Люблю Январь в начале Ноября

— И чё тебе вдруг понадобилось в такое время мне звонить? — раздражённо спросил Косака. — Нужно встретиться будет. Через час. Возле маленького стадиона. Хорошо? — Ты какой-то взволнованный. Что-то стряслось? — Всё на месте расскажу. Через час, запомни. — Да понял я, понял. Приду, хорошо. И он повесил трубку. Нишиджима устало поковылял домой, и сел за уроки. Поразительно, но за чуть менее, чем за час, он успел сделать всю домашку, и даже немного позалипать в компьютер. Но время встречи изменить нельзя, и, одевшись максимально скрытно, он пошёл к маленькому стадиону. На самом деле это было самое обычное поле, с воротами и баскетбольными кольцами, но кто-то зачем-то окружил это всё трибунами. За несколько лет существования этого сооружения они изрядно протрухли, и держались на честном слове. Из-за этого там почти никогда никто не играл, и там можно было спокойно посидеть, и о чём-то поговорить. Нимура уже сидел там. На одной из каменных ступеней, на уровне верхнего ряда скамеек. Слева от него стоял полупустой ящик с пивом, в котором стояло две пустые бутылки. Третья находилась в руках у волейболиста. Аято приземлился рядом. — Ты долго ждёшь? — Час, — коротко ответил он, отпивая из бутылки. — Зачем же ты так долго тут сидел? Домой бы шёл. — Я до дома так и не дошёл. Рюкзак валяется под трибунами. Приглядевшись Нишиджима разглядел школьную форму, в которой сидел парень. — Рассказывай, что у тебя случилось, — причитал Аято, пока тянулся за бутылкой хмельного. — Ты же меня сюда вызвал, вот и говори. А обо мне не нужно говорить. — Ну, в общем, я люблю Сатоми. Косака тут же поперхнулся пивом. Из равновесия это его явно вывело, особенно учитывая тот факт, что он был не в духе. — И я хочу с ней встречаться. — С нею? Да без шансов. Ты же пу́галище с виду. — Неправда! — Да и куда, парень у неё, — педантично рассевшись на холодном бетоне, отрыгнул Нимура. — Незаметно. Ходит вечно никакая, в телефоне никому не пишет. После школы всегда домой идёт. О каком парне идёт речь? — Послушай. Я не знаю что там у неё, у тебя, у них, у вас. Мне порядок не интересен. Говорим мы сейчас конкретно за тебя. Я знаю что это такое, я видел то, о чём ты говоришь. И это едва не завело меня в могилу. И выход у тебя только один. Идти в лобовую. На выходных зовёшь её гулять, устраиваешь лютый романти́к, и попробуешь поцеловать. К чёрту эти все слюнявые признания. Ну, они конечно иногда очень кстати… но у тебя не такой случай. Если даёт себя поцеловать, то покупаешь мне ящик пива, и мы снова обсуждаем насущное. Если нет, то покупаешь ящик пива себе. Я тебе даже не понадоблюсь. — Тебе откуда знать, как правило, а как нет? — Потому что ты, дорогой мой, шестнадцатилетний девственник. И ты не видел дороги до рая, а я видел. — Разве самоубийцы попадают в рай? — Не суть важно. Или тебе легче умереть и забыть, чем признаться в этих чувствах? — Умереть? Не знаю даже… — Я уважаю тех, кто не боится с собой покончить. Ну это так, для галочки. Пустая бутылка полетела вниз со ступенек, и в ход пошла четвёртая. — А есть ещё какой-то вариант? — Дай подумать… Волейболист взял крышку от бутылки в зубы, и начал грызть её. — Я знаю Сакамото. Он славный парень, и ему не понравится такой исход событий. Да любому бы не понравился, чего уж там. Не очень мне хочется, чтобы его счастье кто-то тревожил. Но и Сатоми я знаю. Она не просто так с тобой общается и гуляет. Может быть, ты ей даже по-своему важен. Главное — не надейся на лучшее. Это плохо закончится. Я бы хотел, чтобы ты поступил по мужски. — Типо, взять и забить? Да не, не вариант. — Ты не понял. Ты знаешь вообще значение этого словосочетания? Быть мужиком — это не просто бить молотком, или жить за токарным станком. Не нужно бежать в военком, чтобы духов душить сапогом. Ты можешь быть снаружи задротом, обычным парнишкой робким, в штанах с черенком коротким. Тебя определяют поступки. А попытаться забыть это всё — всего лишь лёгкий путь. Так что борись. А если не выйдет, ты всегда можешь попробовать ещё раз. Уверенность в себе должна быть, но не надейся, что тебе воздастся хоть за что-то в этой жизни. Гни своё, и следуй своим принципам и желаниям. Повисло молчание. Нишиджима пытался осмыслить всю ту мотивирующую тираду, что только что вылилась на него из уст пьяного товарища, а сам товарищ допивал четвёртую бутылку жидкого золота. — Значит, следовать своим принципам? — Веди себя так, словно нет никакого парня у неё, и представь, что вы уже встречаетесь. В качестве прикола. Помогает снять этот барьер стеснительности. Ну или можешь вон, накатить пинту пива в качестве эликсира храбрости. Надеюсь, основное до тебя дошло. А сейчас нужно идти домой, пока напиток не ударил в голову с ещё большей силой. — Пошли я тебя на автобус посажу. Аято закинул руку друга себе за шею, и они пошли к остановке. «Он говорит мне какие-то странные вещи. А ещё он совершенно пьяный. Откуда взялись эти праведные речи? Хотя, наверное, он знает, о чём говорит» — Если ты не совсем понял мои слова, то просто люби её открыто, хотя бы для неё. Помогай, защищай, оберегай, корми едой вкусной. Ей не хватает именно этого. Заполни пустоту. И всё. Не гарантирую, что она будет с тобой, но ты поступишь как мужчина, если последуешь своим желаниям, если они, конечно, правильные. У тебя они не кристально чистые, но пойдёт. Будь приветлив, не забывай про юмор. Но не надоедай. Если не понимаешь, когда надоел, просто затыкайся периодически. Не прогадаешь… ик. Аято уложил волейболиста на лавочку, а сам сел рядом. Уже давно стемнело, большинство людей уже закончили работать. Хотя хронический трудоголизм отдельных всё ещё пересиливает природное желание поспать и покушать. — Всё-таки, что у тебя случилось, что ты сегодня такой… выбитый из колеи. — Ты ещё меня… ик… выбитого из колеи не видел. Это так, взгрустнулось чутка. Скажем так, я наступил на те грабли, от которых сегодня тебя предостерегал. — Понадеялся на лучшее? — Ага. Ну ничего, завтра буду как новенький. Но ты не забывай моих слов. Не зря же напрягал все свои два года карьеры писателя. Всё-таки говорить я умею куда хуже, чем излагать мысли на бумаге… — А ещё ты прекрасный волейболист, и хороший друг. — Надоел мне этот волейбол! Тренер мудак, команда — одни ублюдки. Хочу или получать квалификацию, чтобы играть в высшей лиге, или нахрен волейбол. А получить её я смогу через два года, когда 18 стукнет. Сначала думал, что это хорошо, что взяли в сборную. А потом понял, за что того типа выгнали. Как с такой командой не конфликтовать? Очень сложно. А друг я отвратительный. — Чего это? — Вместо решения проблемы я навязал тебе своё мнение и идеалы. И куда тебя это приведёт? Туда же, куда и меня. Ты будешь затыкать дыру чем попало, плакать в квартире, навязывать всем свою ненужную точку зрения, и учить людей жизни. Ты же такой несчастный, вскрывал вены из-за каких-то там отношений… да нахер это всё. Я столько пережил, дабы однажды это взять на карандаш себе… вот скажи, у тебя есть чем дорожить? — Наверное да… — Это всё превратится в безполезнейший багаж. Горький опыт. Ты смотришь на то, чем дорожил, и тебе не холодно и не страшно от осознания чего-то. Твоя реальность расползётся по швам, и ты будешь жить с этим. Я с этим живу. Тебя будут спрашивать, а ответом станет истерическая икота. Не повтори моих ошибок. Прошу тебя, Нишиджима. — Обещаю. Я буду сильным. Друзья крепко обнялись, и в этот момент приехал автобус. Пьяница доковылял до сидения, и, откинувшись на спинку, уехал в освещаемую фонарями, но угнетаемую серым небом темноту. — Мировой человек. Даже как-то жалко его… *** Весь вечер Акира провела сидя за столом. Сначала это были уроки, но когда с ними было покончено, она принялась за чтение интересных статей в интернете. Прослушивание любимых плейлистов тоже стояло в графе очень важных дел, отмеченное зелёной галочкой. Вечер проходил как обычно, особенно для последних двух недель. Стандартное место обитания, занятия тоже весьма примитивные. (Где-то в Ленинграде смеётся один Семён) Родители, как обычно, где-то задерживаются, и не предупреждают об этом, а за пределами комнаты намного ярче, чем в ней самой. Девушке на миг показалось, что погода на улице проникла через окно к ней в жильё, и сейчас переделывает весь интерьер на свой лад. Единственное, что никогда не станет для неё серым — это Сакамото Акисе. Этот человек подарил ей больше воспоминаний, чем вся жизнь вовсе. И это не расценивается, как особые заслуги, всё так, как и должно быть. Если считать то, что в порядке вещей, чем-то необычным, то так можно и самого себя потерять. У каждого человека свой стандарт и манера поведения, и обобщать было бы глупо, но такая вещь, как ухаживание и внимание должна быть безоговорочно, вне зависимости от вероисповедания и воспитания. Но сейчас их очень сильно не хватает. Завтра ещё и выходные. Неужели она опять проведёт прекрасные два дня отдыха в гордом одиночестве? В непрочитанных висело несколько сообщений от Нишиджимы. Он звал её гулять завтра. «А вдруг Акисе свободен? Нужно ему написать» Она так и сделала. Не читая сообщения одноклассника, она зашла в мессенджер, и набрала сообщение своему парню. Тот на удивление быстро ответил. — Давай завтра погуляем, Акисе? — Привет, Акира. Мне нужно завтра сессию закрывать. Меня сегодня на пересдачу отправили. Может освобожусь, но маловероятно. — Ясно… ну ладно уж. Удачной пересдачи. — Спасибо… «Что-то мне не нравится как она говорит. Может с ней что-то случилось? Ай ладно, завтра позвоню Нимуре, узнаю. Не зря я ему сказал присматривать за этой дурочкой»