Неоднозначно плохие

      Капли медленно и монотонно разбивались о камень…  — Где ты? Слова едва различимым шёпотом наполнили пространство. Алиса раскрыла глаза, видя в темноте каждую неровность стен, каждый выступ и впадину, острые края камней. Стоило только оказаться в пещере, как что-то начало затягивать, погружать в пучину, кружить в бесконечности. Она пришла сюда гореть, но нашла лишь странное чувство чужого присутствия в темноте, являющейся абсолютной, но не той, способной напугать, Тьмой. Её глаза различали реальность. Кто-то невидимый, едва ощутимый, неразличимый, непонятный, но… Неожиданно ей не хватало способностей опознать его, возможно, кто-то другой бы догадался раньше. Он скрывался где-то рядом, словно везде, но нигде, как… стихия. Будто Хаос стал мягким и послушным, наполнил пространство и предлагал отдых, но нет, Хаос никогда не станет спокойным и мирным, это противоположно его натуре. А Тьма агрессивна. Мягкость…  — Где ты? В поисках столько же смысла, как если бы она пыталась отыскать чудище, внезапно очнувшись у него в желудке, и аналогия выглядела подходящей из-за пещеры. Но что может прятаться в пещере, вне её и внутри, перекликаться с чем-то в теле, но так неприметно и непринуждённо, что хочется закрыть глаза и отдохнуть? Замереть в вечности, застыть в мягкости, забыть стрессы и волнения…  — Где ты? Он лежал в углу, скрюченный и слабый, отвергнутый и забытый, огромный и крошечный. А стоило до него дотронуться, как миг замер. И сказал всем Хаос: «Смотрите, она идеальна!», и вторил ему Порядок: «Нет лучше него!», и сошлись в битве двое, рыча и воя, разрывая нематериальными клыками и когтями, распыляясь в энергию и собираясь в плоть, разбирая друг друга на куски… Древний бой, нескончаемое противостояние, пока не сложилась истина: когда правит День — Ночь спит, стоит уснуть Дню, как Ночь подымает голову. Увенчанная острыми, прочнейшими рогами голова на длинной, тонкой шее, чёрные крылья, накрывающие миры своим звёздным одеялом, темнота с горящим золотом, опутывающая всё живое. Сверкающие солнцем глаза, светлые лазурные крылья, рёв, знаменующий восхождение… Рык, напоминающий о закате… До того, как День и Ночь разрушили половину всего существующего, до того, как их разделили, в колыбели жизни вспыхнуло нечто, впитавшее в себя поровну от каждого. Нечто среднее, серое, сизое, похожее на мириады миров и звёзд, белое и чёрное, смешенное воедино, обрётшее плоть и сознание. Нечто, не столь прекрасное, как чистая Ночь или белоснежный День, нечто забытое. Не идеальное, а оттого и брошенное. Но, в отличие от Дня и Ночи, Тьма со Светом не сражались друг с другом, они не встречались никогда, существуя рядом, бок о бок, никогда не видели и не чувствовали друг друга. Почему-то рядом с Тьмой всегда стоял Порядок, а Свет пряталась у Хаоса, словно маленький ребёнок, ищущий защиты. И родившееся от смешения Тьмы и Порядка стало чёрным, неясным, небольшим, слабым, мягким, хрупким, но… Необъятным. Предпочтительным. И неизвестным. Сизое и забытое встретилось с Чёрным и неназванным…  — Забыли… не знают… Алиса распахнула глаза, сморгнула слёзы. Прошло два дня, как она вошла в пещеру, но Пламя даже не звала. Слияние двух невидимок было лишь вопросом времени, если оглядываться на их рождение и существование.  — Мрак… твоё имя Мрак — сын Тьмы и Порядка, дочь Дня и Ночи, имя твоё Мрак. Краткий миг утра и вечера, неполная темнота, неяркий свет, любая промежуточная фаза.  — И ты… везде. Названная сила перекатывалась в пространстве, не оказывая давления, третий отец Драко, вложивший столько в основу, сколько не сделали до него, но никогда до этого не обращавший на себя внимание.  — Но почему сейчас? Почему я? Мрак не говорил, он обнимал, чувствовал, осязал, касался, баюкал, как и вечность до этого. Бесконечность не имеет начала, закольцованное непрерывно… Словно попытки немого объясниться, Алиса слушала его тишину и ощущала касания, воспринимая своё тело — пишущей доской.  — Тогда… поглоти меня. После нисхождения в Бездну, после заплыва в водах Хаоса разве могла она ответить ему иначе? Но в водах ты тонешь, барахтаешься, борешься за себя и в итоге теряешь всё, обретаешь заново. Бездна пробирается под кожу, меняет, искажает, творит страшное, выжигая старое, выкручивает, иссушает, раздувает, способная даровать новое тело, избавить от страданий, дефектов и несчастья. Мрак же окутывает заботой, теплом, мягкостью, позволяет всё забыть и выдохнуть, падать неисчислимое количество времени, лететь до тех пор, пока жизнь не иссякнет, пока не сольёшься, растворившись в молчаливой, славной темноте. Как правило, встречая Мрак и принимая его за Тьму, все удивляются, набираются смелости, ведь в ночи за дверью дома нет тех ужасов, каких они ждали. И умирают, потому что, минуя полутьму, попадают во владения того, чего больше всего страшились. И если ты боишься ступать за черту — замри навсегда в тёплых объятьях Мрака. Алиса понимала, делая шаг, что ей предлагают убежище, не побег, а купол без страхов, тихий уголок с креслом-качалкой, в каком легко замереть навечно, переборщив и излишне привыкнув к отпуску, в другой же короткий миг — время встать и осмотреться, окинуть новым взглядом замершее движение, выдохнуть с облегчением и без спешки принять новое решение. Защиту, место отдыха, способное затянуть в мягкую трясину, позволять проваливаться и падать до самого конца, так и не ощутив удара о дно… Она и падала в бесконечной мягкой темноте, совсем не похожей ни на что уже виденное, такое странное, но безопасное… А тем и смертельное. Если Мрак — болото, то жизнь — бурная река. Скрученная фигура вздрогнула, дёрнулась, затряслась в припадке, сжалась сильнее… Бедное, неназванное, забытое… Никто не знает о Мраке, не знает о том промежутке, названном утром и вечером, не задумывается о серости в чёрном и белом, не смешивает молоко с дёгтем, не зовёт промежуточное состояние, не полагает о его существовании. Никто не молится Мраку, не кланяется, не воздаёт хвалы. И фигура трясётся в рыданиях, не веря, что кто-то обнаружил, узнал, коснулся… А Алиса падает, тонет в ожидании конца, мига, мгновения, когда всё разобьётся, рухнет, потому что за промежуточной стадией грядёт день или ночь, свет или тьма, промежуток всегда так короток, но прекрасен… На этот раз горят звёзды, значит, опустилась ночь… Он молчит, любуясь ими, будто не способен говорить. Молчит, хоть задолжал объяснения, добрую дюжину объяснений, и ей приходится вздохнуть:  — Ничего… я на тебя не сержусь. Он снова касается, расписывает, выдавливает слова, а Алиса смеётся:  — Намного проще, чем ожидала. Левая рука по кисть чёрная, будто обмакнута в чернила, теряется в темноте пещеры, словно её отобрали, если бы только не ощущение своей конечности, способность гнуть пальцы. Достаточно протянуть её, как коснёшься его, тронешь сам Мрак, скрывающийся в щелях, в не самой тёмной тьме и не ярком свете, в тенях и кратких мигах заката и рассвета.  — Мрак, и всё же, почему? Её так интересуют простые вопросы: «Почему я?», «Почему сейчас?», «Почему ты не явился раньше?», а ответы появляются на коже, лёгкими касаниями, не всегда трактованными верно. Третий отец, позволивший Тьме стать матерью, но поставивший от неё заграждение. Мягкость, сокрытая в миге объятий…  — Но я не хочу останавливаться. Он понимает, Мрак никогда не заставлял замирать. Противоречивый, но кто сейчас однозначный?  — А теперь тебе надо меня отпустить… Ты останешься рядом, мы никогда не будем одиноки под столь большим звёздным небом. Наконец Мрак отступает, прячется, сжимается, прячась и закрывая лицо, пока не чувствует новое касание. Оно вынуждает поднять голову.  — Ты не один. Разве бывает кто-то одинок? Ты только взгляни, звёзды — тоже его глаза. Он видит всех нас, он рядом со всеми. Самое лучшее из начал. Они сверкают в ночном тебе, как тысячи душ, мириады частиц, остаются холодными и далёкими, но всегда можно встать рядом с ними, приближаться, пока не сгоришь.  — Ты забыл, что его звёзды не ледяные? Они бьют, покалывают, что те молнии, сверкают и не сжигают, а выворачивают наизнанку и пересобирают, но никогда не оставляют в одиночестве. Пока ты видишь их — не останешься одинок.  — Он никого не бросает, всех видит и не забывает. Мрак смотрит не вверх, где на небосводе мириады глаз, он смотрит в одни, невозможно-зелёные, расцвеченные золотом, всматривающиеся в глубины бесконечного болота без страха утонуть.  — Мы всегда нужны друг другу, Мрак. Он снова прячется, но уже по другой причине.  — Покуда я существую, никогда не оставлю тебя. Ты — тоже семья. Мрак не может поднять головы, но она чувствует ответ, вписанный в кожу, и улыбается, повторяя на нём те же слова и знаки. И краткий миг заканчивается.