В наших мечтах

Прохлада вечера приятно обнимает за плечи, так хорошо остужая после жаркого летнего дня. Им не нужны пледы и одеяла, чтобы согреться. Их согревает дешевый, но вкусный алкоголь и истории у костра. Локоны волос развеваются на ветру, что старается усыпить, применить чары Морфея, шепчет на ухо колыбельные, но кому нужен сон, когда на небе такие звезды? Чун Юнь поднимает голову и инстинктивно старается разобрать знакомые созвездия. А в городе подобного и не увидишь, вся красота этого мира теряется в суете и выхлопных газах. Ох, как же сильно он любил звезды, забыл, потерялся, а теперь вспомнил и боялся закрыть глаза. А вдруг это ускользнет, потеряется вновь так же, как и он в самом себе. Чун протягивает руку к ночному небу, словно стараясь прикоснуться к Большой Медведице, но его ладонь перехватывают тонкими пальцами. Холодные. Не отрывая взгляда от созвездий, сжимает чужие ладони, стараясь согреть, он узнает эти руки из тысячи. Позволяет запустить пальцы в рукава своей толстовки, морщась от внезапного пробежавшегося по коже холодка. - "Я стал сильнее, и теперь я не лягу к маме" - "Но чудовища не пришли - я прождал их целую ночь", - бренчание гитары под писк комаров и треск костра. Они пропахли гаревом и сигаретами, которые Чайлд успевал выкуривать, напевая очередную, всем знакомую песню. Они протягивают бутылку красного вина по кругу, чтобы каждый смог отпить по глотку. Удивительно, насколько быстро сиренево-голубое небо сменилось на густую черноту. Лишь языки пламени и яркий кусочек луны освещают лица. Син Цю, не отпуская чужих запястий, вспоминает позорный и забавный поход в магазин. И как можно было забыть про запрет продажи алкоголя в день детей? Благо, у Скарамуччи мозги на месте, и среди его вещей оказались не только диски с корейской попсой. Ребята вечность пытались поставить мангал, пока Сян Лин умело подготавливала маринованное мясо и шампуры. Если вам вдруг захотелось отборного мясного деликатеса, да и просто вкусно покушать, а готовить лениво или не умеете, то можно смело обратиться к этому юному прирожденному повару. Еда, шутки и множество историй со школы, прожитых за последний год. Итер позволил девчонкам навести беспорядок на своей голове, и Сян Лин с Люмин создали целое произведение искусства из косичек, цветов и бантиков. Кажется, Скарамучче придется попотеть, очищая свой телефон от тысячи ненужных и размытых фотографий, но сейчас ему все равно и он заливисто смеется, записывая очередное видео на минуту. Вот только в своей голове наводить беспорядок он никому не разрешал. Мысли запутались в комок от алкоголя ли, а может он чувств. Что будет с ними после школы? Он обводит взглядом ребят. Чайлда, в своей привычной серо-синей олимпийке, что так упорно и тщетно старался перенастроить гитару, тормоша зубами бедную сигарету. Пьяно танцующего Беннета и Сян Лин, которые зазывали всех искупаться, а лучше на спор и голышом. Сестру, бедняжка помогала Чайлду и отпихивала от него синеволосого гнома. Итер оборачивается назад и удивленно проводит взглядом двух мальчиков, решивших отдохнуть от всеобщего гогота и шума и уйти подальше. Под мольбы Скарамуччи "лишь бы не Стрыкало следующий", Чайлд в шутку начинает наигрывать именно его, пьяно напевает слова, и все это выводит из раздумий блондина. Они приехали на неопределенное время. "Как надоест, так и вернемся домой". Но Итеру не нужно никуда возвращаться, он уже дома. Его семья - эта разношерстная группа людей, и большего, если честно, и желать не надо.

***

Бесконечный день, - подмечает Син Цю, опускает пальцы ног в воду, сидя на небольшом причале. По словам Чайлда, лодками здесь уже мало кто пользовался, все начали рыбачить на каком-то другом берегу, мальчишки не запомнили названий, ни речки, ни берега, и даже наименование поселка, куда они прибыли после обеда, как-то стерлось из головы. Ну и подумаешь, главное что злобные рыбаки-алкаши их не тронут. До ребят доносится жуткое пение Беннета и ор Скарамуччи, вымаливающего траву и беруши у Итера, лишь бы не слышать гортанные крики блондина, которые тот решил выдать за романтичную песню. - Господи, мне казалось, мы ушли на приличное расстояние. - У меня голова уже раскалывается, лучше бы мы сбежали ко мне домой от твоего бати, - ворчит, зарывается в капюшон. - "Мы"?, - Син Цю улыбаясь и наклонив голову, разглядывает Чун Юня, так уютно лежащего внутри дырявой лодки. Белую толстовку только чудом можно будет отстирать от грязи и кусочков краски. В темноте, да ещё и с такого ракурса, оттуда видно лишь лохматую макушку Чуня, но брюнет клянётся, что щеки мальчика покраснели. "Я был бы рад сбежать с тобой хоть на край света, за миллион световых лет от Земли", - в унисон думают оба, каждый своими словами, но главное - смысл. - Что с тобой сделает отец... - А знаешь...Давай купим билет в один конец, в другой город, найдем милую, недорогую студию, а потом заведем кота, поступим на бюджет в какой-нибудь простенький колледж, у тебя получится, я знаю, будем стараться и работать, и жить. Жить, Юнь-Юнь!, - Энергично, сбиваясь, думая быстрее, чем успевает произнести, аккуратно встает и идет по лодкам, спотыкается, но удерживает равновесие, балансируя с помощью вытянутых рук. - Только представь, нам скоро восемнадцать. Мир с отцом так тесен, этот город не дает мне дышать. Ты готов сбежать со мной? Подняв голову, Чун Юнь наблюдает лицо Син Цю, и эту эмоцию невозможно описать. Он стоит над ним, удивленный от смелости слов? Смущенный? Опечаленный? Хочется подняться, обнять, понять причину такой храбрости, он приподнялся на локтях, но неожиданно для обоих лодка переворачивается. - Блять!, - от внезапности Чунь не сдерживается и материт все вокруг, одежда неприятно липнет в телу, а в воздухе - сахарный аромат яблочного сидра. Не нужно быть детективом, чтобы понять, откуда запах. Блондин не пил, никогда. Руки так и тянутся дать подзатыльник подвыпившему другу. Другу, который не умеет плавать и теперь как за спасательный круг хватался за Чуня, который говорил смущающие слова, на которые в ответ хотелось лишь задать вопрос: "Это правда? А ты готов?". Другу, который всегда пил для храбрости и никогда не мог признаться Чуню, будучи в рассудке. Идея врезать исчезает, но на ее месте появляется совершенно другая, такая же глупая, как та игра на вписке у Итера. Не хочется и думать, что было бы, если б никто не решился сыграть в бутылочку, если б судьба сыграла злую шутку, и горлышко пузырька показало бы на кого-то другого, но никак на Син Цю. И он не думает. Прикасается своими сухими, покусанными губами к чужим. Черт. Они такие разные. Контраст чуть припухлых губ Чун Юня и ухоженных, мягких, тонких брюнета. Необычно. До дрожи. Он держит Син Цю, но кто-нибудь, пожалуйста, поддержите его самого. За спиной доносятся крики и их обоих окатывает брызгами воды. Так глупо. - Да кто вас просил приходить сюда, уроды!, - у Син Цю даже уши красные, от злости, смущения, и всех чувств, которые не разобрать. - Вините себя, могли бы в комнату пойти, и Беннета, он спор проиграл!