Наставник?

      Цзинь Лин всегда с интересом слушал советы старших, правда не всегда считал нужным им следовать. Эта его непокорность в некоторых случаях сыграла с ним плохую шутку. Как неприятно было после таких случаев возвращаться на Пристань Лотоса и видеть там дядю Цзяна, который встречал его со взглядом, буквально твердящим: «Я же говорил!». В этот раз у Цзинь Лина тоже возникло нестерпимое желание после нравоучений взрослого человека пойти и сделать всё по-своему. Но в то же время он понимал, что не может сейчас себе этого позволить. Дядя Вэй был прав, сейчас нужно было успокоиться и начать наконец думать как взрослый человек. Да, Цзинь Лин всё ещё непослушный и слабый подросток, он сам прекрасно знает об этом. Но сейчас от него ждали серьёзных и взвешенных решений. Сделав один глубокий, но довольно решительный вздох, глава Цзинь принял нужный деловой настрой. — Ладно, давай рассказывай, что за план родился в твоей голове.       Вэй Ин сразу обрадовался, что ему удалось образумить племянника, и начал объяснять свою гениальную идею, которая начиналась со слов: «Помнишь, после Совета Кланов ты вскользь упоминал о приглашении от клана Шао…». Таким образом все до единого, включая адептов клана Цзинь и самого Цзинь Лина, сидели и внимали заговорщицкому шёпоту Вэй Усяня. — То есть ты хочешь, чтобы я поехал на день рождения сына главы Шао, чтобы посмотреть приедет ли глава Цао и его несчастная дочь? — в недоумении спросил Цзинь Лин. — Да! Глава Цао хоть и не самый хороший человек, но глупым его точно назвать нельзя. После того, как он потеряет связь со своими людьми, которых он отправил на твои территории, вряд ли он рискнёт приехать на праздник, на котором будешь ты. — Ты хочешь, чтобы я развлекался на дне рождения какого-то отпрыска из богатой семьи, пока мои люди… — начал было закипать Цзинь Лин, при этом так походя на Цзян Чэна, что Вэй Ину даже стало немного страшно. Совсем немного. Поэтому он поспешил прервать его гневную речь, пока в воздухе того и гляди не зазвенели искры Цзыдяня. — По дороге у тебя будет возможность зачистить поселения, находящиеся на северо-западе, — осадил его Вэй Усянь, примирительно подняв ладони. — Я согласен, — тут же резко изменил своё мнение по этому поводу Цзинь Лин.       Ему действительно надоело сидеть в Ланьлине, поэтому любая возможность начать действовать для него приравнивалась к спасению его головы от нудных разговоров и закреплению какой-никакой репутации среди соклановцев. А то чего это они сражаются за честь клана, а он здесь… сидит в своих роскошных комнатах. Он тоже будет сражаться, но на другом уровне. Как глава он просто не может подвести тех, кто борется на его стороне.       Перед тем, как отпустить своих адептов отдыхать, Цзинь Лин попросил их по возможности пожить за пределами Башни Золотого Карпа, комнаты в постоялом дворе уж он в состоянии им оплатить, и не распространять пока информацию о том, что происходит на границах клана. Он хотел ударить по оппозиции не веткой, а сразу веником, чтобы уж наверняка вымести эту заразу из клана и подальше.       Как только взрослые адепты его клана, словно мышки, скрылись во тьме ночи, Цзинь Лин и его дядя остались одни. По Вэй Усяню было видно, что он сильно устал после сегодняшнего дня. Голова к вечеру раскалывалась от боли, но он продолжал сидеть, задумчиво высматривая что-то в лакированной поверхности стола. Помолчав так несколько минут, что было ему абсолютно несвойственно, он вдруг поднял на Цзинь Лина серьёзный взгляд и задал вопрос, от которого у юноши пошли мурашки по коже. — Что ты собираешься делать с пленниками?       Цинь Лин честно не знал, что на это ответить. Удивившись внезапно поднятой теме, он только растерянно хлопнул глазами. А что с ними делать? Допросить. Если не будут говорить, тогда припугнуть можно. Но что-то ему подсказывало, что дядя не совсем это имел ввиду. — А-Лин, ты же понимаешь, что они причинили вред твоему клану. Ты не можешь их просто так отпустить. Когда правда раскроется, их придётся судить по закону, но итоговое решение будет зависеть только от тебя, ведь именно ты представляешь пострадавшую сторону. Если твоё решение будет слишком мягким, то остальные кланы могут подумать, что ты просто так прощаешь подобные выходки, а значит и им ничего не станет, если они сделают так же.       Молодой глава Цзинь, которому не было ещё и шестнадцати, сидел сейчас в своём огромном клане и пытался осознать тот факт, что ему в скором времени придётся взять на себя роль палача. От его решения зависела судьба не просто тех двоих, что сейчас сидели в темнице, а судьба всего его клана. Его решение должно было показать всем, насколько он вырос, а главное, насколько он радеет за свой клан, за своих людей, которые пострадали. Оно должно было продемонстрировать его злость. А он был действительно зол на тех, кто дерзнул посягнуть на его территории, кто заявился без спросу и посмел мешать его людям. Но… он не хотел никого убивать. — Я… Я не знаю, — шёпотом, чтобы не выдать дрожь в голосе от накрывшего его ужаса, ответил он.       Глаза так постыдно запекло, но неужели он действительно должен сам сделать этот страшный выбор между кланом, который ощущался огромным неповоротливым слоном у него за спиной — замешкаешься, раздавит — и двумя жизнями. Да, жизнями паршивыми, но это были люди. Живые… У них ведь была семья. Он бросил взгляд на немного кривые, но сделанные с такой любовью стежки на мешочке из-под трав. Те люди не были, в конце концов, похожи на конченых головорезов, для которых не было ничего святого. Но если он их просто так отпустит… — Я не знаю. Я не хочу этого делать… — его глаза, скрытые чёлкой, уже не могли сдержать того количества слёз, что накопилось в приближающейся истерике. Словно пытаясь самого себя убедить в этом, он твёрдо проговорил, — Я злюсь на них! Да как они вообще посмели… За кого они меня держат?!       «Да ясно как день, за малолетку дурного держат. Что за вопрос?» — ответил сам себе в голове Цзинь Лин, окончательно скатываясь в истерику. Такой беспомощности он не чувствовал уже очень давно. «Да что я вообще могу? Зачем всё это затеял? Быть может было бы лучше, если бы меня сместили и правили бы всем этим старейшины» — крутилось у него в голове. — Почему это вообще со мной происходит? Почему именно я? — закрывая лицо ладонями, он словно пытался отгородиться, спрятаться от этого мира. Такого страшно-невыносимого. Почему именно он оказался с самого рождения почти один? Да, с одной стороны был дядя Цзян, любящий своей колючей любовью, а с другой стороны оказался Цзинь Гуанъяо, который, как позже выяснилось, вовсе лгал ему и в какой-то момент даже был готов избавиться от него, как от ненужной фигуры на шахматной доске.       В какой-то момент Цзинь Лин почувствовал такие нужные в этот момент объятья, и ни секунды не сомневаясь, обнял худощавую фигуру своего дяди в ответ. Да к чёрту все эти правила, годы ненависти и ещё невесть что! Он был слаб. Прямо сейчас он не мог больше держать это всё в себе. — Я не справлюсь… Я не смогу… Я не выдержу этого, дядя, — всхлипывая у Вэй Ина на плече, буквально простонал он от той застарелой боли, с которой, казалось, давно смирился. — Ты справишься, мой золотой племянник, — поглаживая его по голове, тихо прошептал Вэй Усянь, — Мы тебя так не оставим. Ты не один, запомни это. Мы все готовы тебе помочь. Главное ты не сдавайся. А то ради кого мы сражаемся? Ну уж явно не ради клана Ланьлин Цзинь, сдались они мне, — по-доброму хмыкнул он, — Смотри сколько людей ты уже собрал вокруг себя: и глава Цзян тебе дядя, который всегда поддержит, хоть и в своей неповторимой манере, и Цзэу-цзюнь вызвался тебе помогать, даже Лань Цижэнь свой вклад в развитие твоей идеи внёс. Представляешь, даже Лань Чжань сейчас сражается на границе кланов, чтобы помочь тебе. Старейшина Лао Чжэнь с огромным обозом твоих собратьев направляется в Ланьлин, чтобы разоблачить этих гадких старикашек. И знаешь, а ведь каждый из спасённых адептов Цзинь тебе благодарен. Если бы ты не написал нам с Лань Чжанем тогда, то эти люди бы сгинули в приграничных лесах. А сейчас они живы и направляются домой… Ты сильный, А-Лин. И твоя сила выражается в способности объединять людей, зажигать их сердца своей идеей. И мы все рады помочь тебе, потому что верим, что в будущем ты станешь самым достойным из всех глав клана Цзинь.       И эти слова оказались так нужны Цзинь Лину. Он не чувствовал такой острой потребности в них до тех пор, пока не услышал собственными ушами. И словно плотина, которая росла так старательно изо дня в день, сдерживая его эмоции, наконец дала трещину и смыла к чертям его и без того никудышное самообладание. В его слезах было всё: невыносимая печаль, одиночество, зависть, гнев, беспомощность, все невысказанные слова и пустота в самой глубине его совсем ещё молодого сердца. А ещё там была благодарность и огромная любовь. Он не заслужил этого. Точнее он считал, что не заслужил. Ведь действительно, все эти люди помогали именно ему. Но за какие такие заслуги? Он был заносчивой, капризной «молодой госпожой», с которой очень сложно было просто разговаривать, не то что пытаться сотрудничать. Тогда откуда? Ответ на этот вопрос прозвучал в тот же момент из уст его дяди. — Мы верим в тебя, — повторил Вэй Усянь, продолжая поглаживать племянника по спине, — И любим тебя, — но тут же шутливо осёкся, — Ладно, за Лань Цижэня говорить не буду, но я и Цзян Чэн точно, хоть он и показывает это угрозами переломать тебе ноги. Он просто волнуется. Уж такой он человек.       И Цзинь Лину так хотелось остаться здесь, под защитой хрупких рук и тёмных рукавов его дяди. Под защитой от страшной реальности, которая расползалась тёмной ночью за окнами комнаты. Так хотелось просто взять и раствориться здесь, словно его никогда и не было.       Но его ждали.       Ждали как союзники, так и противники. И он должен был стать основой для тех, кто стоит за его спиной, и страшным сном для тех, кто смеет вредить его клану. Ведь кто, если не он. Это его люди. Это его клан. И он глава этого клана. От его действий зависели судьбы множества адептов и людей, проживающих на территориях, охраняемых кланом Ланьлин Цзинь — одним из четырёх великих кланов. Да, будет тяжко, но нельзя сейчас позволять себе слабость, чтобы не убиваться о потерянной возможности в будущем.       Глубоко вздохнув, Цзинь Лин собрался с силами и сам вынырнул из утешающих объятий. Стерев рукавом свои слёзы, как признак слабости, недостойной его титула, он пообещал себе быть сильнее, быть храбрым. А-Лин повернулся лицом к Вэй Усяню и, глядя прямо ему в глаза, твёрдо, но искренне произнёс: — Спасибо, дядя.       Он блефовал перед самим собой. Ему было невесть от чего страшно и до ключек в груди непривычно так открыто и искренне говорить слова благодарности и признательности, проявлять свои чувства и говорить о них. Чтобы убедить самого себя в том, что это не страшно и не больно, он улыбнулся и обнял Вэй Усяня, который уже начал расплываться во вновь накрывшей его эмоциональной волне.       А это было на самом деле страшно и больно, ведь Цзинь Лин ломал ту стену, за которой всё это время прятал эти слова и чувства. И, вау, он всё ещё жив. У него не отвалились руки от того, что он первым обнял человека, и не отсох язык от слов благодарности. Он всё ещё дышит, а мир не раскололся на части. Но это было так… таааааааак непривычно, так сложно, что хотелось, если быть честным, убежать к себе в комнату и не выходить неделю. Было стыдно, неловко и ещё по-всяко-всякому. Но Цзинь Лин знал, что сейчас он стал чуточку выше, чуточку лучше, чуточку взрослее прошлой версии себя, которая ещё совсем недавно сидела здесь и глупо рвалась без головы в бой. Пора было начинать действовать по логике, оставив свои глупые чувства в коробке под названием «Детская дурость».       Он должен был помириться с дядей Вэем и наконец рассказать ему о своей благодарности за всё, что тот сделал для него — и он сделал это. Было сложно, но он справился, а значит и с остальными проблемами разберётся. Цзинь Лин чувствовал, что потихоньку, шаг за шагом он преодолеет все трудности. К тому же он действительно не был одинок. На его стороне были сильнейшие заклинатели современности. С их поддержкой он справится. Нет, он должен, просто обязан справиться.       Цзинь Лин отпустил Вэй Усяня и посмотрел в его глаза из которых лились слёзы и бесконечная благодарность за то, что тот принял его. — Мы друг друга стоим, — посмеялся он, утирая свои вновь накатившие слёзы.