анемо солянка

« любое счастье длится недолго. любовь итера и сяо слишком быстро утекла, словно получив то, о чём так долго мечтал, адепт перегорел, наигрался. просыпаться с рукой на желанной раньше заднице уже вошло в привычку. брюнет почувствовал то, чего боялся больше всего: итер ему отвратительно приелся, до скрежета в зубах неприятны стали сяо все привычки блондина: его цвет волос, стиль, род занятий. брюнет чувствовал, что больше не может проводить так много времени рядом и парни разбежались, едва успев сойтись. всё вернулось на свои места. холодные и пасмурные утра, которые сяо всегда проводил в одиночестве, в сезон которых он морозил яйца в минусовую погоду на улице и единственное, что осталось неизменным: чехол с гитарой внутри за спиной. сяо снова вставал рано утром, собирался и шёл на автобусную остановку, что находилась в паре переулков от съёмной квартиры, только на этот раз парень уже ехал не на учёбу, как раньше, а на работу, где ненавидел находиться. забрасывал гитару в дом к другу по пути к офису и, поправляя давящий на шею галстук, держал путь до победного. хотя иногда так хотелось остаться дома, совсем одному, заварить крепкий кофе, который будет способен хоть немного окрасить стрёмное серое утро, но увольнение казалось столь пугающим, что даже обычно ничего не боящийся адепт, собирался и ехал туда, где его не ждут, чтобы быть тем, кого никто не ищет. итер приходил в себя слишком долго. плакал целыми днями, рвал холсты и волосы на своей голове, замазывал все работы, за которые брался в трудный период чёрной краской, вымазывал в ней руки и, опускаясь на колени перед мольбертом, не мог понять, что с ним не так и почему он чувствует себя подобным образом. блондин много кого любил: маму он любил как тёплый свитер, готовый согреть и утолить любые печали, венти как мягкое одеяло, укрывающее и прячущее от всего мира, а сяо любил так, как наркоманы любят героин. зависел от него, дышал им, жил им. время медленно превратило боль в ненависть: парни злились друг на друга, разъехались по разным частям города, чтобы не пересекаться, удалили номера друг друга и сожгли все совместные фотографии, словно боясь вспомнить о мешающихся чувствах, боясь вновь испытать страсть, а за ней и неминуемую обиду от разлуки. в конце концов, большая часть отношений заканчивается расставанием. болезненным, ноющим, как не затянувшаяся рана. оба всё же смогли снова встать на ноги, снова завести отношения, но пока их тела ласкали чужие губы, ни сяо, ни итер не могли не думать друг о друге. чувствуя поцелуи на своих щеках и губах, слыша комплименты, будоражащие кровь, блондин зачастую вспоминал, как нежно его любимый адепт прикасался к нему, как каждое утро шептал текста песен о любви, как играл ему на гитаре и плёл косы. это никуда не ушло, словно наоборот даже, обострилось, острыми углами, как у стекла, вкалываясь в сердце, разрезая его до внутреннего кровотечения. как жаль, что оно было лишь очередной выдумкой мечтательного характера младшего. порой так хотелось уснуть и не просыпаться до тех пор, пока родные руки не окажутся на привычных местах… прохладное осеннее утро вновь напомнило о былых временах, когда сяо, забив на всё на свете, играл итеру на гитаре, а потом укладывал голову на его колени, прикрывая глаза и они вместе напевали их любимую песню, ставшую небольшим кроссовером саундтрека «рапунцель» и их недолгой, но счастливой брачной жизни. » — сяо, прекращай ерунду городить! — итер хлопает сяо по плечу и смеётся, лучезарно щуря глаза, после чего припадает щекой к спине возлюбленного. на самом деле, у них всё хорошо, просто дорогой адепт — выдумщик, решивший напугать бедную матушку блондина слезливым письмом, в красках рассказывающем о их псевдо-расставании. а может, он вовсе и не хотел отправлять это письмо… итер закрывает ноутбук, на экране которого подсвечиваются строчки, вызывающие неприятное ощущение душащей грусти и отвратительного предвкушения, словно прямо сейчас должно случиться что-то плохое. а вдруг.? — тебе не кажется, что это слишком это слишком жестокая первоапрельская шутка? моя мамочка беспокоится о нашей жизни больше, чем мы сами. сяо прижимает итера ближе к себе, поглаживая хрупкое плечико художника и кивает, как бы соглашаясь с высказыванием юноши. — и правда, давай просто напишем, что у нас всё хорошо? — как у нас есть на самом деле? — итер усаживается на колени старшего, улыбается слегка недоверчиво и укладывает голову на плечо. — как у нас есть на самом деле. сяо итеру признался в слишком ожидаемый день. припёрся на выпускной в деловом костюме, а не в зассаной тремя кошками майке и даже расчесался с утра, что является чем то крайне непривычным и из ряда вон выходящим, особенно с такими волосами как у адепта: колючими и вечно растрёпанными, как у ежа-рокера. — это — твой ухажёр? — венти пододвигается ближе к итеру, прикрывая рот рукой, чтобы по губам нельзя было прочитать, что этот чертёнок с косичками нашёптывает блондину, — он же додик какой-то, сдохнет сегодня-завтра… бросай нахуй эту ерунду, говорю тебе. юноша хихикает, отвешивая другу лёгкий подзатыльник, как и прежде сохраняя личико сущего ангелочка и поднимается со стула, подходя к сяо, внезапно совершившему эволюцию из бомжа в завидного жениха. щёки румяные от пекла на улице, на шее выступила пара капель пота, а за спиной как обычно футляр с гитарой. — итер, я хотел тебе сказать. я… я люблю твою жопу. и тебя. мистер прямолинейность… несмотря на то, что большая часть комплиментов всегда прилетала именно в сторону, словно персик, округлой попки итера, сяо не мог не признаваться, даже чисто перед собой, что любит в блондине абсолютно всё, даже его недостатки вроде взрывного, в некоторых моментах, характера, до жути бесящего и противного или даже то, что у них в квартире постоянно пахнет ебучим растворителем, в котором младшенький замачивает пока только кисточки, но по всей видимости, скоро начнёт укладывать в колбочки с раствором и пальчики, ноготочки и волосики, мол «только глянь, растворитель восстанавливает мою кожу.», а может, юноша и вовсе пить его начнёт. ох уж эти художники… у итера немного выпирающий живот, который адепт ласково называет пузиком, целует ежедневно, по всей видимости надеясь, что от поцелуя у блондина тут же вырастет матка и плод в ней; укладывает на него руки во время секса, а ещё лучше если сухие, шершавые ладошки удобно устраиваются на талии младшего, пока тот прыгает на сяо, как через козла на физ-ре. да и в принципе, с козлом у брюнета куча сходств, особенно в смысле животного. каждый раз, приезжая к любимой бабуле в село, выглядещее, на удивление, как страничка из сказки, сяо возмущается, хмурится, кряхтит подобно деду. — не люблю коз. — а что любишь? — твою жопу. — ты заебал. итер влюбляет в себя с каждым днём всё сильнее и сильнее. отношения начались с постоянных сюрпризов в виде эротических костюмчиков зайчиков и горничных, но даже тогда у сяо не стояло так, как стоит на итера в соломенной шляпе с круглыми полями, огромной рубашке и драных штанах, просевших настолько, что единственная мысль, посещающая голову при взгляде на них: «семеро насрали, один носит», но какой же нереально сексуальный мальчишка их носит… осознание того, что эту надоедливую тряпку можно будет снять прямо на сеновале, где их в любой момент могут застукать делает адепта таким невероятно возбуждённым, что приходится даже майку оттягивать, чтобы было не так жарко. итер, плотно прижатый к стогам колючего, до красных пятен на теле, сена, светлые волосы которого можно зажать в руке для пущей покорности — всё, о чём только может мечтать адепт. иногда кажется, будто брюнет готов писать песни о любви к своему малышу и его недетской жопе, но никто не знает, что такие песни и правда давно уже написаны…