Сожитель-вредитель

       У Дазая никогда не было такого утра. Нет, он и раньше просыпался воскресным днем мая, но настолько приятное пробуждение ощущал впервые. Да, все болело, да, делить с кем-то постель некомфортно, да, он очень голоден, но это было просто прекрасно.        Протерев глаза пальцами, Осаму невольно уставился на свои голые руки. Было до одури непривычно лицезреть мерзкие шрамы вместо эластичных бинтов. Но дышать стало определенно легче, пусть кое-кто и лежал на его груди, тихонько посапывая. Детектив не смог сдержать улыбки при осознании насколько доверчиво этот кое-кто сейчас прижимается к нему, оплетая его правое бедро и голень своими ногами.        Будить Ацуши совсем не хотелось, но домашние хлопоты сами себя не выполнят. Осторожно отстранившись, Дазай поднялся на ноющие ноги и осмотрелся. М-да-а-а… И зачем Накаджима убирался вчера, если сегодня в спальне втрое больше мусора? Помимо спальной одежды повсюду валялись бинты, которые Тигр ночью с упоением стягивал с него. Было даже в какой-то степени больно без них, но, если Накаджиме это было нужно, Осаму без недовольства все позволит, даже поможет, если понадобится.        Едва слышно вздохнув, детектив быстро переоделся в свежее белье и домашние брюки и принялся собирать разбросанные по полу вещи. Свое он отнес в ванную, а одежду Ацуши аккуратно сложил рядом с футоном, пытаясь не засмеяться. На вещах паренька он заметил клочки белой шерсти, а нос услышал едва уловимый шлейф молока и чего-то звериного. Ах, как это прекрасно, его Тигр все еще остается маленьким котенком! Интересно, а у него так же набухает пузико, когда он напьется молока, как его сородичи? Обязательно нужно будет узнать! Сегодня же!        Не удержавшись и тихонько хихикнув, Дазай принялся собирать свои бинты, радуясь, что «Исповедь неполноценного человека» не позволила Ацуши порвать эти драгоценные тряпки. Не то, чтобы Осаму волновали цены… Но почти шестьсот йен за такой крошечный моток в пять метров как-то многовато! *        Взяв попавшийся под руку конец бинта, детектив приложил его к своему левому запястью, но заново обматываться почему-то не хотелось. Вскинув брови и усмехаясь чему-то своему, Дазай сгреб в кучу тряпье и отправил его к своим вещам в корзину для грязного белья — все равно давно хотел постирать, да руки не доходили.        О, да-а-а, теперь бинты определенно нужно было знакомить с отбеливателем… Осаму не сдержал самодовольной ухмылки. Вот бы Ацуши всегда так стягивал с него бинты! Прикусывал бы краешек ткани, вызывающе вздернув верхнюю губу, чтобы Дазаю было хорошо видно, и тянул бы в сторону, изредка прикасаясь языком к какому-нибудь шраму. Особенно детективу понравилось, как милый, смущающийся, но такой горячий Ацуши, раскрасневшись до невозможного, таким же крышесносным способом стягивал бинты с низа его живота, не отрывая горящих глаз от наставника. Теперь эта картинка будет преследовать Дазая до конца жизни. И именно ради этого он готов был стать бессмертным.        Вообще, у вечной жизни много минусов. Например, если он станет бессмертным, а Накаджима нет, то Осаму придется наблюдать его смерть, а это было бы во сто крат ужаснее собственной кончины. Поэтому пусть лучше они живут долго, счастливо, с постоянными вот такими вот картинками. Надо будет как-нибудь поинтересоваться, как Ацуши решился на такое. Может, Тигр подсобил?        Задумавшийся в ванной Дазай едва не пропустил момент пробуждения Накаджимы. Из комнаты послышалось пыхтение и шелест постельного белья, что и отвлекло Осаму от мыслей. Выглянув в небольшую щель между дверью и стеной, детектив стал наблюдать за учеником. Вот Ацуши осмотрелся по сторонам, ощупал свою грудь и шею (на которых чертов Тигр быстренько уничтожил все отметины! Дазай что, зря старался? Нет, конечно, выгибающийся под ним дугой паренек был наилучшей наградой, но хотелось бы, чтобы о их связи знали все, особенно те, кто осмелился позариться на его, — слышали? Его, Осаму! — сокровище). Затем Накаджима посмотрел на сложенные у футона вещи, выскользнул из-под одеяла и начал быстро одеваться, стараясь сильно не шуметь.        — Ну и куда это ты намылился? — с деланным недовольством пропел Дазай, выходя из ванной как раз в тот момент, когда Ацуши уже почти скрылся в дверном проеме спальни, ведущем в прихожую.        — Н-н-никуда, — промямлил паренек, опуская голову и пряча, — неудачно, к слову, — за волосами розовеющие щеки.        — Да ну? — фыркнул Осаму, быстро подходя к Накаджиме и разворачивая его к себе лицом. Тигр быстро бросил на него взгляд и тут же еще сильнее стушевался, краснея еще гуще. Хитро ухмыльнувшись, детектив склонился к ученику, дыша прямо в его чуть приоткрытые губы. — Неужели ты хотел переспать со мной, а потом под шумок сбежать и делать вид, будто ничего и не было?        — Нет! — вдруг неестественно-тоненько взвизгнул мальчишка, снова осторожно заглядывая в его глаза. Осаму держался из последних сил, стараясь не улыбаться во всю ширь, демонстрируя свое умиление. Ну надо же было проучить непослушного котейку, намеревавшегося кинуть его в самый ответственный момент. — Простите, Дазай-сан, я не хотел вас обижать…        — А чего же ты хотел? — поддразнил детектив, перемещая свои ладони, до этого лежащие на плечах Накаджимы, на его талию, пальцами требовательно барабаня по чуть прогнувшейся от прикосновения пояснице.        — Я… Ну… — начал тихо Ацуши и, снова опустив взгляд в пол, пробормотал совсем уж неслышно. — Да, я хотел сбежать, пока вы не заметили…        — И почему же? — все с тем же лукавством спросил Осаму, хотя в душе было нисколечко не смешно. Ну вот как так? Неужели он был настолько плох? Это удар ниже пояса! Причем в полубуквальном смысле. Самолюбие на задворках сознания обидчиво забухтело, и Дазай был с ним абсолютно согласен.        — Ну, для вас же это совсем ничего не значит… — просипел Тигр, зажмуриваясь.        — Почему это? — детектив был так поражен, что напрочь забыл про свою маску игривого повесы. Что он такого сделал, что ученик вот так вот воспринимает прошедшую ночь? Неужели он выглядит со стороны таким эгоистом и сердцеедом? На весь остальной мир плевать, но Ацуши надо было срочно в этом разубеждать. Ишь чего выдумал! «Ничего не значит»! И ведь додумался как-то!        — Просто за весь… за всю ночь вы меня так ни разу и не поцеловали… — совсем уж поникшим голосом пролепетал Накаджима, и картина произошедшего начала медленно складываться в голове у Дазая. — Ставили засосы, отвечали на мои поцелуи, но сами ни разу не прикасались к губам…        Осаму тяжело выдохнул. Конечно, он знал, что мальчишка заметит и поймет все не так, но все же… В голове всплыл образ Одасаку. С этими его книжками, детьми, и щетиной. Конечно, много воды с тех пор утекло, чувства очень сильно притупились, но Ода все равно остался первой настоящей любовью, лучшим и единственным другом, умершим на его руках и тем самым буквально выпихнувшим на свет. Сакуноске, наверное, сейчас не до него: он заслуженно наслаждается светлой загробной жизнью, наверняка пишет романы, глядя на море, и веселится с детьми. И ему совершенно все равно, что Дазай пообещал себе, в память о нем, больше никого и никогда не целовать в губы по собственной инициативе.        — Есть один человек… Был. Был один человек, которого я очень сильно любил, — тихо начал Осаму, меняясь с Ацуши ролями: теперь паренек смотрел в его глаза, которые детектив так старательно отводил. — Я обещал себе никого и никогда не целовать, кроме него.        Накаджима тихонько выдохнул и осторожно обнял его за талию, ненавязчиво прижимаясь к груди. И Дазаю стало легче. Чуть-чуть.        — Это его могилу вы навещали тогда? — едва слышно спросил Тигр, даря свое тепло, подслащенное запахом молока.        Осаму неразборчиво агакнул на это. А потом отстранился.        — Но знаешь… — начал он. — Он не знал о моих чувствах, и теперь уже никогда не узнает. Не потому что он умер, а потому что я разлюбил. Я обещал себе никого никогда не целовать, но я самый настоящий лжец… Мои чувства к нему пропали, но я влюбился в тебя. Так почему бы не нарушить клятву?

И Дазай осторожно коснулся губ Ацуши своими