***
Бежать. Ноги Джисона врезались в тротуар, разбрызгивая лужи холодной дождевой воды и пачкая и без того грязные джинсы. «Трус, вот он кто.» В груди горело, ребра давили на легкие. Он все еще чувствовал тепло твоего тела, которое прижимал к себе. Все еще видел перед глазами тот момент, как твои полные боли глаза закрылись, и ощущал всем своим сознанием ужас, который он сотворил. С силой, о которой он и не подозревал, он поднял тебя на руки и бросился в переулок как раз в тот момент, когда полиция свернула на парковку закусочной. Больница была всего в квартале отсюда. Он ворвался в вестибюль, едва не упав в обморок, закричал что было силы, чтобы кто-нибудь ему помог. Ошеломленные врачи погрузили тебя на пустую каталку и увезли в отделение неотложной помощи. А когда они вернулись, Джисона уже не было. «Ты тоже от нее убежал, да?» Дразнящие глаза тех парней эхом звучали в его голове, небо над головой грохотало. Точно так же всегда грохотал голос его отца, сотрясая тонкие стены дома его детства. И вот теперь Джисон снова почувствовал себя мальчишкой, который когда-то сжимал в руках окровавленную видеокамеру. Когда Джисон взял ее из шкафа в общежитии, она была покрыта тонким слоем пыли. От одного прикосновения к металлу его руки стали скользкими от холодного пота, но он заставил себя крепче схватить ее, пересчитывая карты памяти, прежде чем броситься бежать. В последний раз. «Попробуй убежать и сейчас, Хан.» Он не собирался больше убегать. Он хотел исправить все то ужасное, что он совершил, и для этого существовало только одно место. «Хан Джисон, ты всегда убегаешь.» – Не в этот раз, – сквозь стиснутые зубы проговорил Джисон, чувствуя, как падающие с неба капли дождя обжигали его кожу. – Больше нет.***
Бан Чан не осознавал, как долго он мерил комнату шагами, пока ноги в знак протеста не начали болеть. Детектив не выходил из полицейского участка с тех пор, как Уджин вызвал его к себе: они от рассвета до заката доставали папки с материалами дел и искали зацепки. Ким Сынмин заглянул к нему на несколько часов, после чего снова удалился в адвокатскую контору. Луна то появлялась, то исчезала, и детектив буквально потерял счет времени, пока вскоре после полудня очередного дня не взвыли сирены. Уджин уехал на место. С тех пор прошло около часа. А Чан снова и снова прокручивал в голове один и тот же диалог, который состоялся у них с капитаном. – Я не хотел в это верить, Чан, но с самого начала у меня было такое чувство… – Интуиция, – закончил детектив, увидев сомнение на лице Уждина. – Почти всегда все основано на чем-то более конкретном. Что-то знакомое или странное. И вот тогда и просыпается эта самая чуйка. Мы зашли в тупик. Догадка – это лучшее, что у нас сейчас есть. – Виктимология жертв, их прошлое, связанное с насилием или супружеской изменой. – Уджин устало вздохнул и медленно продолжил. – Не говоря уже о способе, который выделяется больше всего. Огонь и грубая сила. – Мне тоже показалось это знакомым, – вмешался Сынмин, нахмурив брови. – Я изучал это… дело еще в юридической школе. Брак, под дулом пистолета. Маленький сын, который видел жестокость и вырос в ней, пока в один прекрасный день… – Дом загорелся, – закончил Уджин, кивнув. – Это тот самый случай, печально известный среди случаев домашнего насилия в Миро Хайтс. Имена были скрыты из соображений конфиденциальности. Хотя дело было закрыто более десяти лет назад… Истинные события, произошедшие той ночью до сих пор неизвестны. – Жертвы нераскрытых дел часто мелькают в расследованиях уже в качестве подозреваемых, – пробормотал Чан. – Это всего лишь догадка, но если посмотреть на сходство… – Мы были слепы все это время, – медленно произнес Сынмин, зарываясь пальцами в волосы. – Не наркоман и, возможно, не хладнокровный убийца... Прокурор Ким посмотрел на Уджина. Тот сидел с нахмуренным видом, по всей видимости находясь в глубокой задумчивости. – Значит, если твоя догадка верна… – Мы имеем дело с нераскрытым делом о домашнем насилии более чем десятилетней давности, – твердо сказал молодой капитан полиции, переводя взгляд на детектива. – И мы не можем позволить себе снова его упустить. Какая-то мысль кольнула Чана еще в тот момент, когда Уджин начал говорить, или даже намного раньше. Еще до того, как тот пришел в полицейский участок. Бан Чан всегда отличался острым умом, это была одна из его черт характера, которая выделяла его на фоне других детективов. Но на этот раз что-то не давало ему сделать окончательный вывод. У него не было проблем с логической цепочкой фактов… Но было какое-то ужасное, до боли знакомое чувство, которое заставляло его колебаться. Потому что он знал, о каком деле идет речь. Он видел его раньше, и не один раз. – Ни для кого не секрет, детектив, – продолжил Уджин, его голос был мягок, но вот взгляд заставлял мурашки бегать по спине, – что мы все знаем, о каком деле идет речь. Сынмин повернулся к Чану с вопросительным взглядом. Детектив повертел в руках пустую кофейную чашку, окидывая взглядом бесконечные папки с делами и бумаги, которые они перебирали несколько часов подряд. – Мы знаем, кто преступник. Это… В тускло освещенную комнату буквально влетел светловолосый юноша, который дышал так тяжело, что Чан подумал, что у того вот-вот случится инсульт. Детективу понадобилось не больше секунды, чтобы узнать его. – Хан Джисон, – произнес детектив, и это имя повисло в напряженном воздухе. Он оглядел дрожащего парня с ног до головы, и по его позвоночнику прошелся холодок. Джисон даже не пытался скрыть кровь, пропитавшую его одежду и покрывающую все его лицо. Это был друг, даже тот, кого он мог бы назвать своим младшим братом, но Чан видел слишком многое за время работы детективом, и он не мог не узнать это выражение на бледном лице Хана. Это было лицо человека, который потерял все. – Что привело тебя сюда? – спросил Чан, внимательно наблюдая за ним. Он был таким же как и обычно – золотистые волосы, мальчишеские круглые щеки, единственное, что теперь отличалось, – это россыпь синяков и ссадин, а также запекшаяся кровь. Детектив подавил внутреннюю боль, которую испытал при виде Джисона. – Ты говорил, что я могу поговорить с тобой или Уджином в любое время, – голос Хана дрогнул, он вытер лицо, как будто пытаясь убрать грязь, но засохшая кровь на ладонях только сильнее размазалась по его лбу и щекам. Он был похож на побитого потерянного пса, дворнягу, который появился на ближайшем теплом пороге и смотрит извиняющимися, полными страха глазами. Чан отложил свой блокнот. – Так и есть, – ответил наконец он и, окинув парня взглядом, выдвинул два стула. – Уджина вызвали на место преступления. Ты не против, если пока послушаю только я? Джисон почувствовал, как его захватил поток неописуемых эмоций. Словно сейчас детектив смотрит на него своим “третьим глазом”, как и в тот раз, когда он интересовался, все ли с ним в порядке. Выслушать. Это было намного больше, чем кто-либо предлагал ему после того случая много лет назад. Терапевт, полиция, социальные работники – все они хотели, чтобы он их выслушал, прислушался к их советам и похоронил свое прошлое. Кроме тебя, конечно. Воспоминание о твоем угасающем взгляде, в отражении которых он видел свои собственные, полные ужаса глаза, вернуло его в тот момент, который происходил прямо сейчас. – Думаю, ты знаешь, Чан, – тихо сказал Джисон, заметив, как детектив осторожно осматривает его с ног до головы, и понимая, что выражение его лица говорит намного больше, чем он сам может сказать. – У меня есть догадка, – ответил детектив. Он говорил так, словно повторял чьи-то слова, но его голос был спокоен и мягок как никогда. – Но тебе придется помочь мне в этом деле, малыш. Джисон встретился взглядом со старшим – его глаза уставшие, но неизменно добрые. Всегда так было. Он никогда не делал поспешных выводов и всегда доводил дело до конца. Возможно, именно это сделало его таким дотошным детективом, которого уважали и преступники, и все люди. Взгляд Чана упал на серебристую видеокамеру в руках Джисона. – Помнится, ты таскал ее с собой повсюду, куда бы ни пошел. Но никогда не показывал то, что ты снимаешь. – Здесь есть что-нибудь… что может воспроизвести старые карты памяти? – Джисон сглотнул подступивший к горлу комок. – Я должен показать тебе все. Сейчас. Без слов Чан достал свой ноутбук, открыл его и жестом показал Джисону занять место рядом с ним. Джисон всегда считал, что его прошлое должно быть похоронено. Под пеплом его сгоревшего до тла дома или в шести футах под землей, в могиле его матери, или глубоко в его сердце. Никто никогда не узнает, точнее не захочет узнать, что же на самом деле произошло в тот день, не говоря уже о том, что происходило в течении многих лет, предшествовавших тому самому дню. И все же, второй раз за пару дней, Джисон сидел рядом с человеком, который, к его собственному удивлению, не вызывал у него желания бежать без оглядки. С человеком, которому он был готов рискнуть и открыть все самые темные части себя. В течении следующего часа Чан молча смотрел записи, начиная с первого Рождества и заканчивая тем днем, когда любовница отца Джисона тушила о мальчика сигареты. Того рокового дня, когда весь их дом был залит алкоголем и огнем от рук маленького мальчика. А также обрывочные записи последующих лет. Джисон записывал свои встречи с некомпетентными офицерами и пренебрежительными социальными работниками в полицейском участке, сеансы терапии, которым его подвергали… Похищение и годы, проведенные в детском доме вместе с Минхо. Он не записал ни одного убийства. Чан сидел, переживая кошмары Джисона, как младший переживал их каждую ночь на протяжении многих лет. Детство, которого не было, ожило снова через объектив видеокамеры. Когда закончилась последняя запись, детектив не шелохнулся, но Джисон знал его достаточно, чтобы уловить напряжение, потрясение и боль. – Ты – то самое нераскрытое дело, – наконец сказал Чан, после чего шумно выдохнул и облизал пересохшие губы. – Почти десять лет назад. То, которое не смогли раскрыть и замяли. Джисон не ответил, слишком занятый тем, что заставлял каждый дюйм своего тела оставаться неподвижным, чтобы не встать и не выбежать из кабинета, из полицейского участка, которого он избегал всю свою жизнь. – Почему ты показываешь мне все это? – спросил детектив, повернувшись лицом к Джисону. – Потому что я убил всех этих людей, – Хан махнул рукой на стопку папок, лежавшую на столе Бан Чана, снимки жертв были на самом верху этой бюрократической пирамиды. Эти слова были такие тяжелые, словно пудовая гиря, и правда, которую сейчас приходилось говорить, обжигала горьким ядом язык. – Я не мог остановиться. Я понимаю, что говорю как сумасшедший… Я знаю, что я псих. Точнее, скорее всего так и есть. Сначала это было словно вспышки, триггеры, припадки, которые впоследствии зашли слишком далеко. А теперь это больше похоже на импульс, как будто я теряю сознание… Дыхание Джисона сбилось, он задыхался, но он собрал последнюю волю в кулак. – И сегодня я… причинил боль… Т/И. – Он увидел, как в глазах детектива промелькнула тревога. – Последнему человеку, который заставил меня надеяться… Она помогла мне поверить в то, что жизнь все-таки стоит того, чтобы жить. Он звучал как безумец. Он звучал как серийный убийца, пытающийся оправдать свои поступки. Он звучал как монстр. – У тебя такой голос, словно ты прошел через многое. – Голос Бан Чана заставил Джисона оторвать взгляд от своих ботинок. Его глаза не были злыми, наоборот… Он смотрел с теплотой, и хотя детектив был бледнее чем обычно, он мягко улыбался, глядя на парня. – Спасибо, что поделился со мной. Эти слова были как удар под дых. – Погоди… Не… Не говори так, – Джисон чувствовал, как его голос ломается, а слезы обжигают горло. – Чан, ты должен арестовать меня, посадить за решетку, чтобы мне вынесли смертный приговор… – Хан Джисон. – Голос детектива вмиг сделался суровым, а его обычно мягкий взгляд стал стальным. – Ты сдался. Дело более чем десятилетней давности заново откроют, и все улики, которые есть у нас, заново изучат, примут во внимание, чтобы все было по справедливости. Ты не заслуживаешь смертного приговора… Джисон ошеломленно покачал головой. Он пытался сформулировать какой-то протест, но губы его не слушались, а детектив продолжал, и в его взгляде читалось то, чего Джисон никогда раньше не видел. – Теперь ты не будешь мучиться в одиночку, слышишь? Хан Джисон, всю жизнь ты нес это бремя один, жил с этим и страдал. И больше я не позволю тебе причинять боль самому себе. Больше никто не посмеет тебя обидеть. И снова это чувство. Ощущение незнакомого тепла, ноющего где-то в груди, словно старый рубец, на который давят. Прежде чем Джисон успел заговорить, медленные, словно насмехающиеся, хлопки эхом прокатились по комнате и заставили обоих поднять головы и обернуться в тревоге. Прокурор Кан открыл дверь, поднял брови в изумлении и наигранном сочувствии. Детектив вскочил со своего места, чем еще больше развеселил прокурора. Кан глянул через плечо на дверной проем, в котором собрались офицеры и другие прокуроры. На их лицах явно читался ужас и отвращение. Среди них был и Сынмин, его лицо было белое, словно мел. – Вы все слышали, не так ли? Задержите убийцу! – Кан торжествующе улыбнулся, когда офицеры окружили Джисона и силой заломили ему руки за спину. – Отпустите его! – Чан выглядел взбешенным, его взгляд метался между офицерами и прокурором Каном. – Он будет находиться в участке до возвращения Уджина. Эти протесты только рассмешили прокурора Кана. – Детектив Бан, не переходите ли вы границы дозволенного? Ждать Ким Уджина? Не забывайте… – Кан сделал шаг ближе к Чану, сощурив глаза. – Ваши личные отношения с преступником делают вас эмоционально заинтересованным в этом деле. Чан почувствовал, как у него перехватило дух, и обвел взглядом лица сотрудников, которые были какие-то бледные и нечеткие. Как много они видели? Как много услышали? Кан увидел, как ужас мелькнул в глазах детектива, и рассмеялся. – Кроме того, – продолжил он, – обвинению давно пора выполнить свою часть работы. Он бросил многозначительный взгляд на Ким Сынмина, который сжав кулаки метался взглядом между Джисоном, детективом и прокурором. Кан щелкнул языком и вздохнул. – Ким Сынмин, Ким Сынмин. Не могу поверить, что мне приходится делать за тебя всю грязную работу. В голове Чана было абсолютно пусто. Все варианты, которые он прокручивал, пытаясь оттянуть время, оказались бессмысленными. Это был полицейский участок. И как обычный детектив по особо тяжким делам, Бан Чан не имел власти над людьми Уджина. На самом деле, после того, что сказал Кан, Чан не был уверен, есть ли у Уджина власть над своими людьми. Ты облажался, Бан Чан. Сильно облажался. Детектив взглянул на Джисона и тут же пожалел об этом. На его лице не было следов гнева или ненависти. Он не пытался сопротивляться. Его глаза были широко открыты, они были темные, как будто парень не был сейчас здесь в этой комнате с остальными. Кан посмеялся над внезапным молчанием детектива, повернулся на пятках и двинулся к офицерам. А Чан лишь беспомощно наблюдал, как Джисона выводят из комнаты, словно марионетку. На его запачканных кровью щеках блестели свежие слезы.