Осколки

Когда приходит беда, это чувствуешь. Пьетро и чувствовал, и видел. Вот только остановить был не в силах. Они оба знали в тот день. Пока она надвигалась неизбежно как грозовая туча. Вся – соблазн. Вся – от косточек на белых запястьях до кончиков длинных тёмных ресниц. От отблескивающих летней зеленью глаз до точёной шеи. Он мог назвать поименно все составляющие её красоты – беспристрастно и потому объективно. Это же не Дамарис, с которой он терял все слова и ориентиры. Пьетро разглядывал её всю, не таясь, не опуская взгляда. Потому что ему можно – он певец. А вот Иезекиилю было нельзя. Но он смотрел тоже. Пьетро завёл песню, в которой о беде и пелось. - Не уходи. - Не говори чепухи. Оба, что ни говори, знали. Она была солнцем, что без пощады спалит любого. Но у Пьетро была Дамарис. А у Иезекииля не было никого. - Повезло. Волосы Дамарис в сумерках отблёскивали багрянцем, а на грудь, волновавшуюся от каждого её вздоха под тонкой тканью, лучше и вовсе было не глядеть. Дамарис была женщиной и не была поэтом. Потому и не считала королеву за серьёзную угрозу. Но Пьетро был поэтом. А у тех отменный нюх на беду. - Как сказать, - ответил он ей. Они видят его два года спустя – в расшитой золотом одежде, с отросшими ниже плеч золотистыми волосами. Совершенно опьянённого ею. - Не беда? – говорит Пьетро. Дамарис фыркает. - Баба. Не лучше прочих, между прочим, хоть и королева. Их страшная королева идёт благословлять урожай. Иезекииль идёт с нею рядом. - Он вернётся, - говорит Дамарис. – Нам надо только ждать. - Столько, сколько я жду тебя? – вырывается у Пьетро. Он сам на себя злится за это – уж больно жалко звучит. - Столько, сколько потребуется, - говорит Дамарис. – Не стой с открытым ртом, галка залетит. Они не дожидаются. Не в этой жизни. В новой – его удел помнить это. И думать – а есть ли вообще хоть какой-то шанс отмыться от всего, что он наворотил? От всей крови, что пролил? - Не уходи. - Не говори чепухи. Он сутки напролёт слушает «Илиаду», которую зазубрил наизусть. Он дурачится, пока ещё можно, со своей бедой. Со своей королевой. Потому что не знает, что с ними будет, когда и она тоже вспомнит. И не знает, где искупление. И есть ли оно для них вообще.