***
У Сынмина голова шла кругом, пока он пытался пробраться сквозь толпу людей и протиснуться, наконец, в пустой коридор. Его глаза бешено сканировали таблички на дверях, пытаясь найти нужный кабинет. Сынмин подслушал разговор секретаря с каким-то клерком и понял, что это его шанс. – Мы не можем просто закрыть это дело. СМИ и общественность поднимут бунт… – Но как быть? Мы потеряли главного свидетеля и главного обвинителя за один день. Как, черт возьми, мы должны продолжать судебное заседание? – Нам нужно выяснить, работали ли над этим делом другие прокуроры, и вызвать их сюда незамедлительно… И вот Сынмин мчался по коридору так, что сердце грозило выпрыгнуть из груди. Он с головой ушел в это дело, которое у него отобрали самым наглым образом. Он вмешался в разговор импульсивно, даже не осознавая до конца, что он делает. И теперь в его голове звенели тысячи тревожных звоночков. Ким Сынмин не был импульсивным. Ким Сынмин всегда тщательно и скрупулезно подсчитывал свои планы. Это была одна из причин, почему он был лучшим на своем потоке. И, как итог, закончил юридическую школу на год раньше с отличием. Его всегда хвалили за уравновешенность и тщательность. И все же, думал он, был один человек, который по какой-то непонятной причине видел его насквозь. – У вас стресс, – прямо сказала ты, и Сынмин застыл с чашкой кофе в руках, из которой собирался отпить секунду назад. Ты была в его кабинете на одной из многочисленных встреч, которые ты сама организовывала, чтобы держать всех, кто заинтересован, в курсе информации по делу Джисона. – У нас у всех сейчас стресс, – ответил Сынмин, не до конца понимая, к чему ты клонишь, но ты покачала головой. – Но из всех нас вы больше всех пытаетесь это скрыть. Скажите мне, если я перехожу черту, но… – ты посмотрела на него, склонив голову набок. – Вы кажетесь человеком, который внешне спокоен и собран, чтобы… скрыть тот факт, что внутри вы все еще боритесь с нервами и неуверенностью. Это как ваш защитный механизм. Сынмин замолчал. Инстинктивно ему захотелось рассмеяться, и он мгновенно вспомнил своих коллег. Их снисходительные взгляды на того, кого они считали просто очень удачливым человеком, молоденьким самозванцем, посягнувшим на поле, где работают люди вдвое старше, чем он. С первого дня работы в юридической фирме Сынмин испытывал нестерпимое желание доказать, что он достоин работать с ними. И это тревожное чувство разъедало его каждый раз, когда он брался за дело. Ты почувствовала его внезапную смену настроения. – Простите, это было невежливо с моей стороны, – сказала ты быстро, запинаясь в словах. – Я пытаюсь сказать, что нервничать – это абсолютно нормально. Не стоит переживать из-за ожиданий других людей… Ну.. То есть... Ты сбилась, но Сынмин мягко усмехнулся и покачал головой. – Нет-нет, просто… – В замешательстве ты не могла подобрать слов. Ты была умной и способной, это было понятно любому, кто общался с тобой больше пяти минут, но почему-то всегда сомневалась в своих силах. Сынмину казалось это очаровательным. – А вы действительно будете превосходным психологом, мисс Т/И. Сынмин завернул за угол и чуть не врезался в человека, только что вышедшего из мужского туалета. Не успев извиниться, Сынмин взглянул на лицо мужчины, и его внутренности неприятно скрутило. Прокурор Кан схватил Сынмина за воротник, прежде чем тот успел сделать шаг в сторону, а лицо его приобрело багровый оттенок. Глаза молодого прокурора метались по пустому коридору, пытаясь найти хоть кого-нибудь, а затем он вновь взглянул на своего бывшего начальника. Он слышал, что Кана оставили в здании суда до конца процесса, на тот случай, если им понадобятся его показания. Охрана стояла у каждого входа и выхода, так что улизнуть Кан не мог, но видеть, как он разгуливает без присмотра... Сынмину вдруг сделалось не по себе. – Сэр, вы не мо… – Ты помнишь, что ты сказал? Помнишь, что ты обещал, Ким? – прорычал Кан, дикими глазами прожигая Сынмина. – «Я найду виновного и заставлю его ответить за свои деяния». Услышав собственные слова из уст Кана, Сынмин вздрогнул и попятился назад. Кан уловил его страх и злобно усмехнулся, после чего дернул головой в сторону комнаты, в которой находился Джисон. – Ты берешься за дело снова, да? Преступник прямо здесь, Сынмин. Я подготовил зал для тебя, проще уже точно некуда. Сынмин тяжело вздохнул и сжал кулаки. Прежде чем он успел открыть рот, Кан притянул его ближе и его голос стал опасно низким. – Я всегда думал, что это подозрительно, когда кто-то твоего возраста работает младшим прокурором. Поэтому я провел небольшое расследование, – Кан сделал паузу, ухмыляясь. – Ты – маленький вундеркинд, правда? Я и не знал, что твои родители также известные юристы. Сынмин замер. Он потрясенно взглянул на прокурора Кана. Это было правдой. Ким родился в семье влиятельных адвокатов и практически с пеленок читал учебники по юриспруденции и судебные дела, которые родители приносили домой. Несмотря на то, что он старался скрывать свое происхождение, яро возненавидев, что репутация родителей всегда опережала его собственную, желание пойти по их стопам почти душило его изо дня в день. Он всем сердцем любил законы и всю эту систему, но его собственная семья стала еще одной причиной, по которой Сынмин сам задрал себе планку до невообразимых высот. Старший усмехнулся. Должно быть, Сынмин выглядел как олень в свете фар. – Ты не можешь их разочаровать, да? Ты должен сделать все возможное, чтобы не запятнать имя своей большой влиятельной семьи, – голос Кана был словно острая опасная бритва. – С моей карьерой покончено, юный прокурор, но у меня все еще остались большие связи. Я могу сделать так, что ты больше никогда не сможешь переступить зал суда в качестве прокурора или адвоката. Ты хочешь доказать, что ты чего-то стоишь? Мне, коллегии, родителям? Вот твой шанс. В глазах Кана появился какой-то змеиный блеск, когда он наконец отпустил Сынмина. Его слова просочились в сознание словно яд. Докажи. Докажи, что ты чего-то стоишь. В конце коридора появился охранник, и Кан, не говоря больше ни слова, спокойно повернулся на каблуках, позволяя увести себя. Сынмин смотрел, как силуэт Кана удаляется, и почувствовал, как к горлу подступает тошнотворное чувство страха. Сколькими делами… Нет, сколькими людьми Кан манипулировал в своих интересах? Он тяжело вздохнул. Время поджимало. Заставив себя двигаться, Сынмин наконец нашел комнату, которая ему была нужна. Но он едва слышал, что говорит ему секретарь судьи. Он лишь понял, что право вести дело передается ему. – У вас есть десять минут, прокурор Ким. Десять минут, чтобы подготовить свои аргументы. В комнате все смотрели на него с сомнением в глазах. Эти взгляды, полные презрения, преследовали его всю жизнь. Десять минут. Продолжить с того места, на котором остановился Кан, было бы самым разумным. А подготовить совершенно другие аргументы было фактически равносильно самоубийству. Сынмин взглянул на часы и его сердце провалилось куда-то в пятки.***
Суета в зале суда напоминала гудение улья. Гул непрекращающихся разговоров и твое нервно бухающее сердце подливали масла в огонь еле упокоившихся нервов. Хёнджин, Феликс, Уджин и ты поспешили в зал суда после того, как поиски Сынмина оказались безрезультатными. Прокурора нигде не было видно, но, судя по доносившимся со всех сторон обрывкам разговоров, дело было передано ему чуть ли не в последние секунды. Ты нервно покусывала губу. Это должна была быть хорошая новость, но все понимали, что шансы, а главное – время, явно были не на вашей стороне. Бан Чан опустился на сидение рядом с тобой. Выглядел он изнеможденно. Детектив попытался ободряюще улыбнуться тебе, но когда он отвернулся и приковал взгляд к разворачивающейся сцене, ты увидела, что черты его лица напряжены, а сам он бледен. Со скрипом, от которого в зале суда тут же повисла тишина, двери раскрылись и вошли уже знакомые лица – судья, ее секретарь и присяжные. Ты инстинктивно перевела взгляд на Джисона. Его выражение лица было таким же настороженным, как и всегда. И ты почувствовала укол вины. Присутствующие в зале замолчали еще до того как судья начала говорить. Их взгляды были прикованы к новому прокурору, вошедшему в зал. Сынмин чувствовал, как на него смотрят десятки глаз. Словно он был бабочкой, приколотой к столу с образцами. Он уже должен был привыкнуть к этим взглядам, ведь то было далеко не первое его дело. Но когда он вглядывался в лица присутствующих, он чувствовал, что от них исходит брезгливая тревога, все та же, с которой ему приходится сталкиваться на протяжении всей своей жизни. Которую он так и не смог научиться игнорировать. На лицах этих людей были сомнение, снисхождение, тревога – все что угодно, только не поддержка. Как будто все они единогласно думали: «Это шутка? Этот парень – новый главный обвинитель?» Судья прочистила горло и надвинула на нос очки-половинки. – Суд благодарит всех присутствующих за терпение. Судебное заседание по делу Хан Джисон против Миро Хайтс возобновляется. Можете сесть. – Она повернулась к Сынмину. – Обвинение подготовило новые аргументы по делу? Мысли Сынмина закружились в голове, словно вихрь, когда он повертел в своих руках папку. Папку, внутри которой находились бумаги Кана по делу. Он онемевшими пальцами раскрыл ее. По мере того, как он это делал, в его голове эхом отдавались знакомые слова. Слова, которые ему говорили с тех пор, как он впервые решил, что свяжет свою жизнь с юриспруденцией, и которым он с тех пор заставлял себя следовать. «У тебя большое сердце, Ким Сынмин. Слишком большое. Научись контролировать свои эмоции, если хочешь добиться успеха в этой области». «Адвокат должен быть с холодной головой. Быстрый и рациональный. Доброте нет места в этой профессии». Он всегда принимал эти слова словно они были самой горькой пилюлей, преисполненный решимости доказать своим старшим коллегам, что он не просто некомпетентный молодой новичок-прокурор, каким его всегда считали. Он отчаянно пытался доказать своей семье, что он способен, что он не запятнает их имя. Каждый его шаг был осторожным, просчитанным, и все для того, чтобы Сынмин смог заслужить их одобрение, наконец-то вырваться из-под их удушающего контроля. – Ваша честь, – начал Сынмин, – как прокурора, меня учили, что мой долг – защищать верховенство закона, чтобы правосудие свершилось, каким бы суровым оно ни было. Ты внимательно следила за тем, как молодой прокурор говорит, и его серьезное выражение лица заставило тебя поежиться. Ким Сынмин, как однажды вскользь тебе сказал Чан, был из семьи опытных юристов. Вундеркинд, которому предстояло пройти большую школу и постараться не потерять все, что у него есть. И теперь ты с ужасом осознала, что его слова показались тебе точным эхом слов прокурора Кана. В животе Сынмина нарастала тревога с каждой секундой, словно это был его первый суд. Сердце колотилось все сильнее с каждым мгновением и появилось непреодолимое желание сбежать. Сделав глубокий вдох, он поднял глаза и встретился с твоим взглядом. Пылающим и полным эмоций. Со всей твоей решимостью, что так четко была написана на твоем лице. Ты, которая никогда бы не остановилась ни перед чем, чтобы защитить то, что считала правильным. Докажи. Докажи им всем, что ты достаточно хорош, что ты достаточно силен. Он закрыл глаза, зная, что еще пожалеет о том, что собирается сказать. – Но меня также учили, что хороший прокурор – это тот, кто использует закон для защиты людей, – Сынмин тяжело сглотнул. Пути назад не было. Сзади была лишь пропасть, в которую он не собирался падать. Он закрыл папку прокурора Кана и положил ее на стол позади себя. – Таким образом, дело, которое я представлю сегодня, не доказывает вину Хан Джисона в убийстве первой степени. В зале словно взорвалась бомба. Неистовый ропот слышался со всех сторон и судья нетерпеливо постучала молотком, чтобы привести публику в порядок. Сынмин успел заметить выражение лица Джисона. Тот по-прежнему смотрел вниз, опустив глаза, но его лицо побледнело от удивления после неожиданного заявления прокурора. В этот же момент двери зала распахнулись и вбежал молодой парень с раскрасневшимся лицом. В его руках была стопка мягких конвертов, с которыми он поспешил к Сынмину. – То, что вы просили, сэр, – тихо сказал молодой человек, передавая ему конверты, и Сынмин вспомнил разговор, который произошел в конференц-зале незадолго до возобновления процесса. – До начала заседания осталось десять минут, – обеспокоенно сообщил помощник, видя напряженное лицо прокурора. – Вам что-нибудь нужно от бывшего обвинителя? Поскольку это особые обстоятельства, я могу предоставить их вам. Либо десять минут на сбор необходимых доказательств, либо на создание весомых аргументов из того, что у него, нет – у Кана, уже было. – Слушай меня внимательно, – Сынмин закрыл глаза и потер переносицу. – Пожалуйста, принеси мне записи с видеокамеры Хан Джисона. Все карты памяти. А также кассеты Ян Чонина из архива прокурора Кана. Как можно быстрее. Узел тревоги в груди Сынмина наконец-то начал развязываться. Содержимое конвертов придало ему уверенности и он повернулся к судье, удивленный вновь обретенной решимости. – Обвинение считает, что Хан Джисон не виновен в убийстве первой степени. Мы предоставим все доказательства, которые исключил прокурор Кан, и рассмотрим дело со всех сторон, чтобы присяжные могли вынести правильный вердикт. – Это… совершенно новая стратегия, – недоверчиво прошептал Хёнджин рядом с тобой. – Как он смог выстроить новую линию дела всего за десять минут? – Он ничего не придумывал. Он просто собирается вести это дело так, как и собирался, пока у него его не забрали, – сказал Чан, и на его губах появилась улыбка. Он наклонился вперед с блеском в глазах. – Вот это Ким Сынмин, которого я знаю. Ты наблюдала, как Сынмин вызвал первого свидетеля, которым оказался не кто иной, как эксперт-психиатр Кана. – Вы представились как психиатр, который ответственен за анализ психического состояния обвиняемого, верно, сэр? – Д-да, э-э, ну, – краснощекий мужчина нервно замялся, – обвиняемый не захотел говорить во время экспертизы, поэтому мы не смогли получить много личных показаний… – Это не будет проблемой, – Сынмин взял один из конвертов, передал его секретарю суда и попросил воспроизвести содержимое. – Далее вы увидите записи с видеокамеры, которую подсудимому подарили в возрасте шести лет. У него выработалась привычка всегда носить ее с собой. Он повернулся к психиатру. – Эти кадры содержат переживания из детства обвиняемого. Я хочу, чтобы вы посмотрели эти видео, а затем ответили на некоторые вопросы. Однако, я должен предупредить всех присутствующих, что в записи есть сцены насилия. Ты видела, как Сынмин бросил обеспокоенный взгляд на Джисона, и поняла, что чувствует прокурор. После почти тринадцати лет, в течение которых Джисон скрывал свое прошлое даже от самых близких друзей, все это вдруг выносят на суд, словно осветив огромным прожектором – перед залом, полным людей, которые хотели приговорить его к смерти – и вы оба понимали, что это и есть ваш последний шанс. Экран задергался, когда секретарь вставил в компьютер первую карту памяти. Кан конфисковал видео до того, как ты смогла лично его увидеть, и об этих кадрах ты знала лишь по отрывочным рассказам Чана. С тревогой в груди ты смотрела, как экран оживает и на нем появляются размытые картинки. Сначала не было ничего необычного: короткие ролики, где на пыльных подоконниках стояли поломанные фигурки солдатиков и деревянные машинки. Картинка то и дело дрожала, как будто человек, державший камеру, едва выдерживал ее вес. Ты вспомнила, что Джисону тогда едва исполнилось шесть и почувствовала, как тебя охватывает странное чувство грусти. Словно ты смотрела фильм, концовку которого ты уже знала, и все, что тебе оставалось, – это бояться того, что должно произойти на этих кадрах. Когда секретарь перематывал видео, ты услышала слабый звук и подалась вперед, чтобы убедиться, действительно ли тебе не показалось. И так и было. Приглушенные крики, словно доносившиеся из другой комнаты, что-то тяжелое падает на пол, и, судя по ропоту и лицам людей в зале, они тоже это слышали. Видеокамеры была по-прежнему направлена на игрушки, но застыла неподвижно. Как будто ребенок, державший ее, тоже прислушивался. Сцены стали меняться одна за другой. День рождения, шесть свечей горят на маленьком белом торте. Джисон напевает знакомую мелодию вместе с женщиной, которая, как ты поняла, была его мамой. Ролик за роликом, где видеокамера была направлена на потолок темной детской комнаты и приглушенные звуки споров и криков эхом отражались от стен. Медленно сцены стали становиться знакомыми, а в памяти всплывал рассказ Джисона в ту самую ночь. «22 февраля 2005 года» В тот день Джисон наткнулся на женщину в постели своих родителей, а злой отец заставил его молчать о том, что он видел. «3 июня 2006 года» День, когда все пошло не так. Желудок скрутило, но ты продолжала смотреть, как все, что рассказывал тебе Джисон дрожащим голосом в полутьме комнаты, его кошмары давно минувших лет – все это обретало форму зернистых кадров, снятых ребенком на старую камеру. Его отец врезается в дверную раму, его руки выбивают жизнь из женщины под ним. И даже плохое качество видео не смогло скрыть умоляющих глаз женщины, обращенных к крошечной щели в шкафу, где спрятался маленький Джисон. Все произошло во мгновение ока. Пламя лизнуло окровавленный пол. Видеокамера расфокусировалась, когда Джисон, хромая по белому снегу, наконец, рухнул на холодное тело своей матери. Истошные крики боли и страдания, казалось, еще долго звенели в ушах после того, как Сынмин остановил съемку, и ты посмотрела дрожащими глазами на Джисона. Его глаза были опущены вниз, но даже с твоего места было хорошо видно, как он дрожит и как часто дышит. Сколько раз он переживал эти кадры в кошмарах, в полубредовых воспоминаниях. Каждый раз, когда закрывал глаза. – Тринадцать лет назад на окраине Миро Хайтс случился сильный пожар. Дом семьи Хан сгорел дотла и в живых остался только мальчик, у которого не было родственников, чтобы стать его опекуном. Не понимая, что именно произошло, полиция списала все на взрыв газа, а мальчика бросали по приемным семьям и детским домам, пока, наконец, не забыли о нем, – сказал Сынмин. Про себя он поблагодарил Уджина, который как-то в разговоре несколько раз упомянул, что прошлое Джисона кажется ему странно знакомым, ведь именно благодаря капитану полиции Сынмину удалось соединить все детали «висяка» тринадцатилетней давности и случившимися недавно делами. – Были предположения о домашнем насилии, но их так и не расследовали. Дело замяли, оставили без внимания, а когда истек срок давности – просто спрятали в коробке с нераскрытыми делами и сдали в архив, – Сынмин кивнул секретарю и тот вставил следующую карту памяти. На ней были видео с записями, похожими на бесконечные психиатрические экспертизы. Бесплотные равнодушные голоса. Социальные работники, детские психиатры и другие разного рода специалисты безжалостно засыпали Джисона вопросами личного характера. Первая половина видео либо была полностью черной, либо не в фокусе, как будто Джисон прижимал видеокамеру к себе, переживая, что ее отберут. Они все сдавались, когда понимали, что мальчик с трудом мог ответить на их вопросы. Из-за затянувшегося страха и неизлечимой травмы. Все они говорили одно и то же: «Он запутался» «Он проблемный ребенок» «Его невозможно вылечить» Ты сжимала кулаки каждый раз, когда социальный работник выходил из комнаты, раздраженно бормоча себе что-то под нос. Затем ролики стали более четкими, на нескольких кадрах появился мальчик с круглыми, как у кошки, глазами и бледным лицом. Ли Минхо. – В начале этого десятилетия, как мы все знаем, Миро Хайтс переживал экономический кризис – многие рабочие потеряли работу. В это же время резко возросло число случаев жестокого обращения и торговля детьми, – Сынмин заговорил, когда на экране появилось изображение грязного недостроенного подвала. – Мы стали свидетелями роста так называемых «самоубийц-убийц» – преступников, которые, прежде чем покончить с жизнью, похищали и убивали членов собственной семьи или простых незнакомцев, которые не могли дать им отпор. Многие из них выражали свой гнев и горе через насилие. Но другие видели в этом свою извращенную форму мести. Внезапно, ты вспомнила свой разговор с Минхо на крыше больницы. Когда их с Джисоном заманил в дом мужчина и пытался убить. Из динамиков послышался звук приближающихся шагов. Камера снимала под неудобным углом и неконтролируемо тряслась, пока не упала на землю, и тогда видео оборвалось. Когда началось следующее видео, камера снимала сверху вниз на двенадцатилетнего Джисона. Он смотрел в объектив, широко раскрыв глаза. «Это просто идеально. Копам это понравится, очень понравится.» Ты вздрогнула от хриплого голоса мужчины за видеокамерой и от вида оружия, дуло которое было приставлено ко лбу Джисона. «А теперь, пацан, я хочу, чтобы ты умолял о прощении.» С замершим сердцем ты смотрела, как разворачивается ад: мужчина нажал на гашетку как раз в тот момент, когда Джисону удалось освободить руки, и видеокамера упала, ударившись о бетон, когда мальчик бросился на мужчину. Когда объектив наконец снова сфокусировался, от происходящего на экране кровь застыла в жилах. Двенадцатилетний мальчик стоял на коленях перед изуродованным трупом взрослого мужчина. А его ангельское лицо было залито кровью. Ты услышала за камерой прерывистое дыхание Минхо, когда Джисон повернулся к нему, и от его взгляда по позвоночнику пробежал ледяной холод. Точно так же он смотрел на тебя, когда ты нашла его на парковке закусочной, выкрикивая его имя, словно пытаясь пробудить его от кошмарного сна. В его глазах была нечитаемая пустота. Бездна. Даже сквозь ужасное качество видео не сложно было уловить момент, когда сознание Джисона вернулось к нему. Взгляд снова стал мягким, а выражение лица ошеломленным. «Минхо, мы можем пойти домой?» Съемка прервалась. Сцена была точно такой же, как тебе ее описал коронер на крыше больницы, но ты не была готова увидеть то, что увидела. Да и вряд ли к такому можно быть готовым. Ты поняла, как сильно тебя трясло, только когда Феликс легонько положил свою руку тебе на плечо, обеспокоенно заглядывая в твои глаза. Когда ты заставила себя разжать кулаки, то поморщилась. На ладошках остались ярко-красные отметины от ногтей. – И обвиняемый, и коронер Ли Минхо были вовлечены в дело о похищении и подверглись насилию в возрасте двенадцати и тринадцати лет. Преступник погиб во время инцидента. И снова дело было похоронено. Экономические неурядицы, которые в то время переживал Миро Хайтс, были куда важнее жизней двух детей, так что дело просто закрыли из-за пренебрежительного отношения правоохранительных органов. Сынмин обернулся и посмотрел на психиатра. – Я не эксперт в психологическом анализе, но, думаю, мы можем подтвердить несколько случаев домашнего насилия на основании только этих кадров. Неоднократное подвергание насилию. Годы сексуальных домогательств. Ответьте, доктор, каков был бы анализ пациента, прошедшего через все эти события? – Этого... – краснощекий мужчина был явно потрясен. Он вытер пот со лба и заикаясь продолжил. – Этого более чем достаточно, чтобы вызвать тяжелое посттравматическое стрессовое расстройство. Его глаза нервно метались по залу суда, как будто он не мог говорить. – Ему страшно, – пробормотала ты. – Словно он не может сказать все, что на самом деле думает. – Должно быть, Кан заключил с ним сделку, – ответил Уджин, вздохнул и покачал головой. – Но теперь все кончено. Ему больше нечего терять. – Вы дали клятву перед началом суда, – сурово сказал Сынмин, не отрывая глаз от нервного мужчины. – «Я клянусь, что показания, которые я дам, будут правдой и только правдой». Так скажите мне правду, доктор. Под тяжелым взглядом Сынмина психиатр наконец-то сдался. – Тот… факт, что эти события произошли в детском возрасте обвиняемого, еще более важен. Детское сознание формирует взрослое поведение. Точнее сказать, взрослое поведение формируется под влиянием того, что вы переживаете в детстве, понимаете? – Ранее вы упомянули о возможной социопатии. Вы пришли к такому выводу из-за криминального прошлого обвиняемого и его поведения, такого как... – Сынмин достал бумаги Кана и быстро пролистал их. – Кражи. Пиромания, деструктивное поведение. Он поднял бровь и глянул на одного из парней, на которых напал Джисон на парковке закусочной. – Возможно, множественные личности… – Да, но… используя информацию, полученную во время просмотра данных вещественных доказательств, эти симптомы сильно коррелируют с антисоциальным расстройством личности. И с учетом нового контекста, – психиатр покорно опустил голову, – эти симптомы ближе к симптомам человека, страдающим крайне запущенным посттравматическим стрессовым расстройством. Медленно выдохнув Сынмин повернулся к судье. – Посттравматическое стрессовое расстройство. Давайте рассмотрим поведение подсудимого под этим углом. Как ПТСР объясняет склонность к насилию у ребенка? – Это форма преувеличенной реакции испуга – внезапной реакции, вызванной чем-то, что расстраивает пациента. Это распространенное последствие жестокого обращения или травмы в детстве. Некоторые пациенты падают без сознания, у некоторых случаются приступы паники или судороги. В случае с Хан Джисоном… это проявилось в виде повторяющихся вспышек ярости. Ты вспомнила человека, на которого Джисон напал в «Желтом лесу». На парня, чья девушка, как рассказал тебе Чан, пришла в участок за несколько дней до суда над Джисоном. – Она сильно плакала. Я думал, что она хочет, чтобы Джисона казнили, что она скажет нам, что он должен быть приговорен несмотря ни на что. Но она сказала, что не хочет давать показания, что она все еще пытается справиться с травмой и не хочет иметь ничего общего с судами. Странным показалось то, что она плакала из-за Джисона. Сказала, что ее парень избивал ее, когда появился Джисон. Тот спас ее и велел идти домой. Преувеличенная реакция испуга. Ты помнила это из лекций по психологии: внезапная реакция, вызванная чем-то, что расстроило пациента. Например домашнее насилие. Нежелательные сексуальные контакты. Или, ты вздрогнула, мелочи – например, красный цвет. Отец, любовница отца, мама, похититель… Неужели Джисон постоянно видел их лица в тени, в незнакомцах, которые совершали те же вещи, что и они? – Свидетели, которые знали Хан Джисона, когда он был маленьким, – продолжил Сынмин, вырывая тебя из своих мыслей, обращаясь к двоим пострадавшим, – также указали на то, что он часто менял выражение лица «словно маску». Если предположить, что это правда, то почему обвиняемый это делает? – У детей, которые подверглись насилию, или людей, переживших тяжелую травму, могут выработаться диссоциативные привычки. Они могут как бы отключаться от прошлых воспоминаний, информации или даже от происходящего с ними в данный момент в качестве защитного механизма… Вот почему подсудимый может часто менять настроение или показывать совершенно разные стороны себя в разных ситуациях. – Другими словами, – медленно произнес Сынмин, сосредоточенно нахмурив брови, – обвиняемый пережил в детстве настолько много травмирующих событий, что их последствия без лечения нарушили его эмоциональное развитие во взрослой жизни. Это объясняет, почему реакция испуга у Хан Джисона медленно трансформировалась во вспышки ярости. – Абсолютно верно, – психиатр выглядел усталым и побежденным. Сынмин предложил мужчине присесть на свое место на трибуне, что тот с радостью сделал, а прокурор тем временем достал следующий конверт – фотографии коронера, сделанные в «Желтом Лесу». Без каких-либо слов он вывел фотографии на экран и от снимков по залу прокатилась волна ужаса и отвращения. – Ранее прокурор Кан утверждал, что увечья, нанесенные жертвам, являются доказательством того, что преступник совершал эти действия для собственного удовольствия, – Сынмин посмотрел на судью. – Ваша честь, в свете новых улик, я хочу сказать, что данные фотографии служат лишь дополнительным визуальным доказательством психического состояния обвиняемого во время совершения преступления. Сынмин пролистал снимки. – Множественные раны, брызги крови, сильный удар тупым предметом. И, если коронер говорит правду, камень в качестве орудия убийства. Все это наводит только на одну мысль – действия обвиняемого не были заранее продуманы. Эти реакция и нападения были вызваны психологическим состоянием. Судья строго посмотрела на Сынмина. – Есть ли у обвинения какие-либо доказательства, которые прямо опровергают предыдущее прошение о заключении за убийство первой степени? Чтобы доказать, что убийства были не преднамеренными или умышленными? Думай, Сынмин, думай. Он лихорадочно ломал голову, пытаясь вспомнить все доказательства, которые ты, Чан и Уджин пересматривали вместе с ним тысячу и один раз. Фотографии, графики, диаграммы, стенограммы показаний… Глаза Сынмина зацепились за стопку конвертов, которые принес клерк и он вспомнил о записи с плеера Ян Чонина. Ну вот и все. – Да, Ваша честь, – он прочистил горло, пытаясь быстро собрать в голове слова в предложение. – Как мы все знаем, есть выживший свидетель нападения в «Желтом Лесу» – Ян Чонин. На него напали около трех часов ночи. Он работал в ночную смену в доставке. Сынмин кивнул в сторону Чонина. – До недавнего времени мы не знали, что у свидетеля есть хобби – записывать себя во время этих смен на диктофон. По толпе прокатился тревожный ропот, когда Сынмин вытряхнул из конверта кассеты и передал их помощнику судьи. После нескольких напряженных мгновений раздался слабый треск, и запись начала воспроизводиться. На первой кассете было записано попурри из песен, которые курьер записал сам. Вторая кассета была пуста – та самая, которую Минхо украл с места преступления, и которую ты в итоге нашла в его офисе. Когда помощник вставил третью кассету, комнату наполнил тихий звук дыхания и шелест гравия под колесами велосипеда. Эта была та самая запись, которую ты слушала тогда в магазинчике Со Чонбина. Запись, которая перевернула твою жизнь. «Хэй! Это АйЭн! Сейчас… Два часа ночи!» Ты оглядела лица людей в зале. Все были словно на взводе, и ты бы соврала, если бы сказала, что не чувствуешь того же. Ты все еще помнила тот крик Чонина, эхом отдававшийся в ушах, и ужасный глухой стук, с которым он упал. О чем думал Сынмин? Как запись нападения на свидетеля могла доказать невиновность Джисона? Разве эта запись не является прямым доказательством вины? Веселый беспечный голос Чонина звучал до тех пор, пока где-то вдалеке не послышался женский крик, едва различимый из-за голоса курьера. Затем послышался гортанный крик мужчины, который и был убит Джисоном. Звуки хруста листьев и треск веток под колесами велосипеда становились все громче, и ты поняла, что Чонин въехал в лес, приближаясь к тому месту, которое впоследствии и станет местом преступления. «– Эй? У вас все в порядке? Вам нужна помощь? Я могу вызвать скорую. Что слу-...» Все случилось слишком быстро. Прежде, чем ты успела вздрогнуть и закрыть уши. Глухой стук, вскрик боли, который прервал оглушительный вой, и плеер ударился о землю. Весь зал суда слушал затаив дыхание . И только несколько мгновений спустя до тебя дошло, почему Сынмин разрешил поставить эти кассеты. Когда неровное дыхание другого мальчика послышалось из динамиков, ты вспомнила, что было в конце записи. Когда ты слушала ее в первый раз, сердце провалилось куда-то в желудок и мир рухнул. В этот раз трепетание в груди было похоже на надежду. Голос Хан Джисона. Он захлебывался от ужаса и эхом разносился по залу, и ты увидела, как все вокруг замерли. «– Почему? Почему ты… Почему ты оказался здесь?» Сквозь рыдания было слышно, словно кто-то шарит руками по телу, пытаясь нащупать пульс. Сынмин остановил запись и повернулся к недоумевающим присяжным. – Похоже ли то, что вы сейчас услышали, на хладнокровного психопата? – Может ли свидетель опознать человека на записи? – Судья указала на Чонина. – Я.. Я довольно быстро потерял сознание, – медленно начал Чонин, нахмурив брови, как будто ему было больно вспоминать, – но последнее, что я помню… это заплаканное лицо мальчика надо мной, который пытался убедиться, что я в порядке. – Этот человек находится сейчас в зале суда? Чонин кивнул и указал на Джисона. – Также хочу отметить, – продолжил Сынмин, постукивая пальцами по треснувшему серебристому плееру, – эти кассеты были найдены в кармане толстовки Ян Чонина после того, как он попал в больницу. Если бы обвиняемый действительно был хладнокровным убийцей, думаю, он бы позаботился о том, чтобы такие улики не попали ни в чьи руки. Кроме того, Хан Джисон не знал, что его записывают, это исключает возможность подделки данных улик. – Даже в этом случае, – судья повернулась к Сынмину и сузила глаза, – мы не можем быть уверены, что обвиняемый не собирался оставить Ян Чонина умирать. Есть много прецедентов, когда преступник почти сразу проявлял раскаяние, но все равно пытался скрыть совершенное преступление. – Все верно. Однако, Ваша честь, прошу вас заметить, что Ян Чонин был найден не в «Желтом лесу», где произошло нападение, а на пороге «Glow Cafe». Хёнджин, как по команде, вскинул голову и прищурился, а Сынмин дал команду помощнику судьи продолжить воспроизведение записи. Через несколько мгновений послышался шорох, который становился все громче и громче, как будто что-то подняли и понесли. Ты услышала прерывистое дыхание Джисона, как будто он пытался бежать. И тут тебя осенило – Джисон нес тело Чонина. Ты думала, что кассета уже закончилась, когда слушала ее с Со Чонбином в его музыкальном магазине. На деле же, после того как ты услышала голос Джисона, ты просто отбросила от себя плеер, пытаясь поверить в то, что услышала. Несколько дней кассетник пролежал без дела в твоей квартире, пока ты не принесла его в офис Сынмина. А на следующий день он попал в руки прокурора Кана, но, по какой-то счастливой случайности, Сынмин успел прослушать пленку до конца. – Ян Чонин был найден около четырех часов утра, когда Хван Хёнджин, владелец «Glow Cafe», был разбужен звонком в дверь. Свидетелей не было и звонившего не смогли идентифицировать, поскольку все отпечатки пальцев были смазаны и стали бесполезны к тому времени, как Ян Чонина благополучно доставили в отделение интенсивной терапии. Звук шуршащих под ногами листьев и хруст сухих веток под подошвами кроссовок Джисона сменился, когда он наконец-то вышел на главную дорогу. Было слышно, что бежать по ровному асфальту стало легче, и через пару мгновений, благодаря громкому шороху, стало понятно, что Джисон опустил тело Чонина на землю. Затем через динамики раздался знакомый звон дверного колокольчика «Glow Cafe», и ты увидела, как Хёнджин вскочил на ноги, раскрыв рот в недоумении. – Да. Это именно то, о чем вы подумали, – Сынмин повернулся лицом к ошеломленным зрителям, когда звук удаляющихся шагов почти стих и запись закончилась. – Подсудимый был тем самым человеком, который спас Ян Чонина. Судья неуверенно прочистила горло. – Защите есть что сказать по этому поводу? – Её мрачный взгляд метался между Джисоном и Сынмином. Впервые с начала всего процесса Джисон поднял голову. Его встретил зал полный смешанных взглядов – опасение, любопытство, интерес, страх… Он почувствовал, как слова застряли в горле, а язык словно обратился в пыль. Джисон молчал. – Суд не будет полностью справедливым, если мы не выслушаем самого обвиняемого. Его собственными словами, – слова Сынмина звучали осторожно, почти ласково. Он пристально смотрел на настороженного Джисона. – Не хотите ли вы дать показания? Сердце бешено застучало в горле, а тишина сгущалась и давила на уши. После нескольких тяжелых минут, которые показались вечностью, ее наконец нарушил скрип стула, когда Джисон отодвинул его и встал. К твоему удивлению, он встал, вышел в середину зала суда и бесшумно, как призрак, повернулся лицом к Сынмину. Выражение его лица все так же было настороженным, как и в тех случаях, когда ваши встречи с ним принимали худший оборот, и ты невольно схватилась за край стула, не представляя, чего ожидать. Если Сынмин был удивлен так же как и ты, то ему удалось это скрыть. Он что-то пробормотал помощнику судьи, и тот вывел на экран знакомые лица и фотографии. Жертвы, как ты поняла, и места преступления. На фото стройная женщина лет тридцати с тонкими губами ярко-красного цвета, а рядом фотография обугленных костей и плоти. Проститутка. – Вы узнаете эту женщину? – Спросил Сынмин, показывая на фотографию. Джисон нахмурился, бросив взгляд на фото. Казалось в глубине его сознания что-то зашевелилось, но в висках пульсировало и мешало сосредоточиться. – Я… Я не уверен. Кто-то в толпе неубедительно хмыкнул, и Джисон попятился назад. Картинки продолжали меняться: труп, изуродованный химическими ожогами, тело человека, свисающее с крыши, раздробленный череп в лесу. От каждого изображения у Джисона голова шла кругом, а пол начал вращаться, словно угрожая разверзнуться под ногами и поглотить его целиком. Узнал ли он их? Лица мелькали в его сознании, как стекляшки в калейдоскопе, но чем больше он пытался сосредоточиться на этих лицах, тем больше они распадались. Кончики пальцев покалывало от слабого зудящего воспоминания чужой крови на них. Чужая кровь… И вот мгновение, и перед глазами возник облик мучителя. Отец. Его любовница. Боль. – Я не могу ничего вспомнить… – хрипло задышал Джисон. Он помнил, как терял сознание и просыпался. Он помнил свои кошмары. Но как бы он ни старался, он не мог вспомнить лица, которые смотрели на него с экрана. «Ты говоришь как сумасшедший» – шипел голос в глубине его сознания. И, встретившись взглядом с присяжными, он почти услышал, о чем они думают. «Полный псих» «Абсолютно невменяемый» «Убийца» Почувствовав, что по залу суда тут и там начали расползаться сомнительные перешептывания, Сынмин поспешил перейти к следующему вопросу. – Давайте… Давайте вернемся к показаниям психиатра. Господин Хан, не могли бы вы рассказать мне, каково было расти в вашей семье? И снова тишина. Джисон закрыл глаза, а голос прокурора эхом звучал в его голове. Семья. Это слово каждый раз обнажало уродливые воспоминания, состоящие из пивных бутылок и бледных покрытых синяками рук. Его голова раскалывалась, на ладонях выступил холодный пот, когда он сжал кулаки, а в животе заурчало. Нет. Нет, он не мог говорить об этом. Он не хотел говорить об этом… – Вы можете… рассказать мне о вашей маме? Резкий, словно стрела, знакомый вопрос, прозвучавший мягким голосом прокурора, пронзил тишину, и Джисон вновь открыл глаза. Дрожь в его руках утихла. В зале послышался смущенный ропот, вызванный странным вопросом, но Сынмин не разрывал зрительного контакта с мальчиком. Прокурор наблюдал, как кулаки Джисона медленно разжимаются, как он слегка нахмурил брови, осознав вопрос, и Сынмин вспомнил телефонный разговор с тобой после того, как ты очнулась в больнице. – Что это? – Психиатрический анализ Хан Джисона, – пояснила ты, ссылаясь на файлы отчета, которые отправила прокурору по электронной почте. – Я знаю, что это не… не так много, но… – Насколько нам известно, это может быть единственное задокументированное свидетельство, которое есть на Джисона, – заверил тебя Сынмин. – Из того, что я слышал, он никогда раньше никому этого не рассказывал. Я имел в виду, почему ты посылаешь это мне. – Чан не может предстать перед судом, – ты прикусила губу, – а я… я еще не закончила университет, поэтому моя диссертация не будет воспринята всерьез в качестве доказательства. Я также не могу свидетельствовать в качестве эксперта-психиатра. Но я подумала, что могу, по крайней мере, рассказать вам обо всех вопросах, которые привели меня к его диагнозу. В случае, если вы будете допрашивать его в суде, он будет знать, что это мои вопросы. Может быть… он наконец-то передумает. Сынмин устало вздохнул. – Сегодня утром меня отстранили от дела, госпожа Т/И. Я не знаю смогу ли я выступить в зале суда, не говоря уже о том, чтобы допрашивать его. Так вопросы и остались, похороненные где-то на задворках сознания Сынмина. До этого самого момента. И он вспомнил о них как раз вовремя. – Что приходит вам на ум, когда вы думаете о глазах своей матери? Зрение Джисона словно затуманилось, когда его захлестнули воспоминания, от которых он едва устоял на ногах. Глаза его мамы. Когда он последний раз смотрел в эти глаза, они уже были мутными и из них медленно уходила жизнь, пока её кровь растекалась по половицам пола его комнаты. Глаза его матери. Внезапно он словно снова оказался маленьким, окутанный тенью тесного шкафа, когда его отец отнял жизнь его мамы прямо у него на глазах. Вина, хотел сказать он. Боль. Та, что никогда не проходит. Лихорадочно моргая, Джисон обвел взглядом зал суда, и когда он наконец нашел твои глаза, его сердце на миг остановилось. Ты смотрела на него точно таким же взглядом, как и его мать в тот день. С вашего первого свидания и до этого момента Джисон никогда не понимал, почему ты так её напоминаешь, ведь вы совсем не похожи. Куда бы он ни шел, его всегда преследовали обрывки его личных кошмаров, которые он пытался забыть. Демоны его прошлого принимали облик того человека из «Желтого леса», проститутки с ярко-красными губами, На Чанмина, Пак Бомсу… И все же каждый миг, проведенный с тобой, он ловил знакомые проблески ее… Кусочки единственного тепла, счастья и дома, которые он когда-либо знал, прежде чем все это сгорело дотла. Долгие годы он помнил только тот день. Глаза его матери были широко распахнуты и умоляли его, когда она истекала кровью на полу, отчаянно качая головой перед тем, как… Пламя и бесконечный дым, казалось, разъедали его счастливые воспоминания, пока не осталось ничего кроме пепла и сажи. Но ты… Ты заставила его вспомнить время, когда все было не так. Когда все было спокойно, когда у него еще было куда и к кому вернуться. Вернуться домой. Тринадцать лет он бежал от воспоминаний. От чувств. Боясь, что столкновение с ними заставит его снова и снова переживать ту боль. Но сейчас Хан Джисон впервые задумался, не упустил ли он что-то еще среди своих подавленных воспоминаний. Глаза его матери, когда она в последний раз смотрела на него, были теплыми не только потому, что были наполнены болью и слезами, но и потому, что в них полыхало последнее невысказанное вслух послание. То же самое он видел сейчас в твоих глазах. Когда ты осторожно кивнула головой, умоляюще глядя в его полные слез глаза, в сознании наконец-то прозвучали четкие слова. «Не вини себя в том, что произошло, Хан Джисон, ты должен продолжать жить» Ошеломленный, он отвел взгляд и увидел, что Бан Чан смотрит на него с тем же выражением лица. Затем Уджин, Феликс, Ян Чонин и Сынмин. Даже у Хван Хёнджина на лице было беспокойство – беспокойство за него, – и все это внезапно ударило по Хан Джисону, словно удар под дых. Почему все эти люди сражаются за него? Почему его мама умерла за него? Что приходит на ум, когда он думает о глазах мамы? – Любовь, – наконец-то выдохнул Джисон и его мягкий голос заполнил звенящую тишину. – Любовь. Воспоминания возвращались к нему – не рваными раздирающими сознание вспышками, а медленно, как масло. Постепенно. Впервые в жизни Джисон контролировал ситуацию. – Расскажите мне о ваших родителях, – мягко надавил Сынмин, видя, как напряжение медленно покидает тело Джисона. – Мои родители, – медленно повторил Джисон. Его губы двигались медленно, словно он пытался понять смысл этих слов. Он вспомнил, как однажды, когда ему задали тот же вопрос, его голова словно раскололась надвое. Теперь воспоминания казались странными, отстраненными, как будто это была не его история. – Когда-то они были счастливы, по крайней мере я так слышал. Он сделал паузу. – Мой… отец… никогда не хотел жениться. Они никогда не планировали… рожать меня. Но мама… она отказалась делать аборт. Это была свадьба по принуждению, – тихо закончил Джисон. – А потом все стало еще хуже. – Каково было расти в вашей семье? – снова спросил Сынмин, внимательно наблюдая за Джисоном. – В детстве отец больше всего любил говорить мне о том, что я никогда не был нужен, – Джисон горько улыбнулся. – Думаю, вы можете себе представить. Ты наблюдала за тем, как Сынмин продолжал задавать вопросы Джисону, словно медленно вытаскивая ответы из темного омута памяти и окрашивая холодные стены зала суда сценами из прошлого. – Моя мама работала официанткой. Работа была тяжелая и платили не много. Поэтому отец убедил её брать больше смен, чтобы она как можно реже бывала дома. В это время он… – Джисон тяжело сглотнул. – Он заводил романы с другими женщинами, когда ее не было дома. А когда у нее выдавался выходной – избивал ее до полусмерти. Она всегда пыталась скрыть это от меня, говорила, что чем меньше я буду знать, тем лучше. Но я становился старше и гнев отца постепенно переходил на меня. И когда его… женщины оставались у него, они тоже меня замечали. Джисон замолчал, а ты вдруг вспомнила светлые шрамы от ожогов на его ногах и руках, многочисленные отметины на животе, от которых на глаза наворачивались слезы. Сколько их еще было скрыто на его теле, болезненных воспоминаний, связывающих его с прошлым, которое он так старался забыть? – Ваша честь, – наконец нарушил тишину Сынмин, – учитывая всю полученную информацию, я думаю, мы можем с уверенностью утверждать, что подсудимый был свидетелем многочисленных травмирующих событий в детстве и именно они ухудшили его психическое состояние по мере взросления. Сынмин повернулся к Джисону, вспомнив еще один вопрос, который ты написала в своем отчете. – Как… как вы справляетесь с прошлым? Джисон несколько мгновений молчал. – Мне… не нравится думать об этом или вспоминать, – ответил он, и его слова повторяли ваш последний сеанс терапии. – Каждый раз, когда я делаю это…– он запнулся и попытался снова. – Каждый раз.. я… я… Его горло словно сжали невидимые руки, а слова эхом отдавались в голове, словно издеваясь над ним. Как он должен был объяснить головную боль, которая никак не проходила, головокружения, которое сбивало его с ног? Или, что еще хуже, пробелы в воспоминаниях, когда он терял сознание, отчего ему казалось, что он медленно сходит с ума? «Молчи», – прошипел голос в его голове. – «Кто поймет тебя? Кто поверит тебе?» Он оглянулся на множество лиц в комнате, их холодные настороженные взгляды пронзали его насквозь, как острые лезвия. «Тебе не суждено жить. Ты должен был умереть в тот день…» «Хан Джисон, какой же ты идиот!» Внезапно в его голове возник твой голос. Он прорвался сквозь пелену мыслей и заставил вздрогнуть от неожиданности. Но на этом все не закончилось. Все то, что ты когда-то ему говорила, постепенно становилось все громче и громче и заставляло его очнуться от собственных мыслей. «Ты не психопат, каким тебя выставляют. Я знаю тебя!» Он вспомнил, как ты расслабилась и заснула в его объятиях, даже после того, как узнала, что его руки испачканы кровью, потому что ты полностью ему доверяла. «Я не хочу, чтобы ты показывал мне. Я хочу, чтобы ты рассказал. Я хочу услышать это от тебя, твоими собственными словами, Джисон». Он помнил твое лицо в точности до мельчайшей детали, когда он рассказывал тебе о своем прошлом: твой мягкий терпеливый взгляд и нежный голос, тревогу и искреннее беспокойство, написанные на твоем лице, которые он принимал за страх и отвращение. Ты была потрясена и определенно напугана, но ты всегда была готова его слушать, даже когда Джисон боялся даже подумать о том, чтобы поделиться с кем-то. «Ты мне нравишься, Хан Джисон. Ты. Мне. Нравишься.» Он встретил твой взгляд и тихо вздохнул. Именно ты обладала силой и способностью одним прикосновением заставить стены, которые он выстраивал годами, рассыпаться в пыль. Ты вытащила его из тьмы, в которой он беспомощно барахтался. Ты наконец пробудила его от кошмара наяву, в котором он был заперт всю свою жизнь. Ты напомнила ему, что значит быть живым. Заставила снова захотеть жить, без страхов и сожалений. – Господин Хан? Не могли бы вы описать, как эти воспоминания заставляют вас чувствовать себя? Как вы справляетесь с ними? – Я не знаю как, – наконец выдохнул Джисон. – Каждый раз, когда я пытаюсь вспомнить, мое… сердце начинает колотиться так, будто грудная клетка вот-вот разорвется. Голова раскалывается, я ничего не вижу и… как будто что-то внутри… щелкает. А потом я… полностью теряю сознание. Сынмин кивнул, оглянувшись на нервного краснолицего мужчину. – У вас есть что добавить или опровергнуть по поводу диагнозов психиатров? – Вы были правы, – просто ответил Джисон, но обращался он не к психиатру. Он смотрел прямо на тебя и, к его собственному удивлению, на его пересохших губах заиграла улыбка. Казалось, что это простое предложение каким-то образом освободило его. – У меня проблемы со сном, потому что мне всегда снятся одни и те же кошмары. В моих воспоминаниях не хватает пустых мест. А когда я просыпаюсь в незнакомом месте, не представляю как я туда попал. Джисон увидел, как расширяются твои глаза, узнавая его слова. Он повторял те же симптомы, о которых ты говорила ему во время последнего сеанса терапии, те, что он холодно отрицал из-за паники и страха. – Я всегда боялся подпускать людей близко к себе. Но иногда случаются вещи, которые напоминают мне о временах, которые я предпочел бы забыть, и прежде чем я успеваю понять это, все начинает выходить из-под контроля. – Он слегка улыбнулся Сынмину, который молчал, удивленный неожиданной откровенностью Джисона. – Ну вот и все. Вся правда, и ничего кроме правды. Ты наблюдала за тем, как глаза Джисона обводят зал суда, его лицо было открытым и спокойным, как у ребенка, и именно это чуть не разбило тебе сердце. Ты знала, что где-то под тюремной робой, слишком мешковатой для его худого тела, скрывается оболочка ребенка, которого мир не смог спасти. Ребенка, который отказался просить о помощи. – Больше вопросов нет, – тихо сказал Сынмин, и Джисон вернулся на свое место, а прокурор повернулся к судье. – Ваша честь, – медленно начал он, словно пытаясь подобрать слова. – Я думаю, у нас есть основания полагать, что нападения были спровоцированы. Не столько самими жертвами, сколько прошлыми травмами, с которыми так и не удалось справиться должным образом, и они повторялись снова и снова, пока не вышли из-под контроля. Сынмин повысил голос, чтобы его услышал весь зал суда, заставляя его звучать ровно, несмотря на нервозность ситуации. – Убийства никогда не были запланированы в нашем случае. Корреляции между жертвами и причинами смерти не показывают почерк серийного убийцы, они показывают триггеры, – он тяжело вздохнул. – Дамы и господа, это не дело серийного убийцы. Это не дело психопата, совершающего бессмысленные убийства. Это последствие дела о домашнем насилии, которое замяли более десяти лет назад, и мы не можем позволить себе снова оставить все таким образом. – Прокурор Ким, – Судья окинула Сынмина холодным взглядом поверх очков. – Помните, что вы не должны позволять эмоциям мешать вам в суде? Вы должны оценивать дело с холодной рассудительностью и логикой. Сынмин опустил глаза, сердце колотилось в груди. Ким Сынмин, которого он знал, устыдился бы и немедленно извинился. Ким Сынмин, которого он знал, посчитал бы его сумасшедшим за то, что он переступил черту… В тот момент он понял, что страстно ненавидит прошлого Ким Сынмина. – Эмоции не всегда мешают, – сказал он больше себе, переводя взгляд на тебя в зале суда, – и они не всегда делают нас слабыми. Сынмин подумал о прокуроре Кане и его голос окреп. – Если уж на то пошло, они делают тебя человеком. – Он вновь посмотрел на судью, на лице которой застыло удивление. – Когда правосудие стало таким холодным? Нас учили, что закон должен защищать уязвимых, а не преследовать их. Судья выглядела потрясенной, ее рот беззвучно открывался и закрывался, а глаза метались между Сынмином и Джисоном. Наконец, с непостижимым выражением лица она повернулась к присяжным и неуверенно прочистила горло. – Дамы и господа присяжные, на этом заседание по этому делу закончено. Теперь вам предстоит обсудить и определить, виновен ли Хан Джисон в двенадцати пунктах обвинения в убийстве первой степени, нападении и поджоге. Если вы считаете, что это доказано вне всяких разумных сомнений, то вы должны признать подсудимого виновным и приговорить его к высшей мере наказания. Смертная казнь. От этих слов побежали мурашки по спине. – Суд объявляет перерыв до вынесения приговора присяжными.***
Прошло больше часа с тех пор, как присяжные вошли в комнату совещаний, и с каждой секундой тебя тошнило все больше и больше. Ты опустила голову, зарылась руками в волосы, как будто это могло бы успокоить тревогу, пульсирующую в венах. Несколько раз ты слышала крики и гневные голоса, доносившиеся из комнаты, в которой находились присяжные. С каждой минутой вся тяжесть ситуации становилась все более осязаемой, а напряжение в зале суда – густым и удушающим. Феликс успокаивающе поглаживал тебя по спине. – Т/И, эй, посмотри на меня, глубоко дыши, хорошо? Ты в порядке… Он прервался, когда ты подняла голову, чтобы взглянуть на него, проклиная слезы, которые уже наворачивались на глаза. Ты ненавидела это чувство, ты ощущала себя слабой и беспомощной, а если представить как ты сейчас выглядишь, то становилось еще хуже. Ты обещала себя сохранять спокойствие, но каждая мысль, приходившая в голову, приводила к другой, словно высасывая все жизненные силы. – Они могут выйти в любую секунду, Ликс, – сказала ты ему дрожащим голосом. – Они могут выйти в любую секунду и оборвать его жизнь. Ты не могла даже произнести имя Джисона вслух, не говоря уже о том, чтобы посмотреть ему в глаза. Феликс наблюдал, как ты яростно вытираешь слезы, и от твоего расстроенного вида потерял дар речи. Он сделал единственное, что мог придумать. Твой лучший друг обнял тебя, и от его ободряющего тепла в этом холодном зале, тебе снова захотелось разбиться вдребезги. Вокруг все шептались, обмениваясь неоднозначными мнениями. «Бедный мальчик» «Кто бы мог предположить, что дело примет такой оборот? Но вы ему верите?» «Убийца остается убийцей – он слишком опасен, чтобы оставлять его в живых, вы так не считаете?» Ты уже начала жалеть, что не воспользовалась предложением Хёнджина и Уджина выйти из зала на свежий воздух, когда тяжелые двери распахнулись, и в зале воцарилась тишина. Присяжные вошли в зал как раз в тот момент, когда Хёнджин и капитан полиции вернулись и заняли свои места. – Порядок в суде, – объявил секретарь, и судья прочистила горло. – Присяжные вынесли единогласный вердикт? – Да, Ваша честь, – мрачно кивнула председатель. – Кто за то, чтобы приговорить обвиняемого Хан Джисона к высшей мере наказания, встаньте, пожалуйста. От этих слов по позвоночнику пробежал ледяной холод, и весь зал, казалось, затаил дыхание, наблюдая за присяжными. Ты не смела пошевелиться, словно этим ты могла предотвратить обрушившуюся реальность. Все словно замерли. Время остановилось. Тиканье часов отдавалось болезненным эхом в ушах. И вдруг ты поняла, что время не остановилось. Никто из присяжных не встал. – Присяжные выносят вердикт о невиновности, несмотря на то, что считают, что обвиняемый совершил инкриминируемые ему преступления, – сказала председатель, стоя перед присяжными, и все они согласно кивнули за ее спиной. – Этот вердикт был единогласным. – Они все согласны, что Джисон убил тех людей, – услышала ты за спиной ошеломленный шепот Хёнджина, – но они вынесли вердикт о невиновности? Что это значит? – Отмена приговора присяжными, – одновременно произнесли Чан и Сынмин, и зал повернулся посмотреть на прокурора, когда он заговорил. – Присяжные имеют право отменить приговор, если они считают, что закон был использован неправильно… – Вы предполагаете, что убийца был в бреду, прокурор Ким? – гневно крикнул репортер позади тебя. – Или, – продолжал Сынмин и его голос стал еще более сильным, чем прежде, когда он увидел, как глаза судьи и его коллег расширились в недоумении. «Должно быть я сошел с ума», – подумал он, но не смог остановить поток слов, вырвавшиеся из его рта: – Или присяжные не согласны с законом, по которому прокуратура решила обвинить подсудимого. Он взял со стола папку с делом прокурора Кана и перелистал бумаги. – Закон, по которому судят Хан Джисона, изначально был применен к нему безнравственно и неправильно, – продолжила председатель присяжных. – Мы считаем, что это он совершил убийства, без сомнения, но с учетом представленных в суде обстоятельств мы не можем признать его виновным в серийном убийстве первой степени. – Предыдущий прокурор выдвинул эти обвинения, не приложив никаких усилий для рассмотрения всех деталей дела, включая прошлое обвиняемого Хан Джисона, – добавил один из присяжных. – Все улики доказывают историю жестокого обращения и травм, которые привели к неустойчивому психическому состоянию. Их слова звучали странно знакомо, и когда ты поняла почему, твои глаза расширились от шока. – Это… Это слова из моего психологического отчета, – задыхаясь прошептала ты Феликсу. – Процитированные слово в слово. Они должно быть все читали твои статьи. Мы сделали это, Ликс! Это сработало! – Но убийство есть убийство. Он должен быть привлечен к ответственности, – запротестовал один из зрителей в другом конце зала суда. Судебный пристав тут же заставил его замолчать, но не раньше чем Сынмин обратил на него пристальный взгляд. – Убийство есть убийство, – повторил Сынмин. – Мир закона холоден. Закон суров, но это закон. Эти фразы вы всегда слышите в зале суда. И это те самые убеждения, которые стоили жизни уязвимым людям. Хёнджин посмотрел на Чонина, чей взгляд был устремлен в пол. – Вы теряете способность сопереживать и помечаете такие дела как «массовый убийца» или «психопат», не удосужившись по-настоящему исследовать серые зоны, потому что считаете это, – его взгляд метнулся к Кану, – пустой тратой времени. Он посмотрел на Джисона, на которого всю жизнь навешивали ярлыки: проблемный ребенок, преступник, убийца, монстр. – Хан Джисон нуждается в защите. Он гораздо больше, чем его прошлое, чем его обидчики, чем душевные муки, через которые он проходил годами. Он мальчик, который так и не получил шанс на жизнь, которого заслуживал. Система подвела его однажды, и мы не можем, не имеем права, допустить это снова. – Сынмин последний раз повернулся к судье, и его глаза горели искренностью. – Ваша честь. Положите ли вы конец этому порочному кругу использования и злоупотребления раз и навсегда? Или вы снова решите убрать все это в дальний ящик? Она смотрела на него таким взглядом, который должен был превратить Сынмина в каменное изваяние, но он тяжело сглотнул, заставляя себя стоять на своем. Наступила долгая тягостная тишина. Наконец, судья медленно покачала головой, и Сынмин готов был поклясться, что увидел, как на ее напряженном лице мелькнула улыбка, когда она повернулась лицом к остальным участникам заседания. Ты почувствовала, как сердце едва не выпрыгнуло из груди, когда с губ судьи сорвался приговор. – Суд объявляет о признании Хан Джисона… Невиновным. Если бы ты не сидела, то рухнула бы на пол. Мир вокруг кружился, огромное облегчение накатывало волнами и превратило тебя в желе. Периферийным зрением ты видела, как Хёнджин открыл рот от удивления, Феликс повернулся к тебе с недоверчивой улыбкой, а Чан и Уджин замерли. Ты едва уловила голос судьи, когда она продолжила говорить, остальные ее слова проходили сквозь тебя, словно ты была из воздуха. «Помилован в связи со смертью отца и поджогом дома своего детства по причине самообороны. Что касается убийств в Миро Хайтс, то обвиняемый не осознавал своих преступных действий из-за психического расстройства. Оправдан и не будет отбывать тюремное заключение. Однако его переведут в психиатрическую клинику и будут тщательно наблюдать за ним в течение определенного времени. Время, которое Хан Джисон должен будет провести на лечении, будет назначено позже, после надлежащего пересмотра дела.» Люди вокруг тебя разговаривали, создавая белый шум. Твои друзья звали тебя по имени. Ты готова была поклясться, что кто-то даже аплодировал, но ты уже не слушала. У тебя на уме был только один человек. Когда ты встретилась глазами с Джисоном, в твоем животе снова запорхала тысяча бабочек, как при первой встрече. Он смотрел на тебя с тем же выражением лица, когда вы встретились в первый раз, и тем же, которое ты видела перед тем, как упала без сознания, истекая кровью у него на руках. Он смотрел на тебя так, словно ты была единственной, кто имеет значение в его мире.***
– У тебя хватило наглости, прокурор Ким. Зал суда уже опустел и Сынмин собирал свои папки и записи, когда услышал позади себя голос. Сначала он подумал, что ему показалось, – снаружи шумели люди и шум был настолько громким, что казалось гудели сами стены, – но, обернувшись, он увидел судью, идущую к нему. В памяти всплыли фрагменты судебного процесса, и Сынмин внутренне содрогнулся, встретившись с ее суровым взглядом. Сколько же границ он переступил? Годы осторожности и скрупулезности пошли прахом… – У тебя хватило наглости, – повторила она, и Сынмин опустил глаза. Он услышал, как она глубоко вздохнула. – Но ты прекрасный прокурор, Ким. Ошеломленный Сынмин поднял голову и с удивлением понял, что она ему улыбается. – Я давно не видела таких, как ты. Это было, мягко говоря, свежо. И мне спокойно от того, что в этой сфере все чаще появляются такие люди, как ты. Она убрала очки в карман мантии и повернулась, чтобы уйти. – Никогда не меняйтесь, прокурор Ким.***
– Прокурор Кан, посмотрите сюда! Кана ослепили вспышки фотокамер, как только его вывели из камеры. Глаза пожилого мужчины потемнели, когда его протаскивали сквозь толпу репортеров и граждан, а охранники, стоявшие по бокам, не старались быть с ним помягче. – Правда ли, что вы скрыли важнейшие улики из собственных корыстных побуждений? – Вы подкупали свидетелей? – Сколько еще дел вы подделали? –Ни одного! – Кан огрызнулся на репортера, отчаяние поднималось в его горле, как желчь. – Это все ложь! Я никогда не осуждал несправедливо! Ни одного человека! Это все… – Это вы лжец. Толпа остановилась, повернувшись в сторону голоса. Ян Чонин стоял в конце коридора, а его руки были сжаты в кулаки. Один только вид Кана заставил его снова задрожать, как маленького ребенка, а слова на мгновение застряли в горле. Это был тот самый человек, которого он встретил в суде годы назад. И именно этот человек безжалостно вынес пожизненный приговор его отцу со змеиной улыбкой. Чонин набрался храбрости и подошел к нему. – Остановитесь уже, пожалуйста, – умоляюще произнес Чонин, пытаясь высмотреть в лице Кана признаки вины, раскаяния, да чего угодно. Кан, казалось, не узнавал его, и голос юноши сорвался, когда он, борясь со слезами, продолжил: – Пожалуйста, скажите правду, хотя бы раз. Я не знаю, почему вы это делаете, но так не должно быть… Несколько репортеров оступились, и толпа рванула вперед. Кан был выбит из равновесия и упал на пол. Он выругался, пытаясь встать на ноги, и увидел руку, протянутую ему, и толстовку, которая явно была на пару размеров велика ее владельцу. Он снова посмотрел на юношу, его глаза расширились от беспокойства, и, наконец, он понял, с кем разговаривает. Почти десять лет назад старый дурак устроил драку с высокопоставленными чиновниками компании. Тогда этот сумасшедший умолял Кана, говоря что-то о сыне, о котором он должен заботиться. О маленьком мальчике… Чонин положил свою руку на руку Кана, пока прокурор без движения смотрел на него, и потянул его вверх. – Господин Кан, мой отец… Почувствовав внезапный прилив ярости, Кан размахнулся и ударил мальчика в челюсть. Чонин рухнул на землю, его лицо покраснело. – Ах ты, сопляк! – прорычал Кан, когда из толпы раздались крики ужаса, а охранники схватили его и попытались оттащить. – Что ты понимаешь? Хан Джисон и твой старик – такие люди, как они, не заслуживают свободы! Ты только вышла из зала суда, когда суматоха в коридоре заставила тебя оглянуться, а сцена, представшая перед глазами, заставила замереть. Чонин сжимал руку прокурора Кана и умоляюще смотрел на мужчину, выражение его лица было искренне добрым, почти жалостливым, рот судорожно открывался и закрывался. Ты недоверчиво покачала головой, пытаясь протиснуться сквозь толпу шокированных горожан. Только Ян Чонин, со своим огромным сердцем, мог посмотреть мучителю своего отца в глаза и протянуть ему руку помощи. Затем Кан внезапно ударил Чонина, и теперь мальчик корчился от боли на земле, пока прокурор кричал ему что-то. – Они были достаточно глупы, достаточно, чтобы нарушить эти законы, и я обвинил их по их заслугам. Это так просто, так… В следующее мгновение ты уже стояла перед Каном и, замахнувшись со всей силы, влепила ему оглушающую пощечину. Все застыло. Чонин смотрел на тебя с пола в недоумении. Даже Кан потерял дар речи, поджав губы и глядя на тебя глазами, что, казалось, сейчас выпадут из глазниц. – Похоже, вы знаете все о законе, прокурор Кан, – сказала ты дрожащим от гнева голосом, – но вы ничего не знаете о том, как быть человеком. Кан открыл рот, но ничего не вышло. В коридоре снова воцарился хаос, камеры щелкали вспышками тут и там. Охранники начали оттаскивать Кана, пока не началась еще большая суматоха, и вскоре голова коррумпированного прокурора исчезла за головами репортеров. Когда ты помогла Чонину подняться, с беспокойством осматривая его голову, ты почувствовала, как тебя потянули за руку. Повернувшись, ты увидела Хёнджина, и, судя по его выражению лица, он все видел. – Теперь что, всегда так будет? – спросил бариста, искоса поглядывая на тебя, помогая Чонину отряхнуться. – Ты просто собираешься отвешивать пощечины всем, кто тебе перечит? – Может быть, – пробормотала ты. – Это менее энергозатратно, чем переговоры. – Ты учишься на психотерапевта, да? – с досадой напомнил тебе Хёнджин, и ты, слегка насупившись, рассмеялась. Бариста тоже улыбнулся, и вы оба посмотрели на Чонина. Он наблюдал поверх толпы, как офицеры заталкивают Кана в полицейский автомобиль. Человек, разрушивший жизнь его родителей, наконец-то в наручниках и направляется туда, где ему самое место. Ты обернулась и увидела еще одно знакомое лицо. Ли Минхо. Ты вспомнила, как когда-то боялась коронера и его странной отстраненной манеры поведения. Но сейчас, наблюдая за ним издалека, ты почувствовала укол сочувствия. Ты поняла, что Минхо всегда был похож на призрака. Тень, задерживающаяся в углах комнат и коридоров, не уверенная, нужна ли она вообще. Ты быстро отошла от ребят и стала проталкиваться сквозь толпу к коронеру. Когда ты проследила за ним взглядом до дверей камеры, они внезапно распахнулись и в коридор вышел Джисон. Несколько мгновений они стояли друг напротив друга – два друга детства, два потерянных ребенка, которые нашли друг в друге единственное чувство семьи, пусть и искаженное. Минхо начал подходить к нему. Ты была слишком далеко, чтобы услышать, о чем они говорят. Джисон повернулся к тебе спиной, а Минхо неловко переминался с ноги на ногу. Затем Джисон внезапно обнял коронера. Ты наблюдала за тем, как маска бывшего патологоанатома окончательно разрушилась, и его лицо стало словно у ребенка. Он уткнулся в плечо Джисона, а все его тело содрогалось от беззвучных рыданий, как будто его наконец-то отпустило бремя, которое он нес всю свою жизнь. В конце концов, охранники шагнули вперед и Минхо отстранился. Он посмотрел на Джисона с небольшой улыбкой на лице – первая искренняя улыбка, которую ты когда-либо у него видела, – и тебе удалось уловить слова, которые он произнес. «До свидания, Хан Джисон.» – Вероятно, ему придется через многое пройти, – голос Чана заставил тебя подпрыгнуть от неожиданности. Пока ты наблюдала за этими двумя, он подошел к тебе. Феликс и Уджин стояли рядом. Он кивнул тебе, а затем повернулся к Джисону. – Коронеру, я имею в виду. Но, скорее всего, он получит около пяти лет тюрьмы, или около того. Ты наблюдала, как Минхо увели, а Джисон уставился на пустое место, где только что стоял его друг. Прежде чем ты успела ответить, он обернулся и ваши глаза встретились. И вдруг ты забыла об охранниках, стоящих по бокам каждого дверного проема, о представителях закона и репортерах. На мгновение показалось, что в коридоре находитесь только вы двое, и весь мир замер. Последний разговор закончился пощечиной. И ты решила, что будет правильным сделать первый шаг навстречу. Медленно, словно во сне, ты направилась к нему, а Джисон к тебе. И, словно в кино, вы встретились ровно посередине. – Ты… – голос Джисона был мягким, почти неслышным, он не сводил с тебя своих карих глаз. Ты слышала, как Чан хихикает позади вас, качая головой, хватая Феликса и Уджина за плечи и уводя их, чтобы оставить вас наедине. Коридор почти опустел и, впервые за целую вечность, – если не обращать внимания на охранников, наблюдавших за происходящим, – вы с Джисоном остались вдвоем. В голове проносилась тысяча мыслей одновременно, но ты никак не могла подобрать нужные слова. – Пять лет. – Неуверенно нарушил молчание Джисон, и когда ты растерянно посмотрела на него, он продолжил. – В психиатрической лечебнице. Они сказали мне, что пять лет минимум под надзором. Его однобокая улыбка была так заразительна, что ты поджала губы. Когда Джисон увидел, что ты пытаешься не улыбаться, он расслабился на самую малость. – Ты.. Ты будешь в порядке? – наконец, спросила ты, чувствуя, что голос начинает дрожать. – Ты спасла меня, – взгляд Джисона был мягким и он кивнул. – Нет, – ты решительно покачала головой. Ты знала, что он говорит об аргументах Сынмина, свидетельских показаниях Чонина, статье, которую ты с Феликсом опубликовала, но все это было бы бессмысленным, если бы Джисон наконец не заговорил. Если бы он не встретился со своим прошлым лицом к лицу. – Ты спас сам себя, Хан Джисон. Он замолчал, и ты увидела, как его рука инстинктивно дернулась к твоей, но он быстро остановился. Джисон сдерживал себя в порыве притянуть тебя к себе. «Он боялся», – поняла ты наконец. Боялся, что ты оттолкнешь его, боялся снова сделать тебе больно. И по какой-то необъяснимой причине мысль о разрыве между вами, который никогда не удастся исправить, казалась еще больнее, чем удар ножом в сердце. – Я вспоминаю наше первое свидание, – прочистил горло Джисон, потирая затылок одной рукой. Наверное, я выгляжу как школьник перед своей первой любовью, подумал он, укоряя себя за то, что отвернулся от твоего любопытного взгляда. В конце концов, ты и была его первой любовью. – Я… Я не знаю, что ты чувствовала в тот день, – продолжил он, – и даже в последующие дни, если честно. Я не знаю, правильно ли я поступаю, или… – От тебя у меня дыхание перехватило, – оборвала его ты и от собственных слов у тебя щеки запылали. Ты вспомнила закусочную, блондина, который заставил тебя потерять дар речи одной лишь улыбкой. Подумав об этом, ты поднесла руку к груди, ровно к тому месту, куда когда-то вошел нож. – В буквальном смысле. Джисон недоверчиво поднял брови и рассмеялся так же недоверчиво. Но его взгляд был прикован к месту, куда он ударил тебя ножом. В его взгляде все еще было глубокое чувство вины, и, сделав глубокой вдох, ты потянулась к его руке, осторожно положив ее на то место, где была рана. Его кожа была прохладной. Ладонь шершавой, но знакомой. – Я в порядке, Джисон. Все хорошо. Но… Почему ты вдруг заговорил об этом? – Я чувствую себя так же, – тихо признался он. – То же чувство, но с совершенно новым набором бабочек. Всегда думаю о тебе, беспокоюсь. Интересно, как ты относишься к… – К нам, – закончила ты за него, и Джисон медленно кивнул. Это слово повисло между вами, и ты тяжело вздохнула. Какая-то часть хотела успокоить его, притянуть к себе, как будто ничего не изменилось. Но другая часть оттолкнула это чувство, зная в глубине души, что уже слишком поздно, что между вами уже произошло слишком многое, чтобы просто это проигнорировать. – Я не знаю, – честно ответила ты и опустила глаза, боясь увидеть выражение его лица. – Я проснулась тем утром, а тебя просто… не было. Я так испугалась, пошла искать… потом одно за другим, и не успели мы опомниться, как мир перевернулся с ног на голову. Я… это может показаться эгоистичным, но после всего… этого, я думаю, мне нужно немного… времени. Ты наконец подняла глаза к его лицу, а сердце колотилось словно бешенное. На секунду тебе показалось, что в глазах Джисона мелькнула вспышка боли, но прежде чем ты смогла убедиться в этом, его лицо расплылось в облегченной улыбке. – Ты всегда была такой, знаешь? – он вздохнул, протянул руку, чтобы аккуратно заправить прядь твоих волос за ухо. Затем, вопреки твоим ожиданиям, Джисон расслабился. – Беспокоишься о других, а потом уже только о себе. Ты не эгоистка, хорошо? Не.. не беспокойся о том, что причинишь мне боль. Ты уставилась на него, и искренняя теплота в его словах внезапно сжала в горле подступающие слезы. Глаза Джисона всегда казались расфокусированными и остекленевшими, как будто его мысли были где-то в другом месте, далеко-далеко. Но когда он смотрел на тебя сейчас, тебя вдруг поразило, насколько… ясным стал его взгляд. Он был здесь, полностью сосредоточен на тебе. – Мне тоже нужно время, – быстро продолжил Джисон. – У меня… так много вещей, которые мне нужно исправить, над которыми нужно поработать, чтобы стать лучше. Ты яростно замотала головой, слезы потекли по щекам, и ты схватила его за руку. – Я хочу любить каждую часть тебя, – прошептала ты, заставляя свой голос оставаться ровным. – Не.. Не прячь ни одну часть себя больше никогда, хорошо? Джисон долго смотрел на тебя, нахмурив брови, пока осторожно вытирал слезы, и, наконец, слабо кивнул. Он держал твое лицо в своих ладонях пытаясь запомнить каждую его черту, как будто ты была самой прекрасной девушкой, которую он когда-либо видел. Ты подумала, что для кого-то другого вы оба казались безумными. Руки убийцы, сказали бы они, окровавленные руки. Но когда ты смотрела на Джисона, ты видела только мальчика, который прошел через ад и вернулся улыбающимся. Мальчика, который любил тебя больше своей собственной жизни. Ты услышала приближающиеся шаги и, подняв голову, увидела охранников, направляющихся к Джисону. – Господин Хан, – хрипловато позвал один из них, – пора идти. От неожиданности разум на мгновение помутился, а все разумные слова – «До свидания», «Береги себя» – тут же растворились на языке. Охранники подходили все ближе и ближе, и Джисон обернулся к тебе, заикаясь: – Если ты когда-нибудь захочешь повторить эти… отношения, начать все сначала, я обещаю, что постараюсь не испортить все. Я имею в виду, если ты уверена – и только если ты уверена, – он сделал паузу, внезапно запыхавшись, и на секунду он снова стал тем мальчиком из закусочной с раскрасневшимися щеками и детскими глазами. Это был мальчик, в которого ты влюбилась за китайской едой и черничными блинчиками. С тех пор, как вы дали друг другу обещание на детской площадке под лучами заходящего солнца, ты знала: что бы ни припасла судьба, ты всегда найдешь к нему дорогу. Джисона уже уводили, и внезапное отсутствие его прикосновений к твоей коже оставило ощущение пустоты, но его последние слова вызвали улыбку на твоем залитом слезами лице: – Я буду ждать.