Две небольшие проблемы для Кенни Аккермана

Кенни Аккерман стрельнул окурком на тротуар перед подъездом и подул на руки. Сегодня было почти морозно холодно, а ведь только середина октября. Сука, что я тут делаю? Вопрос был риторический. Кенни знал, куда идет и зачем. Он думал об этом не один день (всего лишь три), но до ничего особенно умного не додумался. Прийти к Райссу, все решить. Вот и весь план. А как? Уже не важно. Кое-как. По ситуации, так сказать. Может, он зайдёт в его вылизанную прихожую, потопчется у дверей и будет молчать, пока Райсс сам что-нибудь не скажет. А может, схватит его за воротник его очередного дурацкого джемпера и спросит, какого черта происходит и что Кенни делает в его квартире. Он же психолог, должен понимать. А может, Кенни Аккерман будет снимать штаны и бегать. Кто знает? Времени думать больше нет, еще одна минута на улице и он мало того, что себе все отморозит, так еще и опять закурит и будет стоять еще минут пять. Кенни нажал на нужные кнопки и остался ждать ответа. — Кто там? — Это Кенни. Аккерман, очевидно. Могу я войти? Короткое молчание. Кенни казалось, что он слышит, как в своих хоромах думает Райсс. — Проходите. Входная дверь щелкнула и он вошел внутрь. Кенни влетел наверх в пару мгновений, и еще немного постоял перед дверью. Еще был шанс уйти. Впрочем, не он ли сам себе доказывал, что он не ссыкло? Он только собирался с раздражением постучать в нужную дверь, как та открылась перед ним. Ну что ж, поворота назад теперь нет. Поздняк метаться. — Я думаю, сейчас не лучшее время для приема. А где же Леви? А Леви был на экскурсии в музее природы и наверняка прекрасно проводил время. Кенни закрыл за собой дверь, оглядел Ури Райсса с головы до ног. Да, очередной шерстяной джемпер на месте, глаза мечутся по лицу Кенни. Лиловые красивые и недоуменные глаза. Кенни быстрыми ловкими движениями справился с застежкой брюк и одним движением стянул штаны и все остальное до колен. Холодный воздух со стороны входной двери неприятно куснул за голую задницу, но зрелище того стоило. Глаза Райсса почти идеально округлились, скользнули вниз и задержались там на несколько мгновений дольше, чем можно считать приличным. А затем он отвернулся и стыдливо прикрыл лицо, как девственница в мужской раздевалке. — Ну давай, Райсс, еби меня в жопу, или как там у педиков делается? Боже, что я сейчас спизднул? — Ох боже, Кенни, прикройтесь! — Не нравится? — Кенни вильнул бедрами, и Райсс отвернулся еще дальше. И кажется покраснел. Кенни расхохотался. — При чем здесь это? — Райсс сердито топнул ногой и схватил с кованой полочки тряпку и принялся дубасить ей Кенни. Признаться, Кенни даже подумать не мог о таком повороте. — Да прикройся же ты! Бессовестный! Кенни не мог перестать смеяться, уворачиваясь от ударов по бокам и плечам. Было совершенно не больно, но невероятно смешно и даже весело. Шутка ли — он стоял голый от пояса вниз перед Ури Райссом, а тот бил его обувной тряпкой и не переставал ругаться. — Негодяй! — Да что за шум? Кенни повернулся в сторону кухни и увидел в дверях невысокого мужчину. При его появлении Ури даже выронил тряпку. Боже, да ведь он совершенно не подумал, что Райсс может быть не один. Это было неожиданно и даже в какой-то степени неловко, но Кенни просто осклабился и принялся натягивать штаны обратно. Самое время — холод не добавлял ему достоинства. — Кто это, Ури? Твой очередной любовник? Мужик вышел в коридор, не удостоив Кенни даже взгляда. Он говорил с желчью, и у Кенни уже руки зачесались набить ему морду. Он был полный, почти круглолицый и носил усы. Росту в нем было совсем ничего, Кенни его за один присест сожрал бы. А еще у него были голубые глаза, почти такие же, как у Ури, но прищуренные и совершенно лишенные лиловой игры цвета. Это мог быть только его родственник. Боже, они из хоббитов? Что такие мелкие все? — Ага, сейчас и тебя трахну, чтобы не повадно было, — Кенни застегнул ремень и скорее оскалился, чем улыбнулся. Этот мужичок в костюме от Томми Хилфигера уж точно не бедствует, чего стоит одна его отъетая морда. Скорее всего, он даже богаче Ури, который для Кенни был чуть ли не эталоном материального благополучия. Но к нему он почувствовал то, что обычно к таким богатеям — презрение и желание их опустить на землю, в грязь. — Кенни! — Ури опять притопнул ногой. — Нет, Род, это мой знакомый. Знакомься, это Кенни Аккерман. Кенни, это Род Райсс, мой брат. Прошу у вас прощения, что знакомлю вас в таких обстоятельствах. Сейчас было бы самое время выпроводить Кенни прочь, но Райсс этого не сделал. Вместо этого, он пригласил их обоих на кухню и поставил чайник. Молча сидя за столом с Родом, Кенни тарабанил пальцами по столешнице и думал о том, что было бы легче, если бы Ури все-таки выпроводил его. А еще Кенни думал о том, что он дебил и эта выходка хоть и была смешной, но была и невероятно тупой. Он пригляделся к кухне, пытаясь отвлечься, пока Райсс заваривал чай, и едва не присвистнул. Вся мебель была выполнена из вишневого дерева с аккуратной резьбой, ручки блестели начищенной латунью. Никакой презренной МДФ, только чистое дерево. Легко представить, во сколько это все обошлось. — Вот и поговорили, Ури, — Род бросил презрительный взгляд на Кенни и встал. — Если я мешаю, я могу закрыть уши, — Кенни с благодарным кивком принял чай из рук Райсса и с улыбкой посмотрел на Рода. Сколько ему нужно, чтобы вывести этого жирдяя из себя? Две минуты? Три слова? Род смерил его еще одним взглядом из разряда «сдохни на месте» и даже не ответил. — Увидимся на празднике, Ури. И я надеюсь, что ты придешь один. Хорошего дня. — Я провожу тебя. Кенни отпил чая, пока они оба вышли в коридор. Что это? Эрл Грей? Странно, Кенни ожидал от Райсса пуэра или чего-то не менее отдаленного от обычного человека. Он прислушался — в коридоре шептали и шумели туфлями. — До свидания, господин Род! Кенни усмехнулся, услышав негромкое «я не буду на это отвечать». Он осмотрел тарелочки на столе, стянул кунжутное печенье, отвратительно не сладкое. Будто грызешь сухую булку в макдаке. Наконец, возня в коридоре стихла и дверь захлопнулась. Кенни сметнул крошки на пол, запоздало поняв, что это не совсем чистоплотно, и ждал. Ури Райсс появился в дверях, как лицо неотвратимого рока. Наверное, так себя чувствуют нашкодившие дети, когда мама приходит с собрания. Слава богу, что Ури руки в бока не упер, а то было бы совсем клишированно. — Я не хочу говорить ничего из того, что вы бы приняли за положительную реакцию, но, — Райсс вздохнул и сел за стол. А потом попытался не захихикать, прикрыв маленькой ладонью рот. — Но лицо Рода того стоило. Мне повезло, что вы прервали этот разговор, хотя и таким экстравагантным способом. — Обращайся. И можно уже на ты. Кенни умолк и отпил еще чаю. Он уже снимал штаны, хоть и не бегал, а теперь что? Можно помолчать для разнообразия и дождаться, чего скажет сам Райсс. Интересно, с чего он начнёт? Упомянет ли происходившее в парке или все-таки подробно расскажет, о чем лепетал Кенни в пьяном бреду? — Красивая кухня. Вишневое дерево. Я плотник, кстати. Привет. Я Кенни. Мне двенадцать. Мой любимый цвет лиловый. Сука, ты что анкету заполняешь в школе? — Да? Мне казалось, вы... ты занимаешься чем-то вроде металлургии, — повисло молчание. Кенни подумал было свистнуть еще одно печенье, но вспомнил, что оно того точно не стоит. Может, в той накрытой тарелочке будут конфеты? — Так зачем ты пришел? Кенни чуть не уронил чашку. Большое было бы упущение — судя по всему, это фарфор. Я не знаю, зачем пришел. Может, потому что не могу перестать думать о тебе, овечка ты, блядь. И я хочу знать, почему и как от этого избавиться. Но не начинать же с этого. Надо что-то попроще для начала. Какой у меня предлог? — Ты сказал, что можешь помочь мне. Я смогу разобраться в своих проблемах и все такое. — Я не могу помочь тебе, как профессионал, Кенни, — Райсс налил еще чая себе и ему, потом не сводил глаз со своих рук, медленно жестикулируя. — Я специализируюсь на оказании помощи детям и подросткам, я получал образование по этой специальности и соответствующие сертификаты для деятельности в этой области. Хотя я интересовался кафедрой психотерапии, пока учился в университете, но я не имею права говорить сейчас, что окажу тебе помощь, о которой ты мог бы подумать. Но я могу помочь тебе по-человечески. Просто послушать. Поговорить. Мне не все равно на вашу семью. Если хочешь, можем назвать это «вербальной психотерапией», если от умного слова у тебя прибавится доверия. — Нет уж, оставь свои умные слова при себе, — Райсс улыбнулся, и Кенни едва сдержался от улыбки в ответ. Сейчас он выльет все на Райсса. Посмотрит, как легко его отпугнуть. — Окей, Райсс, тогда ставь еще один чайник. Сейчас ты будешь слушать. И Кенни попытался рассказать. Конечно, это было сложно и пару раз ему хотелось опрокинуть все со стола и свалить, но Райссу стоило только понимающе кивнуть, и он продолжал. Он не планировал говорить обо всем, но слова как будто сами вываливались у него изо рта. Он рассказал о том, как увидел свою мать впервые лет в шесть, и ему хотелось обнять её. Она пахла кислым вином и мягко отвернулась, чтобы не касаться его. Он рассказал о том, как воспитатели били их по ладоням прутом, когда они не слушались или плохо заправляли постель; Кенни рассказал, как мисс Николь макала его головой в ведро с грязной водой, когда он не хотел заниматься уборкой, и держала, пока вода не забилась ему в легкие. Она говорила, что они никому не нужны и их никто не защитит. Он рассказал, что сдружился с одним старшим, а однажды они с дружком завели его в подсобку и его друг попытался засунуть член ему в рот. Кенни прикусил так сильно, что придурку пришлось накладывать швы. Они обещали поймать его и он ходил и оглядывался, а потом, к его косой-кривой удаче, дед забрал его к себе. Кенни рассказал о сломанном ребре, разбитой магнитоле и долгих рабочих сменах, когда он в мороз возвращался домой, неся в кармане пачку конфет или коробку черного чая для Кушель. Он рассказывал о том, как они с соседом ловили одиноких прохожих и нападали со спины, а потом продавали уже пустые кошельки на барахолках. Это прекратилось, когда один из пострадавших нашел их и навалял им — у Кенни все ляжки потом были синие от ударов велосипедной цепи. Он говорил о том, как нашел деда мертвым в своей постели, и как они сбежали, чтобы никому не рассказывать об этом. Он никогда никому раньше этого не говорил. Когда они вернулись после его совершеннолетия, дед уже подгнил и мухи выползали из его глазниц. Знакомый отца Гриши помог ему уладить дела, чтобы Кушель от него не забрали. Кенни рассказывал о том, как Кушель ушла от него с кровью на лице и он больше не видел ее до того момента, как пришел на опознание. От удара о землю голова у неё лопнула, но лицо было мертвенно красиво. Кенни все говорил и говорил, путаясь во временах, перескакивая с детства и обратно, рассказывая о детском доме, а потом возвращаясь к тому, как они помирились с Леви. Когда язык у него устал от болтовни, Кенни замолк и пригубил чай. Он никогда и никому не рассказывал этого все, он этого даже не озвучивал. Ему казалось, что пока никто об этом не знает, значит этого всего не было. Ему казалось, если он откроет об этом рот, то потеряет контроль, а там гляди и расклеится, разревется, начнёт жалеть себя. Но когда он замолчал, глаза у него были сухи, а в голове не было ни одной мысли. Он все сказал, все до последнего, избегая взгляда Райсса, а потом гордо поднял подбородок и посмотрел ему в глаза, готовый и к осуждению, и к жалости, и вообще ко всему. Даже к фальши. Но он не гордился своей жизнью, совсем нет. Слишком сумбурно, слишком бестолково. Грязно. Ему захотелось встать и опять уйти, сделав вид, что этого разговора не было. Было бы здорово, если бы Райсс прогнал его сам. Но лицо у Ури было пустым и бледным. Он медленно поднялся и подошел к Кенни. — Что ты делаешь? — Райсс сделал нечто очень странное. Он встал перед ним на колени. Смотрел снизу вверх своими невероятными глазами, и Кенни готов был завыть. Как хотелось сейчас все испортить — взять его грубо за щеки или оттолкнуть, встряхнуть или накричать на него. Это все слишком неожиданно, слишком резко. Ему ведь хотелось, чтобы он выложил все, что думал о нем после этого рассказа, честно и искренне, а Райсс зачем-то ползал перед ним. Ури положил ладошку ему на колено, от чужого касания как прошибло током (не трогай меня, я грязный). Нащупал его вялую ладонь, попытался сжать. На секунду Кенни подумал о том, чтобы скукожиться, резко встать и исчезнуть из этой квартиры. Опять убежать от всего. — Прости, — Ури взял его ладонь в свои две, приложил к своему подбородку. Райсс смотрел на него как какая-то неживая куколка, лемур с лиловыми глазами. Ну и хорошо. Кенни бы не выдержал показного сочувствия. — За что? — голос у Кенни захрипел. Он слишком много говорил , слишком много смеялся, когда пришел сюда, а тот, кто громко смеется, потом всегда громко плачет. — За все. Я прошу прощения у тебя от всех и за всё. — Ты тут вообще не при чем. — Да, но я прошу прощения за них всех, — Ури приложил грубую ладонь Кенни к губам, но не поцеловал, нет. Кенни смотрел, как зачарованный, как будто это все происходило не с ним. Я хочу, чтобы он был доволен мной. — Я прощаю. Райсс отпустил его ладонь. Кенни почти разочаровался. Что он сказал не так? Ури встал, поднялся над ним (даже когда Кенни сидит, а Райсс стоит, он выше его совсем на малость) и взял его лицо в свои руки, пытливо посмотрел ему в глаза, чуть склонив голову. Светлые волосы почти закрыли ему лицо. Это так не шло ему, этот властный жест, этот пронзительный взгляд. Ведь Ури как мышка, как дама в беде, неловкий парень, уронивший на Кенни пиццу, но сейчас он вел себя властно, как король, не меньше. Он все смотрел ему в глаза, и Кенни растерялся, и он не мог перестать разглядывать его над собой. Он почувствовал себя рыбой на суше, разомкнул губы, чтобы вдохнуть. Поцелуй меня Кенни уже почти тянулся к нему, у всего происходящего просто не было другого исхода, но вместо этого Райсс скользнул по шее к затылку до мурашек, а затем просто прижал его голову к своей костлявой груди. — Прости. — Прощаю. Я скажу все, что хочешь. — Прости. — Ладно. — Прости. В темноте джемпера Ури было так тепло и вкусно пахло какими-то цветами и порошком. Кажется, он действительно прощает. Прощает и воспитателей, макавших его головой в ведра с грязной водой, и того старшего, пихавшего ему в рот член, и даже мать, сдавшую его в это чертово место. Он прощает даже отца, которого никогда не было, и деда, ведь он старался быть лучше, прощает Кушель, за то что она выбрала ребенка, а не себя и Кенни. Боже, он прощает кассира в супермаркете, у которого никогда нет сдачи. Он даже прощает себя. Ведь он всегда старается, и, наверное, так бывает, что не все получается. Джемпер стал влажным. Он так давно не плакал, даже не помнит, когда был последний раз. Когда болело сломанное ребро? Нет, тогда он не плакал. Может, когда у Кушель был отек Квинке, а дед куда-то свалил и запер входную дверь? Нет, не тогда. Не важно. Сейчас можно. Сейчас спокойно и хорошо, и ничего не гонит его делать что-то, бежать, спешить, решать. И кто-то гладит голову, как могла бы когда-то мама, и на душе пусто и свободно. Безопасно. Он не знал, сколько они сидели так. Может, два часа, может две минуты. Кенни обхватил тонкое тело руками и зарылся глубже. Ткань влажная и тёплая, выпирающие косточки ключицы уперлись ему в лоб. — Прости. — Я простил. Райсс наконец оторвался от него, и Кенни вдохнул свежий воздух без запаха цветов и порошка. Они долго смотрели друг на друга, и Кенни было совершенно плевать как он выглядит. Да, там было на что посмотреть — на зареванные глаза, покрасневший нос и блестящие щеки, но Райссу можно смотреть. Чего только ему не можно. Он опять приблизил лицо к нему и всё повторялось как в парке, но теперь-то Кенни знал, что произойдет. Похвали меня, Райсс, протяни лакомство. Он бы целовал его жадно, как дорвавшийся до мяса пес. Распускал бы руки, прижимал к себе и ласкал бы податливое хрупкое тело. Он бы прямо сейчас мог посадить его к себе на колени, спиной к себе, и целовать в нежный затылок, кусать за шею, чтобы Райсс скулил, а потом натягивал бы свитера с высоким горлом. И плевать, что между ног у него ни черта не знакомый ландшафт, его это не остановит. В конце концов, Кенни сообразительный и он уже не раз справлялся с резкими переменами. Вот только это все... неправильно. Кенни отвернулся, а затем и вовсе встал, выпутавшись из обнявших его рук Райсса. — Мне нужно забрать Леви. Ури растерянно кивнул. Какой же ты дебил, Кенни. Не об этом ли ты думал, еб твою мать? Хотя правильно. Хватит с тебя, хватит с Райсса. Он слишком добр, он слишком великодушен, блядь. А я злой, как последняя собака, я ему даже здесь не ровня. Мне даже нечего ему дать. Оглянись на эту ебучую кухню вишневого дерева, на его квартиру и вспомни, сука, его брата. Они большие шишки, а ты недалеко ушел от цыган. Сука, да я прав. Я даже любить-то не умею. Боже, но я не смогу его просто отсечь. — Хочешь пойти со мной? Леви будет рад тебя видеть. — Да, я бы тоже увиделся с ним. Пожалуй, я оденусь, — Райсс выпрямился и задумчиво теребил край джемпера. — Это хорошо, что мы смогли поговорить. — Угу. А у тебя курить можно? — Кенни потер глаза и шмыгнул. — И ванна где? — Ох, может потерпишь до улицы с курением? — Райсс неловко улыбнулся. — Я чихаю от дыма. А ванна прямо в коридоре, слева. — Терпеть значит терпеть, мама Ури, — Кенни постарался вернуть себя развязный вид. Да, только что он податливой лужицей растекался в руках Райсса, выдав ему перед этим всю историю своей жизни, но сейчас он выйдет из этой комнаты, и сделает вид, что этого не было. Опять станет бесцеремонным, наглым и похабным. Но курить в квартире все же не будет. Кенни умылся и вгляделся в зеркало. Почему я улыбаюсь? Ему действительно не все равно. И ничего страшного не произошло от того, что я с кем-то поделился. Чудеса да и только. Я даже не перешел никакие границы, я сдержался. Я молодец. Мне в жизни не было так спокойно ни с каким человеком. Он вышел на кухню, но никого не нашел. В квартире было тихо. Наверное, Райсс закрылся в одной из комнат и переодевается. Кенни сделал себе небольшой рум-тур, едва сдерживаясь от присвистывания при виде каждой новой комнаты. Вся квартира точно была в каком-то едином стиле, хотя Кенни, конечно, не разбирался, он же не дизайнер интерьера. Но выглядело все очень дорого. Он осматривал заваленные книгами шкафы, приценивался к ярким абстрактным картинам. Ебучая плазма! Мне на неё пахать лет пять, не меньше. — Кенни? Он даже не стал делать вид, что его застали врасплох. Ну да, лапал статуэтку на полке и что? Скажите спасибо, что не спер. Затем он поставил ее на место и вышел в коридор. Райсс стоял в бордовом свитере с V-образным вырезом и выбирал между своим отвратительным песочным пальто и утепленным серым пиджаком. От него еще сильнее пахло порошком и чем-то свежим. — Лучше вот это серое, — Райсс задумчиво посмотрел на пальто, но совета Кенни послушался и надел пиджак. Слава богу, в жизни бы больше это пальто не видеть. — И что это так пахнет? Какой-то... чистотой, чтоли? Порошком. — О, это мои духи. Хочешь? — Ну уж нет. Спасибо. Кенни натянул свои ботинки. Только недавно он стоял тут и тряс своим достоинством и хохотал, как безумный. — Ури, спасибо, — Кенни натянул шляпу пониже. — Что выслушал. Не думал, что эта... вербальная терапия такая полезная штука. Мне реально как будто легче. — Я был рад помочь тебе, Кенни, — Райсс повязал шарф у зеркала и с улыбкой обернулся. — Но нигде не называй это вербальной терапией. А то меня оштрафуют за оказание услуг без лицензии. Райсс рассмеялся, как будто это была очень смешная шутка, и Кенни криво улыбнулся. Больше из поддержки. Я буду держать его на расстоянии. Не почтительном, но достаточном. В конце концов, теперь он знает обо мне больше, чем кто-либо еще. И он все еще хочет со мной общаться. Я это не просру. Они дошли пешком до детского сада, и Кенни вежливо выдыхал сигаретный дым в сторону. Он слушал о перепалках братьев Райсс и тех днях, когда Ури учился в университете. Ури щебетал о том, что может получить кабинет в частном центре семейного здоровья и рассказывал о своих многочисленных племянниках, для которых он и покупал ту злосчастную пиццу. Кенни слушал вполуха, и вся эта непринужденная болтовня ему даже нравилась. Райсс любил жестикулировать руками, а еще между делом обкусывал ноготь на мизинце. А потом они стояли и ждали автобус с экскурсии, и Кенни отходил на пару метров, чтобы покурить. При виде Ури Леви обрадовался, и Кенни даже кольнула ревность — как быстро мелкий вцепился ему в руку и принялся рассказывать о всех экспонатах, которые запомнил. Дядьке он всего лишь помахал, не отрываясь от рассказа. Ага, но вот куртку, которая сейчас на нем, покупал дядька, а не Райсс. Когда Ури предложил сходить куда-нибудь поесть, Кенни не имел права отказать — мелкий бы точно обиделся. И стоило уже признать, Кенни сам был не прочь. Смотреть, как Ури внимательно слушает рассказы племянника, как взмахивает руками разговаривая, как у него блестят глаза на солнце. Впитывать все, что исходит от этого человека. Боже, Кенни, да ты попал.