Leaving Tonight

      Жизнь при Седьмом была красочнее самых ярких рисунков и такой позитивной, настраивающей на мысли о спокойном будущем, что становилось тошно. Иноджин кривил тонкие бесцветные губы и исподлобья смотрел на всех этих дураков, довольных положением, иногда выдавал что-то едкое и саркастичное, весь в отца, и наблюдал за реакцией. Только Сай и Ино однажды втянули его в серьёзный разговор, и после тихого чересчур спокойного женского голоса и хмуро сведённых к переносице тёмных бровей, возникать в слепой радости глупцов больше не хотелось. За широкой спиной с гордым гербом клана между лопаток слишком много: выпуск из Академии, становление чунином, чуть позже джонином, и то, что навсегда изменило его положение.       Наруто Узумаки покинул пост, передал его ответственной и такой преданной Воле Огня Сараде. Он сломался, впервые за долгое время внутренне пламя угасло, и управлять деревней больше не хотелось. Не позволяла совесть. Седьмой больше не джинчурики, а Сарада молода, полна энергии и сил. Она убийственная смесь Саске и Сакуры, а ещё немного и гениального дядюшки, что рассчитал свою жизнь вплоть до самой смерти. Сарада ведь тоже всё рассчитала, именно поэтому на её плечах покоился плащ с заветными иероглифами.       Она органично смотрелась в просторном сером кабинете за огромной кипой бумаг, и не вызывала ни капли негативных эмоций. Иноджину она нравилась. Сараде не хотелось отвесить за необдуманные глупости, вылетающие изо рта. Она была умна и верна традициям, и поэтому на бледном лице Иноджина второй кожей тянула маска. Белая фарфоровая с рябью красных полос.       Учиха вернулась к истокам, заняв столь высокопоставленный пост, вернула то самое особое подразделение, что воспитало его отца, отяготило её дядю и безуспешно пыталось утолить душевную боль Шестого.       — На сегодня всё, — Сарада снимает очки, устало трёт глаза, не нарочно демонстрируя залёгшие под глазами болезненные тени, и позволяет Иноджину покинуть душный кабинет.       — Хай, — Яманака привычным жестом поправляет маску, чтобы уж точно не упала, не раскрыла бессмысленно скрываемую личность, и уходит, позволяя Хокаге побыть в одиночестве.       Он оставляет светло-фиолетовый жилет и всю остальную форму в шкафчике, переодевается в гражданское, не участвует в непринуждённом разговоре сослуживцев, и мысленно закатывает блёклые голубые глаза, прежде чем увидеть совсем другую голубизну глаз, яркую и насыщенную, с живым блеском.       Химавари делит большой дом с матерью последние несколько лет. Подавленный отец, проблемный брат и Учиха Саске, чьему появлению в гостях раньше были очень рады, пребывали на каком-то многолетнем и долгосрочном задании. Иноджин так и не понял цель странствий столь сильных шиноби, а Узумаки ничего про это не говорила, не хотела или просто не знала — ему плевать.       Она даже не Узумаки, если так подумать. У неё суровая выправка Хьюга после тренировок с матерью, Ханаби или дедом, пресловутый бьякуган и чёрно-фиолетовые волосы совсем не Узумаки. Но Химавари всегда перечила этим утверждениям Иноджина: говорила, что похожа характером на покойных родителей отца, что чакры в ней слишком много для сдержанных Хьюга, и припоминала про глаза — прямое доказательство сходства.       — Тогда почему не Намикадзе? — скептично интересовался Иноджин, сидя в полумраке её практически пустой комнаты.       — Должна была ею быть, — Химавари легко жмёт плечами, даже не взглянув в сторону, и возвращается к книгам.       Она могла бы работать вместе с ним, бок о бок справляться на миссиях, но выбрала лишний раз не проливать кровь. Детская мечта стать шиноби тяготила в настоящем. Химавари Узумаки, дочь бывшей наследницы самого сильного клана деревни и Седьмого Хокаге, реинкарнации Ашуры, дижнчурики Девятихвостого, сына Четвёртого, средне закончила Академию, и не тренировалась с ожидаемым усердием, едва сдала экзамен на чунина и сейчас готовилась получить метку «джонин» в своём досье, только потому что Хината с Ханаби на пару ждали этого, а расстраивать родных не хотелось. Было грустно, что такой потенциал практически не растрачен.       — Какие планы на завтра? — Иноджин резко меняет тему, поправляет низко затянутый светлый хвост, и присаживается на её кровать, нагло подобрав под себя ногу.       — Такие как и обычно, — Химавари поворачивается. — Даже если у тебя выходной, я их не изменю.       Яманака недоволен таким ответом. И каждый раз, слыша что-то подобное, он возвращался в воспоминаниях на несколько лет назад, когда младшая сестра его практически друга была жизнерадостной, открытой и немного гиперактивной девочкой с милой улыбкой и маленькими ручками, сжимающими очередной подсолнух. Когда она поистине олицетворяла собственное имя. Только солнце, к которому можно было тянуться, угасло, затерялось где-то между туч вороньего крыла чёрного плаща, блюдца риннегана и утонуло в изгибах призывных змей.       — Опять пойдёшь к моим в магазин? — с лёгкой улыбкой интересуется он, и падает на мягкую поверхность пледа, заведя руки за голову. — Ты заработаешь больше денег, если начнёшь отправляться на миссии, а не обрезая цветы.       — Видимо, ты очень хочешь оказаться со мной в каком-нибудь тёмном лесу, — Узумаки со смешком вздыхает, а потом серьёзно добавляет, наконец захлопнув нудные учебники. — Мне уже хватило одной миссии, из-за которой приходится здесь, с тобой чахнуть, а не есть что-нибудь вкусное на семейном ужине.       Иноджин хочет сказать, что её семья ещё не развалилась и всё хорошо, но во время себя останавливает. Кто он такой, чтобы бросаться подобными словами? Он же полностью никогда не поймёт её — у него и мать и отец под боком, обращайся за советом, когда захочешь. А у Химавари редкое появление Хинаты в их прежнем доме, после длительного пребывания в клановом квартале. Хината будто и не Узумаки вовсе, вернулась к былому, и для полной картины не хватает только длинноволосого сдержанного Неджи рядом.       — Но ты же и не против оказаться со мной в лесу, — парень откровенно издевается. — Наедине.       — Иноджин, напомни мне, пожалуйста, когда всё это началось? — Химавари показательно играет в дурочку, хотя они вдвоём прекрасно помнят чуть ли не каждое их взаимодействие.       Всё началось с Сая, что впервые столкнул их лицом к лицу, а продолжилось практическими еженедельными посиделками с разговорами о цветах, рисовании и технике, передавшейся по наследству. Только в последнее время животные больше не цветные, а чёрно-белые, блёклые, чистые. Такие, как были у отца когда-то.       — Не помню, — теперь его очередь пожимать плечами и с притворной наивностью смотреть.       Химавари что-то раздражённо бормочет, а потом встаёт из-за стола, оказывается прямо перед ним, молчит пару минут, будто чего-то выжидая, и целует.       — Нужно расслабиться, — констатирует она, умещая большие бледные ладони на собственной талии, будто Иноджин сам не может додуматься до этого действия, и, скользнув вверх, сжимает пальцами крепкие плечи.       Иноджин валит её на кровать, бегло рассматривает очертания фигуры, в очередной раз убеждается, что женщины не только из его клана хороши, а потом призрачно возникает мысль о том, что и это можно исправить. Стягивает тёмную ткань старой футболки её отца — грустное напоминание о его существовании — и позже тяжело дышит в подушку, когда перед глазами вспышками темнеет мир.       У Химавари восприимчивая к загару кожа, большая грудь, всегда скрываемая свободной одеждой, крепкие мышцы после изнуряющих традиционных тренировок Хьюга, тяжёлые и немного жёсткие короткие волосы, лежащие в стрижке аналогичной материнской и синяя сетка вен на руках.       У Иноджина бликующие металлом серёжки в ушах — напоминание о легендарном построении — служебная татуировка на плече, длинный хвост волос и будущая перспектива стать главой клана.       Они спят друг с другом уже практически год, но воспоминание о начале подобных отношений — единственное, что Яманака не может вспомнить, как бы не пытался. Узумаки же на просьбы напомнить и поделиться тайной их взаимодействия, предательски молчит и заводит разговор о том, как перспективно стать сенсеем для генинов.       Утром она тускло улыбается, возвращается к подготовке теории, бросает что-то про деда и Ханаби, шутливо зовёт на тренировку, а потом закрывает за ним дверь.       Иноджин больше не влезает домой через окно — теперь он достаточно взрослый, чтобы перестать оправдываться перед матерью за ночное отсутствие. Но Ино всё равно отчитывает его, для неё возраст не аргумент, лишает завтрака и спрашивает, кто она. Иноджин саркастично выдаёт: «А почему ты решила, что это именно она? Может, я с Шикадаем развлекаюсь?..», а потом получает смачный подзатыльник и угрозу о применении техники перемещения сознания, но всё равно не признаётся. Парень считает, что родителям такие подробности его жизни знать необязательно.       — Нам будет нужна твоя помощь, — ближе к вечеру уведомил отец, смахнув с глаз отросшую тёмную чёлку.       Ремонт в магазине — единственное, с чем Иноджин успевает помочь, прежде чем уходит на очередную миссию. Он рисует новую вывеску, яркую и броскую. Никаких оттенков, только чистые цвета — издёвка над прошлым. Отец занят оформлением стен, а мать на пару с Химавари переставляют стеллажи с цветами. У Узумаки волосы собраны в нелепый маленький пучок, на теле всё ещё привычная отцовская футболка и старые штаны Иноджина, что заботливо одолжила Ино во избежании пятен на недавно купленной юбке.       — Это кто тебя так? — интересуется блондинка, когда замечает синяк на предплечье.       Химавари ни капли не тушуется и говорит, что тётушка переборщила со стараниями, а Ино слепо верит, не предполагая, чьими губами была оставлена метка. Только Сай как-то недобро хмурится, смотрит на хладнокровного сына и хмыкает собственным мыслям. Иноджину всегда казалось, что отец обо всём в курсе.       Конечно, как тут не догадаться, когда сам это всё и начал, столкнув детей нос к носу, когда-то давно.       Истина скрывалась в деталях: быстрых, но крайне свободных прикосновениях, манере разговора и взглядах, едва заметных.       Иноджин как никто другой знал о ценности деталей, и это он понимал каждый раз, как оказывался в большом сером кабинете. Каждый раз, когда Сарада со скрытой печалью и тоской глядела на него, это значило одно — письмо от Боруто или Саске. От того, как лежали её узкие ладони, и как изогнуты чёрные брови, можно было сделать вывод о содержании послания.       — В этот раз без напарника, — констатирует она, прежде чем предоставляет протокол о миссии в Стране Железа. — Только ты и никого больше. Это спецзадание даже для АНБУ, и только потому что я доверяю тебе, как никому другому.       — Что-то связанное с Боруто? — холодно звучит сквозь тонкий фарфор. — Или с Саске-саном?       — Узнаешь, — Сарада увиливает от ответа, и стоит Иноджину покинуть резиденцию, оглушает тишину кашлем.       Жизнь при Сараде не такая, как все ждали: не фанатичное продолжение воли Наруто, а что-то другое, меланхоличное и грубое, немного жесткое и такое не похожее на детское представление о власти маленькой наследницы клана Учиха. Сарада скрывает болезнь и врождённое слабое здоровье, пытается отказаться от очков и безуспешно занимается с матерью медицинскими техниками. Обречённо надеется, что пробуждение Бьякуго поможет, облегчит дискомфорт, и что тайно выбрасывать кровавые салфетки больше не придётся. Но ничего не выходит, Сакура снисходительно говорит не сдаваться, приводит в пример Наруто и успокаивающе гладит дочь по голове. Сарада же практически сдаётся, хочет поговорить с Конохамару о его будущей должности в случае развития болезни, но не успевает. Встреча с ним переносится на неопределённый срок, потому что одним днём в окно стучится орёл с небольшим свитком письма.       Сарада моментально узнаёт почерк. Боруто пишет много всякой сентиментальной чуши, органично и, видимо, не специально использует речевые обороты Саске — от этого Сараде тепло на душе — даёт подробный отчёт о задании и только в самом конце просит подкрепления.       Учиха сразу же перебирает кандидатов и останавливает выбор на самом ожидаемом варианте. На том, у кого на языке поставленная ею же печать и умение совмещать в себе две сильные техники. Иноджин не отпирается и даже не спрашивает про срок выполнения. Ему всё равно, даже учитывая нездоровую боязнь Химавари надолго расставаться. Сарада хочет добавить, что он может вернуться тогда, когда посчитает нужным, что ему разрешается отправлять письма, и, что Узумаки будет отправлена в поместье Хьюга, чтобы не зачахнуть в одиночестве. Но она вовремя осекается. Иноджин никогда не признается, что чувствует что-то к темноволосой особе с цветочным именем, а Сарада не хочет показаться глупой, выдавая очередные догадки, хоть и такие правдивые.       Иноджину предстоит долгая дорога, а Химавари чувствует пугающую пустоту в душе после того, как на пороге появляется немного сутулый расслабленный Шикадай с сигаретой в зубах. Он говорит о решении Сарады, советует начать собирать вещи, подбадривает развитием техники мягкого кулака и в самом конце упоминает его. Говорит ни о брате, ни об отце, а о нём, резком саркастичном Иноджине с бледным небом глаз без зрачков.       — Седьмой может скоро вернуться, — напоследок обнадёживает Нара и скрывается где-то между цветастых крыш.       Но Химавари больше не хочет смиренно ждать, выслушивать успокаивающие речи матери и сомнительную поддержку Сарутоби. Она послушно собирает вещи: кидает в рюкзак пару штанов, недавно постиранное кимоно, и отправляется в дом действующей власти. Её никто не встречает у входа, как это было раньше — Сакура трудится в поте лица, пытаясь забыться, — Сарада тихо пьёт чай, сосредоточенно уставившись в пол.       — Я хочу уйти из деревни, — Химавари ставит Хокаге перед фактом, на что вторая выгибает бровь, но не спорит.       — Уйти, как нукенин? — глухо интересуется Учиха и надевает очки, ранее отложенные в сторону.       — Нет, — Узумаки отвечает сразу же. — Я буду в странствии, пока отец или брат не вернутся. Хочу немного подумать о жизни, решила перенять философию твоего клана, — Химавари начинает предательски язвить, в перенятой привычке.       — Тебе нужно подождать всего полгода. Для тебя, Хима, это совсем немного, ты здорова и любишь того, кто практически не подвергает себя опасности. Останься в Конохе, укрепи наследие Неджи, получи звание джонина или… — Сарада решается озвучить то, над чем думала довольно долго. — Вступи в АНБУ, будешь ближе к…       — Почему ты так не хочешь, чтобы я уходила? — Химавари занимает стул напротив, кладёт рюкзак в ноги и наливает себе совсем немного чая.       — У меня есть на то причины, — сухо отзывается она, и Узумаки отмечает, что её лицо стало ещё худее, а тени под глазами ярче. Кое-что отдалённо проясняется. — Пока всё, что я могу сказать так это то, что Конохамару нужна будет поддержка. Только и всего. Останься ради него.       Удивление накрывает тревожной волной, а обстановка неприятно давит. «…Нужно подождать всего полгода. Для тебя, Хима, это совсем немного, ты здорова» — слова эхом звучат в голове, а Химавари сочувственно смотрит на ту, кто могла бы стать родственницей, если бы шиноби вовсе не существовало. Сараде недолго осталось, и Узумаки хочет обнять её, поддержать и обнадёжить, что Сакура точно что-то придумает, но во время останавливается.       Давным давно, когда отец пропадал на работе, а брат хулиганом бегал по крышам поездов, думалось, что так будет всегда. Что Наруто будет занимать пост до самой старости, и что Боруто станет следующим, выведет старания Седьмого на новый уровень и будет гордостью клана, пока Химавари обретёт скромное женское счастье в лице кого-нибудь близкого семье и воспитает отличных детей. Но Иноджину снег режет лицо, мороз хватает руки, и походный плащ не спасает. Совсем скоро Яманака доберётся до заветного места, а потом он, по-взрослому не эмоциональный, грубоватый и рассудительный, будет озадачен возвращением к погасшей девчонке в отцовской футболке с тоской в сердце и былым блеском глаз.