ДЖЕЙКОБ
Это не было моей историей. Это была судьба Ханны, её ошибки и потери. Она могла обжечься, с такой любовью играя с опасным огнём, и шрамы от ожогов стали бы моим величайшим провалом, давшим понять, что я не спас её вовремя. Что отец не смог спасти её. Что это вновь повторилось. Однажды это уже произошло. Я помню этот день смутно, словно в тумане. Но я помню. И это гиблое воспоминание часто гнетёт меня по ночам, настойчиво преследует, как охотник жертву, не даёт желанного душевного покоя. Мы с Ханной одного возраста, родились в один день и час, с разницей всего в несколько минут, но она словно не помнила про тот случай. Мы не говорили об этом. Это оставалось для нас запретной темой, но даже если бы это было не так, Ханна ни разу не упомянула про тот день. Потому что она забыла про значимость той потери. Про то, что тогда оставило на мне свой неисчезающий след. На нашем отце. На нашей матери. И семье. Кровь на белоснежных брюках. Громкий плач. Страх, скользкий, неприятный. Недоумение. Холод. Ощущение невосполнимой утраты. Я помню свои ноги в синих кроссовках, когда быстро бежал во двор, чтобы позвать отца домой, в комнату с жёлтыми обоями. Я помню бледное и заплаканное лицо мамы, когда она медленно осела на пол, сгибаясь пополам, и прижимая руку к своему животу. И я помню, как она судорожно и со слезами на глазах накидывала на свои бёдра куртку отца, чтобы скрыть кровь. Её срывающийся и тихий всхлип… Наша дочь, Арчер. Наша дочь. Мне было четыре года. Большинство детей даже и не помнят, что в это время вытворяли. А я помнил. Я помнил её глаза. Его глаза. Наш отец никогда не показывал слабость, но когда чуть позже он сел за руль, чтобы отвести нас с Ханной в дом подруги мамы, я впервые увидел такую глубокую и жестокую боль в его глазах. Это было его уязвимое место, его беспомощность и незабываемое горе. Он высадил нас с Ханной во дворе, давая мне указания, уже зная, что я буду приглядывать за сестрой, но… Когда я побежал к дому тёти Джейн, то папа задержал Ханну, схватив её за ладошку. Я притаился за входной дверью, с непониманием глядя на них. Папа порывисто обнял Ханну. Провёл ладонью по её спине, а затем крепко сжал в своих объятиях, спрятав лицо в её золотистых волосах. Он простоял так долго, сгорбившись, осунувшись, под палящим солнцем. Только спустя годы я осознал, что в этот момент он был убитым горем отцом, который потерял ребёнка. Вторую дочь. Он корил себя за это, но знал, что некоторые вещи бывают неподвластны людям, будь они богаты, бедны, сильны, жестоки… Папа погладил её по голове, замер на пару минут, с любовью глядя на неё, а затем вновь крепко обнял. Ханна молча обнимала его в ответ, но чуть позже она уже смеялась, когда весело вбегала в дом. Она не обратила на эту ласку ни малейшего внимания. Это было то, что стало для неё привычно. Его любовь. Но я до сих пор помнил его остекленевший взгляд. Я до сих пор помнил мёртвый взгляд мамы. И только тогда... Впервые в жизни я посмотрел на Ханну совсем другими глазами. Глазами не только брата, но и защитника. Как на человека, которого необходимо уберечь от боли. Как на ребёнка, как на хрупкую девушку, но самое главное, как на мой долг. Моя кровь. Мой близнец. Моя душа. Я желал спасти её, но получилось так, что стремительно терял на глазах. Она удалилась в гараж минут пять назад, и я вдруг встревожился, что ублюдок Мэлоун мог что-то с ней сделать, даже истекая кровью и медленно умирая. Он был сильным и непробиваемым человеком. Но едва я достиг дверей, опираясь на костыль, как услышал её глухие и судорожные рыдания. Её надрывное бормотание про то, что она придумает что-то, что спасёт его. Что угодно. Найдёт любой способ. Что-то во мне перевернулось, рухнуло наземь, разбилось на миллиарды осколков. Я закрыл глаза, прислонившись лбом к двери. Она ещё шептала что-то, тихо, гибло, потерянно. Смерть Луи стала бы окончательной точкой всей этой боли. Это стало бы концом. Концом всего и вся. Я не был рядом, когда мой отец пытал его, но даже отсюда слышал насмешки Мэлоуна, который пытался вывести его из себя. Этот ублюдок позволил себе слишком многое. Запретное. И всё же, моя сестра любила его. Я не был уверен, что смогу принять её выбор, но знал, что не могу жить дальше, зная, что она ненавидит меня. Как мне прожить жизнь, не получив её прощения? Как не слышать её смех, её весёлую болтовню и споры? Как не бороться с ней на полу, насмехаясь над её поведением? Как так просто потерять её любовь? Как? Отец не простит Мэлоуна. Он убьёт его, и это было окончательным решением. Так должно было быть с самого начала. Отец убивал и за меньшие прегрешения. Я безвольно сжал кулаки, глядя на облачное небо. Проклятие. Мне нужно было прийти к какому то выходу. Времени почти не осталось. Мама смогла бы отговорить отца, если бы всё не было так запущено, так потеряно. Но сейчас… Сейчас я сомневался, что что-то может спасти Мэлоуна. Разве что чудо. Я вытащил телефон из кармана джинсов и осторожно отошёл от дверей, ковыляя на здоровой ноге. Ночной ветер колыхнул пряди моих волос, голова жутко пульсировала от боли, правую ногу словно колотили кувалдой каждые три секунды, но я проглотил болезненный стон, поднося трубку к уху. Это был единственный выход. Иного нет.ТАРА
Джейн весело засмеялась, когда я приподняла брови, переводя изумлённый взгляд с экрана макбука на её взволнованное лицо. Последние месяцы мы вместе работали над новой книгой, которая по нашим прогнозам должна была быть выпущена этой осенью. Джейн каждый раз выбрасывала новые и совсем чудные идеи, ошарашивая меня своей непредсказуемостью. Порой это даже пугало. — И она превратится в оборотня! — подмигнула мне Джейн, низко наклоняясь над экраном. — Хорошая идея, Тара! Соглашайся, прошу! — Книга будет научно-фантастическим романом и… — осторожно начала было я, пытаясь не задеть её чувства, но телефонная трель избавила меня от этой пытки. Я выдохнула и потянулась к сумке. На экране телефона высвечивалось имя. Джейкоб? Он не звонил мне по пустякам. В своём подростковом возрасте Джейкоб звонил мне каждые два часа, даже для того, чтобы попросить меня приготовить шоколадное печенье на ужин, но со временем это прекратилось. Я скучала по тем дням, но этот звонок невольно встревожил меня. Я поднялась со стула и удалилась во двор дома Джейн, принимая звонок. Голос Джейкоба, хриплый и осипший, заставил меня застыть на месте. С тяжёлым сердцем я оперлась ладонью на балюстраду. Недоверчиво прошептала: — Не может быть… — Ты знаешь его, — он замолк на некоторое время. — Приезжай скорее, мама. Если кто-то и способен отговорить отца, то только ты. Я не была в этом уверена. Есть те чёрные частички души Арчера, которые не подвластны даже мне. Они остались загрубевшими рубцами от его прошлого. Спасти человека от него самого — невозможная роскошь. Можно заставить его забыться на некоторое время. Ничто не вечно. Но некоторые шрамы не стираются даже от самых счастливых моментов в жизни. Арчер стал отцом, но даже это не помогло ему искупить грехи. Он был готов не только убить ради Ханны, но и умереть ради неё. Мы часто говорили о её чувствах, и Арчер знал… Знал так же, как и я… Знал то, что наша дочь не будет счастлива с Мэлоуном. Я бросила телефон в карман, и не попрощавшись с Джейн, со всех ног метнулась к машине. Мои руки дрожали, когда я сжимала руль, превышая скорость. Мимо проносящиеся машины казались лишь белесыми и дальными точками. Весь мир сузился до салона машины. Мысли, тревожные и ужасающие, поочерёдно пронзали мой мозг, но боль в сердце казалась нестерпимой. Я думала о Ханне, больше всех переживала именно за неё. В моей голове вспыхнул отрезок болезненных воспоминаний. Как я застала Арчера в гостиной его старого дома в Калифорнии, когда тот мучил Роджера. Я до сих пор ярко помнила свой страх, ужас, отвращение и боль при виде этого нечеловеческого зрелища. Но разница была в том, что Ханна увидела на месте жертвы своего любимого человека. Это разбило ей сердце, я чувствовала. Она не скоро простит Арчера за это, но если он убьёт Луи, то не простит никогда. Я смахнула набежавшие на глаза слёзы. Сейчас было не самое подходящее время для проявления чувств. Ворота загудели, раздвигаясь в противоположные стороны. Я вдавила ногу в газ, но когда миновала гараж, то едва не въехала капотом в левое крыло дома, резко вздрогнув. Стоявший у ворот Джейкоб заставил моё сердце затрепетать. Я выбежала из машины, в ужасе оглядывая каждый дюйм его изувеченной кожи. На мгновение во мне вспыхнула небывалая ярость к Луи, но боль заглушила её. Моя семья рушилась на моих же глазах. Я обвила руками лицо Джейкоба, и он чуть поморщился от боли. Слёзы вновь защипали мне глаза. Он был уже храбрым и настоящим мужчиной, но в моих глазах оставался ребёнком, невинно любившим объятия и прикосновения. Я крепко обняла его, едва достигая лбом до его горла, но всё же не в силах отпустить. Моё сердце обливалось кровью от одного лишь его вида. Его левая рука уверенно погладила меня по спутанным волосам. — Прости, мама. Прости меня... Я сжала пальцами его рубашку, комкая её в руках. Решительно отпрянула от него, стараясь не глядеть на закрытые двери гаража. Сейчас мне нужен был только один человек, от которого всё и зависело. — Он у парадного входа, — хрипло прошептал Джейкоб, но удержал меня за локоть, когда я уже торопливо развернулась в указанную сторону. — Конец зависит от начала, мама. Я вопросительно посмотрела на него, но Джейкоб уже отвернулся, скрывая от меня выражение своих глаз. Отбросив в сторону все противоречивые чувства, я поспешно метнулась в сторону крыльца. Моё горло сжалось, когда я увидела тёмную фигуру, стоящую на нижних ступеньках. Его глаза тут же поймали мои. Я подошла к нему, пытаясь унять сердцебиение, которое никак не желало успокаиваться. Арчер не сводил с меня пронзительных глаз, когда я остановилась перед ним. Он коснулся моей ладони, чуть сжал её. Я приоткрыла губы, но он перебил меня: — Нет, Тара. — Я… — Нет. — в этот раз его голос был более низким, угрожающим, резким. Я вскинула брови. — Ты даже не выслушаешь меня? Его взгляд смягчился. — Я знаю, что ты скажешь. Я знаю этот взгляд. Но ты не изменишь моего решения. Я подавила сдавленный вздох. Подняла руку, чтобы прикоснуться к его скуле, но он не пошевелился. — Она не простит тебя за это. Арчер крепче сжал мою руку. Что-то промелькнуло в его глазах. — Я знаю. — Ты рискуешь её потерять, — прошептала я. — Разве это того стоит? Ещё одна смерть? Сколько ещё таких смертей будет? Сколько раз ты должен пролить кровь, чтобы понять, что это медленно поглощает тебя? Что я теряю тебя… С каждым годом теряю тебя всё больше, и ничего не могу с этим поделать. Он изучающе взглянул на меня. Я понимала его чувства. Мы давно смирились с тем, что это никогда не изменится, но я принимала все его решения. Я жила с этим бременем, потому что любила даже самые тёмные его стороны. Но я не могла рисковать и нашими детьми. Только не ими. Я не хотела, чтобы это оставило на них свои следы, которые позже превратят и их в кровожадных людей, способных на убийство и насилие. — Когда это закончится, Арчер? — отчаянно прошептала я. Его глаза оказались красноречивее слов. Никогда. Я коснулась ладонью его крепкой груди, чувствуя биение его сердца. Его чёрные глаза вспыхнули. Он накрыл мою руку своей, и его губы растянулись в кривой улыбке. Я знала, что он вспоминает то же самое, что и я. Тот самый день, когда я сама побежала к нему навстречу. Тот самый день, когда всё решилось. Мы обрели друг друга. Это был мой выбор. Не принуждение. Моя воля. — Всё, что там есть — принадлежит мне одной. — тихо повторила я его слова, сказанные мне девянадцать лет назад. Арчер наклонился. — Только тебе. — с жаром, почти гневно и сердито прохрипел он, задев горячим дыханием мою щеку. Я подняла на него взгляд, и непроизвольные слёзы медленно скатились из моих глаз. Он тут же напрягся, но я покачала головой, прижав пальцы к его губам, прося ничего не говорить. Затем схватила его левую руку и поднесла к собственной груди. Моё сердце билось громко, лихорадочно, жаждуя прорвать кожу и выбраться наружу. Арчер внимательно взглянул на меня, и я слабо улыбнулась, сжимая его грубую ладонь. — Оно бьётся ради вас. Ради тебя. Ради наших детей. Даже когда они покинут нас, даже когда мы останемся одни, оно будет биться ради них. Я буду счастлива, только зная, что наши дети счастливы. Что они не видели того, что видели мы с тобой. Что они не испытали того, что сломило и соединило нас. Что мы уберегли их, Арчер. Что мы сделали для них, а они — для нас. Что мы уберегли их от самих себя. Что однажды мы не разбили им сердца. Они наше всё. Я сглотнула. — Я несла их под своим сердцем, когда мы с тобой были оторваны друг от друга. Не отбирай их у меня, Арчер. Не отбирай их у нас. Я не хочу их потерять. Не позволяй им ненавидеть себя. Ты заслуживаешь больше, чем их ненависть. Он тесно прижался лбом к моему лбу, одним властным движением руки соединив наши тела. Его дыхание было тяжёлым, болезненным, сжатым. Я понимала, что ему тяжело принять верное решение, но другого выхода у нас не было. — Она не отпустит его. — процедил он. Я горячо закивала, погружая пальцы в его волосы на затылке, приподнимаясь на цыпочках, чтобы стать к нему ещё ближе. — Но мы примем её выбор. Каким бы он ни был. Оставь Луи в живых, Арчер. Я прошу тебя сделать это. — Я сделаю всё для тебя, Тара. Даже это. Но… — Сделай это не для меня. А для Ханны. — умоляюще прошептала я, притягивая его к себе ближе, пытаясь уговорить его. Боже, каким же сложным и неумолимым был этот человек. Даже спустя столько лет я не могу пробить эту тьму. Даже спустя столько лет он остаётся моей тёмной и нерешаемой загадкой. Мы оставались в объятиях друг друга ещё несколько минут. Каждая следующая секунда дороже и мучительнее предыдущей. Его тело было напряжённым, натянутым, словно тетива лука. Но время ускользало. Я мягко отстранилась от него, пытаясь угадать его мысли. Возможно, когда-нибудь это станет легко, но сейчас это казалось таким невозможным... Арчер молча поднял на меня свой тёмный взгляд.ХАННА
Я переплела наши пальцы. Его окровавленные. Мои дрожащие. За дверями несколько минут назад раздался шум колёс. Кто-то приехал. Кто бы это ни был, я даже не обратила на это внимания. Слёзы не помогали. Становилось только хуже. Луи выдохнул, бросив на меня затуманенный от боли взгляд. С каждой минутой кровавая лужа под ним становилась всё больше. Время… Каждая его капля… — Уходи, аггел. Ты напрасно себя мучаешь, — выдавил он, закрывая глаза. — Не хочу, чтобы ты это видела. Не самое приятное зрелище. — Не оставлю тебя одного. — яростно прошипела я, срывая кривые лоскутки ткани от подола своего платья, и прижимая их к его ранам и порезам, безуспешно пытаясь остановить беспрестанно льющуюся кровь. Луи резко напрягся, но промолчал, когда я склонилась над ним, пытаясь помочь хоть чем-то, сама не понимая, чем же именно. Беспомощность сковала меня в паралитический плен. Мэлоун откинулся затылком на стену и горько ухмыльнулся, оглядывая меня. — Ты очень похожа на своего отца, аггел. — Как и ты, — обречённо прошептала я. — Я видела его в тебе. Он мрачно засмеялся. — Я не похож на него, аггел. И никогда не буду. Теперь я это понимала. Они были схожи лишь в том, что любили причинять другим боль. Но были совершенно разные. У одного был выбор, у другого не было. Первый сам выбрал путь, который привёл его ко мне, а меня — к нему. Я до крови закусила внутреннюю сторону щеки. Мой выбор был неизменным. Я осторожно коснулась его губ своими, и Луи тут же властно завладел моим ртом, жадно и отчаянно целуя, словно в последний раз. Вкус крови, моих слёз, вкус отчаяния и прощания. Так должно было бы всё закончиться. Но разве я сдамся? Разве отпущу его? — Спаси меня. — гибло прошептала я в его губы, медленно отрываясь от него. Он тяжело задышал, пристально глядя на меня. Затем странно улыбнулся. Он понял меня. Без него у меня ничего не останется. Если он выживет… То это не я его спасла. А он меня. Я обняла Мэлоуна за плечи и постаралась поднять его. Он шатался, но без возражений и не без усилий поднялся на ноги, словно бы подпитавшись силами от моего желания спасти нас обоих. Луи навис надо мной. Ноги его почти не держали, как и руки, которые словно весили слишком много: всё тянули его к полу. Он закрыл глаза, выдыхая, и его тело почти обмякло. Я обняла его за пресс, помогая сохранить равновесие, но тут же в ужасе застыла, когда двери гаража шумно распахнулись. Мой испуганный взгляд поймал папу, стоявшего на пороге. Брата. И маму. Мама… Слёзы навернулись мне на глаза, но я со злостью отогнала их, стараясь не глядеть на папу. На его лице отражался весь приговор. Теперь я была точно уверена в этом. Он убьёт Мэлоуна. — Простите, — прохрипела я. — Но я не уйду отсюда без него. Джейкоб посмотрел на меня, и я едва не заплакала. Его глаза лучились теплом и светом, зыбкой и такой опоздавшей поддержкой. Так поздно, так бесполезно… Не стоило этого делать, брат. Не стоило… Моё сердце мучительно заныло. — Не двигайтесь, — с болью в голосе предупредила я. — Позвольте нам уйти, и всё будет хорошо. Рука Луи на моей талии чуть дёрнулась. Он отяжелел. Его веки начали медленно закрываться. Терял сознание. Я сгорбилась, едва держась на ногах. Всё казалось таким необратимым, таким жутким и нереальным. Я подавила всхлип и осмелилась взглянуть в глаза папы. — Я люблю тебя, папа, — тихо прошептала я. — Но я не могу принять твоё решение. Луи не умрёт. Не от твоих рук, и не сегодня. Позволь нам уйти. Он поднял руку. Его глаза были полны стали, решимости. Каждый мускул в теле напряжён, а на побелевших скулах играли желваки. — Я не трону его, Ханна. Но вы больше не увидитесь. Я едва не отшатнулась назад, в ужасе глядя на него. Моё сердце едва не раскололось на части, дыхание резко перехватило. — Ты знаешь, что я не могу. Он делает меня живой. Пожалуйста! Мама сделала ко мне шаг, но папа удержал её, не отрывая от меня потемневшего взгляда. — Это моё условие, Ханна. Это спасёт жизнь Луи. Джейкоб поймал мой взгляд, и едва заметно кивнул. Я крепче прижала к себе заметно ослабевшего Мэлоуна, метаясь между собственными мыслями. Мой выбор граничил с эгоизмом, но при мысли, что он будет для меня потерян, мне хотелось рыдать как ребёнок, потерявший всё. Я судорожно вздохнула, касаясь влажными от слёз губами его окровавленного лба, в последний раз вдыхая его запах, чувствуя жар его тела. Всё, чтобы ты выжил. Всё, чтобы с тобой всё было хорошо. Прости за это малодушие. Прости за этот выбор. Мама отчаянно покачала головой, резко повернувшись к папе, но тот лишь бросил на неё короткий взгляд, не желающий протеста. Мама выглядела почти сломленной, но в её глазах отражалось понимание. Потеряно. Всё потеряно. Он не изменит своего решения. Больше нет смысла просить. Я решительно кивнула. — Хорошо. Хорошо… Папа поймал мой затравленный взгляд, и меня наполнили боль и облегчение. Джейкоб кивнул в сторону машины, хромая на каждом шагу. — Я с тобой. Отвезём его в больницу. Он посмотрел на маму. — Доверьтесь мне. Я буду рядом с ней. Конечно. Так было всегда. Я с трудом повела Луи к машине, и усадила его на заднее сиденье. Он приоткрыл веки, и его слипшиеся от крови ресницы затрепетали. Его слабый и насмешливый шёпот болезненно задел мою душу. — Какой глупый выбор, аггел. Я смахнула слёзы и поскорее захлопнула дверь. Упала на переднее сиденье, сжимая в руках руль. Джейкоб сел рядом, переводя взгляд с меня на зеркало. Мне пришлось приложить немало усилий, чтобы ничего не сказать. Я молча завела мотор и зарулила в сторону больницы. Боль больше не разъедала мне душу. Я лихорадочно думала только о его спасении. Нужно перелить ему кровь. Обработать раны. Проверить, целы ли его кости и не отбиты ли его органы. Поскорее доехать до больницы. Как можно скорее… Джейкоб наклонился и накрыл мою руку своей. Я сморгнула непрошенные слёзы. — Он выживет. — твёрдо сказал он. После минутного колебания, я сжала его ладонь в ответ.ЛУИ
Тело было ватным, а во рту чувствовался незнакомый кислый привкус. Я шевельнул левой рукой, и почувствовал, какая же она тяжёлая. Это раздражало. Слева от меня сидел человек, но я не мог повернуть голову, чтобы взглянуть на него. Эти чёртовы подушки почти утопали меня в себе. Ненавижу больницы. — Аггел? — тихо позвал я, с ожиданием глядя на белоснежный потолок. Человек наклонился ко мне. Я скривил губы. Гребаный Марк. — Не совсем, но я рад, что ты жив, — весело ответил он. — Это наша вторая встреча в больнице. В первый раз тебя заколол сумасшедший пьяница, а в этот раз жестокий отец твоего порочного аггела. Вновь родился в рубашке, Мэлоун. Но выглядишь как мумия, с чёртовыми бинтами почти на каждом дюйме своего тела. Я сделал провальную попытку подняться. — Что за чёрт… — Тебя накачали обезболивающим. Через некоторое время боль вернётся, и ты начнёшь скучать по этим ватным конечностям. Проклятие. Он говорил слишком быстро и сумбурно. Я бросил на него холодный взгляд, скрывая надежду. — Где она? Марк опустил глаза и пожал плечами. — Не знаю. В своём доме? Она позвонила мне и требовала, чтобы я поскорее приехал сюда. Не просила, а требовала, понимаешь? Я ухмыльнулся. Да, это очень похоже на неё. — Она выглядела раздавленной, но давала мне чёткие указания, чтобы я позаботился о тебе, пока не встанешь на ноги. Рядом с ней был её близнец. Кстати, он выглядел не лучше тебя. Моя грудная клетка сжалась от мысли, что её здесь нет. — Она ничего не сказала? Марк странно улыбнулся. — Сказала. — Что? — Что любит тебя. Я напрягся, но затем прищурился, прогоняя новый прилив боли. — Больше ничего? Он коснулся моего плеча, и тихо выдохнул. — Я ненавижу философствовать, Мэлоун. Но у неё не было выбора. Выбирать между семьёй и любимым человеком… Это чертовски жестоко. Мы не поймём этого, потому что у нас нет семьи, но это сложно. Будет легче, если ты отпустишь её. Позволишь ей жить дальше, не напоминая о себе. Арчер не даёт второго шанса, а это уже третий. Не играй с его терпением. Лучше разбить ей сердце расставанием, нежели своей смертью. Я хрипло засмеялся в ответ, но слова Марка всё же долетели до моего сознания. Проклятие. В его словах была доля разума, и это было хуже всего. Я плохо помнил вчерашнюю ночь, лишь нелепые и бледные обрывки… Я откинулся на подушку, закрывая глаза. Сглотнул, но во рту было чертовски сухо. Горло словно обожгло. — Через неделю будешь как новенький. Тебе только нужно отдохнуть, и через месяц сможешь бороться. — Не суетись, — отрезал я. — Мне бывало и похуже. — Знаю. — он поднялся и прошёл к двери. Замер на пару минут, держась за ручку, а затем удивлённо качнул головой. — Я хорошо тебя знаю. Лучше, чем ты можешь себе представить. Ты мог бы всё изменить. Насмешливая улыбка тронула мои губы. — Как? — Уехать из Нью-Йорка. Не мучать её. — Это трусливое бегство. Я не настолько дорожу ею, чтобы убегать из города ради её блага. — пробормотал я, облизывая сухие губы. Марк вышел за дверь, но уже захлопывая её за собой, весело улыбнулся. — Ложь.ХАННА
Джейкоб сидел на моей кровати, всё ещё с ногой в гипсе, ссутулившись и глядя в окно. Я нарочито зевнула, снимая с себя рубашку, и оставаясь в одной майке. Порой в его глазах мелькало что-то тёмное и пугающее, но я пыталась игнорировать его боль. Точно так же, как и свою. Напряжение угнетало меня. Всё менялось. Наши отношения стали натянутыми, болезненными. Между нами появилась пропасть, которую словно не перепрыгнуть, никак не преодолеть. Я прислонилась к подоконнику. — Твой нос выглядит как прежде. Он оторвал задумчивый взгляд от стены и мягко улыбнулся. — Время лечит многие раны. Многие, но не все. — Не хочешь пообедать со мной в кафе? — Мама расстроится. Она с самого утра готовит твои любимые пирожные. — сказал Джейкоб. Я прищурилась, глядя на солнце. — Значит, останемся дома... Он медленно встал с кровати. Подошёл ко мне сзади и рывком развернул меня к себе. Его лицо исказилось, и это почти испугало меня. — Тебе больно? Нога… — Нет. Не там, — его улыбка посеяла во мне смутную тревогу и беспокойство. — Вчера я говорил с отцом. Мы обсудили многое. Через месяц я отправляюсь в Бостон. Я отшатнулась назад. — Что за чушь? Ты тоже оставляешь меня?! — Я хотел защитить тебя, но забыл, что ты не просила меня об этом. Мне казалось, что я поступаю правильно, но каждый день наши отношения становятся всё холоднее, и мне не остаётся ничего, кроме как наблюдать за этим. Жизнь в Нью-Йорке уже давно угнетает меня. Все ваши лица… Я вижу в твоих глазах лишь боль, а в глазах мамы жалость. Жажду побывать в другом месте, чтобы понять, чего я хочу. И действительно ли это мне нужно. На время. Два года. Я окончу Бостонский университет и вернусь сюда. Начну работать. Всё изменится. Я уставилась на него, не веря собственным ушам. Глаза нестерпимо жгло. — Это очень похоже на то, что ты пытаешься убежать от меня. Джейкоб горько засмеялся. — Разве это возможно? Я отвернулась от него, скрывая боль в глазах. Мои руки дрожали как при ознобе. — Прошла всего одна неделя. Возможно, через месяц всё станет намного лучше. — Ты скучаешь по нему. — пробормотал он. Не вопрос. Утверждение. Я медленно кивнула, соглашаясь. — Ты не можешь вечно таить обиду на нашего отца. — Я не злюсь на него. Джейкоб поймал мою руку. Сжал моё запястье, вынудив посмотреть в свои глаза. — Он любит тебя. — Как и я его. — только и ответила я, и это было правдой. Моя любовь к нему направила меня на этот путь, но я знала, что это неизменно. Вечно, как и сама жизнь. Я выбрала семью, и глядя на маму с папой, понимала, что даже если это будет адски больно, позже я не стану жалеть об этом. Мы были семьёй. Это действительно было для меня важно. — Бостон изменит тебя. Ты вернёшься другим. — Города не меняют людей, Ханна. Люди меняют людей. — он улыбнулся. — Хочешь поехать со мной? Я со смехом покачала головой. — Нью-Йорк мой город. Я останусь здесь. Нью-Йорк — дом Луи. А значит, и мой. Джейкоб кивнул и разжал руку с моего запястья. Он направился к двери, но уже на пороге тихо пробормотал: — Южный Бронкс. Третий дом слева. Синяя крыша. — Что? — удивилась я, поворачиваясь к нему. Он едва заметно улыбнулся. — Было непросто, но я узнал адрес его матери. Она умерла два дня назад. Мэлоун пока живёт там. Моё горло судорожно сжалось. С колотящимся сердцем я подошла к нему почти вплотную. — Его мать умерла..? Он печально посмотрел на меня. — Боюсь, она никогда и не жила. Он нуждается во мне. — Папа запретил мне видеться с Луи… — сдавленно прошептала я, нервно сжимая подол своей юбки. Джейкоб приподнял брови и расплылся в знакомой шальной улыбке. Обычно он улыбался так, только когда мы вместе что-то ломали, а затем избавлялись от всех улик. В детстве, ещё до того, как всё стало потеряно. До того, как всё оборвалось. Он с насмешкой посмотрел в мои глаза. — А когда это ты его слушала?ЛУИ
Пыль на полках и мебели. Душный воздух, наполненный вонью проклятой мази, которую она просила купить ещё четыре месяца тому назад. Свято и наивно верила, что это вернёт жизнь её ногам. Даже спустя столько лет в чёртовом кресле... Я старался не глядеть на кресло, стоящее в углу. На кровать в спальне, где всё и случилось. Мой взгляд вновь упал на холодильник, старый, с рисунками, примагниченными к двери. Мои рисунки. Со временем пожелтевшая бумага, поблекшие контуры цветных карандашов. Две фигуры. Она и я. Мама и я. Чертовски несуразный рисунок, кляксы, а не силуэты. Я помнил её радость, когда показал ей этот рисунок. Она радовалась тому, что на бумаге я изобразил её без кресла. Что она стояла на своих ногах, без трости, без какой-либо поддержки. И держала меня за руку. У неё были такие же светлые волосы, как и у меня. Такие же светлые, как и у неё. Я вытащил из холодильника бутылку виски, но так и не раскупорил её, опустившись в пыльное продавленное кресло. Её смерть не принесла мне ожидаемой боли. Не принесла безутешного горя. Всё это время я знал, что её час близок. Но чувство сожаления… Оно было гораздо хуже боли и тоски. Я жалел о том, что ни разу не навестил её. Что не увидел её. Что не зашёл в дом, как она всегда просила. Было поздно, но я так жалел... Во мне всё ещё жил тот ребёнок, искренне любящий её. А два дня назад он умер вместе с ней. Я похоронил его рядом с ней. Теперь и эта часть меня была безвозвратно потеряна. Я улыбнулся, сам не зная, зачем. Других эмоций не было. Впервые я не знал, что мне чувствовать. Впервые чувствовал себя потерянным фрагментом общей картины. Я поднялся с кресла, миновал тесную гостиную и вышел из старого дома. Сел на крыльцо, поднимая голову к безоблачному небу. Требуется ещё немного времени... И всё будет по-прежнему. Жизнь до аггела была неплохой. После неё станет такой же. Я приподнял ворот рубашки, проверяя повязку на плече. Ножевое ранение в этом месте было глубже всех. Арчер недолго пытал меня, но он наизусть знал все болевые точки на моём теле. Я не был героем, и знал, что не хочу испытать эту ломающую кости боль и во второй раз. Но, по правде говоря, я бы предпочёл физическую боль вместо другой. Внутренней, прячущейся. Эта боль была сильнее, но оставалась невидимой. Она заставляла меня быть уязвимым, потому что какая-то часть меня не желала отступать. Не желала отпускать её. Это не было любовью, если она и существует в этом мире. Это было зависимостью. Больное и такое уродливое чувство... Чувство неполноценности, словно кто-то отобрал у меня нечто ценное и заставил жить дальше без неё. Жить то возможно. Но стоит ли? Я усмехнулся собственным мыслям, качая головой. Забавно. Некоторые вещи не поддаются восстановлению. Раздался тихий шелест шин. Я поднял голову, жмурясь от косых солнечных лучей. Знакомая машина остановилась у крыльца. Стекло медленно опустилось вниз. Мои губы тронула улыбка. — Аггел. Она вышла из машины. Её глаза вспыхнули чёрным необъятным пламенем. Проклятая короткая юбка оголяла длинные ноги. А передние пряди волос танцевали на прохладном ветру. Ханна захлопнула дверь машины. Затем неуверенно улыбнулась. — Луи? Я поднялся со ступенек. Моя грудь сжалась от мысли, что она действительно здесь, стоит передо мной. Стоит только протянуть руку и… — Мне очень жаль… — тихо прошептала она, приближаясь ко мне и окидывая дом утешающим взглядом. — Я сочувствую. Она… — Помолчи. — хрипло попросил я. А затем поддавшись порыву резко дёрнул её к себе. За секунду она оказалась в моих руках, живая, настоящая, не видение и не сон, не иллюзия и не плод моего больного воображения. Это действительно была она. Моё спокойствие тотчас же исчезло. Внутри поднялась настоящая буря. Я почувствовал, как эта буря согрела меня, вместо того, чтобы уничтожить. Как заполнила бездну в сердце. Моё дыхание участилось, губы растянулись в безрассудной радостной улыбке. Я зарылся лицом в её волосы, вдыхая её запах, сжимая её талию, почти до боли сминая её кожу и плоть, пытаясь насытиться её близостью, но уже заранее обрекая себя на поражение. Она горячо обняла меня в ответ, ласково проводя пальцами по моей спине, нежно целуя меня в горло. Мы оба были так безумны, так невменяемы и извращённы... Созданы друг для друга. Созданы ради друг друга. Так бездумно, напрасно, но поразительно легко. Как хаос в человеческом теле. Как гибель, случайно получившая физическую форму. — Сколько у нас времени? — пробормотал я, закрывая глаза, утыкаясь носом в её лоб. Она тихо засмеялась, но её щёки были мокрыми. Её губы задели мой кадык. — Почти час. Я только кивнул, крепче прижимая её к себе, почти потерянный, невольно отданный ей. Может, не только боль заставляет меня чувствовать себя живым? — Когда-нибудь он поймёт... — отчаянно прошептала Ханна в мою шею. — Когда-нибудь он это примет. Я сомневался в этом. Тара могла принять её выбор, даже её чёртов близнец мог это сделать, но не Арчер. Возможно, он и мог бы изменить своё решение, если бы и я изменился. Но я не собирался этого делать. Мой больной и кривой взгляд на этот мир оставался таким же. Люди принимают тебя таким, какой ты есть. А ты всеми силами пытаешься защитить их от себя, обнажая перед ними скрытые части своей души, но не меняя при этом другие. Это значит, что я могу ненавидеть всех, кроме неё. Что останусь таким же извращённым Луи для всех, кроме неё. И, возможно, когда-нибудь пойму, почему же это делаю. Почему же с ней мне так спокойно. Почему же я был готов умереть ради неё. И готов на это даже сейчас. Но, по правде говоря, сейчас мне больше хотелось жить. Жить, зная, что она будет рядом. Дышать вместе. — Теперь ты живёшь здесь? — тихо спросила она, не размыкая наших крепких объятий. — Я живу там, где есть ты, аггел. — ответил я, отстраняясь от неё. Она подняла на меня трепетный взгляд. Затем почти растерянно и со слезами на глазах засмеялась. Её губы дрожали. — Это безумие. Я совсем запуталась, Мэлоун. Я ухмыльнулся. Наклонился и припал к её губам. И всё вновь всплыло на поверхность. Её запах, её взгляд, её тепло... Дочь моего врага. Аггел моего сердца. Нож, пробивший мою ледяную броню. Жизнь, ставшая моим продолжением. Никого не любить — это действительно величайший дар. Ты непобедим, так как никого не любя, ты ограждаешь себя от нестерпимой боли. Но в этой войне я проигравший. Я лишаюсь этого дара, получая взамен другой. И этот дар более ценный. Нет... Он бесценный. Он важен мне. Он делает меня полноценным. Это Ханна Эванс, ставшая моим домом. Это Тея, ставшая моей семьёй. И это порочный аггел, ставший моим сердцем, которое несколько лет назад, ещё до её появления в моей жизни, перестало биться.