«Разлученные души.»
Настал тот пренеприятный день, когда мой отец ради меня и моего брата склонил голову перед Османской империей. Нас с моим младшим братом Басарабом должны были передать на распоряжение Мурада ||. Когда падишах Великой Османской Империи со своей гвардией приближались к нашему замку, мы с Раду уже были готовы к этой, разделяющей нас от семьи встрече. Раду был очень мал, может быть он не понимал всего происходящего, но я чувствовал, как по венам течёт гордость, переданная по отцовской линии. Единственное, что держало меня на ногах — обещание никогда не быть слабым. Это моя сильная слабость. Сожаление и страх в холодных серых глазах отца напрягало. Расставание от своей крови, от родной души, от своих частичек себя… Что же происходит внутри него?.. Но как бы не хотелось ему — другого выхода не было. Тот плачущий, разрывающий мою душу от плоти, мамин крик вселился в моё сердце навеки вечные. Мужчина, который не подарил мне отцовскую любовь, считая это признаком слабости для будущих правителей, с горечью посмотрел на меня, и в этом взгляде я поймал незнакомую мне родную поддержку. Он смотрел на нас с любовью?.. С проклятой обидой на душе… Мне так хотелось разреветься. Чувства меня не слушались, внутри бушевал ураган эмоций, и в ту же секунду на лице я ощутил тёплую каплю слезы, опускающуюся вниз к моим двум ямочкам на стороне левой щеки. Страх и переживание — пустая трата времени, уносящая мир из-под твоих ног. Всё будет так, как написано невидимыми чернилами на моих запястьях. Так было и будет всегда. Вместо этого одна часть меня обрёла пресный, равнодушный взгляд, сражаясь глубоко внутри с той другой мягкой частью себя. Я стряхнул подол своего наряда, и краем глаза взглянув на старшего Басараба, который не удосужился спуститься с к своим, скоро покидающим замок братьям, как полагается настоящему мужчине — подошёл к отцу. Обман. Обман. Обман.***
Маленький Раду, ухватившийся за часть моего угольно-чёрного кафтана с позолоченными краями, тянул его, всё продолжая суетиться. Мы с князем наших земель ступили через порог своих краев, и полностью готовы были к встрече с турками. Мирчи — старшего Басараба и матери с янтарным отблеском в глазах рядом не было. Бедная заплаканная женщина не смогла смириться с тем фактом, что увозят её двух любимых младших сыновей — двух частичек себя. Сердце матери. Не сказать, что я сейчас противился взглянуть в её нежные очи, отблагодарить за каждую секунду, проведенные вместе, за каждое мгновение, что заботилась и любила… Но я знал. Той безрассудно влюблённой женщины мне больше не сыскать. Вместе этого с горечью зреть её разбитые надежды, румяные щёки и красные глаза полные печали и скорби, я бы не смог. От этого бы мне стало еще тяжелее вынести эту ситуацию из своей головы прочь. Слёзы предательски наворачивались жемчужинами, затуманивая мое видение. Однако, я так сильно по-детски тянулся к этим рукам: ласковым, нежным и тёплым… В объятия матери. Хотелось расцеловать ей каждый дюйм руки за то, что она — Василика — стала моей матерью, и хоть делать этого не стал, я не сумел перебороть свою боль, скрытую за хладнокровным взглядом.***
Меня с маленьким Раду усадили в ветхую старенькую, но достаточно пространственно-небольшую повозку, куда рядом с нами уселся один из османских янычар. Разлука с семьей заставляла меня внутри кипеть враждой и неприязнью. Я мельком взглянул на него, — усы и бритая борода, тёмные карие глаза, (что свойственно тюркскому населению) половина волос была скрыта под белым войлочным колпаком (бёрк), со свисающим сзади куском материи, напоминающая по ткани рукав султанского халата — размышляя, каким способом вонзить в него кинжал. В шейную артерию, опуская ниже к позвоночникам или… Под печенью, совсем чуть-чуть ниже нижних рёбер, а затем мучительно дарить ему смерть, поднимаясь остриём выше и выше до самой грудины. Слушать его мольбы. Я качнул головой, проглатывая своё желание далеко в Валахию. Одежда османа была сшита из шерсти. Это был младший по званию офицер, потому что у старших по званию форма одежды была оторочена мехом. Доспехи на нём отсутствовали. Мой попутчик был вооружён небольшим кинжалом, возможно, это была короткая сабля и луком за спиной, что едва был заметен. Этот младший янычар — наш «сторожевой пёс», подумал я, и мои губы скривились в злобной ухмылке. Янычар с карими глазами заметив, что я его рассматриваю, кажется, мне улыбнулся, а я, словно, ничего не произошло стремительно быстро отвёл взгляд прочь. Весь долгий путь меня клонило спать и в конце концов я провалился в глубокий сон. Там я видел взгляд огорчённой матери. Опухшее от слёз, её прекрасное лицо было наполнено мировой печалью. Её глаза обычно цвета янтарного агата, где хранились тысячи звёзд, теперь были наполнены кровью до самого предела. Это была не она. Не моя мать с добрым невинным взглядом, а иная женщина. Совершенно другая, но не моя родная мать. Она повернула голову в мою сторону, и испепелила безумнейшим взглядом. Низким, почти, мужским и неузнаваемым голосом прошипела: — Отомсти всем, сын мой. Этот потерянный голос женщины, подарившая мне жизнь исчез, как и все мои крохотные надежды увидеть её такой же, как и прежде. Мне стало страшно, больно, неловко и что-то невообразимое начало щипать мне глаза. Пинок или толчок. Я проснулся, понимая, что весь этот кошмар был сном. Потянувшись, я коротко зевнул, и немного просунув голову через щель обветшалой извозки, оглядел местность. Раду прижался ближе ко мне, хватаясь за мою ладонь, и коротко проинформировал меня о том, что мы приехали. Враги. Везде враги. Ненависть. Отвращение. Озлобление… Подопечный визиря и сам визирь стояли в почтительном поклоне перед ним — Самим султаном Османского царства, и о чём-то оповещали своего господина. Двое низших военнослужащих и младший янычар, провожающий нас до самого дворца, подошли к нам в свите с широкоплечим увесистым мужчиной среднего роста. Я был полностью в замешательстве и растерянности. Широкоплечий турок с густой бородой и усами, спокойной ленивой походкой предстал перед нами, и назвался как Ходжам Мустафа. В узковатых глазах мужчины плясали заметные огоньки удовлетворения, и он широко улыбаясь стал изучать нас довольным взглядом. Я безэмоционально прошёлся по меня быстрым взглядом, не включая излишний пафос и надменность, которые с рождения были свойственны мне, а в следующий миг перестал вовсе мыслить здраво, невольно сжимая руки в кулаки. Я был слаб. Я чувствовал это неприятное изнурение, однако не мог понять почему и зачем. Внутри меня всё больше и больше возрастало количество вопросов, на которые я не мог сыскать хотя бы отголоски правдивых нарицаний. Мустафа приблизился к младшему брату, присел на корточки и внимательно осмотрел Раду. Ребёнок лишь улыбнулся в ответ, но от этого во мне вспыхнуло желание ударить его по затылку. Вместо всего этого представления, я взял младшего Басараба за руку и мы синхронно сделали шаг назад, что сильнее развеселило ещё до этого весёлого дядьку. Мустафа не пряча мирную улыбку, бросился парами фраз с находящимися рядом мужчинами и обратился к нам: — Пойдёмте со мной, дети мои, я вам покажу ваши покои… — и двинулся в сторону, ближайшего здания огромного дворца. «Мы не твои дети…» Расплывшись в новой широкой улыбке он прошёлся впереди нас, редко поворачивая свою тяжелую голову в нашу сторону. Его улыбка начала до жути меня раздражать. Как человек может столько улыбаться незнакомым людям, или… мы ему так понравились?! Я надеялся, что это вовсе не дружелюбие. Мы прошли по каменистой длинной тропинке. Вокруг были аккуратно убраны цветочные клумбы и кусты. В углах и в некоторых местах росли темно-зелёные и фруктовые деревья, газон был недавно скошен, наверное, этим занимались в пятничный вечер. Дворец сам носил название «Джиханнума». В тысяча триста шестьдесят пятом году, как правило, после завоевания Эдирне (бывшего Адрианополя), правитель Османского бейлика Мурад I велел построить дворец «Джиханнума», где, видимо, расположились резиденции будущих правителей. По моим сведениям, дворец Османских султанов был построен по образцу дворцов сельджукских правителей, но я могу и ошибаться. Передо мной открылся вид на изумительный сад, где свободно гуляли павлины, лани и сами люди. Арки с цветами и широкие нити, по которым проведены самодельные лампы с вырезанными росписями очаровывали с первого взгляда. Свежесть то ли сада, то ли самого утра придало бодрости всему телу, но я не подал вида, и сонно зевая ходил по пятам мужчины, словно, местность не интересовала меня. По тому, что я услышал это третий двор наслаждения. Около искусного здания, размещённый в углу сада виднелись несколько силуэтов. Возможно, их было три. Вокруг него была заплетена каменная арка, сверху которой свисают цветочные лозы. Шагая вперёд можно было разглядеть те мутные силуэты, которые оказались не тремя, а сразу пятью людьми. Перед тремя особами стояли полотна и кисти с красками. Мужчина немного женского характера, без бороды и усов, стоял и махал плавно руками в одной легкой тунике с лёгкими, но плотными штанами, с голубоватой накидкой на плечах; Барышня с рыжими локонами, в красном дорогом наряде, хитро улыбалась, глядя на конапатого паренька, а вокруг её шеи свисала нежная золотая подвеска; мальчуган лет пяти бегал вокруг этого здания, и игрался с псом; рыжий, лет тринадцати, кучерявый и веснушчатый юнец с зелёными безумными глазами стоял около полотна дамы в красном, и сжигал её недовольным взглядом. Обращенный на меня взгляд хрупкую миледи застал меня врасплох. Заметив мой пристальный изучающий взгляд, та переместила своё поле зрения на полотно, и не обращая внимания на лёгкую дрожь и мурашки покрывающие её кожу, тщательно размешивала разные цвета красок. Она была какой-то другой для этого жестокого мира. Как фея из маминых сказок… Слишком чиста и наивна… Смуглая чистая кожа лица этой девицы, необычный цвет шёлкового платья, нежные и гладкие кисти рук, блестящие густые волосы, заставляли не сводить с неё глаз… Эти все люди, или хотя-бы обе девушки являются частью Султанской семьи. Мужчина в тунике с накидкой — учитель. Учитель изобразительного искусства. Юнец с безумными глазами явно отличался от турков внешностью. Он тоже заложник? Откуда он родом?.. И почему он с ними?.. Когда заговорил Мустафа, я очнулся от своих мышлений про рыжего юношу, и вновь посмотрел на ту самую. — Знакомьтесь, дети мои — это Влад Басараб, он будет с вами учиться. Он приехал из… — Он запнулся и лишь на секунды отвёл взгляд на ясное небо, подбирая нужные слова. — издалека… Поэтому ему стоит отдохнуть, а завтра вы сможете познакомиться поближе. Да, вот… — Сказал он это, после чего положил свою широкую ладонь на моё плечо. Присутствующие посмотрели на меня с любопытством чеширского кота. Рука моя повисла в оцепенении, в надежде коснуться плеча Раду. Теперь я ясно понимал, пока я задумался младшего отвели отдыхать в покои. Брата нет со мной рядом. Я поспешно с недоверием оглянулся, и заметил его вдалеке с кем-то, да разглядеть тяжело. Слишком далеко и все мне незнакомы. Конечно, кого я тут знать могу… Двое друзей оглянувшись, стали широко улыбаться и ответили положительно покачивая своими головами, чем и удивили своей доброжелательностью ко мне. «Неужели?..» Всё ещё, в каком-то далёком гипнозе я не мог отвести взгляд от этого ангела. Я разглядывал её, с невероятной точностью изучая каждый миллиметр её тела. Заметила. Отвела взгляд свой в сторону, немного сжимая в руке кисточку, показывая явные признаки смущения. «Наглец! Что красивая турчанка поможет тебе забыть все обиды на этих жестоких осман?!» Я поморщился от собственных мыслей. Стыдоба накрывает меня с ног до головы и щёки пылают. Что же она подумала? Я так нагло разглядывал ее, словно, отдалённый от сея мира, и последовав её примеру отвёл глаза в сторону цветочного сада. Когда Мустафа отошёл, я, как правило, должен был следовать за ним по пятам. Он говорил очень долго, затянуто то заглядывая на меня, то вовсе невнятно. За высокими каменистыми стенами находились четыре двора. Ворота величия открывают путь в самый роскошный двор, где находились служебные помещения и изумительный сад, вход куда был запрещён отдельным лицам, которые не принадлежат султанскому роду. Рядом находился монетный двор и небольшой фонтан исполнения желаний. Вторые золотые ворота открывают вход во двор, где собираются визири, проходят заседания и сочиняются диваны. Здесь внутри решались самые важные вопросы. Здешний сад был гораздо меньше первого и стояли несколько беседок с мягкими коврами устланные по земле. За террасой находились кухонные помещения, а рядом поварня и кладовые, где располагались прислуги и поварихи. По другую сторону — казарма военнослужащих янычар, сипахов. Рядом же — казарма алебардщиков. Посреди двора из помещения вперёд выступал большой балкон, полностью заросший необычной лозой диковинных цветов, откуда падишах наблюдал за дворцом. В Третий двор вход открывают широкие ворота наслаждения, он сразу переходит в зал аудиенций. Спокойствие и умиротворённость сада этого двора завораживало. Здесь бродили павлины и другие виды необычных птиц. Сюда разрешался вход женщинам и мужчинам, обычным просителям и свидетелям. Украшен весь двор великолепными арками и верандами, изразцами и бассейном, где плывут золотые рыбы. Внутри же почти всё расставлено дорогой мебелью, а украшают стены масляные картины известных художников в тяжёлых золотых рамках. Чуть правее просторного зала находится вход в гарем падишаха. И, конечно, никак без дворцовой библиотеки. Здесь же рядом располагается школа-медресе и читальный зал. В медресе обучаются и пленные дети, и дворцовые, смешанные родной турецкой кровью после окончания мектеба или домашней коранической школы. Две стороны дворца являются общежитием для учеников. Самые красивые построения находятся в четвёртом дворе. Здесь есть летние залы, из красного дерева с росписями по стенам с мраморными изникскими плитками, просторные, роскошные бани и зал отдыха. Позолоченные купола шатров и мраморные пола, показывают всю суть османского творчества. Поблизости находится мектеб, куда ходят обучаться дети с пяти лет, а после десяти переводятся в медресе. Я его не слушал, в моих мыслях поселились иные мысли. В моей душе тревога не давала место спокойствию. Наконец, ступив за порог своей комнаты, я провалился в сон, как только голова коснулась подушки.