В объятиях.

Сукуна наблюдает как пред ним трусливо преклоняют головы жители маленькой деревушки, вот уже шесть поколений приносившие ему в дары ни в чем неповинного человека на растерзание. Двуликого одновременно и смешили, и отвращали людские жадность и трусость. Отдавать по женщине раз в три месяца, на протяжении долгих десятилетий, словно скот на убой — было забавно наблюдать за этим. Они вбивали ещё совсем юным детям, что страдания одного отгородят других от бед и несчастий, они растили их так, чтобы для них это стало нормой. Рёмен мог понять каждого, в дорого обставленном помещении, но не жертву, которая всегда добровольно соглашалась быть убитой Проклятием. Всегда самоотверженная и готовая к смерти, благородная и преисполненная чистыми намерениями. В этот раз было по-другому, хоть двуликий того и не заметил. Женщина с трудом стояла перед ним, она безмолвно плакала, задыхалась в собственном страхе, чем немного позабавила короля проклятий: — Эй, девчонка, подойди, — У Сукуны голос глубокий и низкий, он пугал жертву сильнее, чем мысль о смерти. Демон наблюдает, как девушка пытается заставить себя идти, как спотыкается о собственный страх и не выдержав напряжения плачет, заставляя присутствующих людей бояться гнева Сукуны ещё сильнее. Она прижимает лоб к полу и умоляет: -Прошу, отпустите меня, я не хочу умирать! -Наглая девчонка, как ты сме- Проклятие и пальцем не пошевелило, но на месте вставшего со своего места мужчины теперь было лишь кровавое месиво. -Скажи мне, почему я должен исполнять твою просьбу? Разве ты, жалкое создание, не должна для начала заслужить право просить у меня? В конце концов, все что ты сделала — это родилась да и только, — Сукуна не подавал виду, но ему было интересно услышать ответ человека, что так отчаянно хотел жить. -Тогда, позвольте мне служить Вам как можно дольше, — заикаясь говорит она, кланяясь ему. Сукуна громко смеётся, хохочет во всю глотку и в его взгляде наконец что-то оживает, он глядит на сжавшуюся девушку с интересом и желанием, скалится так, словно вновь нашёл что-то действительно стоящее. -Все вон отсюда, я собираюсь сожрать эту девицу! — от слов двуликого люди дергаются и тут же сбегают. Сукуна встаёт со своего места и направляется к жертве, у которой в голове один лишь страх. На его фоне маленькая девчушка выглядит как кролик перед огромным волком, которым хищник точно не насытится. Огромная рука подхватывает человеческое тело без усилий, и кидает его на мягкую постель. Девушка не в силах открыть глаза и смотреть, потому что страшно, потому что хочется жить, потому что Сукуна пугает. -Смотри на меня, девчонка, открой свои глаза и посмотри на своего хозяина, на свою жизнь и смерть, теперь ты - ничто иное как обычная игрушка, — жажда крови, которую вызывает нынешняя жертва, давит так, что дышать стало тяжело. Двуликий нависает над хрупким телом, какое-то время наблюдая за довольно-таки смазливым личиком, покрытым солеными слезами, которые он слизывает, наслаждаясь вкусом. Шёлк трещит, одежды порваны на куски, которые теперь даже в тряпки не годятся. Она ещё меньше, чем казалось из-за множества бесполезной ткани. Нежную, никем нетронутую белоснежную кожу так и хотелось прокусить, оставить багровые пятна и истерзать. Ее хотелось убить и это желание лишь сильнее возбуждало Сукуну. Страшно. Спасите. Не хочу. Она не могла отвести взгляда от демона, что сейчас с изумлением проводил по ее телу мозолистыми ладонями, словно предвкушая все веселье. Кулак двуликого был размером с ее голову, он был огромен и силён. Девушка уверена, Сукуна даже не сжал свои руки вокруг ее шеи, на ее груди и ногах, но даже так это приносило боль. Слишком много силы, слишком много могущества. Больно. Его ногти впиваются в кожу, она чувствует как течёт горячая кровь, которую с безумием в глазах слизывает Демон. «Он действительно хочет сожрать меня? Я умру? И мне будет больно?», — тело не поспевало за мыслями, что шумным гулом наносились в сознании. Она не соглашалась на это. Она никогда не хотела быть жертвой. Она не хотела спасать людей. Она никогда не желала быть особенной, ей хотелось обычной жизни — работать летними днями в полях, по вечерам наслаждаться стрекотом сверчков, найти мужа и родить дитя. Но то ли судьба, то ли люди вокруг нее решили иначе. -Эй, только посмей издать звук, превратишься в такое же месиво, что и тот отброс, — насмешливо раздаётся над ухом, погружая ее в ужас. Она прижимает маленькие ладошки ко рту и кротко кивает. Ее ноги разводят в стороны так, словно это не человеческое тело, а просто вещь, — И не смей отрывать свой взгляд от того, что я собираюсь сделать. Будь благодарна, ты первая, кого мне хочется убить настолько, что я этого не сделаю, будешь сама молить об этом. Его смех надменный и похотливый, его алые глаза вселяют ужас, сердце вот-вот взорвется, но ничего не происходит. «Говорю тебе, как лучшая подруга, в первую брачную ночь будет ну совсем немножечко больно, зато как хорошо потом! Поверь, такое наслаждение ни с чем не сравнить!», — вспоминает она, когда чувствует раздирающую острую боль внизу, там, где должна зарождаться жизнь. Совсем чуточку больно. Это плата за наслаждение. Это плата за жизнь. -Эй, ты что? Действительно ни звука не издашь? Не будешь молить о пощаде и плакать? — слова, что произносит Сукуна не достигают жертвы, у которой в ушах звенит кровь, у которой сознание сосредоточенно лишь на том, чтобы осознать каков ее предел, — Тц, нашла из-за чего терять рассудок. Большая рука слабо бьет по щеке, двуликий не двигается, лишь пытается привести в чувство человека под ним. Так ведь совсем неинтересно, должна же быть хоть какая-то отдача. -Эй, слышь, сама сказала, что хочешь служить мне, так давай, — он толкается внутрь, давая понять, что это не все, что боль не утихнет, — Развлекай меня, если у тебя получится доставить мне удовольствие, будешь жить. Его движения медленные, но резкие, он наслаждается каждым толчком внутрь, растягивая девственное лоно, в то время как жертве кажется, что ее разорвут на части с каждым следующим толчком. -Разве ты не этого хотела? Нет, она хотела счастливой жизни, а не нескончаемую боль. Сукуна убирает ее руки с лица, сжимает тонкие запястья в своей руке, пока тремя другими сминает ее тело. Грудь, бёдра, шея, талия — все в синяках, все в укусах и следах от когтей, наверное лишь спина осталась нетронутой. Плоть демона входит с каждым разом глубже, с каждым разом сильнее раня и убивая что-то в ее душе. «Почему именно я? Что я плохого сделала, чтобы так страдать?» -Твоя вина в том, что ты родилась среди людей, способных кинуть ребёнка на съедение диким зверям, лишь бы спасти себя, — вдруг отвечает на вопрос двуликий, — Ты виновата в том, что люди жадные и надменные. Он смеется, но слышится в этом безумном хохоте что-то тоскливое. Наказание за безвинный грех, но даже так, слишком жестоко, слишком больно. -Если ты признаешь свою вину перед другими, будешь не лучше скота, но стоит признать тебе вину перед собой, признать, что ты лишь жертвенная овечка и я возможно сжалюсь над тобой, возможно, ты начнёшь получать удовольствие, — ухмыляется он, не прекращая насиловать маленькое тело, — давай, моли меня. Почему жизнь так жестока? Не признай она своей ошибки ее убьют, но даже если она ее и признает, ее жизнь обратится адом, так разве у нее есть выбор? Хохот Сукуны слышен даже за пределами его дома, жители деревни в недоумении застыли — он доволен жертвой? Или же вовсе разочарован так, что смешно? Чего им ждать от такого демона? Боль утихает, становится холодно, но очень... приятно. Тело стало легче и дышать не так тяжело. Сукуна смотрит на тело под ним и недовольно цокает. Померла. Не выдержала боли. Люди такие слабые, — подмечает Рёмен, когда выходит из своих покоев. Он проходит мимо дрожащих людей, ухмыляется и понимает, что делать здесь больше нечего. Если за все то время, что он пробыл здесь, не было ни одной действительно хорошей игрушки, то и не будет вовсе. Он ждал слишком долго - надоело. Уже будучи за пределами деревни, демон в последний раз взглянул на поселение мразотных людей и уничтожил его. Скучно.