Pourquoi pas / Почему бы нет

Девочка обречена, шансов почти нет — он это прекрасно понимал. «Почти» — только потому, что чудеса случаются. Говорят. Он вызвал Сметвика в какой-то отчаянной надежде на то, что Учитель может все — даже невозможное. Но тот лишь покачал головой грустно и заглянул Грегу в глаза, безмолвно говоря: «Ты же сам все понимаешь». В отчаянии Грегори опустился на стул рядом с кроватью Розы. В голове проносился Ее голос, шепчущий: «Только спаси моего ребенка». Неужели он ничего не сделает для той, которую он так любил все эти годы? Невольно вспомнился последний, послевоенный год в Хогвартсе. Никогда подземелья Хогвартса не казались ему мрачными. Ладно, раньше он их никак не воспринимал — не до того было. Сейчас же Хогвартс, и особенно подземелья для него были спасением: слишком громким, ярким, раздражающим был весь мир для него, после того, как эйфория новых ощущений после смерти отца схлынула. Хотелось спрятаться от всего, закрыть глаза, уши, нос, поэтому на нижних этажах школы, в их торжественной тишине, мягком свете он чувствовал себя сносно. — Ступефай! Экспеллиармус! — и Грег улетел к стене. Напротив стояло пять студентов, лица были знакомые, но имен он не знал. — Что, пожирательская морда, попался? Зря ты вернулся в Хогвартс, — выступил вперед один из них, гадко усмехаясь. Грегори поднялся, держась за стену, вскинул голову. Он не собирался говорить им что-то. Да и что он им скажет? Кроме того, по хулиганам было видно, что слушать они не собираются. — Молчишь? Сказать нечего? — подал голос второй — высокий, темнокожий гриффиндорец, вроде с их потока. — Да что вы с ним церемонитесь? — встрял третий и отправил еще один Ступефай. Не успел Грег достигнуть пола, как на него обрушился град ударов. Он изворачивался, пытаясь одновременно и защитить голову, и вцепиться в кого-нибудь из них. Он и не думал выйти живым из этого побоища, но хотел отдать свою жизнь подороже. — Ступефай! Ступефай! Инкарцеро максима! — раздался звонкий голос, и мучителей снесло с его тела. Он присел, пытаясь оценить свое состояние: один глаз не открывался, но вроде был цел, все тело ныло, дышать было тяжело. Единственным глазом он оглядел коридор: в центре его стояла та самая Гермиона Грейнджер. Удивительно, что эта хрупкая девушка в секунду одной палочкой разметала и обездвижила всех бугаев. Ее глаза сверкали на побледневшем лице, рука, державшая палочку, не дрожала, и вся она была похожа на валькирию — прекрасную и грозную. — Вы что тут устроили, мерзавцы? Пятеро на одного — как смело и благородно! — она даже сплюнула от негодования. — Но, Гермиона, он же — пожирательский сынок, — раздалось жалобное блеяние. — И что? Он должен отвечать за деяния отца? — Он сам был такой же. — Ну так встретились бы с ним один на один. Или слабо? Смельчаки! — язвительно припечатала она. Она говорила еще что-то резко и зло, заставляя «смелых» однокурсников вжимать головы в плечи, но ее слова Грег уже не разбирал. Голову повело и он почувствовал, что сознание уплывает. — Гойл! Грегори! — услышал он ее голос издалека. — Посмотри на меня. Я помогу тебе добраться до мадам Помфри. Он с усилием открыл глаза и посмотрел прямо на нее — только сейчас он разглядел, как она красива. «Повезло же Уизли» — с горечью подумал он. Он тряхнул головой, отгоняя воспоминания. Сейчас уже неважно, что невыносимая всезнайка, как называл ее Снейп, оказалась не только красавицей, но и невероятно благородной и великодушной. Сейчас главное — ее дочь. Девочка, по крайней мере, спала спокойным сном. Это ни о чем не говорило — коварство драконьей оспы в том числе было и во временных улучшениях, дающих зачастую напрасную надежду родным. Грег знал, видел, что сегодняшняя ночь будет решающей — или у Розы появится шанс, или… дальше он даже думать не хотел. Он ласково тронул нежные кудряшки. — Привет, ты доктор? — Роза открыла глазки и сонно улыбнулась. — А как тебя зовут? — Грегори… Грег, — он постарался улыбнуться как можно теплее. — Я сильно заболела? — она смешно нахмурила бровки. — А я поправлюсь? Ты меня вылечишь? Ты же хороший доктор? Я это знаю — у тебя глаза добрые. — Даже слабая от болезни, она буквально засыпала его вопросами. Грег хотел уйти от главного вопроса, отшутиться, но ее огромные, яркие, как небо, глаза смотрели так пытливо и серьезно, что он сглотнул, замер, не зная, что говорить. — Я… — он откашлялся, — я хороший доктор. Честно. — Я выздоровю? — тихо-тихо спросила она, и столько серьезности было в ее голосе, что Грегу даже не пришло в голову ее поправлять. — Я сделаю все, что в моих силах. Обещаю, — так же тихо ответил он и мягко сжал ее ладошку. — Ты говоришь, как мама, Грег, — она вздохнула. — Я могу умереть? — Грег замер, чувствуя, как лед расползается в его грудной клетке, затем отрицательно замотал головой, но ангелочек заметил его заминку, и ее лазоревые глаза чуть потускнели. — Если я умру, маме будет грустно, — она, не выпуская ладошку из его руки, потерла левой глаза. — Пожалуйста, не обижайся на маму, она будет вести себя неакведатно. — Как-как? — Не-а-кве-дат-но, — по слогам произнесла малышка с самым серьезным видом, — ну, так мама говорит, когда кто-то ведет себя странно немножко. — Неадекватно? — Да, — Роза сморщила носик, — но ты на нее не обижайся, просто она… ей будет больно. — Она вдруг сжала его ладонь насколько хватало ее сил и заглянула ему в глаза. — И на себя тоже не обижайся, ладно? Ты же не виноват будешь. Грег невольно сделал шаг назад — выдержка, всегда позволявшая держать себя в руках при маленьких пациентах, рассыпалась прахом. Горло сдавило, а в глазах внезапно запекло. Но надо что-то сказать. Какой он, к дьяволу, колдомедик, если сейчас расклеится перед этой удивительной девочкой! С трудом сглотнув комок, он выдавил: — Все будет хорошо, Роза. Все будет хорошо. — И выбежал из палаты, как последний трус. Очнулся он на крыльце, судорожно разминающим в пальцах какие-то ошметки, очевидно бывшие сигаретой. — Merde! Merde! Merde! — он саданул кулаком по стене, но боль не отрезвила и не сделала зрение яснее. Трус, жалкий трус — сбежал, испугав ребенка, не в силах смотреть ей в глаза. Роза — такая солнечная, смелая девочка — она не может умереть. Внезапно он успокоился — все для себя решил. Он сделает все, абсолютно все, чтобы она жила, чтобы прекрасные глаза Гермионы не потухли. Голова была ясной, сердце билось спокойно. Выкинув сигаретный мусор и залечив руку, он двинулся к палате. Никто не удивился тому, что Грегори решил остаться на ночь с пациенткой, тем более с такой тяжелой. Он хорошенько запер дверь палаты и удобнее устроился в кресле — ему предстояла долгая ночь.