Мертвец под прицелом

Пепелище. Развалины и обломки, искореженная огнем утварь — вот что осталось от ее фермы. Почерневшая язва на покрытой мягкой травой земле. Ребекка Рид сделала шаг вперед. Из-под подошв ботинок тут же вырвалась струйка зольной пыли: дом будто сделал последний выдох. Дальше идти опасно. Где-то под ногами находился подпол, а перелом лодыжки ей сейчас совсем не нужен. Стены, выложенные из камня, выдержали напор огня, но крыша провалилась, пол прогорел, а навес террасы готов был обрушиться в любой момент. У колодца устало всхрапнул мерин. Телега позади него была доверху наполненой, а животное — слишком старым для такого груза. "Одинокий рейнджер" Джон отказался от награды для себя в пользу денежной компенсации ей, Ребекке, потерявшей мужа и крышу над головой. Только вот лучше бы он вместо компенсации остался сам. Они бы могли жить здесь. Отстроиться заново, возделать землю, покорить ее себе, приручить, заставить отдавать вложенное сторицей. А теперь она снова одинока. На глазах вскипели слезы, и Ребекка зло оттерла их ладонью. Ну и пусть. Джон за всю жизнь тяжелее своей книжонки по юридическому праву ничего не поднимал, какой из него помощник. Пусть катится, пусть повоображает себя карающей дланью справедливости. Ребекка поддела мыском оплавленный кусок металла, отпихнула в сторону. Она всегда справлялась без мужчин и сейчас справится. Малой части компенсации хватило, чтобы купить кой-какой инструмент, большую армейскую палатку с переносной чугунной печуркой, еды на первое время и почти новенькую винтовку. Остальное Ребекка положила в банк. Бутч Кавендиш мертв, его шайка почти вся переловлена, а те, что еще на свободе, носа не высовывают из прерий, так что за безопасность вклада пока можно не беспокоится. Если в ближайшее время банк не обчистит заезжий лихой бандит, ей, слава Богу, хватит и материал заказать и нанять пару рабочих. А сейчас главное разобрать завал, чтобы добраться до фундамента. Она распрягла и стреножила лошадь, оставив ее пастись, и с помощью Дэнни еле выволокла палатку из телеги. Лучше поставить ее сейчас, к закату на это у нее не останется сил, а сын еще слишком мал, чтобы справиться в одиночку. Он все больше молчал, не выказывая ни радости ни печали и этой безэмоциональностью напоминал своего неразговорчивого угрюмого отца. Сердце сжималось от жалости, когда он старательно оттаскивал в сторону доску, хватал обмотанными тряпьем руками другую. Небольшие обломки древесины или совсем обожженые, негодные куски мебели, бросали в одну кучу — ими можно было обогреть палатку ночью и приготовить еду; все, что было длиннее трех футов, аккуратно складывалось в сторону. Они еще послужат. К вечеру оба валились с ног. Еле достало сил поесть. Ребекке пришлось несколько раз окликнуть сына, чтобы тот не выронил из натруженных и сонных рук тарелку со скудным ужином. Нельзя, нельзя так загружать ребенка, ему всего восемь лет. Чтобы не спать на голой земле, пришлось смастерить из более-менее уцелевших досок подобие лежаков и теперь в палатке висел запах гари. Да нет, гарью пахло все — руки, волосы, платье, продукты. Черные пятна въелись в кожу, в подол, неопрятными мазками раскрасили фартук. Засыпая, Ребекка подумала, что после того, как они все здесь расчистят, их с Дэнни будет не отличить от негров. Река, протекающая совсем рядом, в нескольких ярдах от забора, весь день так ярко блестела, отражая солнечный свет, что у нее поднялось настроение. Погода стояла нежаркая, в самый раз для работы, да и от воды тянуло влажной прохладой, а пространство перед домом уже полностью освобождено от опасно накренившегося остова террасы. Как такому не радоваться? Ребекка, улыбаясь, отправила Дэнни поставить несколько силков, а после того — удить рыбу. Пусть парень почувствует себя добытчиком, а она перестанет укорять себя за его впалые щеки. Дом Ридов стоял на отшибе, далеко от ближайшей фермы, поэтому, завидев человека, медленно бредущего без коня в сторону города, до которого еще добрых десять миль, Ребекка удивилась. К тому же передвигался он не по дороге, а вдоль реки. На всякий случай она вынула из телеги заряженную винтовку. Закатное солнце било в глаза, мешая рассмотреть странного путника, она успела отметить только, что тот прихрамывал и был болезненно скособочен. Но вот стали видны длинные волосы и обтрепанная знакомая шляпа, прикрывающая лицо. Ребекка ахнула, непроизвольно шагнула назад, вскидывая оружие. Еще не веря себе, она пару раз моргнула. Сомнений не осталось: в лохмотьях дорогой когда-то одежды, весь в пыли и крови, к развалинам ковылял Бутч Кавендиш. Во плоти. Обернувшись на секунду, она крикнула: — Дэнни! Они вскинули головы одновременно — ребенок и мужчина. Дэнни кинулся к ней, Бутч — попятился, переводя взгляд с ее решительного лица на холодное дуло. Усмехнулся. — Не успеешь, — презрительно бросила Ребекка, разгадав его желание дать стрекача. Она не промахнется. Да и далеко ли Бутч сумеет убежать, хромая на обе ноги? У того в голове, видать, вертелись те же мысли, потому что, скривив досадливо лицо, он приблизился. — Ну, здравствуй, молодая вдова. Они настороженно разглядывали друг друга. Бутч выглядел жалко: на висках темнели потеки грязи, смешанной с кровью, волосы слиплись и висели темными плетьми, на тонкой переносице царапина, лоб рассечен; левая рука болталась на перевязи, чуть ниже колена длинная прореха в брюках то и дело показывала неловко и слабо примотанную грязную тряпку, а жилет сбоку набряк, потяжелел и потемнел от крови. Ребекка понимала, что и сама выглядит слегка безумно, стоя возле кучи прогоревших досок, вся в черной угольной пыли, потная и взъерошенная от тяжелой работы. Но ей и не нужно выглядеть внушительно: у нее в руках винтовка — тот самый весомый аргумент, который подействует на любого подонка. Прижав приклад покрепче к плечу, Ребекка почувствовала себя увереннее. — Оружие. Кидай все, что есть. Бутч нехотя потянулся к шнурку на бедре, не позволяющему кобуре болтаться, звякнул пряжкой, бросая весь патронташ к ее ногам. Вынул из сапога небольшой нож, кинул плашмя туда же. Понял — лучше подчиниться. И правильно, она долго раздумывать не станет. Перекинув через плечо его ремень, Ребекка вынула и проверила револьвер, спрятала нож в складках платья. — Все думают, что ты мертв. Бутч осторожно, будто прощупывая почву, предложил: — Тогда можешь просто пристрелить меня и эти слухи окажутся правдой. Только хватит ли у тебя духу, миссис Рид? — Хватит, если вдруг побежишь или дернешься ко мне. Из-за тебя погиб мой муж, из-за тебя я лишилась поддержки, а мой ребенок остался без отца и крова! Хохотнув, Бутч сощурился. — Хорошо, веди меня к Коулу, он заплатит за мою жизнь и твои убытки серебром. Купишь себе не жалкую лачугу, любой дом. Хоть весь этот городишко. Ребекка едва не задохнулась от возмущения: мерзавцу даже не пришло в голову, что за произошедшее невозможно откупиться. Она прошипела злорадно: — Разве ты не слышал? Коул мертв. Теперь в городе новый мэр. И по его приказу твое проклятое серебро уже вылавливают из реки. Там столько солдат и рабочих, что ты и на милю не сможешь приблизиться. Все это уже не принадлежит тебе. Бутч побледнел, качнулся, как от удара. Вопреки всем христианским учениям, Ребекка внутренне торжествовала: теперь ему незачем спешить в город, теперь ему вообще некуда идти. — Что ж, — он с трудом вытолкнул слова сквозь сжатые зубы, отвернув лицо к реке. — Значит, за мою жизнь ты выручишь всего пару медяков. Если вообще что-то получишь. Совладав с собой, глянул насмешливо из-под полей шляпы, оскалился кривой ухмылкой. — Так как же ты теперь со мной поступишь, вдова Рид? Действительно, что дальше? Дэна он ей не вернет, отпустить выродка вот так запросто — невозможно, а в ожидании искренних извинений она может держать его под прицелом хоть до конца дней: такие как он не извиняются. — Придется тебе поработать на меня, Бутч Кавендиш. Своими руками исправить то, что уничтожили по твоему приказу. — Ты сошла с ума, женщина? Он внимательно оглядел ее с головы до ног и вдруг расхохотался. Напряженно замершая Ребекка вздрогнула от неожиданности, палец дернулся, и тут же грохнул выстрел. Хриплый смех оборвался. Бутч, по счастливой случайности оставшийся невредимым, опасливо замер. Придав лицу свирепое выражение, чтобы не выдать собственного испуга — стрелять она вовсе не планировала — Ребекка повторила упрямо: — Ты будешь работать на меня. А если попытаешься сбежать — пристрелю. Бутч, которому ронять достоинство ох как не хотелось, буркнул: — Со сломанной рукой я мало на что годен. — Раздевайся, — скомандовала она. — Это еще зачем? — Хочу посмотреть. — Что-то не похожа ты на лекаря. — С твоими пустячными царапинами справлюсь. Бутч совсем помрачнел, но перевязь с шеи стащил, и кое-как стянул с себя жилет и бывшую когда-то белой рубаху. В одежде он казался крупнее. А так — посмотреть даже не на что: щуплые плечи и по-волчьи впалое брюхо. — Дэнни, подойди. Держи его на мушке, — Ребекка протянула сыну отнятый кольт и злорадно добавила: — Помни, это он убил твоего отца. Чуть ниже ребер с бока Бутча сняло приличный лоскут кожи, но кровь там уже спеклась в хрупкую корочку. Потыкав пальцем вокруг раны, Ребекка дождалась едва слышного шипения и удовлетворенно кивнула. Руку, которую он берег, прижимая к себе, она ощупала с особым тщанием и возмутилась. — Схитрить хотел? Не перелом это. Из сустава плечо вышибло, вот и все. — А я будто в этом понимаю, — ощетинился он. — Вправить надо. — Умеешь, что ли? Оставив его вопрос без ответа, Ребекка пошла в палатку и в стопке чистого белья отыскала припрятанную плоскую бутыль. Конечно, она не умела. Даже не была уверена, хватит ли сил. Весь ее опыт в этом деле сводился к тому, что ей довелось видеть однажды, как это делал Дэн. Но он вообще все, кроме семейных обязанностей, выполнял хорошо. Будто тренируясь, Ребекка изобразила в воздухе резкое движение, которое помогло бы поставить плечо на место, потом быстро отвинтила пробку и хлебнула виски. Зажмурилась, прикрыла рот тыльной стороной ладони, медленно выдохнула и отерла губы. Все же женщинам не предназначено причинять боль. Даже таким ублюдкам, как Бутч. Поразмыслив, Ребекка прихватила бутыль с собой и твердым шагом вышла из палатки. Она попросила его лечь. Бутч выполнил просьбу с таким лицом, будто ему предстояло опуститься в гроб, а Ребекка держала в руках крышку. Это заставило ее усмехнуться и немного сбавило волнение. Быстро откупорив бутылку, она снова приложилась к горлышку. На этот раз обжигающая жидкость прошла по горлу легче и уже не пыталась выплеснуться обратно. Бутч, волновавшийся еще больше нее, потянулся к бутылке всем корпусом, здоровой рукой, и даже губы облизнул, но она предпочла сделать вид, что ничего не заметила. — Тебе лучше расслабиться. Не бойся, рожать больнее. — Рожать мне не грозит, — огрызнулся Бутч, откинулся на землю, нервно вздрагивая ввалившимся животом. На лбу его проступила испарина. Ухватив его покрепче за руку, Ребекка, будто примериваясь, плотно прижала локоть к ребрам, а запястье повела вверх и в сторону, одновременно смещаяя локоть ближе к грудине. Мышцы под ее пальцами напряглись, непроизвольно сопротивляясь. — Расслабься, Бутч. Готов? На счет три. Он действительно постарался расслабиться, а Ребекка, даже не начав отсчет, рванула его запястье в обратную сторону, к противоположному плечу. Раздался влажный щелчок — сустав встал на место, а Бутч грязно выматерился и заорал: — Ты не начала считать! Отскочив подальше, Ребекка скинула ремень винтовки с плеча и прицелилась. — Ладно, не кипятись, — сразу сбавил он тон. — Кажись, помогло. — С ногой что? — кивнула Ребекка. — Мне нужно, чтобы завтра ты мог ходить. Бутч хлопнул себя по колену, легко поднялся, держа вторую ногу выпрямленной. — Не стоит беспокоиться. Царапина. Я уже помочился на нее, так что твои услуги не понадобятся. Она скривилась, повернулась к сыну, забрала у него револьвер. — Дэнни, пойди проверь силки. Ее гость осторожно согнул и разогнул локоть, хмыкнул, снова натянул на себя рубаху, жилет, шляпу. Оставлять здесь Бутча было, наверное, самой безрассудной ее идеей. И все же мысль заставить работать того, кто всю жизнь промышлял грабежом да распутничал по борделям, оказалась слишком заманчивой.