Flower-ed

Последний месяц Чангюну совсем не спалось. Он три раза за ночь просыпался, испытывая непреодолимый голод и дёргаясь во сне. Сон отнюдь не был крепким и сладким, как раньше, а спину прошивало острой болью. Первоначально, после его постоянных пробуждений, он будил Кихёна и сонному альфе приходилось ездить в ночной магазин, если у них не было того, чего хотел Чангюн. Разумеется, после рассказов о том, что происходит с омегой в последний месяц, многие шутили о пополнении в их семье и якобы о том, как вскоре придётся класть его на сохранение и ездить каждый день в больницу к нему. Но события, которые начали происходить от силы две недели назад, настораживали Ю. Чангюн периодически теряет сознание. Если подобное случалось дома, то Кихён пытался сам привести его в чувство с помощью нашатыря, но чаще всего он терял сознание, когда они находились в многолюдных местах. Недавно они ходили в магазин, и когда парни уже подходили к кассе и заняли место в очереди, Чангюн завалился на плечо старшего и альфа не стал трогать младшего, думая, что тот спит. Пока очередь не задвигалась и Кихён не сделал пару шагов вперёд, а потом он слышал за спиной прошедший шёпот по всей очереди и повернул голову в сторону, замечая как позади стоящий мужчина со своей парой опускается на колени и встряхивает за плечо Чангюна. Кихён не выдерживает в какой-то момент, слабо ссориться с Чангюном, уговаривая сходить в больницу, провериться на всякий случай, сдать все нужные анализы, кстати, что тоже лишним не будет в их-то положении дел. Но Чангюн упрямо отказывался, обещая, что если его здоровье дойдёт до катастрофической точки, то обязательно сходит в больницу, а у Кихёна по щеке скатывалась слеза от его слов. В сердце эти слова превращаются в стаю диких пчёл, которые больно и до крови жалят орган со всех сторон, и похуже жжётся, чем когда Кихён по собственной дурости упал в небольшой кустарничек молодой крапивы, катаясь на велосипеде. Для него Чангюн — непросто брат, с которым можно в свободное время в приставку порубиться и поспорить по поводу существования Бермудского треугольника и Атлантиды, а любимая омега, неотъемлемая часть его семьи и его самого. Ради него Кихён может поверить в существование и в неупокоенных призраков, и в Бермудский треугольник, и в Атлантиду, и даже в то, что Минхёк может держать язык за зубами, но это слишком нереально для того, кто произносит за минуту слов как рэппер с быстрой читкой. Иногда Ю думает, что Минхёк с детства поставил цель, чем встал на неправильный жизненный путь. Альфа не знает, сможет ли вытерпеть наплевательское отношение Чангюна к самому себе, но упрашивать сходить — всё равно, что разводить дома жуков, такое же бесполезное дело. Чангюн снова запирается внутри в своей комнате, сидит на краю кровати и рассматривает две полоски на тесте, который он сделал пару дней назад. Омега своим глазам поверить не мог, а мысль о том, что он вынашивает ребёнка Кихёна надолго оседает в голове. Хотя, что тут удивительного? Они провели течку без презервативов, после и перед Чангюн не пил никаких противозачаточных, потому что совсем вылетило из головы, и спустя все те дни в опустевшую черепную коробку под слои кожи и мышц не проникала мысль об этом. Им откидывает голову назад и тяжёло вздыхает, не зная, что с этим делать дальше, и боясь, что теперь о беременности может узнать Кихён, а этакого счастья омеге не нужно. Безусловно, омега ценит всё то, что для него делает Кихён, но парни никогда не говорили между собой на тему чувств и отношений, словно это вето для их разговоров. И тут дело вовсе не в их разговорах, а в том, какие тёплые чувства альфа оказывает, как тот не прекращает заботиться о парне и его жизни, тресясь за каждую вредоносную для морального состояния омеги ситуацию и сразу же поддерживая, когда на его голову свалилась налоговая инспекция с проверкой. Естественно, Чангюн чувствует себя под защитой, в безопасности, будто вокруг него выставлена прочная невидимая оболочка, защищающая от окружающего мира, в особенности от злых людей, а Ю только в радость дарить то самое необходимое каждому человеку ощущение стопроцентной безопасности. Возможно, сказав он кому-то из близких ему людей, что когда Кихён находится поблизости у Чангюна возникают кратковременные приступы железной уверенности и прекрасно подпитывается мотивацией, что они справятся со всеми проблемами в мире. Но сейчас это уверенность на нуле, страх того, что его прогонят ко всем бабушкиным чертям с пресловутыми словами, с которыми сталкиваются девушки и омеги в повседневной жизни. Поэтому, продолжая убеждать себя, что действует исключительно под напором веских обстоятельств, обострившихся в последние две недели, Чангюн отказывается идти в больницу, ведь так может выяснится его беременность, а омеге хочется побыть ещё чуть-чуть окутанным заботой именно со стороны Кихёна. Первая половина дня сидения дома проходит в мелких бытовых делах. Хмурые тучи на подходе обрушиться на город мелким снегом, который передавали на сегодня по телевизору в прогнозе погоды, и дети за окном с превеликой радостью и несметным удовольствием выбегают на улицу в новеньких жёлтых и прозрачных дождевичках, а за ними вслед выходят парочки в дорогих пальто и сезонных плащах. Наблюдая за этой прекрасной картиной, Чангюн представляет на месте незнакомцев себя, Кихёна и будущего ребёнка, но отвлекается на звук уведомления на телефоне, и вспоминает, что приходил сюда за чем-нибудь сладеньким, и заодно допивает вчерашний вечерний чай с лимоном. Омега отходит немного от подоконника к столешнице, тянется к верхнему шкафчику, вспоминая о том, что утром Кихён припрятал хлопья, и среди рядов чистых кружек пытается найти взглядом найти хлопья. Утром у Чангюна не получилось нормально поесть. После первой же ложки риса его стошнило и всё утро вместо того, чтобы собираться на работу, Кихён просидел с переживаниями об омеге и с самим омегой в ванной около получаса, придерживая мягкие прядки и поглаживая по спине. Опять вбил своими глупыми действиями тревожные мысли в голову старшего и сомнения о том, стоит ли покидать сегодня Чангюна и оставлять его одного. Несмотря на то, что с организмом Има происходит неладное и пора бы всерьёз взяться за решение проблемы физического здоровья, омега продолжает светиться от счастья и излучать в радиусе метра настрой только радость, когда руки альфы обвивают талию, а их уст выходят шёпотом ворчливые нотации о безрассудности его действий. Вот и сейчас, Им хочет, чтобы Кихён поскорее вернулся домой, они как обычно сядут на любимый диван с мягкой обивкой, Чангюн закинет ноги на колени старшего, прижмётся как можно ближе так, что можно будет услышать равномерное и спокойное дыхание альфы, уткнётся лицом в плечо старшего и до головокружения станет вдыхать остатки аромата от дорогих духов и феромонов. Чангюн вздыхает, скользя взглядом по открытой переписке с Минхёком, кладёт в рот полную ложку хлопьев с молоком и размышляет о том, в чём бы пойти на выставку Ли. Выключив телефон, Чангюн встаёт с насиженного места и берёт со столешницы пластиковую баночку, наполненную бледно-розовыми таблетками. Месяц назад Хёнвон поменял препарат, который Чангюну необходимо принимать на протяжении двух-трёх месяцев три раза в день сразу после еды. Как сам заверял Че, препарат не несёт никого вреда здоровью и негативных последствий за собой не влечёт, как пишут в интернете, поэтому риска для жизни нет, наоборот, у омеги должен был улучшиться аппетит и тревожность сойти должна за первую неделю применения. Он так красочно рассказывал об этих таблетках в пластиковой баночке, что Чангюн позволил себе слушать его в пол уха и особо не вдумываться в заученный текст. В принципе, всё сказанное оказалось правдой, но привкус таблеток кажется Иму странным, а о полученных впридачу головокружениях и потерях сознания Хёнвон, видимо, не посчитал нужным сказать, опустив этот момент. Чангюн, пьющий на протяжении долгого времени препарат зарубежного происхождения и по сей день скрывающий беременность от альфы, беспокоясь о том, что Кихён с лёгкостью откажется от отношений с ним, снова чувствует как перед глазами всё мутнее и мутнее становится картинка и заодно кружится голова. Хватаясь за край столешницы, омега медленно опускается на колени и обхватывает одной рукой живот, чувствуя как тело постепенно тяжелеет, а в глазах темнеет. Чангюн валится на бок и закрывает глаза. ***** Чангюн просыпается спустя пару часов, однако, подняться с пола сил у него элементарно не хватает сил, тело невероятно тяжёлое, а голова стала свинцовой. Он приподнимается на локтях, но тут же жалеет о резких действиях, в висках раздаётся острая боль и омега оставляет попытки на потом. Перед глазами снова возникает тёмная пелена, Чангюн зарывается рукой в волосы и трясёт головой, пытаясь разогнать её, но такими действиями он сделал только хуже и в голове появился противный звон. Прикрыв глаза лишь на долю секунды, по квартире раздаётся навязчивая трель дверного звонка, распространяющееся по всему дому, отчего всё тело, как будто тысяча острых иголок одновременно вонзились в него. Чангюну через силу воли приходится подняться на ватные ноги, в ушах до сих пор звенят тихие, не так сильно оглушающие звуки схожие с помехами телевизора во время профилактики, а тело, будто высокоскоростной поезд переехал. Пройдя по узкому коридору от кухни до прихожей, Чангюн распахивает перед Минхёком дверь и впускает его во внутрь, после чего гостеприимно приглашая пройти и жестикулируя рукой, указывает на кухню. — Привет. Выглядишь ужасно, Гюн-а. Ты не заболел? — Обеспокоенно спрашивает Ли, снимая с себя пальто, складывая его на пополам, а затем оставляет лежать на комоде. Он подходит впритык к младшему и прикладывет ладонь ко лбу. Омега и правда выглядел, мягко говоря, плохо. Ещё месяц назад его оттенок кожи был бронзовым и щёки горели здоровым румянцем, а сейчас совершенно бледный, подобно раскинувшейся пустынной глади в Антарктиде, он постоянно тянул Кихёна гулять на улицу, пока стояла хорошая погода и дожди на время отступили, но в данный период жизни обычный поход в магазин сопровождается обмороками и обретает проблематичность, потому омеге приходится наслаждаться солнечными лучами, наполненным важным для человеком витамином, высовывая из распахнутого настежь окна голову. — После таблеток, которые выписал Хёнвон, я всегда как-то не очень себя чувствую. — Чангюн от такого действия Минхёка отшатывается назад и чувствует, как вновь начинает кружится голова, поэтому подпирает плечами стену. — Может тогда отложим поход в мою галерею? Это не последняя выставка, поэтому сходим как-нибудь потом, а вот твоё здоровье одно единственное. — Минхёк присаживается за стол и ставит подбородок на замок из пальцев, внимательно смотря на Чангюна, который сильно пошатываясь, дошёл до столешницы, чтобы включить чайник. Он сразу же начинает издавать характерный звук и загорается встроенная подсветка синего цвета. — Но ты же хотел показать мне свои работы. — Омега упирается руками и поясницей в столешницу. — Ну, — Альфа вздыхает. — значит, я притащу сюда свои работы и ты, сидя на диване, будешь рассматривать их. — Счастливо и с некой гордостью заулыбался Минхёк от собственной гениальной идеи. — Ты так сильно хочешь, чтобы я посмотрел на них? — Да! Я очень этого хочу! Растивший Минхёка в одиночку дядя, любя выпить всегда перебарщивал, приговаривая как мантру каждый раз, что если Минхёк станет в будущем худошником, то будет получать за свои работы гроши и обязательно приплетал жизнь на улице. Сначала маленький Минхёк безоговорочно уходил в комнату и тихо плакал от обиды, обнимая подушку — копилку его детских слёз и разбитых мечт. Потом, поняв, что впредь на пьяный бред отца обращать внимания не станет и будет усерднее трудиться, чтобы стать тем, кем хочет. Чангюн, узнавший о скрытом и любимом увлечении друга, попросил Минхёка, как у последнего свободная минутка найдётся, нарисовать его портрет по сюжету греко-римской мифологии. В тот момент что-то важное и хрупкое для альфы склеилось воедино. Хёнвон не раз видел, как Минхёк сидел за мольбертом и писал новый шедевр, используя оттенки синего и зелёного. Омега также полностью поддерживает Минхёка в своём хобби, отмечая вслух, что большинство людей идут работать не по профессии, а именно на ту работу, которая тесно связана с любимым увлечением. Чангюн слабо улыбается, слыша за спиной, как закипает чайник и отворачивается от альфы, чтобы достать из шкафчиков кружки. “ — Пожалуйста... Я не хочу... — Сбито умоляет Чангюн дрожащим голосам, ощущая на губах солёные слёзы, от которых у него покраснели глаза. — Ну, значит, захочешь. Все вы, омеги, бляди во плоти. Разве не так? Так что, от того, что я просто трахну тебя ничего не случится, верно? Чангюн отпирался, постоянно дёргал руками, за что, вследствии, получал звонкую пощёчину, нестерпимо продолжает плакать от всего происходящего с ним прямо сейчас, не имея представления о том, что будет дальше и на что способны эти альфы, но точно знает, что те хотят от него. — Наша шлюшка готова почувствовать в себе член папочки? — Каждое слово наполненно отвратительным тоном, который Чангюн ещё нескоро забудет, и плачет ещё сильнее, когда руки альфы напротив докасаются до ширинки. Омеге, кажется, что на том, что его изнасилуют, вот так всё закончится и надеятся на божью помощь не стоит. — Убрали от него свои грязные руки. — Из-за угла показывается растрёпанный, видимо, спешивший на помощь своему другу, Минхёк. Чангюн мало, что соображал в данный момент, но был уверен в том, что Минхёк, его лучший друг, который никогда не оставит его, успел вломить по самое первое число двум парням, что стояли снаружи, и сейчас парни, что держали его и раскидывались невежественными словами направо и налево получат не меньше. ” Тогда Минхёка отстранили на месяц из-за того, что избил сразу пятерых альф, некоторым из них сломал носы, другим — выбил несколько зубов, а третьим — сломал пальцы, чтобы больше не лезли к его другу, горячо любимому и лелеемому. Когда Чангюн уже через две недели после случившегося собирался идти в школу, заявив альфе во время пребывания у него в гостях, что более-менее восстановился после произошедшего и готов с новыми силами, Минхёк корил себя недолгое время за то, что не хотел отпускать омегу в потенциально опасное для него место и слегка поругался из-за этого. Но жить дальше в подозрениях, что с Чангюном может повториться подобное после кровавого побоища, нельзя было. И вернувшись в школу все подозрения отпали сразу же, как только краем глаза Минхёк заметил, что многие шугаются его и расходятся в стороны. Чангюн разливает по кружкам кипяток, заранее спросив Ли, что именно тот будет, так как вчера Кихён сходил в магазин и купил вместе с молотым кофе какао, как того просил омега, и сколько ложек сахара класть. Взяв горячие кружки и подойдя к столу, ставит их на твёрдую поверхность стола и садится напротив альфы. Омега, отпивая из своей кружки небольшой глоток, смотрит вниз, думая о том, чтобы рассказать лучшему другу о своей беременности, но не находя в себе силы, чтобы озвучить мысли вслух. Видя, как на глубине зрачка покоилась тревожность за друга и жизнь, в целом. Чангюн знал этот взгляд и мог узнать из тысячи, потому что каждый день таким взором смотрит на него Кихён, который носит его на руках до спальни, нежно целует в макушку и нежно прижимает к себе, как только омега теряет сознание, и не спит ночами, беспокоясь за младшего. Безусловно, Ю драматизировал очень сильно, не давая Иму свободу передвижения, словно не понимая, что терять сознание он начинает после принятия таблеток. Однажды, Чангюну очень сильно захотелось попить чая и старший заваривал специально его для омеги, пока тот сидел, повернувшись лицом к нему. Со спины его движения выглядели достаточно уверенными, будто он не только чай заваривал, но и готовил вдогонку что-то вкусненькое, а так и было. Кихён всегда с чаем старался подавать с чем-нибудь лёгких и несильно калорийным, например, те же блинчики или достанет кусочек домашнего фруктового торта, приготовленного по рецепту его бабушки вчера днём. Казалось, что только одному Хёнвону было фиолетово на происходящее вокруг себя. — Может всё-таки сходим на твою выставку? — Выдержав небольшую паузу говорит Чангюн. — Ты же будешь рядом со мной. — Ты уверен? Ты точно уверен в этом? — Переспрашивает Минхёк. Не то, чтобы Ли боится снова поцапаться с Кихёном и получить от него по физиономии, просто здоровье Чангюна нестабильно. Вдруг, он где-нибудь свалиться посреди толпы и Минхёк этого не заметит? Это, кстати говоря, практически, нереально, но всё равно не помешает удостовериться в том, что с Чангюном всё хорошо будет. — На все сто. — Ладно, но обещай, что будешь рядом со мной и никуда отходить не будешь? — Обещаю. ***** Картинная галерея Минхёка, известная своими шедеврами, которые Ли писал задолго до приобретения галереи — заброшенного театра ещё с прошлого века. Оставленные здесь портреты всемирно популярных музыкантов восемнадцатого века, давно отбывшие своё и покрывшиеся толстым слоем пыли, Минхёк реставрировал несколько из них, чтобы потом гордо показывать на выставках. Перед тем, как внести в список выставочных работ, а там и на продажу на аукционе в конце года, он показывал их Чангюну, а недавние работы ещё и Хёнвону, который сразу же начал говорить о том, какой Ли — прекрасный художник, а талант у него врождённый. Многие любители его искусства — строгие сеульские критики. Сначала им палец в рот не клади, но если человек обладает хорошими коммуникабельными навыками, заразительной улыбкой и настроение и интересный собеседник, то даже самый капризный критик захочет иметь такого знакомого, а Минхёк просто ищет выгоду в новых знакомствах с ними. Говоря о прочувствовании ностальгии по старым временам и неоднократного восхищения теми старыми работами, Минхёк порой лукавил в своей речи, потому что хотелось избежать неприятных моментов, связанных с той или иной картиной. Однако, чересчур большая популярность выставок и их проданные элементы не приносили в данной момент Ли какого-то удовольствия, когда рядом идёт близкий ему человек, который с минуты на минуту может потерять сознание. Уговаривать остаться его дома не было смысла — пошёл бы в одиночку, что ещё хуже, поэтому пусть он лучше пойдёт с Минхёком. Подъехав к зданию, Минхёк прежде чем выйти из машины, протягивает мужчине средних лет пару купюр и прося оставить сдачу себе, вышел, захлопнув дверцу. Здание, в которое вложены все усилия и нервы, сейчас носит звание галереи всемирно известного художника и плодотворно работает в качестве доставщика денег в семейный бюджет. Сюда он вкладывался на полную, отдавая частичку себя, чтобы от этого места также веяло уютом и чем-то родным, как при возвращении домой. При входе его встретил менеджер. Минхёк кивнул головой в знак приветствия, чуть дальше передвинул лямку по кисти руки и, копаясь, искал футляр с очками, пока Чангюн писал сообщение Кихёну о том, что вернётся домой через часа полтора как минимум. Носить очки в холодную погоду, отнюдь не самая лучшая идея, так как стёкла обильно потеют и вид на всё сразу закрывается. После чего кинул неброский взгляд на Чангюна, замечая нескрытую некую усталость в глазах, и Ли закинул футляр для очков обратно. Он явно чувствовал себя плохо и пытался через улыбку неопытно скрыть это. — Тебе точно хорошо? — Наклоняясь к уху омеги, невзрачно полушёпотом спрашивает Минхёк, поднимаясь по мраморным ступенькам, укрытыми красным ковролином, на второй этаж, где находился большой зал с произведениями искусства Минхёка, а как идёшь в зал, то с правой стороны можно встретить кабинета Минхёка, а рядом — бухгалтерию, в которой обычно отсиживается альфа со своим менеджером в свободное время и попивают чай с булочками из соседней пекарни. — Нет. Всё в порядке, хён. — С уверенностью в голосе отвечает Чангюн, поднимая уголки губ вверх. — Точно? — Минхёк прищуривается, заглядывает в глаза омеги, словно пытается найти правдивость в его словах, но получив кивок, отстал от него. Чангюн, ступая по мозаичной плитке в вытянутом в длину крытом коридоре, держит Минхёка за руку, так как альфа, обеспокоенный за состояния друга, постоянно переглядывался с экспозиций на омегу, унимая в себе желание спросить, как себя чувствует младший. Когда они, наконец, перешли в помещение побольше, Чангюна первым делом привлек интерьер. Галерея, состоящая из двух этажей и подвала, построенная из красного кирпича с полосами и отделкой из подходящей терракоты и имеет тёмного оттенка шиферные крыши, внутри выглядела совсем иначе. В представлении Чангюна внутри большого помещения, где выставлены экспозиции, присутствуют мраморные колонны, как на входах в музеи или в учебные учреждения, сохранившихся с двадцатого века, обязательно высокие стены, причём окрашенные в белый и панорамные окна. Насладиться атмосферой и картинами, о которых ему над ухом рассказывает Минхёк, указывая на отдельные части, полностью у Чангюна не получается. Из головы никак не вылетают мысли, возникающие поочерёдно, о будущем ребёнке и о том, как скоро ему будет нелегко скрывать живот, то о постоянных обмороках, к которым прибавилась тошнота, причём оба дополняют друг друга, то и вовсе о чувствах к Кихёну, опять пробудившиеся разливающимся теплом после поставленного красного сердечка в конце сообщения, а тревожные мысли ухудшают ситуацию тем, что омега только себе хуже сделает, если расскажет альфе о беременности, отчего вгонял себя в тупик с разветлёнными тропинками по разным сторонам. Несмотря на то, что Кихён буквально Чангюна на руках носит и готов с работы сорваться, чтобы помочь ему, омега не может избавиться от едких мыслей о том, что ребёнок, которого он носит под сердцем, едва ли не обуза в их отношениях, хотя это совершенно не так. Он с нетерпением ждёт, когда сможет поддержать его на руках, спеть первую колыбельную и рассказать сказку на ночь, переступить невыносимый порог боли, который обычно прикрывают словами: «когда ты впервые поддержишь своего ребёнка на руках, вся боль мигом пройдёт» — всем сердцем хочется верить в это. Но углубиться в ужасные мысли, к счастью, не успевает. У него резко подкашиваются ноги и омега отшатывается в сторону, потеряв равновесие, и тут же его хватает за руку Минхёк, который помогает сесть на одну из лавочек, близкую к приоткрытому окну. Менеджер, который вышел из кабинета бухгалтерии, чтобы отнести новые списки выставочных работ на следующий месяц, подходит к парням, и Ли довольно грубо вырывает из его рук списки, машет перед лицом Чангюна, создавая слабое прохладное дуновение. — Я же говорил, что нужно было оставаться дома. — Пририкает Ли, не переставая махать папкой перед лицом омеги, откинувшем назад голову и прикиывшим глаза ладонью. — Просто голова закружилась. С кем не бывает, хён. — А с тобой это что-то долго чересчур много бывает, не находишь? — Будто обвиняя в чём-то, чего Чангюн не совершал, говорит Минхёк, останавливается и достаёт телефон из кармана пальто. — Не так уж и часто со мной происходит подобное. — Как-то зло шипит омега, убрав с лица руку и заглядывая прямо в глаза Минхёка. — Да, конечно. Врать можешь кому угодно, но не мне, Им Чангюн. Достаточно с тебя, мы едем домой и отказы не принимаются. — Ты хочешь поругаться со мной, да? — Мы уже и так ругаемся с тобой. Ты стал невыносимым. Что с тобой Кихён сделал? Раньше ты не был таким. — Холодно произносит альфа, набрав номер такси и дожидаясь ответа на звонок, вслушиваясь в гудки. — Раньше ты за меня ничего не решал. Походу, тебе Кихён последние мозги отбил. — Голос Чангюн с каждым словом становится тихим, а Ли лишь делает вид, что не слышал этих слов, не спешит сказать в ответ что-то более обидное, а просто поворачивается спиной к нему и проговаривает адреса, откуда нужно забрать и куда нужно привезти. Чангюну хотелось верить в то, что происходящее прямо перед ним — страшный сон, сейчас он проснётся, рядом с ним будет лежать, укрытая одеялом, плюшевая белая акула, а Минхёк напишет сообщение о том, какой лучше ресторан выбрать для свидания с Хёнвоном. Это была их первая ссора, но и далеко не последняя. Обида, злость и всякие недопонимания уходили на второй план, когда глаза Чангюна начали упорно закрываться и только тихое «хён» вырвалось из его уст. Когда Минхёк повернулся на звук, на его лице застыла гримаса ужаса. На новеньких джинсах всё больше окрашивается в тёмный цвет, подскачив к омеге и схватив его на руки, он бежит в сторону выхода, возле которого их поджидает такси. Теперь они поедут не домой, как до этого планировал Ли, а в больницу.