Две небольшие проблемы для Кенни Аккермана

За что мне это все? Нет-нет, бабулька, я не встану, не смотри на меня так. Вон свободное место, валяй. Курить охота. Водитель, сука, ты не дрова везёшь вообще-то. Тощие колени Кенни маячили у него прямо перед глазами, потому что его длинные ноги едва влезали между сидений; он надвинул шляпу пониже и изредка бурчал что-то неразборчивое, но явно недовольное. Пацан придвинулся — или скорее отодвинулся — как можно ближе к окну и теперь смотрел на пасмурный видок, проплывающий мимо автобуса. Утро не задалось с самого, мать его, начала. Во-первых, субботняя лежка до полудня отменялась, потому что доктор Рейсс назначил на десять утра. А значит, подняться нужно было в восемь. Во-вторых, Кенни совершенно не планировал ругаться в такую рань, но у его паскудной Фортуны были свои планы. В-третьих, они опаздывали, а Кенни Аккерман ненавидел опаздывать даже больше, чем ждать. Кенни проснулся ровно в восемь, закурил с чувством обречённости и пошлёпал босыми ступнями по холодному линолеуму на кухню. Он вспоминал гадкий отрубной хлеб и манные каши с комочками, которыми кормили его самого в детстве, пока вытаскивал из холодильника яйца, огурцы и помидоры. Первым ударом в стену его холостяцкой жизни стала еда. Он раньше вообще дома не готовил, жрал в забегаловках и кафешках и считал день прожитым зря, если не перехватывал смачный хот-дог рядом с остановкой. И когда ему пришлось что-нибудь сообразить на первый ужин их совместной жизни, Кенни обнаружил в холодильнике только древнюю морковку времён египетских фараонов, полдюжины яиц и молоко, ставшее уже кефиром. Пришлось основательно закупиться, что больно ударило его по и без того не толстому кошельку. Он даже набрал замороженных наггетсов, потому что ценники на куриное филе его испугали, — наггетсы же тоже из курицы, а курица это белок, все правильно. Яйцо тихо шипело на чёрной сковородке, о существовании которой он до этого понятия не имел. Кенни оглядел место готовки — живописные яичные скорлупки, крошки белого хлеба и красивый жёлтый брусок масла на тарелке. Какой же он молодец. И что сложного в том, чтобы быть домохозяйкой? Бегом разбудив пацана и послав его умываться, Кенни успел как раз к моменту, чтобы снять яйцо с огня и уложить на тарелку, в обрамлении не слишком ровно разрезанных овощей. К моменту, когда сонный Леви вошёл, звонко засвистел чайник. — Чай? Или кофе? — А есть молоко? Кенни налил молока из холодильника в стакан, и залил свой быстрорастворимый кофе кипятком. Пацан всё никак не начинал есть, и Кенни вопрошающе на него посмотрел. — Я не ем желток. Мама жарила с двух сторон. Кенни вдохнул и выдохнул, стараясь не раздражаться на пустом месте. Ну да, наверное нужно было спросить мелкого, что он обычно ест, конечно. Он убрал яйцо обратно на огонь, и принялся ждать, держа в одной руке деревянную лопатку, а в другой кружку с чёрным кофе без сахара. — А ты можешь подогреть молоко? Наконец, когда Кенни подал солонку, догадался намазать маслом хлеб не только себе, но и мелкому, и доел с тарелки племянника все помидоры, с завтраком было покончено. Он и забыл, сколько тонкостей было в этом казалось бы обыденном ритуале. Мелкий вызвался помыть посуду, что откатило раздражение Кенни подальше и даже вызвало лёгкую улыбку, а сам добрый дядюшка принялся собирать крошки в тряпку. Казалось бы, они могут достичь идиллии в совместном проживании, пока Кенни не предложил мелкому сменить свитер и причесаться. Мелкий выл, мелкий залазил от Кенни под кровать, мелкий брыкался, пинался и даже больно укусил за палец. За свой дранный свитер он готов был умереть. Кенни потерял терпение на первом же повышенном тоне, а в конце сам уже орал как резанный и хватался за голову. Нервишки у него стали ни к черту от такой размеренной жизни, это точно. Больше всего Кенни хотел взять кожаный ремень с тяжёлой бляшкой и показать капризному ребёнку, как бы обошёлся с такими выходками дед Аккерман — из-за сине-фиолетовой отбитой жопы маленький Кенни иногда не мог сидеть днями, если не неделями. Когда мелкий додумался спрятаться в ванной и защёлкнуть за собой дверь, Кенни едва сдержал себя от того, чтобы не содрать её с петель. Время показывало уже девять, а они даже не собрались. Кенни пригладил жёсткие тёмные волосы, закурил и сел под дверью, сложив по-турецки ноги. Как бы ему хотелось, чтобы сестрёнка сейчас была жива. Не только потому, что тогда у него бы не было на шее этой ноши, хотя и поэтому тоже. Она была единственной, кому Кенни мог бы искренне выплакаться и пожаловаться; с другими людьми Аккермана как будто бы сковывал плотный кокон, который хочешь, не хочешь, а не пробьёшь. — Слушай, Леви! Там на раковине есть расчёска. Намочи свою дурную башку и причешись. Свитер свой вонючий оставь, ладно уж. Я сейчас переоденусь и вернусь, и к этому моменту ты должен быть готов идти, понял? А то пизда тебе, говнюк Напряженное молчание после отчаянной попытки переговоров было под стать какому-нибудь криминальному боевику, которые Кенни смотрел время от времени, чтобы скрасить досуг. Когда из-за двери буркнули «ладно», Кенни подорвался, роняя на линолеум пепел, переоделся, как ему казалось, за время горения спички, и, полный какого-то злорадства, рванул обратно, на ходу стрельнув окурком в открытое окно. Он надеялся застать дверь закрытой, а пацана несобранным, чтобы побарабанить по двери и немного выплеснуться, но мелкий уже с хрустом липучки надевал свои сандалии. Кенни прищурил глаза, но ничего не сказал. До остановки тоже шли молча, и Кенни оборачивался каждые четыре шага, потому что мелкий совершенно не поспевал. Когда они сели в автобус, было уже без двадцати десять. — Да, да, сейчас открою, — домофон заткнулся и парадная дверь громко щёлкнула, открываясь. Как говорится, это вам не это. Под вторым этим подразумевалась выбитая дверь их собственного подъезда. — Поднимайтесь к квартире 69*. Пиздатый номерок у квартиры. Ему самому в кайф или зачем опять говорить? Я же в первый раз знал куда звоню. Детский психолог принимал на квартире в неплохой новостройке — подъезд был чисто выметен, не было и следа той привычной подъездной засанности, а стены светились свеженькой побелкой. Средний класс, присвистнул Кенни, вглядываясь в номера на металлических дверях, мелкий плёлся где-то позади. Квартира была на втором этаже, металлическая табличка над кнопкой звонка сообщала о проживающем здесь Ури Райссе. Вроде всё верно. Кенни бросил тяжёлый взгляд на поднимающегося Леви, дождался его и только затем постучал, презрев звонок. С той стороны зашумели, прислонились к двери, а затем наконец её открыли. — Здравствуйте, — это был голос из домофона, но теперь без помех, вживую. Кенни посмотрел слишком высоко и резко уронил взгляд. Он ожидал увидеть высокого, яйцеголового очкарика, обязательно в водолазке, но его представления очень отличались от действительности. Детский психолог был просто-напросто коротышкой — головы на две выше его хилого пятилетнего племянничка. На вид ему было лет двадцать, честно говоря, причёска была какая-то несуразная — светлая челка нависала прямо над бровями. И на нем был не менее ужасный шерстяной джемпер вместо водолазки. — Кенни и Леви Аккерманы, я полагаю? — а потом коротышка перестал улыбаться мелкому и поднял на него глаза, и вся несуразность стала терпимой. Таким глазам можно доверять — большим, влажным, лучистым. Неопределённого, но невероятного цвета. Потерявшись в разглядывании этого необычного человека, Кенни даже забыл поздороваться и только согласно замычал. — Я Ури Райсс. Ты даже не поздороваешься, неандерталец? Что дальше? Почешешь жопу и пойдёшь на мамонта? Ну и видок у него, он сам-то наверняка должен ходить к детскому психологу, а не обычному. Гриша мудак, подсунул кого попало — Кенни Аккерман, — голос как на зло захрипел, и Кенни откашлялся и подал руку. Мягкая, почти девичья ладошка Райсса пропала в мозолистой лапище Кенни. Рукопожатие вышло вялым. — Проходите, — Кенни тихо зашипел на мелкого, чтобы тот поздоровался, и он буркнул что-то не менее неприветливое, чем сам Кенни. Аккерманы вошли в светлую большую прихожую с зеркалом во весь рост, плиткой у дверей и кованой полкой для обуви. Неплохая такая обстановочка, хозяин квартиры не из бедных, это точно. Мозгоправ продолжал приглашать их внутрь, ведя по широкому коридору; все двери были закрыты и заглянуть глубже, чем можно, Кенни не смог. Они вошли в комнату с большим окном, обставленную шкафами с книгами и строгим письменным столом. В контрасте с этой серьёзностью на полу был круглый ковёр цвета вырви-глаз, на котором здесь и там виднелись разноцветные кляксы игрушек; со стен приторно улыбались нарисованные котята и прочие животные. Выглядело, откровенно говоря, стрёмно. Мелкий прижался поближе к дядькиной штанине и хмуро разглядывал комнату. — Не стесняйся, Леви, можешь посмотреть игрушки, — ободряюще сказал Райсс, стоя у входа в комнату. Кенни наклонился и сказал, что тоже даёт добро и он может отлипнуть от него. Мелкий посмотрел ему в глаза, но затем медленно двинулся в сторону разноцветного паровоза. Райсс же вышел из-за спины и остановился рядом. Макушка Райсса была ему по грудь. — Я побуду за дверью, — Кенни прижал шляпу к груди и сделал шаг назад. — Ну что вы, погодите, сначала мы должны обсудить положение дел, — психолог указал маленькой ручкой на стул чуть поодаль и присел на корточки перед насторожившимся Леви. — Привет, Леви. Нравятся тебе игрушки? — Угу. — Не стесняйся, можешь посмотреть их все. Мне самому больше нравятся вон те фигурки, что побольше. У них и ручки, и ножки двигаются, это круто. У тебя есть любимые игрушки дома? Кенни так и стоял, наблюдая за их разговором. Ури Рейсс бы сам сошёл за ребёнка, честно говоря. Такой хрупкий на вид. — У меня были раньше игрушки, когда я жил дома. Теперь нету. — Ничего страшного, Леви, ты можешь взять мои, если они тебе нравятся. Пока ты играешь, я поболтаю с твоим папой, чтобы он не скучал, окей? Леви пожал плечами, уже не слушая, а нацелившись на лежащую поодаль плюшевую обезьяну с непропорционально длинными лапами. Райсс поднялся и пересел за стол, одновременно обозревая и играющего Леви, и стул, за который Кенни предстояло сесть. — Присаживайтесь, папа. — Вообще-то я не отец, — буркнул Кенни, но все равно сел. Пререкаться с коротышкой не было желания, да и он, несмотря на свой образ, смотрел непреклонно. — Я его дядя. — Хорошо, — Ури Райсс достал планшет и ручку, сдул с глаз чёлку и приготовился слушать. — А теперь, будьте добры, расскажите мне вашу историю.