Посмертное желание

С юношеских лет и до самой смерти они следовали одной тропе — преступной тропе мести и злодеяний, признания и могущества. Они заставили других считаться с собой, и все презревшие их сполна поплатились за годы унижений. Но цена отмщения высока, а век величия недолог… …Сюэ Ян умирал с усмешкой на губах. Усмешка не сошла с его лица, и когда Су Шэ, взвалив худое тело на плечо, активировал талисман перемещения, и когда Цзинь Гуанъяо опустил это тело на циновку в одной из потаенных комнат Башни Кои. Это тело — его, Сюэ Яна, тело — потеряло много крови и слишком ослабло, чтобы пошевелиться. Сил оставалось лишь на усмешку, и он продолжал усмехаться, глядя в глаза своего друга, наполненные тревогой, сожалением и страхом. Никогда бы Сюэ Ян не подумал, что из них двоих умрет первым. Не глупее он был. Разве что, менее осторожен. Но даже если ему выпало уйти первым, то это означало, что и второму осталось немного. Он знал: страх в глазах Цзинь Гуанъяо — это страх не за умиравшего, а за собственную жизнь. Сюэ Ян усмехнулся еще довольнее. Он жалел только о том, что в этой тягостной тишине не может говорить. «Куда же делось все твое красноречие, Мэн Яо? — думал он. — Неужели ты и словом не одаришь того одного, кому поверял все свои преступные тайны? Того одного, кто знал настоящего тебя и принимал таким, какой ты есть?» Цзинь Гуанъяо молчал. Он хотел взять в руки уцелевшую ладонь Сюэ Яна, но тот жалким усилием сжал кулак крепче, оберегая последнее, чем он еще дорожил в этом мире. Воли к жизни давно не было. Зато была воля к смерти, подпитываемая жгучей ненавистью к себе и собственной судьбе. Он ждал смерти и ждал того мгновения, когда его душа — черная, разлагающаяся и позабытая своим хозяином — станет частью такой же темной и тлетворной силы. Он ждал, когда обернется демоном и продолжит мстить. Сюэ Ян так и умер — с усмешкой на лице и зажатой в кулаке конфетой… …Когда Цзинь Гуанъяо отрубили руку, он невольно вспомнил о Сюэ Яне. С какой гордостью и вызовом тот умирал, и как страшно — невыносимо страшно — теперь умирать ему самому! И он цеплялся за жизнь, за возможность исцелиться до последнего. Убить эту нелепую, отчаянную надежду не могли ни яд, растекавшийся по венам, ни кровь, которую он терял стремительно и неумолимо. Но надежда умерла, когда ему в грудь — верно, в сердце, если бы оно у него было — вонзили меч. Надежду убил Лань Сичэнь. В тот момент Цзинь Гуанъяо показалось, что сердце у него все-таки было, ведь что-то внутри него — и без того едва живое, ненужное прежде — разбилось. Что-то такое, без чего пропали и страх умирать, и желание жить. Остались лишь обида и ненависть, и он выплеснул их на Не Минцзюэ, проклиная того смело и запальчиво, чтобы хоть перед смертью почувствовать себя отомщенным. Но мало, слишком мало удовлетворения приносили ядовитые, пропитанные горечью слова! Боль и бессильная злоба продолжили сжигать его душу, даже когда разбитое сердце остановилось, а плоть сгнила. Облегчить муки своей истерзанной и уязвленной души было последней, неисполненной, волей Цзинь Гуанъяо при жизни. Это стало его первым посмертным желанием… …Они не думали, что судьба даст им шанс встретиться вновь, однако теперь стояли друг против друга — два демона, свободные и получившие заветную силу. Им больше нечего терять, но они еще могут обрести желаемое, утолить жажду возмездия. С юношеских лет и до самой смерти они следовали одной тропе, но теперь их пути разминулись, и каждый пошел своей дорогой.