Там, где нас никогда не будет

Когда-то любимые облака мальчика, теперь уже молодого человека, сейчас стянулись сплошной пеленой, закрывая ненавистное голубое небо. Хотя, можно сомневаться в том, что молодой человек сейчас что-то любил. Улица посерела. Сыпал лёгкий снег. Он оседал на волосах и на лице, приятно покалывая кожу. Было сыро. Остатки грязного снега так и мозолили глаза. Тянуло тошнить. Вода из комнат их дома, использованная в бытовых целях, стекала по стоку в канаву, на дне которой оставалась тонкая корочка льда. Он таял под натиском горячей жидкости и, испаряясь, улетал куда-то в неизвестном направлении. Мерзко. Недавно в их бедном квартале открыли несколько распивочных под стать жителям этого места. Такие же грязные и паршивые. Выпивка там была отвратительная — как раз для нищих и убогих. Всё это казалось очень странным для Леви. Эти отверженные обществом давно тут сновались, с самого начала его приезда в Бордо. Но он их не видел. Что же изменилось сейчас? Он видит каждую пьянь, нищету и проститутку буквально на каждом углу, под каждой дверью. И его тошнит. Не в прямом смысле, конечно, иначе бы он ничем не отличался от всех этих отбросов. А чем же он отличается? Ну, по крайней мере, тем, что он стоит на ногах с совершенно трезвым рассудком, а не валяется в бессознательном состоянии на холодной земле, зарабатывая, таким образом, воспаление лёгких. Ещё он отличался тем, что стоял в полном комплекте одежды и не мёрзнул. Нищие и проститутки предпочитали же валяться полуголыми. Хотя, не предпочитали, они просто не знали, что лежали в таком виде. Нищие были без одежды, потому что не было денег особо на одежду, у них были только какие-то лохмотья. Леви, бывало, подкидывал им по монетке, но не понимал, на что им этого хватит. Но всё равно подкидывал. Вдруг что? Для его времени весь этот жалкий пейзаж был нормой. На дворе девятнадцатый век. Как-то так вышло, что Леви опоздал, когда раздавали хорошую жизнь. Ну, ничего. Сейчас он работает у Эрвина, с которым успел довольно хорошо сдружиться. Аккерман дослужился до заместителя директора и получал довольно хороший оклад, на который мог позволить себе и Микасе нормальную, терпимую жизнь и даже Ханджи иногда помогать, у неё с работой было трудновато. Кстати о Микасе. Девочка уже не девочка, а самая настоящая девушка. Выросла. Сейчас ей было девятнадцать. Так она хороша собой. Леви всякий раз думал… А, об этом в другой раз. Они все втроём сильно сблизились, жили как настоящая семья, всячески пытались помогать друг другу. Леви созерцал отвратительный, но, тем не менее, довольно завораживающий вид. Длинная улица, вымощенная плиткой, что сейчас была мокрой. По бокам она была огорожена бедняцкими домами, а конец улицы выводил на собор Нотр-Дам-де-Пари, который смотрелся довольно мрачно на фоне серых туч. Из труб домов сочился дым, от земли, на которую стекала горячая вода, шёл пар. Сырые дома и дороги. Отвратительно. Но прекрасно. Всю картину испортил пьяница, выпавший из дверного проёма и начавший блевать прямо посреди улицы. Леви захотелось ударить своим начищенным сапогом прямо в зубы этого ублюдка. Но он сдержался. Достаточно тонкий и затёртый балахон уже не мог защитить от холода. Слишком долго молодой человек здесь стоит. Пора домой. До дома нужно было пройти буквально десять метров. Леви развернулся на каблуках и пошёл вперёд, сопровождаемый развевающимися полами своего балахона. Звонкий стук каблуков сапог раздавался эхом по всему кварталу. Когда слышали этот стук, то понимали — идёт Леви Аккерман. Его побаивались местные жители, чем он иногда пользовался. Он зашёл в дом и стал подниматься на второй этаж, к своей комнате. Молодой человек отворил дверь, но никого не увидел и не услышал. Микаса никуда не уходила обычно, значит, спит. Леви как можно тише снял сапоги и повесил балахон на крючок. Полы были холодные, но это ничего. За семь лет жизни можно привыкнуть к чему угодно. Аккерман открыл дверь в комнату девушки. Да, она спала. В такую погоду только спать и можно. Он решил не трогать девушку и пошёл к себе. Сидя на кровати, молодой человек смотрел в потолок. Он был белым, но из-за туч за окном, которые нагоняли темень на улицу, он казался каким-то противно белым. Он давил на глаза, они болели, а голова кружилась, Аккерману опять стало противно. Юноша закрыл глаза руками, но руки были мокрыми от пота, его затрясло. Такие приступы омерзения происходили с ним уже год. Он ещё сильнее охладел к людям и к жизни. Ему всё было противно, за исключением близких людей. Дверь комнаты открылась, и оттуда показалось сонное лицо девушки: — Привет, есть будешь? Он посмотрел на неё усталым взглядом. — Нет. — Что-то случилось? — Она села справа от него. Он не ответил. Он лишь облокотился на стену и стал смотреть ей в глаза. Много что изменилось в Микасе. Она стала взрослее, серьёзнее. И, конечно же, красивее. Её глаза слегка потускнели, но это придало им ещё большей очаровательности. Чуть выше были брови, тонкие и изящные. Сейчас они изогнулись в некоем изумлении и непонимании. Прямой и острый нос, аккуратные и чуть пухлые губы, что безумно манили юношу. Когда он начал думать о Микасе не как о сестре? Он уже не помнит. Она была единственной частью этой жизни, которая не вызывала у него отвращение и его это радовало. Леви порой засматривался на неё, когда она не видела, до трепета в сердце и вспотевшего лба. Лицо девушки обрамляли чёрные как смоль волосы. Она недавно обрезала их, укоротила. Стала немного походить на мальчишку, но её это ни капли не портило, а наоборот, добавляло некой беззаботности. Аккерман уже не помнил, сколько он её так разглядывал. Очнулся он лишь тогда, когда она пощёлкала пальцами у него перед лицом. — Ты застыл. Мне было неловко от твоего пристального взгляда. — И правда, она слегка покраснела. — Прости. Нет, так нельзя. Он знает её с самого детства. Он не может. Его вновь начало тошнить. — Так что-то случилось или нет? — Нет, всё в порядке. Чем занималась сегодня? — Пришлось смотреть на противный потолок. — Да так, Ханджи помогала с бумагами, как обычно. Только слишком утомилась, легла спать. Погода сегодня отвратительная. — Она зевнула. — Может и так. — Ты странный сегодня какой-то. Леви решил сменить тему. — Как там Эрен поживает? Девушка слабо улыбнулась, вспоминая давнего друга. — Вроде хорошо. Они с Армином сейчас там же, в деревне. Поступили в Национальное военное училище в Ла-Флеше. Это недалеко от деревни. — Военными будут? — Кадетами. Леви закрыл глаза, вспомнив детство. Слегка нахмурил брови. — Опять мама? Он слабо кивнул. — Прости. Забудь о ней, всё в прошлом. Мы сейчас здесь, всё в порядке. Мы в достатке, у нас есть отличные друзья. В конце концов, мы есть друг у друга. Девушка взяла его за руку. Парень заметил, что её прикосновения ощущались очень ясно и приятно. Как семь лет назад, когда она гладила его затылок. Кожу покалывало, но не как от снежинок. Легкие касания передавали тепло женских ладоней, которое по венам летело ко всем частям тела. Сердце пустилось в пляс. На обратной стороне век вновь заплясали странные узоры, но до чего же они были яркие. Голову кружило как после бутылки крепкого пойла. Юноша пропустил судорожный вдох. — Что с тобой? Он очнулся. — Сердце шалит, не переживай. Леви посмотрел на свою левую руку. Она крепко сжимала покрывало, лежавшее на диване. Микаса вроде не заметила. — Да, ты права. Всё в прошлом. Сейчас всё хорошо. Она улыбнулась. — Мне нужно проветриться. — Он быстро нагнулся к ней и позволил себе коснуться губами к её бледной, но тёплой щеке. Затем юноша встал и пошёл прочь. Он быстро обулся. Зная, что она удивлённо смотрит на него, он сделал вид, будто не заметил этого взгляда. На плечи лёг тот же балахон. Нужно зайти к Ханджи. Старые ступеньки стали скрипеть ещё сильнее спустя семь лет, или же ему просто кажется, учитывая, как он поменял своё мировоззрение, и как всё стало ему противно. Не суть. Он вошёл без стука. Женщина, как и когда-то давно сидела за столом и так же просматривала бумаги. Она молча осмотрела вошедшего. — Привет. Как дела? — Спросила женщина, хотя должен был спрашивать Леви. — Отвратительно, у тебя как? — Нормально, но устала уже от этих букв, — она замолчала, окинув взглядом письма, которые лежали на столе справа от неё. — Ты, кстати, почему на работу перестал ходить? — У меня отпуск. — А Эрвин знает о твоём отпуске? — Усмехнулась Зоэ. — Да. Я письмо ему прислал. — Юноша сел в дряблое кресло и уставился в окно напротив. — Ты куда-то собирался? — Да, хотел выйти на улицу, проветриться. — А что такое? Микаса совсем тебе голову вскружила? — Если я доверил тебе свои мысли и чувства, это не значит, что ты можешь насмехаться над ними. — Не обижайся. — Я не обижаюсь, — он посмотрел на свои сапоги. — Правда не знаю, что со мной происходит. Леви упёрся локтями в колени и опустил голову. — Аккерман, не унывать! — Она стукнула кулаком по столу. — Ну, вы же не настоящие брат и сестра. Так что… — Нет, я знаю её с самого детства. Я так не могу. — Да и что? Я думаю, она испытывает к тебе что-то похожее. — Она испытывает ко мне исключительно сестринскую любовь. Я не имею права с ней так поступать. — Ну, можно же хотя бы попытаться. — Чтобы она меня ненавидела потом? — Ты не можешь знать всё наверняка. Он замолчал. Посидев так пару минут, юноша резко встал и вышел из комнаты. В данный момент ему хотелось вломиться в комнату девушки и припечатать её к стене поцелуем. Вот он уже дошёл до двери в их квартиру, уже схватился за ручку. Шумный выдох и рука соскользнула, так и не открыв эту проклятую дверь. Леви облокотился на стену и съехал по ней на пол. Им завладела какая-то паника: сердце колотилось от страха, на лбу выступил пот, руки дрожали, а лёгкие не могли успокоиться. Ему вдруг стало до жути мерзко от себя, от подобного рода мыслей в сторону этого человека. Раз он думает о том, что может испытывать такую любовь к человеку, который стал ему чуть ли не самым родным, то чем он отличается от тех, кто ему отвратителен? Он превращается пустое существо, управляемое животными инстинктами. Он ничем не отличается от отбросов. Он такой же. Только одетый и трезвый, и спит на кровати, а не на земле. Паника сошла на нет, он вновь охладел и продолжил своё существование, ничего не чувствуя кроме омерзения от всего, что было вокруг. Юноша вышел на улицу. Хлюпая по лужам, Леви шёл вперёд, стараясь отогнать все мысли. Дорога привела его в тот же кабак, в котором ошивались все те, кого он ненавидел, и от кого не тошнило. Да, он ничем не отличается. Он мерзок и отвратителен, как и пьяницы, что сновали по кабаку или спали за грязными и липкими столами. Обстановка навевала воспоминания. Появляться здесь было большой ошибкой. Леви начинало тошнить.