, что впитала его боль и его вытекающую меж пальцами жизнь.       И обидно, что этот аромат предназначен для кого-то другого.              Но сейчас, пока он ожидает завершения сеанса, Галф пытается продумать, что же ему предпринять дальше. Если у него и правда осталось совсем мало времени, ему нужно сделать все, чтобы Мью максимально комфортно пережил их расставание, потому что он себе не простит, если по его вине парень опять свалится в панические атаки, из которых он так долго и старательно вытягивал возлюбленного.              Галф уже разговаривал с сестрой и пережил ее истерику, когда рассказал, что умирает. Он умолял ничего не говорить родителям, потому что тем будет невыносимо больно видеть угасание сына, но при этом уговорил Грейс позволить ему пожить у нее… последние дни. Потому что ему точно надо съезжать от Мью, чтобы тот ни о чем не догадался, хотя Галф не уверен, что у парня уже нет каких-то подозрений: уж больно тщательно Мью теперь следит за тем, что он ест и какие лекарства принимает. И не отстал до тех пор, пока Галф не показал ему свою запись к врачу на прием. Конечно, результаты он не стал “светить”, на что тот неимоверно обиделся и даже несколько часов с ним не разговаривал, но потом сам подошел и нежно обнял со спины, привычно тепло дыша в шею и поглаживая животик:              — Кана, ты же расскажешь мне, если с тобой случилось что-то? Если ты серьезно заболел?              Как хорошо, что Мью не видит его глаза, поэтому врать становится чуть-чуть легче:              — Конечно, Мью.              — Я правда волнуюсь за тебя, мой хороший.              Галф старательно улыбается, потому что сердце его трепещет как ненормальное в ответ на такие теплые слова, но при этом он старательно сдерживает слезы, которые готовы вот-вот покатиться из глаз. Поэтому он зажмуривается и кивает:              — Как и я за тебя, Мью.              Поэтому сейчас сидит и ждет парня во время приема в надежде, что у того все пройдет хорошо — в отличие от него самого, когда лучшие врачи оказались бессильны.              Мью выходит из кабинета какой-то огорошенный и странно молчаливый. Галф тут же подхватывается к нему:              — Ты как? Как себя чувствуешь?              — Это… странно.              Галф помогает ему сесть на пуфик возле стены и пристраивается сам рядом, растирая холодные дрожащие ладони своими:              — Что именно странно? Тебе не понравилось? Врач на тебя давила?              — Нет, она оказалась очень милой и приятной, но…              Галф с облегчением выдыхает, хотя и ждет продолжения:              — Но?..              — Это странно: делиться таким сокровенным с кем-то, кто… не ты.              О боже, не говори так, пожалуйста.       Это дает ложную надежду, что я для тебя кто-то настолько особенный, а не просто хороший друг.              Он тут же пытается сменить тему:              — Но что ты думаешь? Ты сможешь… продолжить ходить к ней? Сможешь с ней говорить о том, что у тебя болит изнутри?              — Я не знаю…              Галф смотрит в любимые глаза, и они полны тревоги и смятения. Он понимает эти чувства, потому что так сложно открываться перед кем-то, доверять другому человеку что-то настолько интимное и сокровенное. Но следующая фраза заставляет его на самом деле плакать от счастья, потому что невозможно сдержать это внутри.              — Но я попробую. Ради тебя.              — Ради себя, Мью, ради себя.