В полночь она выходит из вод моря

В полночь она выходит из вод моря — темнокожая, босоногая, одетая в легкое платье, похожее на прибрежные волны. Валькирия сначала думает, что ей приснилось — явилась странная греза, объяснение которой не найдешь да и искать не хочется. Потому она просто смотрит на ту, что ступает по обледеневшему причалу. Потом по телу проходит странная дрожь, и приходится понять, что это не сон. — Йеманжа, — говорит Валькирия. — Мы не ссорились с богами этого мира. Чтобы взять эту брошенную землю, все дары перенесены, и ты… сменила свое обличье. — Я иногда умираю, но возрождаюсь в новом теле, с новым лицом, — улыбается Йеманжа. — Моя память о прошлых наших встречах, боюсь, скрыта от меня пеленой смерти моего прошлого воплощения. — Да-да, ты сила и стихия, что слилась с новой владелицей, отдав всю себя ей, но взамен лишив ее жизни человеческой, — кивает Валькирия. — Ты говорила мне об этом уже. Трижды. — Ты не настолько стара, чтобы встречать три моих лика, — смотрит на нее Йеманжа. — Прошлое твое воплощение было… старше и с худшей памятью, — осторожно говорит Валькирия. — Твои косы были белы от возраста, а не от жемчуга. Тогда ты уже искала себе новый сосуд. — Я услышала тебя, — кивает Йеманжа. — Но пришла не поэтому. — У нас никто не рождался, — твердо говорит Валькирия. — Я бы знала. — Пока — никто, — кивает Йеманжа, — дам им недолгий срок. Все этого мира роженицы под моим покровительством, можешь призвать меня, чтобы облегчить боль и рождение. — Мы подумаем, — вздыхает Валькирия, в уме уже прикидывая, где искать гинеколога-акушера. — Но что привело тебя на эти земли сейчас. Йеманжа поворачивается всем телом и смотрит точно на дом Тора, а после отвечает тихо: — Боль, что отзывается в сердце моем. Сопроводишь меня? Мне не стоит показываться ему на глаза. — Да. Валькирия идет рядом с ней шаг в шаг, но словно не успевает. Йеманжа словно плывет по земле, а непонятно откуда взявшееся белое кружево на подоле скрывает шаги босых ног. В прошлый раз богиня казалась Валькирии много слабее. — Мы перестраховались, — говорит она. — Когда приносили дары. Мы думали, что боги этого мира мертвы. Но вы живы. — Не все, — улыбается ей Йеманжа. — Ты спала на причале. Покуда я помню тебя, мои воды не причинят тебе вреда, но от ветра стоит беречься. — Прошлая больше походила на мать матерей, — ворчит Валькирия, стараясь поспеть за Йеманжи. — Почему ты идешь к этому дому? — Потому что в нем тот, чья боль отзывается в сердце моем, — отвечает Йеманжа и замирает у окна. Валькирия подходит следом, заглядывает внутрь, смотрит на заснувшего на диване в гостиной Тора. Спит принц Асгарда совершенно некрасиво — голова откинута назад, рот открыт, в руках — джойстик, а еще — этот храп, что слышен даже через оконное стекло. — Я знала его, — говорит Йеманжа. — Какая из версий тебя? — уточняет Валькирия. — Человек, — смотрит на нее Йеманжа и возвращает свой взгляд к окну. — Он был юн и несносен. — Не сильно-то он изменился, а? — хмыкает Валькирия. — Сильно, — не соглашается Йеманжа. — Ты не видела его прошлого. Сейчас в нем — боль за всё свершенное и несвершенное, за всех потерянных. Он одинок, а к себе подпустить никого не может, потому что это значит, что нужно делиться своей болью. А груза этой боли он не хочет отдать никому. — Только тебе, — хмурится Валькирия. — Не думаю, что он знает, — качает головой Йеманжа. — Я была королевой, что бежала от трона, он — принцем, что искал приключений. Мы встретились в бою, а расстались, когда я просила не возвращаться на Землю, покуда моему сроку земному не придет конец. — Почему? — спрашивает Валькирия, но уже знает ответ. — Я его любила, — грустно улыбается ей Йеманжа. — Тогда меня звали Яманди, и я была королевой, и не могла бросить свою страну ради любви к тому, кто был чужд этому миру. — И ты отправила его прочь, — кивает Валькирия. — А потом стала богиней этого мира… и в твоей судьбе вновь не было места для того, кто чужд этому миру. — Его ждал трон Асгарда, — касается оконного стекла Йеманжа. — Его ждало величие. Новая любовь. Семья. Я прожила короткий срок для человека. Сын мой прожил срок трижды от людского, но это недостаточно — вы живете много дольше. Богиней же я вновь не могла уйти с ним, подарить ему дитя. И я… опустила память свою глубоко в воды морские. — Погоди, — просит Валькирия. — Твой сын. Он прожил в три раза дольше, чем простой человек, потому что..? — Ты знаешь ответ, почему спрашиваешь? — хмурится Йеманжа. — Хочу удостовериться, что не ошиблась, и у Тора есть сын, — хмыкает Валькирия. — Был, — качает головой Йеманжа. — Потомки его и поныне правят Вакандой. Но это не важно. Моя память и чувства пробуждены его болью. Он взывает к годам, когда был счастлив в этом мире, не зная, что взывает ко мне. — У Тора есть кто-то родной в этом мире, — качает головой Валькирия. — Он думает, что потерял всех в своей семье. Может... — Нет, — смотрит на нее серьезно Йеманжа. — Не сейчас. Сейчас их нет — они пыль и прах. Они вернутся, я это знаю, но если сейчас сказать Тору, что потомки его стали ничем от щелчка Таноса, это усилит его боль стократно. Нельзя. Позже, когда вы исправите всё. — Исправим, — повторяет Валькирия. — Прости, но тут ничего не поправишь. — Твои люди зовут себя богами, — смотрит на нее Йеманжа, — но нет в вас божественного знания. Я знаю. Дети, что стали прахом, вновь вернутся. А я лишь… могу дать сил тем, кто вернёт всё на круги своя. И я начну с него. Валькирия не успевает ни возразить, ни спросить. Йеманжа проходит сквозь стену и окно так, будто и нет преграды. Она ступает легко, присаживается рядом с Тором на диван, касается мягко заросшей щеки. Он просыпается, садится резко, смотрит на нее сонно, улыбается: — Яманди. Ты снишься мне вновь, моя королева. — Да, мой принц, — вновь протягивает к его щеке ладонь Йеманжа. — Что печалит тебя сегодня? — Слишком многое, моя совершенная, — закрывает глаза Тор и приникает щекой к ее ладони. — Я бы так хотел рассказать тебе всё… пусть и во сне. — Так расскажи, мой принц, — просит Йеманжа. — Отдай мне свою боль. Хоть крошечную ее крупицу. По щеке Тора катится слеза, а Валькирия выдыхает и отшатывается от окна. Нет. Это — только для них двоих. Нельзя на это смотреть, нельзя. Пусть у них будет этот час. На рассвете Йеманжа проходит мимо Валькирии по причалу, ничего не говоря. Она растворяется в волнах, словно ее и не было. Тору… не лучше, но сломанное в нем кажется укрепленным. Валькирия боится его трогать, боится, что одно слово сломает его совсем, а ведь ему еще мир спасать. Какая глупость, право слово. Этот мир не станет прежним даже на сотую долю процента. Валькирия говорит себе это, но что-то внутри нее верит… в лучшее. А потом, да, Тор спасает мир, нарекает ее королевой и, ловко скрываясь от всех попыток поговорить серьезно, исчезает в компании Стражей Галактики. В полночь Йеманжа выходит из моря. Валькирия встречает ее на причале, а после говорит: — Он улетел. Я не успела рассказать о тебе. — Я знаю, — улыбается Йеманжа. — Я пришла к тебе. Благодарить за твое молчание, за твою силу. — Ты давно благодаришь, — прищуривается Валькирия. — У моих моряков столько рыбы в сетях, что нас даже в браконьерстве подозревали. Скажешь, не твоих рук дело? — Может, и моих, — кивает Йеманжа и вдруг смотрит на небо, улыбаясь. — Как легко на его сердце в этот миг. — Он вернется, — серьезно говорит Валькирия. — Он вернется, — кивает Йеманжа. — И однажды мы встретимся с ним наяву. Может, через день, может, через век. Я смотрела на него глазами королевы, и он видел во мне королеву. А сейчас хочу, чтобы видел ту, кто я есть сейчас. Это стоит ожидания. Валькирия смотрит на нее, но не спорит — не смертным спорить с богами, даже с теми, кто некогда был смертен.