Pourquoi pas / Почему бы нет

Она рассыпалась. Во-первых, все должно было быть не так. Нет, взрослая, рассудочная часть Гермионы понимала, что реальность и мечты — это две разные вещи. Но ей хотелось верить в лучшее. Они победили… Понесли страшные потери, надломились внутри, но не сломались. Однако Темный Лорд пал, а они живы — разве это не самое главное? Она искренне верила, что самое страшное уже позади. Гарри, Рон и она будут жить счастливо. Как мечталось в тот страшный год скитаний, когда надежды у них уже не осталось. Гермиона простила Рону то, что он предал их. Приняла его извинение, раскаяние и снова поверила. Не только как другу, но и как парню, любимому. Она ведь любила Рона. Пусть не так, чтобы бросить все свои остальные мечты. Простая домохозяйка мало что могла дать миру. А вот Гермиона Грейнджер-Уизли, блестящая молодая ведьма — многое. Она страстно желала перемен, и затхлому магическому миру они были необходимы, как воздух. Ведь третьей магической их страна точно не переживет... Все это понимали. Потери были ужасающи. Магов осталось удручающе мало. Она знала, что сможет изменить мир, у нее были на это силы, мозги и, главное, воля. Которую, спасибо господам Пожирателям, закалили в огне и в боли. Гермиона была сильной, страстной и увлеченной. Совершенно блистательной. Она легко и непринуждённо взлетала по карьерной лестнице. Но вместе с тем работала за троих — забывая, что есть дом, и ее в нем ждут. Однако тихие семейные радости не приносили ей удовлетворения и не заставляли чувствовать себя значимой. И Рон, казалось, понимал, почему работа ей так важна. Когда Молли качала головой, укоряя за очередной пропущенный праздник или мероприятие, которое ее сын посетил без жены, Рон всегда вставал на ее сторону. Повторял, что гордится, что ему досталась такая умница и красавица. Гермиона была счастлива. И спокойна. Уверенность, что их семье не грозят никакие бури, позволяла ей окунаться без страха в бурные воды политики. Когда появилась Роза, Гермиона чуть изменила свой график, чтобы уделять дочери время. Но сидеть в декрете и рожать второго она не собиралась. Рон понял и принял. Его поддержку она очень ценила. Казалось, за спокойным, довольным работой с братом и их семейным укладом мужем она как за каменной стеной. Гермиона не замечала, что им с Роном трудно наедине, не о чем поговорить, кроме как о дочери. Его жизнь казалась ей скучной, а ему ее вечная гонка — чуждой и не стоящей таких усилий. Гермиона все-таки была умной женщиной. И любила его, своего мужа… Именно поэтому порывалась периодически сесть и поговорить наконец откровенно. Как взрослые, любящие друг друга люди, что выбрали быть вместе. Но вечно не хватало времени и сил. Кроме того, Рон на ее попытки выяснить, что с их браком не так, реагировал смехом. Уверял, что она напрасно себя накручивает. И словно не понимал вовсе, о чем Гермиона пытается ему сказать. И после каждого такого провала железная, но только на работе, Грейнджер отступала. Потому что ей было страшно надавить и понять, что они с любимым по разные края бездны, и мостков через нее нет. Самое худшее — они настолько разные теперь, что вряд ли способны их построить заново. От таких мыслей Гермиона убегала в работу, в заботу о дочери и тысяче вещей, лишь бы не думать... Что муж занят чем угодно, лишь бы не молчать с ней. Что они давно не смеялись только вдвоем, и что только в присутствии Розы им легко с друг другом. Дочь была солнышком, способным растопить и не такую глыбу льда. О сексе Гермиона вообще предпочитала молчать. Ибо и раньше ей это занятие не приносило неземного удовольствия, и она считала восторги той же Джинни слишком преувеличенными. А теперь интимная сторона брака стала для них повинностью, что хуже всего — обоюдной. И все же она, как пламенная гриффиндорка, верила, что все еще можно исправить. Спасти. Поэтому когда Рон сказал, что хочет развода — ее мир рухнул в одночасье. Гермиона, если бы не сидела за туалетным столиком, упала бы на пол. Рон стоял у двери, уже собравшийся на работу, он не прятал глаз и был до странности спокоен. Смотрел только с болью… На нее. Золотистые на концах локоны укрыли спину и плечи благоухающим плащом, тонкий белый халатик спрятал хрупкую фигурку. А тонкие пальцы до хруста сжали кисть для макияжа. Красивая и чужая. Гермиона, как дура, переспросила. Ей казалось, это кошмар или ей просто послышалось. Но нет, Рон повторил ту же просьбу. Сказал, что их красивый дом с красной черепичной крышей он оставляет ей и дочери. А сам пока поживет в их лондонской квартире. И еще что он благодарен ей за эти девять лет брака, за чудесную дочь и что она сказала ему когда-то «да»… Но они стали друг другу чужими, и он не хочет лгать больше ни ей, ни себе. Последнее откровенно выбесило. Пока еще муж не получил канареечное проклятие только из-за того, что она уже не та девочка подросток и умеет сдерживаться. Но в тот момент Гермиона Рона — надежного, милого, любимого — ненавидела. Он разрушал их жизни с таким лицом, будто она должна быть ему за это благодарна. Абсурд! — У тебя кто-то есть? Если муж уходит из семьи, то он уходит к кому-то. Логично ведь? На тот момент то, что он скорее всего уходит не к кому-то, а от нее, до Гермионы не дошло. Она, собственно, винила в создавшемся ужасном положении кого угодно, кроме себя. Блестящая во всех отношениях ведьма не привыкла проигрывать. По правде сказать, семья в ее списке проектов была не на самом последнем месте по степени того, как ими Гермиона гордилась. — Нет. Но это не важно. Нас друг у друга давно нет — вот в чем трагедия, Герм. — Не сокращай мое имя, ты знаешь как я это ненавижу, — по слогам, борясь с желанием зареветь, закатить ему истерику. — Рон, мы можем все исправить. Я забуду о твоих словах… Давай сходим на терапию. Лихорадочно, безупречно логично она перебирала варианты того, что могло еще помочь спасти их брак. Думала о том, как развод повлияет на не по годам умную Розу. Как сказать Молли и Артуру, Гарри в конце концов — последнему так, чтобы тот не убил Рона. Ведь все посчитают, что именно он виноват в разрыве, она же идеальна. По ней ударило понимание того, что Рон скорее всего понял, что поддержки от семьи и друзей ему в этом вопросе не видать. Все встанут на ее сторону. — Это будет лишь продление нашей агонии, Гермиона, я больше не люблю тебя как женщину. Эти слова оглушили, выбили из нее весь дух. Почти убили. Она думала, что бракоразводный процесс будет худшим, что ей довелось испытать. Развод и пресса… Последних хотелось авадить. Но, когда Роза однажды не спустилась в обычное время к завтраку, и Гермиона, поднявшаяся будить соню, поняла, что та горит... Драконья оспа, осложнения, кома. И колдомедик, в которого она вцепилась, странно знакомый, но проплакавшая практически сутки Гермиона на это внимания не обратила. — Все что угодно сделаю, только молю, спасите моего ребенка. Она обещала… Напрочь забыв, что цена таким словам для ведьм и магов совсем другая.