Мертвец под прицелом

Конечно он прекрасно помнил, где находится ферма Ридов — он знал каждый куст, каждую кроличью нору на сотню миль окрест. Просто не мог предположить, что нос к носу столкнется с свежеиспеченной вдовушкой. Что той было делать на пепелище? От того места, где Бутч очнулся после встречи с вагоном, он шел долго, очень долго. Ноги стерлись до лопающихся пузырей, пришлось остановиться возле ручья и отодрать у плаща подкладку — плотнее обмотать ступни. Промыв глаза, залитые кровью из рассеченного лба, он с трудом заставил себя посмотреть на хлюпающую в боку рану. Выглядела она не так страшно, а ведь пока брел, думал — все, истечет кровью, ослабнет, и хищное зверье радостно растащит его кости по всему штату. Поднявшись, Бутч медленно зашагал дальше. Сломанные ребра не давали нормально дышать, а рука казнила острой болью на каждое неловкое движение, не давала поспать даже несколько минут непрекращающимся монотонным нытьем. Инстинкт гнал его вперед, поторапливал, подсказывал, что долго в лесных дебрях он не протянет. Из-за немилосердной головной боли двоило в глазах, и Бутч расстрелял почти все патроны, пытаясь добыть хоть немного еды. Он мог загнать любого, самого выносливого коня, не чувствуя усталости в седле, но для пеших прогулок он, кажется, уже слишком стар. По шпалам пересекающей лес железной дороги идти было легче, но, как только рельсы легли по открытому пространству, Бутч был вынужден спуститься к реке: скудная растительность по берегу хоть как-то скрывала его хромающую фигуру. И можно было наполнить урчащий желудок водой, раз подстрелить ничего не довелось. Изловить что-то руками на мелководье он и не пытался. Каменистая наклонная кромка у воды отбирала все силы, так что об охоте он больше не думал. Только бы дойти. К концу пути Бутч уже почти ничего перед собой не видел. Шум реки убаюкивал и отуплял утомленное постоянной болью сознание, поэтому женский окрик подействовал на него как пощечина. Вторым ударом, и покрепче, стало известие о гибели Коула. Несколько мгновений он даже не мог осмыслить услышанного. Это конец. Двадцать лет ожидания и кропотливой подготовки впустую. Больше у него ничего нет. Ни шахты, ни серебра, ни старшего побратима. Не на этом деле, так на другом Коул придумал бы как обогатиться и выйти сухим из воды. А теперь что? Принять предложение Рид и рабски гнуть хребет под командованием женщины? С губ так и рвались полные яда слова, но вид — и звук! — легкой короткоствольной винтовки заставили его проглотить их. Уж больно вдовушка недружелюбно настроена — глаза из-под строго изогнутых бровей так и сверкают. Да и если хорошенько подумать, все одно далеко ему не уйти: отлежаться нужно, зализать раны, окрепнуть хоть немного. Бутч постарался не показать, насколько ослаб, стоял, стискивая зубы, а когда она заставила раздеться, не поворачивался спиной, где по ребрам растеклась болезненная синева. С рукой вдова Рид справилась ловко, но другие части тела давать ей осматривать почему-то совсем не хотелось. Он не лошадь, которую берут для работы и оглядывают со всех сторон, щупают мышцы — сгодится ли, — морщатся, а потом машут рукой, сойдет, мол. Особенно неуютно было под прицелом ее бледного неразговорчивого отпрыска. Бутч тоже помалкивал: не хотелось вдобавок к своим увечьям получить добротную свинцовую горошину. Парнишка тщедушный и тяжелый револьвер уж больно опасно подрагивал в его руках. Того и гляди стрельнет. Пока он воевал с рубашкой и жилетом, пытаясь вновь натянуть их на себя, не тревожа при этом вправленную руку, Рид отослала сына проверить силки. А ему качнула стволом винтовки к кострищу. — Располагайся. Не выпуская из рук оружия, развела костер, приспособила над огнем небольшой котелок, смазав куском нутряного сала дно. Бутч наблюдал за ее действиями, то и дело сглатывая. Вдова обжарила овощи, не жалея при этом лука и приправ, добавила воды и крупы. Получилось что-то вроде густой похлебки. Бледный заморыш Рид вернулся с кислой физиономией и пустыми руками, но мелкая рыбешка, надерганная из реки еще до переполоха, вызванного его появлением, запекалась тут же, в присыпанном углями глиняном горшке. Когда раскрасневшаяся от жара костра вдова сняла с огня котел, Бутч отвернулся, выказывая полное равнодушие к деревянному черпаку, но еды вдова ему все же положила. На удивление — ровно столько же сколько себе и сыну, хоть и досадливо скривила при этом свой лягушачий рот. Получив миску, Бутч еле удержался, чтобы не ткнуться в нее носом от жадности. Пытаясь сохранить достоинство, повертел в пальцах ложку, с ленивым любопытством поворошил похлебку, парящую кружащим голову ароматом. Черпнул. Еще раз. Опустошив миску начисто, он размяк, уставился остановившимся взглядом в мерцающие угли. Одно хорошо — никто не знает, что он жив. И не узнает: упертой вдове не выгодно сдавать его новому мэру, ей очень нужен работник. Так что пускай немного потешит свое самолюбие, пускай немного покомандует, пока он набирается сил. Бутч по лицу видел: она с удовольствием заставила бы его начать трудиться сию же минуту, если бы солнце сделало ей одолжение и не поспешило закатиться за горизонт. Он даже не подумал сопротивляться, когда на ночь его привязали к дереву рядом с белой армейской палаткой. Для приличая подергался — крепко, — и расслабился, откинул голову, вжимаясь тульей шляпы в шершавый ствол, поерзал немного, устраиваясь поудобнее. Тело просило отдыха: двое суток пешего хода, да без сна из-за руки. Зато сейчас боль почти утихла, а в брюхе разлилось приятное тепло. Открыл глаза Бутч на рассвете, содрогаясь от холода. Вдова Рид уже потихоньку копошилась у костра, свежая, причесанная. На большой чугунной сковороде поднимались мягкие кукурузные лепешки, а кофейник, зарытый в угли, выпускал из носика пар, который прибивало сонным утренним ветром к земле. Бутч зашевелился, подтянул к себе ноги. Кутаясь в шаль, вдова глянула на него мельком, подцепила и перенесла обжаренные лепешки на горку других, одинаково круглых и плотных, будто вырезаных по портновскому лекалу. Мазнув сковороду салом, выложила новую порцию, а его освободила только после того, как все приготовила. Под прицелом отвела к наспех сооруженному нужнику. Знал бы Бутч, что придется им пользоваться, уточнил бы что на ферме нужно сжечь все, кроме него. В еде он всегда был непривиредлив, мог схарчить все, да и желудок у него крепкий. В тюрьме так вообще выбирать не приходилось. Вчера Бутч даже не заметил, что именно проглотил — настолько был голоден, а сегодня вот распробовал. Вдовушкина стряпня оказалась во много раз вкуснее того, что готовили в его отряде Фрэнк или криворукий Скинни, а желто-румяные лепешки затейница Рид еще и полила сверху сладкой патокой. Давненько не доводилось ему испытывать такого удовольствия от пищи. Наверное, он слишком долго цедил густой от крепости кофе, потому что, когда поднял взгляд, у вдовы Рид было такое лицо, будто ей очень хотелось швырнуть сковороду ему в голову. — Идем уже. Поднялась, подхватывая оружие. Проводив его на развалины, вдова показывала пальцем то туда, то сюда — распоряжалась. От дома остались только каменные стены и очаг. Пол внутри почернел, зиял провалами и опасно трещал под его весом, а от крыши уцелел лишь остов. Приставив к стене толстую доску, Рид загнала наверх сына, безостановочно повторяя «Дэнни, будь осторожен!». При этом пыталась и отпрыска своего поддержать взглядом и Бутча из-под прицела не выпустить. Перекинув через прогоревшую балку толстую веревку, заморыш проворно спустился вниз и отбежал подальше. Один конец веревки достался Бутчу, второй вдова намотала на руку. — Тяни давай. Бутч отступил, натянул канат, напрягся, поднимая сапогами пыль. Порваный бок ожгло болью, а из дома раздался сухой треск и только. — Надо резко, — кивнула вдова, и он ощутил, как спина от ее слов покрывается холодным потом. — На счет три. Оставшийся скелет крыши удалось свалить внутрь не сразу. А после последнего рывка Бутч едва не потерял сознание. То и дело поправляя ремень винтовки, Рид споро таскала наружу доски, стараясь не поворачиваться к нему спиной. Опасалась. От напряженного наблюдения за ним была невнимательна и пару раз вскрикнула, всадив в ладонь занозу. Бутч на это язвительно хмыкал, хотя сам с непривычки уже изранил все пальцы. Он связывал несколько горелых обломков, закидывал веревку на здоровое плечо и отволакивал к другим, аккуратно уложенным рядами, стараясь не показывать, что при движении рук боль в ребрах слепит глаза. Их возня поднимала в воздух столбы зольной пыли, та оседала на вспотевших лицах, пробиралась в легкие, заставляя судорожно кашлять. От каждого такого приступа Бутчу казалось, что в грудь полностью расстреливают револьверный барабан. После полудня они перекусили сухими галетами и вяленой говядиной. Заморыш Рид сидел напротив насупившись, смотрел волчонком и почти не притрагивался к еде. Вдова, заметив это, отправила сынка восвояси и начала подгонять Бутча. Ему торопиться было некуда, так что жевал он тщательно и вдумчиво. Дождавшись, наконец, пока с едой будет покончено и вооружившись молотком, она принялась выбивать из досок уцелевшие гвозди. Хмуро поглядывала в его сторону, следила за каждым шагом и отлить водила, тыча в спину стволом винтовки. В самый, мать его, синяк. Потом заставляла возвращаться обратно к работе. К вечеру воздух, прогретый за день, тяжело повлажнел и напитался пряными запахами степных трав. От нудного однообразия у Бутча сводило зевотой челюсти и казалось, что спина так и останется скособоченой на одну сторону. Доски он оттаскивал уже механически и заметил, что не слышит стук молотка только когда до него добрался сытный запах тушеных бобов с перцем и чего-то рыбного. Видимо, с силками младшему Риду снова не повезло. Зато посчастливилось выволочь из реки крупную форель. Что ж, день прошел. Бутч наворачивал ужин с волчьим аппетитом. Надолго он здесь не задержится, вот пусть только нога заживет и как-нибудь утром вдова не найдет свою лошадь. Бутч покосился на дряхлого мерина, перебирающего копытами неподалеку. Для начала сойдет и он. Колби придется миновать, сделав приличный крюк, раз уж где-то там расквартированы солдаты. Пусть и дальше все считают его мертвым. Главное, чтобы животина не околела под ним посреди пустыни до того, как он найдет ей замену и разживется оружием. А еще надо бы придумать, каким образом перерезать веревки. На то, что они вдруг развяжутся и сами опадут чудесным образом, надеяться не стоило — вдовушка связывала его так, будто родилась на корабле. Посреди ночи Бутч проснулся, звериным чутьем ощутив рядом чужое присутствие, вскинул голову. Над ним склонился сопляк Рид, бледный, словно призрак, сжимая в руке нож, которым его вредная мамаша нарезала к ужину рыбу. Глаза парня казались по-совиному круглыми от страха. Бутч открыл было рот язвительно поинтересоваться какого дьявола тот собрался делать. Не успел — замахнувшись, заморыш ударил в грудь. К счастью, сил, чтобы глубоко проткнуть человеческое тело у него не хватило, да и ребро помешало. От резкой боли Бутч зарычал, рванулся из пут и окатил щенка такой отборной бранью, что тот вскочил с колен и попятился. На голос из палатки фурией вылетела растрепанная вдова, замерла ошарашенно, переводя взгляд с Бутча на сына. Ствол винтовки беспомощно опустился, клюнул землю. Заморыша, наконец, прорвало: — Мама, он убил отца! Зачем он здесь?! Он должен сдохнуть! Сдохнуть! — Твой отец был рейнджером, — одернула она сына, — и ты прекрасно знаешь, что просто так, по желанию, убивать людей нельзя — на это есть закон. Иначе, чем мы отличаемся от таких как он? — Не пудри ему мозги, — встрял Бутч. — Ты молодец, парень, верно поступил. Око за око. Я на твоем месте сделал бы тоже самое. Вдова свирепо глянула сверху вниз, пнула его сапог, прошипела: — Заткнись, Бутч Кавендиш, а не то я вырежу тебе язык. Он фыркнул и отвернулся, а вдова наконец заметила кровавое пятно, растекшееся по рубашке, кинулась за водой и тряпицами. Щенок на это снова заскулил: — Как ты можешь?! Она обернулась. — Пусть он сделает, что должен. Мы совсем одни, Дэнни, и я заставлю его нам помочь. А вздернуть его еще успеют. — Я ненавижу его! И тебя я тоже ненавижу! Он скрылся в палатке, а Бутч вдруг подумал, что правильно поступил, когда прикусил язык и не ляпнул о том, что не только убил его папашу, но и взрезал, словно поросенка, исполняя собственный ритуал. У щенка большие способности, раз не струсил ночью прийти мстить. И не просто подпалить спичками сапоги — для того, чтобы воткнуть нож в человека нужна особая смелость. А кабы рассказал, как знать, тот мог решиться вынуть из-под подушки матери его собственный револьвер. По лицу вдовы, оттирающей его от крови, было заметно, что о своей несдержанности она очень жалеет. Не знал бы ничего сынок и ночью спокойно сопел бы, черных помыслов не держа. Получается, сама подтолкнула его? Глядя на то, как меняется выражение на ее лице, на нервно закушенную губу, Бутч мысленно посмеивался. Веревки она, конечно, не сняла и, уняв кровь, вернулась к сыну. Сквозь тканые стены палатки ему были слышны сдавленные всхлипы мальчишки и тихое бормотание вдовы. Ничего, скоро они друг с другом распрощаются: долго ходить в батраках у Ридов ему терпения не хватит.