Два драббла о...

— Не может, — говорит Ник, и Хэнк кивает, ставя точку в размышлениях. Ник в этом разбирается, если он говорит, что это не может быть существо — значит, не может. Хэнк верит напарнику, как самому себе, а в некоторых вещах — и больше, чем самому себе. А вот Ник себе не верит. Нет, большую часть времени все, как обычно, — мир теряет краски, становится серым, и по серому проступают душные, тревожные мазки красного. Каким бы ни было существо, что бы оно ни натворило — красное тянется к тьме в глазах Гримма, кричит «Я здесь! Это я!», истекает не человеческим, чужим запахом — и Ника ведет за ним, словно по лесной тропе: не захочешь — не собьешься. Но когда он встречается взглядом с капитаном, когда слышит сухие, выверенные фразы, когда — редко — видит его схлынувшим, не душно-красное, а горячее и алое бьет по глазам, по мозгам, по нервам, перетряхивает снизу доверху, будто разряд тока. Волна, накрывающая с головой — так вот как это бывает? — сильные цепкие пальцы на краю пропасти, ворон Шон, материализующийся из ночной тьмы, запах трав и досадное ощущение недостающего кусочка паззла, как случается в запутанном деле. Ник ищет недостающее, кидаясь то за одной, то за другой догадкой, но в руках снова пустота. Он начинает думать, что это не паззл, а беспорядочный набор картонок, испачканных алым, что рисунок не сложится, потому что его нет. Но если ничего нет — отчего столько алого? Хэнк советует сходить к психоаналитику, Монро — полистать записи предков. Розали молчит, но после роняет негромко: — Поговори с ним. Она не уточняет, с кем, но Нику этого и не надо. Алая волна захлестывает его, он слышит сухое карканье, свитые ведьмовские травы мостом падают через пропасть: можно сорваться, но можно и перейти. Если хватит духу. — Спасибо, — говорит Ник. Он намерен попробовать.