Чужак

      Персиковая фигурка ярким пятнышком выделялась на фоне серого хмурого и крайне неприветливого утра.       Кову так и остановился как вкопанный, пытаясь то ли понять, то ли принять факт того, отчего же кроха сидела в полном одиночестве на краю могучей скалы под дождём. Капли падали мелкие и колкие, однако их вполне хватало, чтобы короткая шерсть промокла до нитки; на небе роились тёмно-серые облака, угрожающе нависая над саванной.       Льву стоило бы броситься к ней и поскорее убедить вернуться в пещеру, но какое-то неясное чувство не давало ему этого сделать. Он ещё долго стоял в нескольких шагах за её спиной, непонятно чего ожидая — может, она первой обратит внимание на его внезапное присутствие? Хотя на вряд ли: Лайли глубоко задумалась о чём-то своём, подставив аккуратную мордашку потокам ледяной воды.       Кову уже знал о её приёмной матери… всё случилось неделю назад, когда истерзанное тело кремовой львицы было навсегда принято землёй. Лев знал об отношении Лайли к Тиифу, но в то же время понимал, что могло так резко его изменить. И в этом он винил себя.       Он не оказался рядом. — Тебе не стоит сидеть под дождём, подруга, — Кову осторожно подошёл ближе, сев с Лайли бок о бок. Лев поначалу неожиданно для самого себя заметил, что львичка уже доходила ему чуть выше плеча — и когда это она успела так вырасти? — Ещё простудишься…       Он ожидал услышать что-то вроде «тогда я смогу вернуться к тебе в баобаб» — по крайней мере, такой ход мыслей Лайли был бы вполне логичен, — но львичка его снова удивила.       Лайли подняла голову, посмотрела на Кову долго, пристально, и лев ужаснулся тому, насколько пустыми от печали были её когда-то живые глаза. Живые, даже когда она едва не умирала, но была готова бороться. Сейчас же в них не было ничего кроме вопросов, вопросов, вопросов… — Я уже привыкла. В конце концов, дождь льёт уже третий день подряд, и… знаешь, мне даже нравится, — львичка выдавила для него грустную улыбку, хотя этой натянутостью из вежливости Кову было не обмануть. Ей было очень больно, грустно и ещё более одиноко, чем прежде. — Что именно нравится? — вполголоса спросил он. Дождь продолжал моросить, будучи настолько тихим, что можно было расслышать даже шёпот друг друга. — Дождь. Будто бы с ним я чувствую себя… целее. Словно ты рядом, даже когда далеко. И мама тоже. — Мама? — переспросил Кову. — Да. Тиифу защищала меня, вот и дождь, как она. Как за каменной стеной…       Лайли погрустнела, опустив голову и потупив взор. Кову прекрасно понимал её тоску и всё ещё винил себя в состоянии этой всегда жизнерадостной малышки… так не должно было случиться, не должно! Её вообще не должно было быть на той прогулке, Лайли не заслуживала видеть всё это своими глазами! Как вы предлагаете ей дальше с этим жить? Как жить ему самому, зная, что он мог бы оказаться рядом и защитить её от этого?..       Львичка вновь посмотрела на него, и на миг её глаза прояснились. Она улыбнулась — тепло, печально, но на этот раз искренне. Сердце Кову дрогнуло, когда подруга произнесла: — Спасибо тебе за всё, Кову. Спасибо… почему-то мы всегда так поздно осознаём всю нашу благодарность, что и благодарить-то уже некого! — Лайли всхлипнула, судорожно вздохнув. Казалось, она вот-вот была готова расплакаться, но чудом держалась. — Поэтому скажу тебе сразу, повторю ещё раз: спасибо, спасибо, спасибо! Я не хочу, чтобы эти слова были произнесены мною так поздно… как с мамой. Ты должен знать, хотя бы ты.       Лайли уткнулась носом в его плечо, заплакав. Она плакала тихо, как будто боялась его осуждения или гнева, роняла слёзы, которые сливались в ручьи с каплями дождя. Кову хотелось лечь рядом и разрыдаться вместе с ней: чувство вины сжигало его изнутри, испепеляло, так и норовя оставить ничего от его души. Что вообще могло заставить Лайли плакать? Неужели она умела плакать всё это время? Он, он виноват… он должен был помочь, не допустить всего произошедшего.       Лев поднял голову, намеренно глядя в пасмурное небо, с которого стремительно падали хрустальные капли. В глазах защипало, но он сумел хотя бы на время подавить разраставшуюся в душе печаль ради подруги. Если он опустит лапы, то ей станет ещё хуже, она будет винить в этом себя, Кову знал. — Тебе спасибо… — отозвался он хрипло, не отводя изумрудных глаз от неба и сильнее прижимаясь к дрожащему телу. Лайли замерла на миг, проронив сквозь слёзы: — Но за что? Я ведь абсолютно ничего не сделала. — Ты была рядом. — «А вот я тебя подвёл…» — За это моя самая большая благодарность.       Они молчали ещё какое-то время, Лайли понемногу успокаивалась. Кову прижал её к себе, чтобы той было не так холодно думать под срывавшимися с неба осколками водного хрусталя. Львичка не сопротивлялась.       Дождь не утихал, постепенно нарастая. Поднялся ветер, он с шумом качал скрипучие ветви деревьев; слоистые могучие облака были вынуждены пуститься в беспокойный вальс, им потревоженные. Кову невольно подумал, что глаза Лайли сначала были похожи на эти облака: такие же хмурые, пасмурные… сейчас они посветлели. Быть может, потому что львичка наконец не была одна? Он ведь был рядом. Теперь. — Тебе одиноко? — напрямую спросил бурый лев. — Ну, не то что бы… — Правду, Лайли. Пожалуйста. — Да. Мне очень одиноко. Как никогда… — львичка тяжело вздохнула, стараясь лишний раз не смотреть в глаза другу. — Маджани и Амака прекратили свои издёвки, но мне от этого нелегче. Я сплю одна на краю пещеры, поговорить не с кем, никто больше не выводит нас с близнецами гулять. В общем, мне очень-очень плохо… и одиноко. Но это не должно тебя волновать, у тебя полно других гораздо более важных дел помимо меня, Кову! — Лайли постаралась звучать как можно убедительнее, похоже, для самой себя. — Я справлюсь. — Хорошо, — лев сдался, потому что переубеждать её было явно бесполезно. Да и в чём её убеждать? Это ему стоило многое обдумать! — Только иди в пещеру, я тебя прошу… не сиди одна под дождём. — Но я же сейчас не одна, — львичка слабо улыбнулась.       И то верно. Зеленоглазый задумчиво хмыкнул, кивая в ответ на крайне остроумное парирование со стороны лучшей подруги. Только она могла так тонко его подловить. — Ладно, ладно… побудем здесь ещё немного.       Обдумать всё-таки придётся многое.

***

      Ночь выдалась удивительно тихая. Всё на свете смолкло и уснуло, казалось, на земле не осталось ни одной живой души, которая бодрствовала бы в этот момент. Даже ветер — и тот стих, заснув где-то на ветвях деревьев, чтобы на утро снова пуститься в безостановочный танец свободы. В эту же ночь он отдыхал, а небо было насыщенно-чёрным, беззвёздным, лишь серп луны маячил где-то в стороне от расплывавшегося горизонта.       Хотя… нет, одна живая душа всё-таки не спала тихой ночи вопреки.       Кову не мог уснуть. Злая шутка судьбы, коварный умысел, ведь сейчас это было ему как никогда необходимо! Словно воздух, чтобы продолжать дышать — его дыхание так и норовило с хрипом оборваться. Мысли терзали в клочья, сердце сжималось от жалости, стоило снова и снова вспоминать тоскливые печальные глаза подруги — лучшей и единственной.              Он беспокойно ворочался с боку на бок — ветка баобаба измученно заскрипела под немаленьким весом льва-подростка, чудом выдерживая того на себе. Кову сдавленно выдохнул; ему нужно поговорить со львами-предками, но он был не уверен, стоило ли тревожить их по такому — как для великих небесных покровителей! — пустяковому вопросу. Однако хотелось попытаться. А ещё им многое предстояло рассказать…       Всё навалилось разом, и Кову, кажется, чувствовал — именно чувствовал, никак иначе! — как стоило поступить, вот только отголоски сознания вопили о том, что идея была просто ужасна. Решение, принятое на эмоциях, никогда не оборачивалось ему ничем хорошим, он это прекрасно помнил! Стоило подождать, стоило снова подумать, но уже на холодную голову, стоило… — Доброй ночи, Кову. — Всё-таки в эту ночь он бодрствовал не один.       Бурый лев открыл глаза, и, слабо улыбнувшись, поднялся на лапы: — Доброй, Раффики. Прости, если разбудил! — Знаешь, скрипящую под тушей льва ветку сложно не заметить, но ничего страшного, — мандрил тихо рассмеялся, подзывая подростка спуститься к нему для продолжения разговора. Кову не стал противиться: прекрасно понимал, что если сейчас кому-то не выскажется, то с большой вероятностью просто сойдёт с ума. Лев примостился на одной из ветвей могучего баобаба рядом с маджузи. — Тебя что-то тревожит?       Раффики приступил к главному без всяких предисловий, и Кову невольно усмехнулся. Неужели он настолько плохо скрывал свои переживания? Даже немного стыдно. Лев кивнул, отводя изумрудный взор: — Да. Очень многое в последнее время… — Что ж, тогда рассказывай по порядку, — миролюбиво предложил мандрил, — с первого, что придёт на ум.       Первое? Гулким напоминанием перед ним всплыло одинокое рыжее пятнышко под стеной ледяного дождя, её поразительной глубины глаза. Странно, ему стоило бы подумать о Готто, но Лайли в тот момент показалась важней. — Я переживаю за Лайли, — честно признался лев. — Она там совсем одна. Если раньше за ней приглядывала Тиифу, то теперь рядом с ней просто… просто никого! Ей одиноко, ей страшно. Полагаю, причины волноваться за неё у меня всё-таки есть. — Это верно, — хмуро кивнул мандрил, задумавшись. Кову стало легче уже при одной мысли о том, что он, по крайней мере, ещё не совсем слетел с катушек.       Наконец Раффики произнёс: — Хорошо, что ещё тебя волнует?       Кову на миг впал в ступор, а после выпалил с вызовом — отчего-то очень, очень хотелось разозлиться от этого равнодушия, сквозившего в голосе маджузи (по крайней мере, так ему самому показалось), но лев старался держаться как можно спокойнее: — Я правильно понимаю, тебя не очень-то беспокоит состояние Лайли? — Безосновательные доводы, юноша, — с осуждением буркнул маджузи, замахнувшись посохом. Кову предвидел подобный поворот событий и успел юркнуть в сторону, уворачиваясь, а после виновато прижал к голове уши: — Ты прав, прости… я погорячился, — подросток помедлил. — И всё же, как мне ей помочь? — Сначала чётко ответь на вопрос, что ещё тебя тревожит. В таком случае у меня, возможно, найдётся ответ на твой вопрос. — Что ещё меня тревожит, — монотонно повторил Кову, сухо усмехнувшись. Он бросил короткий взгляд на тонкий месяц, проглядывавший сквозь изумрудные листья, а после снова произнёс избитые слова, на этот раз, скорее, задаваясь вполне очевидным вопросом: — Что ещё меня тревожит? О, ты не представляешь — очень многое! Меня тревожат поступки моей матери. Меня тревожат подрастающие совсем рядом мини-копии злосчастного короля. Меня тревожит, не поверишь, прайд, который начинает забывать кто такой Готто и как он здесь очутился, мерзкий подонок, чужак! Ну и — вполне ожидаемо! — меня тревожит сам Готто, всё, чего так или иначе коснулись его грязные кровавые лапы. Его правление. Его сыновья. Его прайд. Его победа в новом поединке — да, честная, но, о Айхью, как же приятно думать, что чужак мог перегрызть этому недо-королю глотку… думать, что я мог увидеть его мучения.       Кову улыбнулся, торжествуя, как вдруг он поймал себя на мысли, что наслаждался бы подобным зрелищем. Именно наслаждался. Ему хотелось видеть муки короля — его страх, страдания, его кровь, а после его бесславную позорную смерть! Истерзанное бездыханное тело, лежащее у берега багровеющего озера, ошарашенные вопли недальновидных горных, узревших крах своего главного кумира…              Это чувство распускалось в его душе шипастыми удушливыми бутонами. Лев вовремя опомнился, пытаясь схлынуть наваждение, пока не стало совсем поздно. — Дружище, остынь.       Голос Раффики прозвучал как-то странно. В глазах маджузи промелькнуло нечто удивительно похожее на… страх? Кову и сам очень сильно испугался собственных мыслей и злой улыбки. Да, он ненавидел Готто, но… этому чувству не стоило пресекать границу здравого смысла!       «С другой стороны, разве он не заслужил позорной мучительной смерти?» Сомнениям положили конец вновь зазвучавшие слова маджузи: — Лайли его дочь. Ты ещё не забыл об этом, верно?       Как гром среди ясного неба. Как внезапное переосмысление всего того, что происходило прежде…       Ужасная правда, о которой он знал всё это время, но полностью осознал всю её тяжесть лишь этой ночью. Да, Лайли дочь короля. Нелюбимая, ненужная, самая младшая, но всё ещё она остаётся дочерью Готто — не коронованной принцессой Земель Прайда. У неё глаза этого тирана.       «Как же так? — в панике размышлял Кову, пытаясь навести в своей голове порядок, что, по правде, давалось ему ужасно. — Я должен её ненавидеть… ненавидеть так же, как и её братьев. Ненавидеть, как её отца». Но она другая, и подросток был в этом убежден. Она не такая! Лайли… Лайли была лучиком света, никогда и никому не желавшим зла. Лайли ему верила, надеялась на него, дорожила им.       Он вспомнил эти серебристые глаза, смотревшие с таким теплом, с такой верой и тоской, что Кову стало стыдно от собственных мыслей. Он должен бы возненавидеть её из-за отца, но просто не мог. Не мог, не мог… даже не пытался. — Я знаю, — Кову не давал отчета времени, но молчание явно длилось мучительно долго. Он поднял глаза, полные решимости. — И это не меняет абсолютно ничего. — Рад это слышать, — с облегчением кивнул Раффики, он смягчился и положил руку на бурое плечо друга. — В таком случае, ответь на свой же вопрос: на что ты готов пойти, чтобы помочь ей?       Ответ пришёл без лишних раздумий: — На всё. — Допустим. Что же конкретно для этой ситуации ты подразумевал под обширным «на всё»? — Вернуться на Скалу Предков.       Эта идея была сомнительной и противоречивой, но Кову наверняка знал одно: его возвращение точно поможет Лайли, а остальное, впрочем, было не так важно. Впервые уверенность в правильности принятого им решения стала настолько отчетливой и явной, а не таилась где-то там, на окраинах души.       Раффики был удивлён, и сильно. А ведь какие-то пару месяцев назад мандрил сам просил Кову вернуться к матери, теперь же он вполне осознанно принял такое решение самостоятельно. Подросток прекрасно понимал его смятение: сам был ещё не до конца уверен. — Не подумай, я тебя ни в коем случае не отговариваю, просто подумай ещё раз, с чем тебе придется столкнуться там, — Раффики как бы невзначай покачал головой, — с Готто, в первую очередь. — Держи друзей близко, а врагов ещё ближе, — незамедлительно ответил Кову, нахмурившись. — Буду маячить рядом с ним и следить. По-моему, это только в плюс! Буду защищать от него Лайли и остальных по мере возможности. На вряд ли Готто захочет мне как-то навредить, немного не тот возраст, — лев усмехнулся, — уже слишком поздно. — Хорошо. Что насчёт братьев? — Просто не буду их замечать, вот и всё. — А с матерью? — Кову замер. Этого он, как ни странно, пока не учёл, и что-то болезненно кольнуло в и без того переживавшее сердце. Раффики понял, что задал правильный вопрос, поэтому поспешил продолжить: — Ты же не сможешь просто не замечать её, как братьев.       И в этот момент Кову осенило. А ведь это была не такая плохая идея… скорее даже лучшая из возможных в данной ситуации! — Почему не смогу? — пробормотал лев. — Вот именно: ещё как смогу… знаешь, так и буду делать! Я ведь возвращаюсь не ради неё, а ради Лайли. Это просто потрясающая мысль, Раффики! — О, великие львы-предки… — шумно выругался маджузи, успевший пожалеть о неосторожно поданной «замечательной идее». — Просто поговори с ней, Кову. Попытайтесь понять друг друга! — Мне не о чем с ней говорить.       Причём лев прекрасно понимал, что это было неправдой. Им было, что обсудить — например Кову хотелось напрямую задать матери парочку (хотя кого он обманывал? Гораздо больше) вопросов касательство лояльности Киары к Готто. Почему она позволила ему стереть настоящую историю? Почему позволила принять фанатиков-горных? А главное, а главное…       Почему стала королевой.       Этот вопрос терзал его больше остальных, ибо если у тех и имелось логическое объяснение, то здесь Кову каждый раз заходил в тупик. Зачем? С какой целью? Почему она не отказалась? Быть может, при подобном раскладе у пустоголовых Радита и Тирико возникло бы гораздо больше вопросов касательно «героичности» их любимого папеньки! Тогда бы Кову не чувствовал себя таким… одиноким и брошенным всем этим проклятым миром. — Мне не о чем с ней говорить, — настойчивее повторил Кову, мотнув головой. Он пытался избавиться от собственных мыслей, но удавалось это, по правде, плохо.       Маджузи прожигал взглядом насквозь, почти умолял, упрашивал поступить, как он говорит, но прекрасно помня, что это бесполезно — наследственного упрямства у юнца не занимать, — вынужден был сдаться: — Как знаешь.       Кову печально улыбнулся. Мягко, сдержанно, пытаясь удержать в узде тот короткий, едва уловимый миг облегчения вместе с осознанием, что он поступал верно. Во благо кому-то, а не вопреки. Лишь для Лайли его сердце, в качестве небольшого исключения из правил, готово было наполняться добром и бескорыстной самоотверженностью. Только ради неё, никого другого. Только ради его лучшей подруги.       Лев и мандрил молча смотрели друг на друга. Оба прекрасно понимали, чем им сулило подобное решение Кову: он уже не сможет дни напролет проводить с Раффики, а спать ему придется не на ветви баобаба, а на ледяном каменном полу пещеры.       Им предстояло не то, что бы попрощаться — в конце концов, расставанием это нельзя назвать уж точно. Но Кову отлично понимал, что именно в эту ночь заканчивалась одна часть его жизни и начиналась совсем другая. Многое изменится, но к переменам буйный подросток всегда был готов — ему не привыкать, верно? — Я хочу сказать, Раффики, — начал лев, взволнованный своим туманным, но, как ему самому казалось, чуть более счастливым будущим, — спасибо тебе за всё. Правда… — Не стоит благодарности, — с теплом улыбнулся мандрил. — Мне было приятно проводить время с таким помощником, как ты. — Знаешь, что? Я продолжу обучение. Мне кажется, лишним точно не будет, да и я всегда рад помогать тебе.       Кову боялся, что Раффики ему откажет, но старик охотно согласился: — Да, я не против. Скорее даже очень этого хотел бы… — В таком случае, постараюсь приходить к тебе каждый день, — пообещал подросток в полной уверенности, что так оно и будет, своё слово он не нарушит. — Буду ждать. — Раффики помедлил, а после едва заметно поклонился зеленоглазому льву, чем немало того поразил. — Буду ждать, принц Кову.       Подросток не выдержал и, протянув две мощные лапы, изо всех сил прижался к маджузи. Раффики удивился, но был явно не против, пускай и продолжал задаваться вопросом, когда это их крошка-Кову успел так вырасти?       Лев знал, что так будет лучше для всех. Он продолжит делать всё, чтобы его родные земли процветали, прайд был счастлив, а самозванец раз и навсегда сгинул в муках. Это его долг. А ещё лев сможет позаботиться о Лайли — о большем он пока и не хотел мечтать.

***

      Проснувшись, львичка окинула равнодушным взором сначала прайд, а после пасмурное небо, и, тяжело вздохнув, с тоской положила голову на передние лапы. Почему нельзя было просто закрыть глаза и снова уснуть, взглянуть на яркие сны, которые она, увы, почти никогда не запоминала? Так было бы проще.       Каждый день был похож на предыдущий. Лайли держалась чуть поодаль от своих сверстников. Собственно, предложения присоединиться к играющим львятам она ни разу так и не получила (не особо-то хотелось… наверное); взрослые львицы приглядывали за ней, но мельком. В общем и целом… да, действительно мало что изменилось. Только в душе было как-то неправильно пусто.       Снова дождь, снова пасмурное небо… ей было стыдно нарушать данное Кову обещание, но Лайли просто не могла ничего с собой поделать. Она чувствовала, как буквально сходила с ума от одиночества! Это отвратительное чувство пускало в неё свой чёрный яд, заставляя делать то, чего бы точно не стоило; Лайли была осторожна, когда снова шла под дождь. На этот раз совершенно одна.       Большая часть прайда ещё утром ушла на охоту, а остальные львята в силу непогоды трусливо отсиживались в пещере, так что здесь, чуть в стороне от неё, но всё ещё оставаясь на Скале Предков, Лайли была в полном одиночестве. Её никто не потревожит. Львичка с наслаждением подставила мордашку под холодные реки воды, лившиеся на неё с неба: воздух был чист и свеж, им хотелось дышать и не останавливаться, промокшая до ниточки шерсть помогала лишний раз не думать. Вообще ни о чём.       Наверное, было бы нормально бояться дождя после того, как она едва не погибла по его вине, но… к нормальным Лайли себя никогда не причислила. Ей нравился дождь, и чем более одиноко она чувствовала себя, тем сильнее он пленял её сердце.       И не только потому, что в дождь к ней снова приходил он. Хотя это была одна из главных причин. — Привет! Я так рада тебя видеть, ты себе даже не представляешь, насколько…       Молчаливый рыжий друг явился к ней в хрустальных каплях; он улыбнулся, приветливо взмахивая хвостом и делая шаг навстречу. Да, львёнок не мог ей ответить словами, но это никак не делало его хуже! Лайли знала: он понимал её как никто другой. — Дождь сегодня слабый, — с грустью заметила она, — может закончиться в любой момент, так что у нас не так много времени. — Львёнок печально кивнул. Лайли тяжело вздохнула, устало опускаясь на ледяную поверхность мокрого камня. — Знаешь, Кову уже как три дня ко мне не приходил… нет, ничего не подумай! У него дела поважнее меня, и всё же я беспокоюсь.       Она встретилась с полными понимания синими глазами. — Вдруг с ним что-то случилось? А что, если это я его чем-то обидела?! О, Айхью…       Лайли осеклась. Что-то слишком много в последнее время она говорила львёнку из дождя о своём лучшем друге, и львичка побоялась, что он может начать ревновать и больше к ней не придёт. А ей этого не хотелось. Настоящих друзей у неё было всего двое: Кову и этот львёнок, и ни кого из них Лайли потерять не могла. — Впрочем, это не так важно, — виновато улыбнулась она, — давай лучше вместе посмотрим на облака? Гляди, какие они пушистые, когда пасмурно! Ты когда-нибудь обращал на это внимание?       Рыжий львёнок внимательно пригляделся к расстилавшимся в небе тёмно-серым перьям и полотнам. Видя это, Лайли с ещё большей радостью продолжила делиться с ним своими мыслями по этому поводу: — Я вот думаю, что облака в дождь гораздо спокойнее тех, что в солнечную погоду. Не веришь? Но ведь это правда! Когда светит солнце, они вечно тревожатся из-за того, что его свет забирает на себя всё по праву принадлежащее им внимание. Это несправедливо, но облака ничего не могут с этим поделать. Зато когда идёт дождь, а солнца нет, тогда они могут продемонстрировать всё своё великолепие! Хотя, наверное, в таком случае они начинают бороться уже друг с другом, мол, кто красивее плывёт, а кто быстрее: кучерявые или перистые, перистые или кучерявые…       Она могла размышлять так очень долго, проговаривая свои многочисленные витиеватые мысли вслух: да, львёнок из дождя определённо с интересом её слушал. Лайли хотелось верить, что, будь у него голос, он бы сумел ответить на её мысли и доводы своими собственными!       А ещё временами львичке казалось, что она просто сошла с ума и разговаривает с самой собой. Но эту мысль Лайли старательно отгоняла — во-первых, доказательством был тот самый случай в грозу, а во-вторых… безумцам лучше не ведать, что это с ними происходит что-то неладное, верно?       Но дождь, как назло, каждый раз невовремя заканчивался, и её друг исчезал. Буквально растворялся в воздухе, оставляя в напоминание о себе лишь ощущение, что он всё ещё был где-то неподалёку, следил за ней и всегда находился рядом. Лайли было легче так переживать своё одиночество, она даже успела с ним смириться. Ну, почти.       На следующее утро, как назло, дождь обделил саванну своим вниманием. Это расстроило персиковую львичку: она с разочарованием подняла серебристые глаза к небу, которое всё ещё было затянуто плотным пушистым «пледом» из облаков, но те уже не являлись дождевыми. Самые обычные, тихие и смирные белые облака. В тот момент ей искренне хотелось прогнать их с неба и позвать… ну, хотя бы грозу! Самую маленькую.       Лайли примостилась чуть поодаль от входа в пещеру, в задумчивости наблюдая за происходящим вокруг. На самом деле она даже особо ни о чём не думала — притворялась, чтобы её поведение не показалось кому-либо необычным или даже странным. Думать для неё было наиболее типичным.       Мимо неё пробегали единокровные сёстры. Они даже успели перекинуться парочкой фраз вроде: — Доброе утро, Лайли! — Чего такая кислая морда? Сама на себя не похожа.       Лайли уже не помнила, что она ответила близняшкам на это, да и особо важным не считала. Вскоре Кайди и Амани вернулись обратно в пещеру, и львичка вновь осталась одна. В спокойствии, в гармонии с самой собой, а именно именуемом одиночеством… но не надолго.       Сначала она даже не поверила своим глазам! Но нет, она не закрыла их, как обычно делают в подобных ситуациях — боялась, что призрачный силуэт надежды мог исчезнуть… но он не исчезал. Стоял перед ней, приветливо улыбаясь, а его изумрудные глаза впервые за долгое время улыбались вместе с ним. Кову снова пришёл к ней.       Лайли стремглав кинулась к нему, не веря в происходящее — неужели счастье могло быть настолько огромным?! — Кову, ты вернулся! — И в этом возгласе, коротком и обрывистом, как никогда отражались, словно в тихой озёрной глади, все её чувства. И тоска, и печаль, и одиночество. Надежда, что совсем скоро он придёт, и… и вот он, здесь! Осторожно прижимает к себе… львичке нравилось думать, что он больше не хотел её отпускать, никогда-никогда. — Я страшно соскучился, — произнёс бурый, вновь поглядев на свою подругу, а та посмотрела на него. Выглядит подозрительно… слишком счастлив на Скале Предков. Это было так для него необычно! — Я тоже! — Лайли решила не тянуть и задать вопрос сразу, напрямую: — Почему ты такой счастливый?       Подросток неловко усмехнулся, по-видимости, поражённый её удивительной проницательностью. Но львичка уже давно читала его, как раскрытую книгу, пускай и не всегда понимала её сути; Кову скрывал что-то. И она не знала, что и почему, но сейчас это совсем не тревожило юную Лайли. — Неужели это так заметно? — Ты светишься, как солнышко, — кивнула львичка, требовательно топнув лапой. — Говори, мне же так интересно! Есть хорошие новости? — Ну… можно и так сказать, — уклончиво ответил Кову, но заулыбался пуще прежнего. Это поставило Лайли в тупик. Неужели новость была настолько хорошая, что он даже не сразу хотел её оглашать! Тянул, создавал интригу…       Лайли нетерпеливо переминалась на месте, а после затянувшегося, по крайней мере, показавшегося ей таким, молчания, отпрянула от друга. Она помотала упрямо помотала головой: — А ну, рассказывай! Не то, не то…       Как назло не подворачивалось ни одной вполне себе стоящей угрозы, но они уже и не требовались. Кову смерил её долгим, задумчивым взором, а после произнёс — не так громко, однако эти слова врезались в память львички раз и навсегда: — Я остаюсь на Скале Предков, Лайли. Рядом с тобой.       Львичка замерла, на миг перестав дышать; всё её напускное раздражение вмиг сменилось сначала удивлением, потом осознанием, медленным, постепенным, озарявшим её словно стеной прохладного дождя, которого она так рьяно ждала этим утром. Её дождь всё-таки пришёл к ней.       Она и представить не могла, что такое вообще было возможно, чтобы Кову!.. Чтобы Кову вернулся на Скалу Предков! Так ещё и ради неё…       Поначалу ей показалось, что всё это не больше, чем просто сон. Сказочный, подозрительно счастливый сон, настигнувший львичку в расцвет её одиночества, покрывшегося благоухающими бело-розовыми цветками, которые начали стремительно опадать, стоило появиться здесь лучшему другу.       Лайли снова бросилась к нему, вот только теперь сама не намеревалась отпускать Кову. Нет, только не теперь, когда её одиночество наконец было разбито им вдребезги, теперь уже навсегда. — Ты… правда будешь рядом? — робко спросила львичка, боясь получить отрицательный ответ. Она точно этого не переживёт. Однако его сквозившие теплом глаза успокоили её, вот уже в который раз за весь этот день: — Буду, обещаю.       Он не нарушал своих обещаний, никогда, поэтому Лайли ни капли не сомневалась в сказанных им словах.       В первый день она ни на шаг не отходила от своего друга, следовала за ним везде и всюду, куда бы подросток не направился. Кову не злился на неё — отвечал понимающим кивком, позволяя идти по пятам и всегда быть вместе. На самом деле Лайли просто боялась, что у неё отберут Кову. Она пока не совсем понимала, кого именно опасалась, но где-то глубоко в душе теплился страх, что другу всё же не стоило оставаться здесь ради неё… львичка не стоила такого риска. Точно не стоила, ей самой так казалось.       Волнение за друга начало проходить ближе к вечеру, когда Лайли поняла, что прайд, оказывается, любит Кову и даже считает его героем! По крайней мере, те львицы, которые не числились горными, уж точно. Похоже, она не знала ещё очень многого о прошлом своего загадочного, но уже, бесспорно, самого-самого лучшего на свете друга. Узнает ли она потом? Может быть. А пока это было неважно.       Важно было то, что сейчас они лежали у самого края пещеры, чуть поодаль от прайда, и засыпали рядом, глядя на мирно мерцавшие звёзды. Кову прикрывал Лайли от холодного ночного ветра, а львичка смотрела то на его мерно вздымавшуюся грудь, то вновь на ночное небо… всё ещё не верила, что всё происходящее — правда. Но оно действительно было так.       Королева слабо улыбалась, глядя на два засыпавших силуэта. Её улыбки во тьме было не увидеть — она не позволяла себе ничего большего, чем просто наблюдать за тем, что её сын всё-таки был здесь.       Киара оказалась права: именно Лайли было под силу вернуть Кову в прайд. Этой хрупкой маленькой мечтательнице с огромным сердцем… только ей выпала такая честь. Конечно, подросток предпочитал не замечать Киару весь этот день — впрочем, так будет и во все последующие, причём вполне заслуженно, как она сама считала, — но главное было то, что он всё-таки вернулся.       Рано или поздно они смогут поговорить, и уж тогда, когда Кову захочет её выслушать, Киара объяснит ему всё, как есть. Королева больше не переживала за сына — теперь за ним присмотрит Лайли. О большем счастье она и мечтать не могла.