Сюжет все тот же, есть только пара вопросов…

      Всегда считал, что кино – это одна из тех наигениальнейших штук, что придумал человек. Во всяком случае, с одной стороны. С другой же, это большая жирная ложь. Жестокий обман. Потому что после просмотра всех этих гениальнейших кинокартин ошибочно создается впечатление, что нечто подобное, ну хотя бы малая часть, но произойдет с тобой.       Наглая ложь.       В жизни ничего не бывает как в кино. Никогда. В кино всегда все как раз кстати. Всегда дождь, когда тебе грустно, и всегда светит солнце, когда ты в парке празднуешь день рождение со всеми своими друзьями, всегда тихая ночь, когда нужно добавить немного романтики, всегда дождь, когда… это всегда почему-то дождь. А в жизни дождь всегда не вовремя.       Саундтрек. В жизни никогда не играет грустная мелодия о расставании, пока тебя кто-то бросает. Никто, черт подери, в действительности не проигрывает хоть какую-то музыку в своей голове в по-настоящему важных моментах. Никто. Когда ты не можешь даже вспомнить как дышать, тебе не до Селин Дион. И когда злишься, в жизни ты не бросаешь разрядившийся телефон в ближайшую стену в красивом отчаянном жесте, ведь у тебя нет денег ни на его ремонт, ни на покупку нового.       В фильме все подстроено так, чтобы про тебя сняли красивую картинку. Все складывается. Обстановка, погода, цвета, прохожие, музыка складываются. Как кусочки чувств, составляя полноценную имитацию настроения героя.       Главный герой. Все потому что есть главный герой, вокруг которого и вертится кинокартина, как только этого потребует сюжет. Персонаж, который в теории – это ты сам.       В реальности же ты не главный герой даже собственной гребанной жизни.       И в этой же самой гребанной жизни, когда ты критически устал, и все, что ты пытаешься сделать – это как можно быстрее добраться до дома, плавно и трагично упасть в кровать прямо в верхней одежде, тебе предстоит еще сорокаминутная поездка в душном автобусе. И никакого тебе дождя.       Вечернее солнце последними лучами освещает автобус изнутри оттенками, которые…       К черту. Ты устал. Ты так чертовски устал, а жизнь – это не кино.

♡♡♡♡

      – Да, я уже закончил. Да, у меня все в порядке. И нет, я не собираюсь ничего с этим делать. Сейчас я собираюсь домой. На автобусе, который вот уже подъезжает, так что, если на этом все, то я бы предпочел завершить этот звонок. До свидания, – не дожидаясь ответа, Исак быстро сбрасывает вызов.       Нет, у него самый замечательный сосед, а еще внимательный друг, просто у Исака сейчас совсем нет желания выслушивать его вопросы, а потом и обязательно последующую сокрушительную жалость. Это все только глубже погрузит его в контекст произошедшего, заставив признать суровость реальности. Выговориться доверенному слушателю может быть крайне полезным занятием, но к долгим разговорам тоже надо быть готовым. Обычно нужна энергия, а уж эту историю он предпочел бы наполнить таким количеством освобожденной злой безысходности, на которую сейчас просто нет сил.       Исак устал.       Это был долгий-долгий день и еще более долгая-долгая неделя. Слишком долгая. Все, чего он хочет, – это утешаться в теплых объятиях своей постели до самого понедельника, притворившись, что его просто не существует, а потом, может быть, проблема решится сама по себе. Как обычно это бывает.       Никогда, если быть откровенным, такого не бывает.       Не суть.       Исак проверяет проездной в кармане джинсов. Заходит в полупустой автобус и сразу же забивается в самый дальний угол. Ну вот и все. Совсем скоро салон переполнится так, что невозможно будет вздохнуть полной грудью без риска для здоровья, вероятно, через какое-то время у него устанут ноги, оцепенело замершие, и рука к тому же затечет удерживать равновесие всего бренного тела, хватаясь последними силами за шатающийся поручень, в попытках предотвратить столкновение собственного носа с чужой спиной. Но пока они не начали движение, и пока можно притвориться, что все нормально. Как это, черт возьми, бывает обычно. Ну не суть.       На мгновение он прикрывает глаза, откидывая голову на пыльное стекло сзади.       Помимо хронической утомленности на грани смерти, он чувствует… опустошенность. Он расстроен. В какой-то искренней части его сердца также есть липкая такая доля страха, ведь все несомненно может пойти не так. (И скорее всего так и будет). А ничего и в принципе теперь не может считаться, что пойдет так. Он чувствует, что потерял контроль над любыми последствиями, что ничего уже нельзя исправить. Он устал. Есть смиренный внутри гнев, но, опять же, на его направленное формирования нет ни сил, ни должного желания. Он так устал. Это мутная смесь эмоций с осадком в виде хлопьев, что кружат повсюду, затуманивая реальность до тех пор, пока не осядут окончательно, и тогда он в полной мере прочувствует, что в действительности он глубоко-глубоко разочарован. В ситуации, прежде всего, в которой оказался, в неправильных людях, что неисправимо почему-то всегда становятся частью его ближайшего окружения, в себе на удивление тоже. За с легкой руки подаренное доверие, что в очередной раз не было оправданно.       «Ничего личного. Было весело, ты хороший парень, но ты должен меня понять».       Хочется просто заснуть, а очнуться где-нибудь далеко-далеко отсюда. Это было бы так легко.       Отказываясь потакать своим нерациональным желаниям, Исак открывает глаза, цепляя взором фигуру на обратной стороне дороги. Вернее, первым выделяется то, что она спотыкается и падает посреди тротуара. Молодой парень в широкой темно-бордовой куртке спешно поднимается, отряхиваясь на ходу. Не оглядываясь, бежит к остановке. Долговязый, отчего движения до забавного неуклюжие, но в то же время отдаленно закономерные. Это увлекает. Не успеет. Исак сразу решает, что будет именно так: не успеет, просто не должен. Так не бывает. Он отворачивается от окна, снова прикрывая глаза.       (Он просто устал).       Черная картинка лишена всякого смысла. Собственные веки – тонкий барьер между тяжелым светом снаружи и этим смыслом внутри. Представить бы хоть что-то. Что-то хорошее, в идеале – нечто похожее на решение, что нужно будет улучшить, но все же, хоть что-то над чем можно начать работать. Что-то больше чувства статичной безысходности, прозрачной оболочкой душащее сухой комок незаслуженности. Решений нет.       И ведь даже собственное сознание не удается обмануть. Такая несправедливость, случись она с кем бы то ни было другим, каждый принял бы ее на свой счет. И это нормально. Ведь Вселенная назло досаждает так внезапно обычным пятничным вечером именно одному человеку из всех живых существ. Довольно просто представить такой расклад. Но Исак знает больше. Думать таким образом – значит выделить свое существование из общей системы, поставить свою мелкую жизнь со всеми этими глупыми решениями выше других. Вселенной плевать на неприятности одного человека обычным пятничным вечером. И хуже мысли, что все специально подстроено против его благополучия, может быть только та, где до него никому нет никакого дела.       «На моем месте ты поступил бы также, я уверен».       Резкое торможение автобуса заставляет снова вернуться в реальность. Исак только крепче держится за поручень, оглядывая всех пассажиров в салоне.       Их жизни. Вот все их жизни. Эта девушка в строгом костюме и пальто. Возможно ее уволили сегодня, возможно повысили, кто знает? Может быть она вообще не работает, а возвращается с костюмированной вечеринки, где изображала офисного клерка. Не самый удачный выбор по его мнению. Она с легкостью сошла бы за одну из героинь комиксов про волшебниц. А этот мужчина в черном пальто, сколько у него детей? Может они с женой пять лет уже борются в попытках завести хоть одного. А что, если у этого спящего мужчины, грубо занимающего сразу два сиденья, все просто замечательно? Что если все у всех этих замечательных пассажиров в этом наизамечательнейшем автобусе просто «Великолепно», кроме него самого?       Вот у этого парня...       Ой.       Успел. Этот парень-широкая куртка успел.       Стоит. Чистенький-хорошенький, уже отдышавшись от спешной пробежки.       Успел. А Исак ошибся.       Это ровным счетом ничего не значит, но он почему-то рад. За парня, естественно, не за то, что сам опять ошибся. Все небылицы теперь не станут внезапно вполне вероятной слишком сладкой возможностью, но Исак улыбается впервые за самое омерзительное время. Даже у этого парня все замечательно: успел на автобус, не забыл свои наушники, как это сделал Исак. Счастливчик.       Как минимум, проведет поездку, прослушивая любимые треки, а не обсуждая в голове несчастных прохожих, случайно попавших в прожектор его расстроенного внимания. Это будет чертовски долгая дорога домой, а они еще только отъехали.       Находясь на расстоянии нескольких рядов от парня и пары десятков лет ближе, чем все остальные пассажиры, он не может не начать рассматривать того внимательнее, подмечая больше мелочей. Пытаясь, вернее будет сказать. Не исключено, что тот самый младший ребенок в семье, веселое детство, много друзей. Работает где-нибудь в семейном кафе официантом. Или нет. Кондитером. Печет маленькие, славные тортики и продает их за огромные деньги. Хороший бизнес.       Ему нравится, как тот сочетает одежду. Популярен у девушек. У парней тоже. Наверняка почти никогда не осознает в полной мере, сколько человек вокруг обращают внимание на его модельные ноги и блестящие волосы. Хотя про волосы, пожалуй, догадывается. Любимец в коллективе, душа компании. Но на данный момент скорее всего одинок.       Исак обрывками вбирает воздух.       Одинок так, что глухой шум в сердце и замерший мозг среди толпы безгранично счастливых. Одинок так, что много слов, но никогда то, что на самом деле нужно сказать, так, что даже любимое дело больше не приносит радости. Так, что нет сил никого больше видеть, когда больше всего на свете хочется, чтобы кто-то просто был рядом.       Держал за руку и сказал: «Ты на верном пути. Все будет хорошо». Даже если больше никогда не будет так хорошо.       Парень-широкая куртка оборачивается. Исак не отводит взгляд даже тогда, когда тот замечает его, даже не пытаясь скрыть, что смотрел все это время. Изучающий вертикальный осмотр. Слабая улыбка. Исак отворачивается к окну.       И почему он забыл свои наушники сегодня?       Продуманной. Кара Вселенной, так вовремя сброшенная на его серую душеньку, что не имеет возможности постоять за себя даже перед равными себе (что уж говорить о высших силах), должна быть продуманной. Такими вот мелкими неприятностями. Одного гигантского провала на неделе ему очевидно недостаточно.       «Ты просто слишком наивный, Исак. Ты сам по сути в этом виноват, я лишь воспользовался шансом».       Исак не самый хороший человек, но он знает, что не заслуживает этого. Ничего из того, что с ним произошло. Конечно, что случилось, то случилось. Вернее, еще случится. Ведь этот кошмар еще предстоит пережить. И он правда старается не думать так много о том, насколько продуманный, черт подери, его ждет понедельник. Но для этого же еще рано. Еще не время для отрефлексированных до глянца здравых мыслей, стрелочками на кластере ведущих к сотне раз отшлифованным до неузнаваемости разумным выводам. Официально для этого всего еще рано, а ему хочется, Исаку просто хочется…       «В какой-то степени я оказываю тебе услугу, если так подумать. Ты должен быть мне благодарен. Зайка, чем раньше ты поймешь, что такие как ты, никогда не смогут…»       Нет. Исак сильный. Раз все вокруг ему так говорят, по-видимому так оно есть, правда раньше все вокруг говорили, что Земля плоская, но опять-таки, сравнивать с такими примерами – слишком много о себе возомнить. Так что предполагается, что Исак сильный. Он справится со всеми большими и маленькими неприятностями. Скорее всего. Сразу после того, как придумает как.       Автобус абсолютно не плавно набирает слишком большую скорость, грубо напоминая о равновесии и трясущемся поручне, на секунду приближая всех внутри ближе к концу, ну, то есть, к нему. Того парня, кстати, тоже, но… не настолько же близко? Невозможно, чтобы по простой инерции человек пролетел такое расстояние сквозь полный салон. Бордовая куртка намеренно подошел к нему ближе?       Смотрит. Смотрит. Парень смотрит прямо на него.       Исак почему-то хмурится, пытаясь подобрать, что сказать, хотя даже если отбросить тот факт, что говорить с незнакомцами в общественном транспорте не является обычным делом, ему все равно нечего сказать. «Привет, высокий счастливый человек с великолепными волосами, дорогущей курткой и музыкой в наушниках, не подскажешь, чего бы такого послушать, чтобы забыть на время, зачем я бесконечно ношусь сквозь эту жизнь, и припев чтобы в четырех строчках доступно объяснял, что прокручивание на повторе «Это несправедливо!» не решает ни одной моей проблемы?» – точно не вариант. Даже если добавить «пожалуйста».       Поскольку глаза – предатели души и зрительный контакт никто так и не нарушил, его глаза вкратце сейчас передавали суть, что определенно будет искажено не в его пользу. Он отворачивается. Смущение чертовски не то, что он хочет добавить к содержимому его сердечных переживаний. Усталость, и та лучше. Она хоть знакомая. Почти родная. Как бывает в плохих отношениях, незаконно прописалась в его квартире, а теперь настроена сжить его со свету ради собственной выгоды. Классика.       Исак прикрывает свои глаза-предатели.       Не та, детская (классика), где рыцарь-сосед-адвокат в белых доспехах из судебных исков спасет его за пару часов и один поцелуй, а первоначальная версия, та самая, где все в конце действительно умирают моральной и несправедливой смертью, очень классической. Никто его не спасет. И не бывает так. Ни в жизни, ни в его.       Но быть может все же кто-то мог бы лишь немного помочь, совсем чуть-чуть, правильный человек в правильное время…       Исак чувствует осторожное движение вокруг себя, не просто перемещение и проталкивание, а скорее направленные на него действия. Распахивает глаза лишь наполовину готовый бороться за кошелек и другое возможное содержимое своих карманов в случае необходимости. Но это оказывается не претензия на его собственность, это претензия на… это… это что-то совсем другое.       Все очень изменилось, пока он питал внутренние надежды о несбыточном, атмосфера и… обстановка. В автобусе теперь не просто много человек, теперь это недопустимая социальная единица, которая при желании могла бы основать собственное крайне агрессивно настроенное государство прямо здесь и сейчас. Но суть не в этом. Толпа вокруг настолько удушающая, что просто не остается никакого выхода и… Очевидно теперь он и этот парень практически обнимаются.       Нет никакого представление как это могло произойти, но возможности выбраться из этого, ну ее так-то тоже нет. Парень-идеальная внешность стоит прямо напротив, очень и очень за границей его личного пространства во всех смыслах, обеими руками тот держится за поручень позади него, надежно окружив кольцом, а сам Исак по-прежнему мертвой хваткой цепляется за бесполезное металлическое крепление над потолком, что как раз ровненько возле этой головы и этих идеальных волос. И они действительно, действительно близко. Все что Исак видит, дышит и слышит является этим парнем.       Ох, ну еще они в пробке. Конечно же. Его сердце бешено скачет каждый раз при малейшем резком движении, так как вся… экспозиция тоже приходит в движение. Плюсов в этом не много. Парень почти на голову выше, что в значительно степени защищает его от толчков, выпадов и возмущений других пассажиров, принимая на себя основной удар, но это также значит, что они становятся еще ближе с каждым неаккуратным нападением и совсем скоро он просто впечатается носом в бордовый воротник. Исак осмеливается поднять взгляд выше родинки на шее, на которой был стоически зафиксирован все это время, чтобы оценить чужую реакцию на лице, в голубых глазах, что смотрят на него в ответ, и… эм, губах.       Намек на улыбку. Скорее извиняющуюся за неудобства, но ему хватает и этой. Исак опускает голову и чувствует, что слабеет в коленях. Потому что они правда очень близко к друг другу. Он чувствует материал этой куртки, трущийся об его рукав, он впитывает в себя незнакомый, но крайне приятный запах с каждым вдохом, он даже слышит отголоски басов мелодии, раздающейся из белых наушников, он, черт подери, может внимательно рассмотреть и сравнить размеры и цвет всех веснушек на бледной шее. Исак в беде.       Ни в коем случае недопустимо, чтобы хоть какая-то из его реакций на все это была доступна для окружающих, так что он больше не поднимает головы, прячась за ширмой отросшей челки, молча благодарный, что не посещал парикмахерских салонов последние пару месяцев. Он был слишком занят.       Углубиться дальше в самобичевание ему не дают никак не унимающиеся чужие руки. Толкающихся людей вокруг уже настолько много, что парню ничего не остается, кроме как убрать левую руку с поручня и упереться в стекло возле головы Исака. Мысль о том, что выбраться или сдвинуться хоть на пару сантиметров не получится, кажется, приходит им обоим одновременно. Исаку – с хмуростью и поджатыми губами, тому – с извинением в голубых глазах, но с маленькими черточками в уголках, словно какой-то частью внутри тот искренне наслаждается происходящим.       Значительная часть пассажиров сходит на очередной остановке, и это неплохой шанс что-то сказать, Исак раскрывает рот, но замирает на половине дела. Застывает, как статуя, удивленный и совершенно неподвижный, но только не внутри. Внутри он горит и стучит, и течет, пока голубые глаза осторожно смотрят в широко открытые его, когда парень медленно подносит ладонь к его лицу и невесомо, почти лаково поправляет челку. Его челку. Волосы на его собственной светлой голове. Он едва дышит.       Это потому что Исак только что рассматривал станцию через окно и постоянно сдувал волосы с лица, что вечно лезут и только мешают обзору. Давно пора их обрезать. Исак, смущенный и благодарный, пытается выразить признательность слабой улыбкой и не сойти с ума окончательно. Он вдруг чувствует себя безопасно оттого, что не испытывает на себе физически нетерпения людей вокруг, что толком ничего не может увидеть, только теперь его скрывает от всего не челка, а эта бордовая куртка. И только за нее он хочет искренне сказать «спасибо». За то, что может закрыть глаза и на секунду не думать обо всем, что творится с ним в реальности.       Что он и делает. Ненадолго, поскольку все еще слышит отголоски музыки. Даже громче прежнего: один наушник упал и болтается на проводе между ними. Это немного забавляет, он не может расслышать ни самой мелодии, ни слов, по-прежнему только слегка бас на фоне. Отчего-то очень любопытно узнать, что это за песня. Исак смотрит наверх, будто в лице напротив сможет найти ответ.       Вопрос судя по всему не так понимается, потому что следующее, что делает парень – берет свободный наушник и аккуратно вставляет в его ухо. Исак хлопает ртом, как рыбка, но тот на это только ярко улыбается. Какой самоуверенный. Ну что же, ничего личного, ему лишь нужно убедиться, что эта песня не полная чушь, вот и все.       Там нет никаких слов. Или на том моменте, который ему попался, нет никаких слов. Просто музыка. Гармоничная смесь чего-то очень старого и жутко современного. Исак ничего не понимает, кроме того факта, что это мелодия, как и этот парень, совершенно ему незнакомы. Но ему это все же нравится. Каким-то образом, ему нравится незнакомец в широкой куртке и с претензиями на чужое личное пространство, что пожалел его и поделился своей музыкой, даже если она мягко говоря абстрактная, и он ее не совсем понимает.       Исак снова закрывает глаза. Он улыбается.       Не думать о реальности совсем никак не получается. Дела, заботы и поступки, а потом переживания за них, за свой выбор, за последствия. И все так… конкретно, потому что не хочется говорить, что это временно, поэтому все так конкретно. Именно для этой мысли в это время с таким вот настроением. Он может делать очень глупые вещи, а потом это не будет иметь никакого смысла, и размытые воспоминания останутся бесполезным грузом. Завтра этот парень не вспомнит ни цвет его волос, ни его улыбок, а Исак никогда не услышит эту песню снова. Они больше не встретятся. Так что, может быть, впереди ждут самые ужасные выходные, а сразу за ними самый долгий понедельник, но однажды, и он надеется, что раньше, чем позже, ничего из этого больше не будет играть такой большой роли в его жизни.       Исаку все еще чертовски страшно.       Он возвращает сознание на место, осматривается: салон заметно опустел, правда его спутник все еще тут, связанный с ним двумя проводами. Ненадежно, но они по-прежнему стоят также близко.       Автобус подъезжает к его остановке. Исак в последний раз улыбается парню, они двигаются одновременно, словно понимая с полувзгляда, он снимает наушник, выскальзывает из объятий, на прощание легко касаясь чужого плеча. Они провожают друг друга глазами.       На улице ощутимо похолодало. Надо спешить домой. По дороге звонит его сотовый, и мнимая дымка спокойствия лопается вместе с суетливым лепетанием на том конце линии.       Честно, он ни к чему из этого не готов.       – Да, я уже доехал. И да, у меня по-прежнему все в порядке, за сорок минут ничего не изменилось! Честное слово, здесь не о чем… – Исак осекся, разом растеряв весь запал. Уже тише он добавляет: – Я буду в порядке. Правда. Прости, я перезвоню тебе позже.       Телефонные звонки совсем не то, чему стоит доверять.       Он действительно очень устал.