29 реальность. Земля 70-е годы. 21 век. Лос-Анджелес. США
— Стю не будет учиться в Мичиганском университете. В Калифорнии есть из чего выбрать, зачем уезжать так далеко? Элизабет неодобрительно смотрит на мужа, не прекращая размешивать сахар в чашке с чаем, который заварила буквально пару минут назад. Кто бы знал, что вместо приятного вечера на веранде в компании любимой книги, ей придется отбиваться от двух самых любимых мужчин в своей жизни. Стю — их сын, названный в честь маленького белого мышонка из детской книжки — к восемнадцати годам догнал ростом отца, обзавелся щетиной на квадратном подбородке и широченными плечами, окончательно избавившись от неуклюжего очарования до определенного момента присущего всем подросткам. Но все еще пытался спрятаться за спиной отца от недовольного взгляда матери и ему это почти удавалось. — Мам, ты же знаешь, что там лучшие преподаватели по инженерному делу и бизнес-школа, и отличная спортивная программа. — А еще там учился Сапыч. А он дерьма не посоветует! — С присущей ему беззаботностью добавляет отец семейства, подло делая шаг в сторону холодильника и оставляя сына без укрытия, чтобы достать банку пива. — Стэнли! — женщина возмущенно вскидывает голову. — Здесь же ребенок! — Да, какой он ребенок. Ты посмотри, махина два метра ростом. Ему самому жениться скоро. — Мужчина хрипло смеется и делает несколько жадных глотков, прежде чем быстро пересечь кухню и заключить сердитую жену в крепкие объятия. — Сапыч за ним присмотрит. Обещаю. С нашим сыном все будет в порядке. — Не обращая внимания на то, что Элизабет упирается ладонями в его грудь и строго хмурит брови, Стэнли зарывается носом в ее волосы и продолжает тихо шептать на ухо. — Будем летать к нему каждые выходные… На заднем плане раздается басистое: — Ну, маам, я же всю жизнь об этом мечтал… — Склонность к драматизму Стю унаследовал от папы вместе с роскошной черной гривой и глубокими голубыми глазами. — Ладно-ладно, я обещаю подумать. — Элизабет тихо смеется, прижимаясь щекой к груди мужа. — С вами двумя так трудно спорить. — Приподнявшись на цыпочки, целует его в колючий подбородок, чувствуя, как тонкий запах его парфюма смешивается с пивным духом. — Мам, ты лучшая! Спасибо! — радостно громыхает на всю кухню Стю. — Пацаны, когда узнают, просто с ума сойдут. Пойду позвоню им! — Только недолго. Скоро ужин. — Окей, мам. — Доносится со второго этажа в следующую секунду. — Ты не должен был разрешать ему. Не у меня за спиной. — Элизабет понижает голос до шепота, как делает всегда, когда не хочет, чтобы сын подслушал их разговор. — Бет… — Я знаю, что он взрослый и ответственный, мы должны ему доверять. Но Мичиган так далеко. — Я тоже буду скучать по нему, дорогая. — Мужчина крепче прижимает к себе жену, словно пытается забрать себе всю ее грусть. Им обоим было бы намного легче отпускать сына во взрослую жизнь, если бы он не был их единственным ребенком. Они так отчаянно хотели дочку и спустя несколько лет безрезультатных попыток Элизабет снова забеременела. Но на пятом месяце плод замер. Их дочка умерла, так и не увидев этот мир. Больше пробовать они не захотели, слишком тяжело далась вторая беременность. Стэнли боялся, что в следующий раз потеряет жену. А свою жизнь без нее он не представлял. — Всего несколько часов лету, любимая. А у нас свой самолет и свободный график работы. — Знаю я твой свободный график. — Элизабет тяжело вздыхает и моргает, смахивая подступающие слезы. — Дом будет таким пустым и тихим без него… — Я буду шуметь за двоих, обещаю. — Он касается губами кончика ее носа. — Я знаю много способов наполнить шумом наш большой дом. Один из них тебе особенно понравится… — Голос мужчины наполняется бархатистыми нотками, когда ладони соскальзывают с талии любимой на ягодицы. — Стэнли… — Элизабет смущается, покрываясь мурашками от горячих поцелуев в шею, скользит пальцами по груди, цепляясь за мелкие пуговички на рубашке мужа. Тихо стонет от острого укуса в плечо и, словно опомнившись, дергает мужа за прядь волос. — Стю еще дома… И тут же со второго этажа гремит басом их сын: — Мам, а есть, когда?***
Несколькими часами позже, после ужина, когда посуда заняла свое место в кухонных ящичках, а муж с сыном ушли в парк поиграть в баскетбол перед сном, Элизабет заварила свой любимый лавандовый чай и, укутавшись в плед, устроилась в кресле-качалке на веранде. Пройдя все этапы славы вместе с мужем, она особенно ценила их теперешнюю жизнь — далекую от суеты и нашествий журналистов. В поисках сенсаций они бесцеремонно проникали в дом, сновали по участку, подстерегали в парке и магазинах. Элизабет с содроганием вспоминала о тех временах, когда невозможно было выйти за пределы участка, обнесенного высокой стеной. До сих пор терпеть не могла чужих людей в доме. Если бы не постоянная занятость на работе, отказалась бы и от услуг клининга, и от домработницы, приходящей два раза в неделю. Чтение могло стать прекрасным завершением вечера, но строчки упорно расплываются перед глазами, а мысли уносятся далеко в прошлое. Она бы ни за что не призналась, что не хочет отпускать сына в Мичиганский университет не только из-за беспокойства и большого расстояния. Маленькая девочка внутри нее содрогается от ужаса, представляя, что во время учебы Стю может встретиться с Сапычем лично. Совершенно случайно, когда приедет навестить сына в кампусе, просто столкнется лицом к лицу с лучшим другом своего мужа. С лучшим другом мужа, которого она не видела вживую ни разу за 20 лет брака. И ниразу за предшествующую браку пятилетку. Элизабет хорошо помнила, как подкосил Стэнли его отъезд. Сапыч уехал за несколько недель до выпускного бала, ни с кем не попрощавшись. На связь выходил редко, а Стэнли изнывал от тоски и не понимал в чем провинился. Она тоже не понимала. Говорила «настоящие друзья так не поступают» и крепко обнимала его, мечтая взять хоть частичку его боли себе. Через 5 лет эти же слова она повторила Патрисии.