Ничего не имеет значения.
Почти восемь тысяч лет прошло с тех пор, верно? Или нет?.. Честно говоря, уже сама Фосфофиллит сбилась со счета, пытаясь размотать спутанный клубок мыслей. Они окутывали пальцы красными нитями, стягивая между собой. Кажется, легче разорвать этот порочный круг, чем терпеть это. Процесс установки глаза Адаманта был безболезненным, однако с каждым часом самоцвет ощущал все большую боль, распространяющуюся от глаза по всему телу. Была ли она только физической? Неизвестно. А, может, кто-то просто не хочет этого признавать. Стараясь спать зимой, Фосфофиллит осознавала, что как раз это у нее получается хуже всего. Их частицы, тех, кто был с ней когда-то рядом, вклиниваются между кристаллами льда, сталкиваются, кричат, молят о помощи. Слышать это невыносимо, и она просто уходит прочь. Голыми ступнями идет по руинам школы — той, что была ее домом. Глаз учителя искажает ее восприятие. Кажется, будто до сих пор здесь обитают самоцветы, смотрят на нее своими стеклянными глазами. Невыносимо. Сплав почти что полностью уничтожил ее тело. Он редко держал ту истинную форму, к которой так привык. Ртуть и золото упорно боролись за проживание в ее теле, и Фосфофиллит ничего не оставалось, как беспристрастно, с первого взгляда, наблюдать за их поединком. Боль разъедала ее. Но пока она живёт, упивается жалким существованием, остальное не важно. Эхмея сделал ее человеком. Нет, всего лишь жалким подобием. Использует ее, наивную дурочку, а затем уйдет в никуда. Глаз даёт все больше знаний о том, что было, но не даёт ни малейшего намека на то, что ждёт ее — одичавшую, отчаявшуюся. Но она все равно стойко ждёт.Чего ждёт?..
Пока она существует, исполняет определенную миссию. Так было раньше, так есть сейчас. Но будет ли это в будущем — неизвестно. Сплав все чаще стекает по потресканному лицу, стекает по телу и возвращается обратно в руки. Кажется, это называется «плакать». Хотя Фосфофиллит уже ни в чем не уверена. Снежные бабочки кружат в воздухе, стряхивая снег с крылышек. «Много белых бабочек — к войне», — пронеслось в мыслях у Фосс. Кажется, она уже слышала эту фразу во сне. Именно тогда к ней переходят знания от Адаманта. История появления этого мира, его существования — вот что она видела. И с каждым разом ненавидела этот треклятый глаз все сильнее и сильнее. Как сплав поглощает ее собственное тело, так и правда съедает остатки разумного в ее, хотя нет, не ее, а Лазурит, голове. Отвращение пронизывало каждый ее осколочек, каждую частицу ее тела, когда она понимала, что все — и самоцветы, и луняне, и животные с растениями — всего лишь остатки тех жалких существ, которые дали им жизнь. Двуличные, жестокие, эгоистичные — все это сохранилось в каждом как минимум на треть. Понимать, что луняне — наиболее близкие к людям существа, было невыносимо. Своими руками она убила своих друзей, своими же руками она даст им свободу. Слушать каждый раз, как эти жалкие пародии на что-то разумное божатся достать звезды руками, иногда оказывается очень даже презабавно. Несмотря на то, что обитатели Лун уже десятками тысяч лет не были на земле, они оставались такими же приземленными. Наверняка они радовались и радуются все эти несколько тысячелетий, пока она познает всю суть этого мироздания. Ей все еще не дает покоя тот поход в море, совершенный еще давно, очень давно. Она не может вспомнить, и глаз Адаманта информации не дает. Значит, это останется навсегда загадкой, растворенной в пучине океана. Ступая по раскрошенным камням кварца, которые были раньше зданием школы, Фосс видит стол Рутил, на которой находятся бумага и металлическое перо.Перо слишком одиноко лежит.
***
— Который час, любимый? — тихо спрашивает Каирнгорм, обнимая принца со спины. — Без пяти минут действовать, — тихо отвечает ей Эхмея. Они соприкасаются лбами, смотрят в глаза друг другу, не решаясь ничего сказать. Да и это ни к чему: слова им уже не нужны. Наслаждаться им не дало то, что случилось в следующее мгновение. Пол под ногами содрогнулся, никто не смог удержать равновесие. За доли секунд в эфемерных тельцах надежно засела паника. — Барбата, какого дьявола здесь происходит? — спросил Эхмея. — Я… Не знаю, — понурил голову ученый. Самоцветы и учитель в форме лунян стояли поодаль. Адамант многозначительно улыбнулся, прежде чем сказал: — Вам стоит посетить Фосфофиллит.***
Металлический кончик пера аккуратно скользит по белоснежной поверхности, оставляя за собой чернильный след. Слова друг за другом ложатся на бумагу, сплетаясь в предложения, а те становятся полноценным текстом. Сплав крепко удерживает письменную принадлежность, не давая той выскользнуть из хватки Фосс. Когда письмо готово, она ещё раз перечитывает написанное и откладывает в сторону. Но откладывать импровизированную ручку в сторону она не собирается — напротив, крутит ее в пальцах, постепенно ускоряясь, а затем в какой-то момент останавливаясь. Теперь она смотрит туда, где медленно, неторопливо застывает чернильная капля. Она смотрит задумчиво, словно решаясь на что-то. Спустя мгновение острие ручки было перевернуто вверх. Руки из сплава надёжно удерживали ее, а вот голова, напротив, была расслаблена. Выдохнув напоследок, Фосфофиллит наткнулась на подставленную ею же ручку глазом Адаманта. Мир дрогнул. Она ожидала чего угодно: боли, страдания. Но все, что ее окутало, было облегчением. Чувствовать, как жизнь медленно утекает из тебя, есть лучшее чувство. Сплав разбивает ее полностью, и на лице, расколотом вдребезги, появляется расколотая улыбка. Фосс слышит приближающиеся шаги, видит белую обувь, но уже не в силах отреагировать: ее покидает то, что делало ее живой. Эхмея медленно берет записку, ещё пахнущую свежими чернилами, и читает. Дорогой принц. Если ты это читаешь, значит, меня уже не вернуть. Мне все равно, а вот тебе не очень, верно? Наивно было надеяться, что я дам тебе свободу, не имея ее у себя. Ты нарек меня «божеством», но забыл, что я даже не человек. Смотреть, что люди творили на этой земле, было невыносимо, спасибо за предоставленную возможность. Пока правда полностью не поглотила меня, я пишу эти строки. Я знаю, что ты обязательно это прочтешь, так что просто удачно прожить ещё десять тысяч лет. Перечитай это, как только данный срок истечет. Не сойди с ума. Фосфофиллит. — Она разбила себе глаз, — дрогнувшим голосом констатирует факт Барбата. — Я вижу, — недовольно отмечает Эмма. — Сколько займет его восстановление? — Боюсь, что нисколько, — виновато потупил взгляд учёный. — Что значит «нисколько»? — лунянин начал терять самообладание. — Наши технологии не смогут восстановить глаз Адаманта. Нас ничего не спасет. — Слова Барбаты эхом отражаются в голове принца. — Что прикажете с ней делать? Зелёные, синие, агатовые осколки медленно поглощались золотом и ртутью. — Стереть в порошок и выкинуть в море, — невозмутимо ответил Эхмея. — … Как скажете. Никто не смел ослушаться принца, поэтому почти что серая пыль, едва поблескивающая на солнце всеми цветами радуги, была рассеяна над морем. Для Фосфофиллит не могло быть ничего лучше, чем каждый год сливаться с водой, становиться ледяной глыбой, издавать громкий отчаянный скрежет и смотреть, как остатки людей сходят с ума.Но это ли свобода?