рябь в стуже на краю сайфер
Тогда её не звали ни Говорящей с Сумраком, ни Хранительницей, ни даже Вспышкой. Она была меньше, чем сейчас. Она была чище, чем когда-либо. Она была любопытнее, чем следовало бы. Снежинка над голодной пропастью. Для таких, как она и её отец, это было проблемой здесь — на Движущейся Белизне. Отцовская рука — почти как у мамы: тонкая, даже в перчатке, но по сравнению с её — тёплая. Сжимает детские пальцы: неуверенно, но ощутимо. Тянет её ближе к месту, откуда дети обычно возвращались неполным составом или не возвращались вовсе. Здесь ей отчётливо видится каждый из них. «Видишь, как льды дрейфуют в чёрных водах и теряются в морозной мгле, дочка?» Они стоят на крутом льдистом берегу, едва ли не на краю. Каких-то пара прыжков отделяет их от того, чтобы угодить прямиком в голодную пасть Пустоты. Отец не отпускает руку, пока маленькая дочь заворожённо хлопает ресницами — белоснежным инеевым пухом. «Край мира…» Отец криво улыбается, не сводя глаз с горизонта. «Вовсе нет». Дрожь возвращается в его руку, принося с собой скрип выделанной кожи и шелест меха. Малышке хватает этого, чтобы отвлечься и, уже в силу привычки, потянуться к отцу. Но не руками, нет. Разумом. Робко и без разрешения. Взрослые белые эльфы не балуют своих детей ответами на их вопросы так же, как они не балуют сайферов гуманностью. Этой девочке не повезло вдвойне. Он много раз велел ей не делать так. С каждым годом она слушалась всё меньше. Он помнит, что сделали с последней эльфийской женщиной со сшитым с детства ртом. Той, что мысленно болтала с его дочерью и остальными о ком-то шагающем среди облаков. Помнит её проданную в рабство, окованную кандалами покалеченную душу. В клане, куда он попал, женившись на жрице Римрганда, с сайферами обходились куда менее милосердно. Девочка успевает поймать обрывки его ускользающих мыслей. И тогда он говорит: «Я хочу, чтобы ты сама нашла край мира. Я хочу, чтобы ты была свободна». Тогда она не понимала истинного смысла услышанного, но на фоне прочитанных видений слова нравились ей больше. Детские души дрожат от могильного холода. Не сомневайся, ты никогда их не забудешь. «Осталось лишь убедить твою маму. Мир, дочка, — не только дыхание Зимнего Зверя». В сознании отца вспыхивают невероятные вихри из звуков, непохожих на вой снежных бурь, и цветов, несравнимых со снежно-белым и кроваво-красным. «И я это увижу?» Девочка выдыхает тихо, в морозном воздухе почти не остаётся белого следа. Он остаётся лишь внутри разумов двух сайферов. Никто, даже сам молчаливый холод, не должен знать. Предательство никому не понравится. «Обещаю тебе».жрец
Она была меньше, чем сейчас. Она была чище, чем когда-либо. Она была любопытнее, чем следовало бы. Давным-давно. Её имя (было ясно наверняка — приобретённое) пронеслось над Оплотом, словно рябь по стоячей воде. Таким был и воздух в тот день: в студёном безветрии восторженные крики Вестника Хафьорна звенели, отражаясь даже от ледяного утёса на другом конце аванпоста. Ватнир услышал их, проникающих сквозь щели в тонких стенах вместе со свистом сквозняков. А когда имя облеклось чертами, представ перед ним во плоти, трепет сменился… разочарованием. «Она — Хранительница из Каэд Нуа? Это что, шутка?» Ватнир никогда не ладил с юмором. За разочарованием тягучей смесью поползли страх и гнев. Хранительница — гламфелленка, ну что за жестокая ирония? Ватнир слишком скоро и беспечно составил её портрет, когда вайлианские моряки в своих рассказах называли её просто «длинноухой коротышкой». В его голове она мигом сделалась орланкой — одной из тех, что он видел у Оплота (преимущественно — мёртвыми). Лучше бы ею и оставалась. Но, выходит, она — его сородич. К таким непредсказуемым поворотам Ватнир оказался совершенно не готов, и теперь не мог думать ни о чём другом, кроме того, как его многолетний обман и план побега обращаются в прах под каждым её шагом. Чтит ли она Римрганда? Верна ли традициям, как его клан? Может она приехала сюда воссоединиться с братьями и сёстрами и действительно стать свидетелем роста Мёртвой Льдины? Снег стелется прахом под её поступью. Страх и гнев. И вдруг: что-то ещё. Ватнир чувствует: резкий шум, звон в ушах, беспокойные метания… паника? За ними — помутневшие от времени осколки воспоминаний, несвязные, незаконченные и раздробленные, как ледяное крошево после ударов ледоруба. Всё не своё — постороннее. Сайфер. Ватнир кривит безгубый рот. Он ещё помнит, как обходились с сайферами в самых консервативных кланах гламфеллен. К примеру, в его же собственном. Мысли не утихают, путаются, перестают принадлежать кому-либо из них двоих; сумбурные видения сменяются со скоростью колкого северного ветра, чей порыв влетает вслед за ней, ошарашив прихожан. Невесомые белые волосы смешиваются со снегом, укрывая плечи. Бледная эльфийка, Хранительница, Говорящая с Сумраком оказывается в окружении своих сородичей, которые практически не встречались ей долгие годы; всё равно, что на родине. И всё же — здесь она чужая. Отринувшая богов. Одомашненная. Отбившаяся от стаи. Ватнир сбит с толку, но не намерен дать ей и шанса всё испортить. Гламфелленка или нет — он ждал эту возможность и этот корабль слишком долго. В следующие минуты, пока длится его красочное и богатое на чёрную ложь представление Хранительницы, она замирает, точно обледеневшая, с приоткрытыми губами, не в силах проронить и слова. Её почти незаметные белёсые брови опускаются к резко суженным глазам: только этот осуждающе-острый взгляд и контрастирует с, в целом, мягкими чертами лица; вопрошает: «Что ты, чёрт возьми, задумал?» и кажется Ватнир действительно слышит этот вопрос в своей голове. Строгое, но беззлобное любопытство. Нечто подобное в свой адрес, наверное, и впрямь разнообразие для всеобщей героини. Ватнир ухмыляется про себя. Придётся привыкать, сестра.одна мелочь
Она ведёт свой отряд (и его в том числе) всё дальше от Убежища Вестников, в сторону причала. «Маленькое дельце перед большим забегом в Пустоту, если не возражаешь», — говорит, морща на холоде веснушчатый нос, и Ватнир в который раз спрашивает себя, как он вообще согласился пойти с ней и её страннойзаметки о пропавшем орлане
Ссылаясь на усталость, Говорящая с Сумраком не спешит на борт «Призрака Каэд Нуа» и решает остаться в Оплоте ещё на одну ночь. Снимает комнату у Вальбрендура, «напоследок». Вечером старый эльф делит с ними очаг и еду, помимо жареной исай скармливая и свои дедовские байки. Отчего-то Ватнир не знает, куда себя деть (возможно всему виной история о том, как около сотни зим тому назад у маленького богоподобного начали резаться рога), а когда речь заходит о последнем походе Вальбрендура по Земле, то и вовсе быстро встаёт и спешит в свою до недавних пор скрытую комнату, чтобы «собрать всё, что может пригодиться». Отговорка, да не ложь, ведь Ватнир, напрашиваясь в команду по возвращении из Белой Пустоты, имел неосторожность пообещать не быть обузой; более того — приносить пользу. Придётся всеми силами соответствовать ожиданиям, если ему не хочется пойти ко дну с камнем на шее, как только «Призрак» поднимет якорь. Впрочем, уже одно согласие Вспышки воодушевляло как никогда. Ватнир действительно наконец покинет это место. Его паства вернётся на Землю и, Ватнир надеется, спустя пару лет будет думать, что он мёртв. А уж там, кто знает, вероятно Римрганд пошлёт им нового избранного, и клан сосредоточится уже на нём. Рука богоподобного замирает над склянками зелий, разложенных на столе. Ватнир глядит на влажные розовые пятна, оставленные кровоточащими язвами на повязках. Оставшихся лекарств должно хватить на первое время, а там… Нет, никому нельзя желать той участи, с которой был рождён он сам. Порог за его спиной скрипит, но мысли Ватнира оказываются громче. — Хайо? Ватнир вскрикивает и взмахивает рукой, оборачиваясь. Одна из голубых склянок неминуемо слетает с края стола, оставляя после себя лишь россыпь мокрых голубых осколков на полу. Ватнир сжимает зубы и смотрит на Вспышку, только что сократившую его запасы и рассчитываемое время без боли на четверть. — Извини, — разглядывая лужу под его ногами и уцелевшие пузырьки на столе, она кажется и сама осознаёт всю глубину своей вины; Ватнир медленно выдыхает. — Это заживляющие снадобья, йа? Не беспокойся, я такие всему отряду выдаю перед походами. Ватнир бегло касается перебинтованной ладони и прокашливается. Нужно проявить терпение. Создать враждебную атмосферу очень просто, однако на финишной прямой (она же — стартовая полоса его новой жизни) это, как минимум, неразумно. Будет лучше сосредоточиться на положительных вещах. — Всё хорошо, — Ватнир заводит руку с промокшими повязками за спину, сдерживая шипение за стиснутыми зубами, когда она трётся о грубый мех его шубы. — Я ничуть не сомневался в твоей предусмотрительности, Говорящая с Сумраком. Планы наговорить чего-то в том же духе, пока унимается боль, срываются, когда Вспышка спешно заглядывает за дверь и находит у косяка рычажок механизма, поднимающего подвижную часть стены. Так непринуждённо. Словно она жила и пряталась тут с ним, подобно незримому призраку, боже. …А Хранители так могут? — Не знаю, какие у тебя планы, — она зачем-то понижает голос, хотя закрывающаяся стена ещё продолжает скрипеть. Разобрать слова непросто, — и сколько на них понадобится времени… Но, послушай, я долго ждала, пока мы здесь закончим. Так долго, что сил терпеть уже нет… Никогда до этого Ватнир не сглатывал настолько громко. Горло першит и сводит судорогой, воздух в комнате сужается и давит со всех сторон, а по мере уменьшения расстояния между ним и Вспышкой становится и вовсе тяжело дышать. Руки цепляются за столешницу позади него для подстраховки, боль — забыта. От безысходности ему остаётся лишь беззвучно молить её влезть в его голову своей грязной сайферской магией, поскольку на объяснение творящейся там вакханалии не хватит слов и на двух языках. К счастью, судя по обеспокоенному взгляду, она успела понять это прежде, чем сделала очередной шаг в его сторону. — Ты в норме? — её голос вернул прежний тембр, а сама она замерла на месте. Уже хорошо. Хватило двух кивков, чтобы успокоить её и, что ещё важнее, себя. Ватнир отцепился от стола и покрепче встал на ноги. Что, впрочем, не сильно помогло, поскольку вид расстёгивающей свой камзол Вспышки вновь подкосил ноги. — Что ты… — Ватнир зажмурился и потряс отяжелевшей рогатой головой, чтобы суетливые мысли хоть немного встали на места. — Ты совсем ополоумела?! Я кое-что слышал о таких, как ты, — Ватнир касается основания рогов, речь вперемешку со сбивчивым дыханием выходит рваной, — но даже представить не мог, чтобы… со мной… Слова обрываются заиканием, когда Ватнир замечает осторожное, медленное движение: Хранительница достаёт из внутреннего кармана нечто, напоминающее чей-то дневник, продолжая в то же время таращиться на него, как на идиота. Заслуженно. Что он там не мог себе представить — ей лучше никогда не знать. Она неуверенно протягивает предмет вперёд, но тусклое пламя светильников не даёт расфокусированным глазам Ватнира разглядеть детали. Тихое «Я всего лишь хотела…» — последнее, что он слышит от Вспышки, прежде чем стена за её спиной с сухим скрипом уходит вниз. В каморке, отгоняя от глаз поднявшуюся пыль, возникает Вестник Хафьорн. — О, брат Ватнир! Гово… — взгляд Хафьорна со скоростью выброшенной на берег исай, петляя, скользит между тяжело дышащим Ватниром, разбитой склянкой и распахнутым камзолом Вспышки, снова возвращаясь к богоподобному уже в полнейшем ступоре. — Я… Забери меня Зверь! — он нащупывает за спиной путь отхода и старается смотреть куда угодно, только не на этих двоих. — В-Вальбрендур велел мне навести здесь порядок, но, похоже, я не вовремя. Вы двое тут и сами справитесь, йа? На этот раз притихшая Вспышка переместила свой «ты идиот?»-взгляд на Вестника, а Ватнир даже смог составить ей компанию в этом деле. Приятное разнообразие, даже на фоне нелепости ситуации. Напоследок, запинаясь о порог, Хафьорн обронил скомканное «Я вас не видел» и исчез, учтиво подняв за собой стену. Только после этого звоночка, в смеси с остатками предшествующих соображений, до Ватнира дошло как всё это выглядело для Хафьорна, да и вообще для кого угодно на его месте. И — Ватнир, в этом уверен, — будь у Хранительницы чуть получше с намёками, она поняла бы тоже. Хотя, кажется, её вообще мало волновало всё произошедшее. Даже о Хафьорне она позабыла ещё до того, как бедняга выбежал из комнаты. Всё внимание было приковано к дневнику, и серьёзный вид её лица требовал того же от Ватнира. — Так вот. Тебе, как жрецу, наверняка известно о богах побольше моего. Ватнир моргает. — Побольше той, с кем они говорят напрямую? — Ватнир почти усмехается, но непоколебимая сосредоточенность Вспышки сводит попытку на нет, и вместо этого он лишь виновато прочищает горло. — Мне сложно представить, чем я могу помочь Хранительнице. Правда. — Ваэль. Его Измерение, — она говорит чеканя каждое слово, но всё смягчает робкий проблеск надежды в глазах. — Ты жрец Римрганда, я понимаю. Но… есть ли шанс?.. Наступившее молчание прерывает череда глухих ударов, треск сухого дерева и резкий грохот. Пыль заставляет Ватнира закашляться, но Вспышка каким-то образом избегает этой участи и даже не сжимается от испуга. Наверняка она из тех безумцев, что и смерть свою будут встречать стоя во весь рост, да расправив плечи. Плавать под её началом — точно хорошая идея?.. Под грубый кашель, размахивая перед собой клубы дыма, в помещение врывается дирвудский фермер. Пара невнятных возгласов, разминка плеча, и он хватает Вспышку за руку, заглядывая в лицо и интересуясь, всё ли в порядке. Получив ответ и выдохнув, выпрямляется, достаёт трубку из подсумка и торопливо её раскуривает, наполняя пространство густым белым дымом на замену осевшей пыли. Теперь Ватниру чётко видно: потайной стене пришёл конец. — Этот вот, один из ваших парней в капюшоне, — Эдер пару раз проводит ладонью над макушкой, иллюстрируя свои слова, — мимо нас пронёсся, как ужаленный. Что-то бормотал о своей корове-переростке, так что мы сразу заёрзали. А потом ещё и Серафен к тебе не пробился, — Эдер касается виска двумя пальцами, а потом со странной улыбкой смотрит на деревянные щепки у себя под ногами. — Так что пришлось мне. Дошло? В ответ на его усмешку Вспышка обреченно качает головой, оборачивается к Ватниру, выдыхая уже второе «извини» за последние десять минут. Эдер начинает расспрашивать её о времени завтрашнего отплытия, и не решила ли она прямо здесь и сейчас ввести новичка в курс дела. На сей раз Хранительница с дежурной улыбкой отмахивается от него: «Да, скоро мы закончим», и Ватнир впервые ощущает холодок между этими двумя. Или это просто сквозняк. Всё таки дверей, как таковых, здесь больше нет. — А ведь он прав, — бормочет Вспышка вслед Эдеру, когда тот уходит, и касается рта, — ввести тебя в курс дела тоже следовало бы. — Это… не касается Ваэля, я прав? — осторожно прощупывает Ватнир. Вспышка поднимает свой пристальный взгляд на него. — Ты удивишься, — уголок её губ дёргается, — сколько богов одновременно считают своим долгом влезть в мою жизнь. Перед тем, как спрятать дневник обратно, Вспышка ещё раз смотрит Ватниру в глаза. Смесь разочарования — привычного разочарования — и смирения тускло блестит в её веснушках под тенью ресниц. Если бы эта книга и упоминание Ваэля ему о чём-то и говорили — Вспышке не пришлось бы ждать и задавать вопросы. Ватнир опасливо тянет к ней ауру и пробует угадать её мысли, но в этот раз не выходит — сайфер не откликается, её разум заперт изнутри куда надёжнее его потайной каморки. Его бывшей потайной каморки. Лишь на следующий день, уже на корабле, у Ватнира появится шанс вернуться к этой теме. Вспышка, как обычно, держит лицо. И ту самую книгу — у сердца, где-то под шнуровкой, ремнями и застёжками. … Сказала, что нашла это в храме Ваэля, и не сильно хочет вдаваться в подробности; отчего-то содрогнулась и скривила рот. Редкая эмоция на непроницаемом лице тогда отвлекла внимание, а приступ кашля не позволил задать больше вопросов. Не очень-то и хотелось. Тогда. В последующие дни Ватнир (в перерывах от приступов морской болезни) время от времени вслушивался в ностальгический гундёж Эдера (всё больше убеждаясь в его нездоровой тяге ко всему пушистому на этом странном корабле). Очень часто среди его слов (всё о том же: пушистом) юрко проскакивал какой-то покалеченный рыжий орлан — друид из племени в далёком Эйр-Гланфате. Рядом с его именем также ловко скакало: «её лучший друг» («…после меня», — неизменно добавлял Эдер). Занятий на корабле для Ватнира было мало: впрочем, как и для дирвудского фермера, поэтому он наслушался о безухом одноглазом коротышке и обо всех животных в Каэд Нуа на две жизни вперёд. Сам Эдер, холёный аэдирский маг и пернатая богоподобная (которая появилась перед его глазами лишь единожды, прежде чем совсем исчезнуть), судя по рассказам и поведению, тоже были близкими друзьями Хранительницы ещё с событий в Дирвуде. И, если они (были или есть) здесь, на корабле, то где же…ещё один орлан
Сегодня, едва не вывернув желудок наизнанку и заработав мигрень от голоса и дыма Эдера, Ватнир решает, что удовлетворит своё любопытство напрямую при первом же удобном случае. Жаль только случай распоряжается иначе и находит Ватнира в донельзя неподходящее время. — Вела, это Ватнир, богоподобный конца времён и новый член нашей команды. Ватнир, — тон Хранительницы по-дружески официален и почти лишён привычной монотонности; торжественный смешок слышимо липнет к корню языка, но так и не вырывается наружу, когда она ласково подталкивает вперёд себя маленькую девочку, не встретив с её стороны и намёка на сопротивление. Темноволосая и покрытая такого же цвета шерстью орланка приветливо улыбается во все свои молочные клыки, глядя прямо на Ватнира и заинтересовано, по-звериному шевеля длинными ушами. — Чешуйку ты ещё встретишь. А пока познакомься с моей дочерью, Велой. Ватнир вытирает рот, пропускает вдох и враз замирает. Перестав таращиться на девочку (совсем рядом с собой) мигает всеми тремя открытыми миру глазами: два раза, причём второй больше походит на попытку зажмуриться. Жрец бога смерти и распада не совсем (совсем не) осведомлён в вопросах межрасовых связей и… их плодов. Поэтому, переводя беглый взгляд с орланского ребёнка на свою соотечественницу-эльфийку и обратно, он прикидывает в голове года, смущённо покашливает и думает о том, что прошлое Вспышки в Дирвуде теперь вызывает неподобающие вопросы. Много. — Ты уже мог видеть Велу на Льдине, — вспоминает Вспышка, глядя на свою девочку и барабаня пальцами по верхней губе. В тот раз, когда они спустились с корабля, вид был совершенно неясен. Но Ватнир всё же узнаёт её: по писку. Значит тогда, в Оплоте Вести, Вспышка держала за руку орланского ребёнка. Девочку, судя по всему. Крошечную. Свою… дочь? Ей не больше пяти, но держится она не хуже шкодливого подростка. Каштановый мех всё ещё напоминает пушок, но в жёлтых кошачьих глазах уже пляшут опасные огоньки. Примерно так Ватнир и представлял себе Хранительницу до того, как она лично явилась на Мёртвую Льдину — с одной лишь разницей в десяток-другой лет. — Мамочка показывала свою родину. А мне говорит, что я из Вязов-Близнецов, как дядя Хиравиас, — сообщает Вела, цепляя в опустевшей до звона голове Ватнира воспоминания эдеровых рассказов об одноухом друге-коротышке и, уже не связанные с этими рассказами, но связанные с ранее предполагаемым появлением Велы, неприличные картинки с его участием. — Но вообще мы с ней из Дирвуда. В Каэд Нуа было здорово. Я там ловила ящериц и соловьёв… А ты жил на том айсберге, да? Ну и холодина там! Я все ноги отморозила! И ни одной ящерицы… Снова Ватнир закрывает глаза и качает рогатой головой. Неуютное чувство липкого холода прокатывается от тяжёлых вспотевших ладоней до грудной клетки. Чувство, что тебя держат за идиота. Но Ватнир этого, само собой, никак не выкажет. — Так ты… Вспышка улавливает нужные нотки и понимающе улыбается: по всему ясно, что объяснять детали своего материнства ей не впервой. — Я взяла эту проказницу к себе ещё младенцем лет пять назад. Не то, чтобы она сильно выросла за это время, — маленькая орланка изображает обиду и со смехом подталкивает плечом бедро своей мамы. — Из места, где ей… не место. — Меня хотели убить! — торжественно провозглашает Вела так, будто выиграла в лотерею. Ватниру это напоминает (уже мёртвых) прихожан Оплота Вести, и он невольно пятится назад, нащупывая за спиной мачту. — Как… интересно, — голос хрипит и Ватнир, борясь с подступающим кашлем, не знает, что ещё сказать и куда смотреть. Видения полуобнажённых эльфиек и орланов теперь перемешались с радостными воплями жертв Нерискирлас и безумными детоубийцами из Эйр-Гланфата. Наверное, творящийся в голове беспорядок просачивается даже сквозь латунную маску, потому что Хранительница быстро реагирует: — Я потом расскажу, — наскоро отмахивается она, чуть менее ошеломлённая чрезмерной детской открытостью. Вела, совершенно не обратив внимания на взрослых, вспоминает свой предыдущий вопрос и едва осязаемо, только для вида, дёргает Ватнира за подол его меховой робы: — Ну? — слова звучат уже негромко, но настойчиво. — Вы же с мамой из общей родины? — она поворачивается к Вспышке и задирает голову, сравнивая их волосы и уши для верности. — Готфаттья, Ватнир! Ему никогда не доводилось слышать акцента смехотворнее. И милее. — Готфаттья… — повторяет он, даже не различив было ли это ради ответа на приветствие или для демонстрации его верного произношения. Вела, коснувшись рта одной рукой, хихикает, и Ватнир видит в этом действии отражение вспышкиной привычки прикрывать выступающие клыки при смехе. Другую руку девочка протягивает Ватниру. Тот, будто заворожённый, наклоняется и тянет свою. Вспышка, почти не дыша, наблюдает за их жестом с молчаливой гордостью за обоих, когда из её подсумка выползает заскучавший среди пыли и медяшек Немнок. Зацепив большими жадными глазами первую попавшуюся на них блестяшку, он тут же прыгает к добыче и одним рывком присваивает себе. Вела с громким оханьем ловит рассыпавшиеся по плечам волосы (заодно роняя под ноги парочку из них, которым повезло меньше) и бросается вдогонку за бесом, ведь его жертвой стала её заколка. Не такая, на деле, блестящая, как многие заколки, но, видно, всё лучше нечищенных патиновых медяшек. Палуба зашумела, по доскам прокатился скрип; Вела унеслась за шкодливым бесёнком, а напряжённый Ватнир остался следить задумчивым взглядом за их крошечными, снующими среди мачт фигурками. Когда девочка убежала достаточно далеко, скрывшись за парусами, он понемногу пришёл в себя и кое-что понял. — Ну, как тебе Вела? — в скованных движениях Вспышки угадывается некая неловкость за ситуацию с бесом, но светящееся спокойной родительской гордостью лицо (даже веснушки, казалось, поблескивали) в данный момент перебивает всё остальное. — Кажется ты ей понравился. Знаешь, дети — они- — Она меня не испугалась, — полувопросительно выдыхает Ватнир, вместе с этими словами и глухим свистом сквозь зубы выпуская напряжение. Ему вспоминаются дети, с которыми он уже имел дело на Земле. Дети того же возраста, что Вела, при виде него начинали заходиться слезами, а дети постарше бросали в него снег и ледышки, когда случалось оказаться на улице без Вальбрендура. Но то были дети гламфеллен, воспитанники кланов, где почитают Римрганда; а вместе с ним, само собой, и его «детей» — богоподобных конца времён. После такие дети вырастали в молодых юношей и девушек, заглядывали Ватниру в рот на проповедях, задавали вопросы после них и ловили каждый его жест и слово. А затем умирали под лапами Нерискирлас на Льдине. И всё это — у него на глазах. С первого плача ужаса до предсмертного хрипа. …но Вела — обычная орланка (и не кровное дитя Вспышки от её старого друга, вовсе нет), выросшая в Дирвуде. Ватнир не сразу понял, растерянный знакомством, что она — совсем другой случай. Наверняка Вспышка была единственным белым эльфом, которого девочка видела на протяжении всей своей пятилетней жизни, не говоря уже о таких, как Ватнир. Однако… — Не испугалась, — повторяет Ватнир едва слышно, словно говорит во сне. Повторится ли этот сон вновь? Вспышка беззвучно усмехается и встаёт рядом с ним, проследив за немигающим взглядом до своей приёмной дочери. Та всё ещё пыталась отвоевать у беса свою заколку, скача по палубе неуклюжим котёнком и путаясь в снастях. — Славная у меня девочка, йа? — озвучивает Вспышка за Ватнира, складывая руки под грудью с довольным прищуром. — Мой отец вложил все силы в наше с сестрой воспитание, и я, в свою очередь, стараюсь делать не меньше для Велы. Правда, моряки то и дело норовят влезть. В Каэд Нуа с этим было проще. А в море… вся эта брань, и Серафен ещё… Слова просачиваются в него и стекают прочь, почти не задержавшись, как волна сквозь рыхлый блёклый песок. Ватнир молчит, не сводя пустых, режущих сухостью глаз с возни девочки и беса. Когда эти двое скрываются из виду, кубарем закатившись на нижнюю палубу, он моргает, поднимает перед собой ладонь и разглядывает воспоминание о рукопожатии с Велой. — Она… пушистая, — замечает он, тут же осознав свои слова в крайней степени неподходящими под ситуацию. Рваный край того, что когда-то было его ртом, содрогается в неопределённой гримасе. Вспышка, вопреки всем опасениям, сдержанно посмеивается. — Только без фанатизма, хорошо? Нам тут хватает Эдера. В ответ Ватнир моргает и мычит что-то невнятное, быстро опуская руку. В этот же момент из бочки выныривает растрёпанная макушка Велы — беса рядом уже нет, а малышка победно машет над головой отвоёванной заколкой. Но Ватнир обращает внимание не на это, а на то, что детское лицо, наполовину занятое широченной улыбкой, обращено не к её матери, а к нему. Отчего-то захотелось смеяться и плакать. Оба эти желания усиливаются, когда под вечер Немнок рассказывает Ватниру о лежащих на заколке чарах.треклятый бес
— …Чары очищения от токсинов, — в свистящем ночном ветре слова звучат скомкано, больше напоминают вопрос. Немного нелепо, ведь какой ответ тут может быть правильным? Вокруг — тёмные воды и давящее чернотой небо с просыпанной пылью тусклых звёзд. Рядом — только Хранительница, облокотившаяся о планширь рядом с ним. Отчего-то в этот раз Ватнир решает не сдерживать очередную дрянь в себе и не пережёвывать её молча. В конце концов, не за тем он сбежал с Движущейся Белизны. Вспышка хлопает белыми веерами ресниц, которых (теперь, стоя совсем рядом, Ватнир может разглядеть) слишком много, пожалуй. Поднимется ли ветер, если она продолжит? Наверное только благодаря этой черте её лицо и запоминают всюду, куда она не ступит; сами по себе белые эльфы слишком невзрачны и схожи, если только они не богоподобные. Как он. Ещё с минуту, и она всё же решает заговорить: — Мы с Идвин подумали… — голос сохраняется ровным и невозмутимым, но сплетённые пальцы и беглый взгляд выдают то, что какая-то часть Ватнира желала увидеть. — Ещё не всё ясно наверняка. Может для гламфеллен ты и не опасен. Но Вела — не эльф. К тому же ещё совсем беззащитная и неокрепшая. Она ребёнок, Ватнир, — Вспышка находит в себе силы посмотреть Ватниру в глаза. Прямота и пронзительность влажного взгляда обезоруживают. — Мой ребёнок. Тут Ватнир беззвучно размыкает зубы и ловит себя на мысли, молнией прошившей его от рогов до пят. Он — кретин. Чего, чёрт возьми, он ещё ожидал от неё сейчас? «Извини?» Вспышка — опытный дипломат, раз на то пошло, и наверняка не видит во всей этой ситуации его с Велой знакомства излишнего фарса. А он, возможно, слишком сильно впечатлился её жестом и бесстрашием Велы. Конечно, за недельку-другую на корабле с разумными не из Белизны он вряд ли успел подумать об опасности, которую несёт в себе его «божественное благословение»; но в следующий раз, пожалуй, стоит всё же сдержать дрянь в себе и пожевать подольше. Молча. Также молча он лезет ослабшей от стыда рукой в один из подсумков на поясе и достаёт оттуда перевязанный выцветшей нитью свиток. — Лучше попробуй что-то из этого, Говорящая с Сумраком, — Ватнир нерешительно протягивает Вспышке записанные на бумаге охранные чары, в ожидании глядя на её руки. Думает про себя, когда они, наконец, смыкаются вокруг свитка, что живи Вспышка на Движущейся Белизне — таких ухоженных рук не было бы даже в её воображении. — Дакклатур, брат. Ватнир поднимает голову и видит привычно-лёгкую улыбку: совсем не то, что он ожидал. Как и обращённого к нему «брат». Называя Идвин и остальных девушек-гламфеллен на Мёртвой Льдине сёстрами и говоря на неиспорченном ортйомском Вспышка, конечно, казалась ему роднее: даже в своих ярких нарядах и с холёными руками. Но слышать из её уст в личный адрес что-то кроме собственного имени он, опять же, ещё не привык. Хотя к той же Идвин Хранительница стала обращаться словом «сестра» всё реже. Возможно теперь решила направить соземские чувства на Ватнира? — Вела говорила на ортйома сегодня, — цепляясь за мысли вспоминает Ватнир, и не сразу осознаёт, что проговаривает это вслух, но, к счастью, быстро находится — опыт взмахом чужих ресниц не сдуешь. — Я бы мог обучить её письму. В смысле… если ты не против… Старейшины в наших кланах детей грамоте не учат, но их ведь здесь нет, йа? Вместо ответа Хранительница прижимает к груди свиток с чарами и мягко кладёт руку на его плечо. Следующим утром Ватнир находит себе занятие на весь день.