***
Трудно было забыть место, где они оказались, — это была старая мельница на участке Сальваторе, прямо перед которой он сделал свою первую попытку заколоть себя сразу после поглощения магии Пустой. Не говоря уже о том, что именно на балконе мельницы Кэролайн мягко заверила его, что убедит Аларика позволить их дочерям помочь ему. Её глаза были безошибочно грустными, и даже в его болезненном состоянии в то время было легко увидеть, что она боролась с противоречивыми эмоциями, когда она говорила это. Он вспомнил, как она начала перечислять причины, по которым могла бы помочь ему, и чуть не проговорилась, что, то что у него есть возможность принять и испытать безусловную любовь — это всё, чего она когда-либо хотела… для него? Это было открыто для его интерпретации, но он был бы счастлив в любом случае. Он помнил, как в тот момент, глядя на неё, испытывал непреодолимое желание, и мог поклясться, что уловил в её глазах то же самое. Клаус подошёл бы и поцеловал Кэролайн прямо здесь, если бы она не вышла из транса и не велела ему ждать, пока сама пошла уговаривать Аларика. И вот теперь он снова на балконе, наблюдает за самой странной сценой, разворачивающейся перед ним. Очень мрачная Кэролайн сидела на скамейке, всё ещё одетая в ту же одежду, в которой он видел её в последний раз. В одной руке она сжимала светящийся призматический камень, а в другой, казалось, держала телефон. Было похоже, что сейчас поздняя ночь, и ему стало интересно, что она там делает в такое время. И тут он заметил, что было для него самым странным в этой картине — Кэролайн положила телефон и повернулась, чтобы обратиться к мужчине рядом с ней. Кто-то, кто, Клаус был почти уверен, умер более десяти лет назад. Кэролайн сидела и болтала со Стефаном Сальваторе. — О, у нас была такая в особняке, — сказала Мэри-Элис, указывая на призму в руках Кэролайн и выталкивая Клауса из его мыслей. — Этот драгоценный камень в её руках — магический предмет, используемый для общения с вашим подсознанием и обычно используемый для… терапевтического лечения. Он обычно представляет себя в виде кого-то, кому ты доверяешь, чтобы облегчить процесс. Правда, нашим подопечным они не очень-то помогли — они просто стали слышать больше голосов, чем следовало. Клаус рассеянно слушал, что говорит ему Мэри-Элис. Он слышал о существовании такого предмета во время своей долгой жизни на Земле, но сейчас его больше интересовало, почему и как он оказался во владении Кэролайн. Голос Стефана прервал ход его мыслей:— Итак, ты говорила… что-то о том, что во всём виноват я, — сказал Стефан, улыбаясь Кэролайн. — Хотя я не понимаю, как это отвечает на мой вопрос поэтому, пожалуйста, уточни. Кэролайн просто фыркнула и посмотрела на него, пытаясь не улыбнуться в ответ… безуспешно.
Клаус знал, что Стефан был ненастоящим, но не мог сдержать укол мелкой ревности, который уколол его, когда он наблюдал за обменом репликами, пытаясь собрать воедино тему их разговора.— Ты более чем виноват! — упрекнула она, и Клаус не смог сдержать улыбки. Кэролайн приняла тот пылкий тон, который мог заставить большинство людей согласиться с её доводами, но он всегда находил его таким неотразимо очаровательным. — Ты привёл в движение события, которые заставили меня усомниться в моих чувствах к кому бы то ни было! — она разглагольствовала и, похоже, не собиралась останавливаться, чтобы перевести дух в ближайшее время. — Давай начнём с самого начала, хорошо? Мы с Тайлером были детьми, которые безумно любили друг друга, а потом его убили — не твоя вина, я знаю, но именно так началась вся эта ужасная история — и хотя мы с ним тогда не встречались, он всё ещё был моим другом, и его смерть причинила мне боль!
Клаусу стало интересно, какое отношение ко всему этому имеет мальчишка Локвуд. Он не был уверен, что ему нравится, к чему ведёт этот разговор, но всё равно продолжал слушать.— А потом появился ты, и после всех этих лет любви, которые я считала односторонними, ты наконец понял, что тоже любишь меня. И у нас была целая эпическая любовь…
Клаус был прав, ему не нравилось, как это звучит, и он почувствовал прилив ненависти к Стефану за то, что он заставил Кэролайн пройти через испытание односторонней любви; она заслуживала лучшего.— Я даже не собираюсь вдаваться в подробности смерти Джесси, этого очень милого парня из колледжа…
Уитморский Колледж… тайная база общества Августина, вспомнил Клаус.— …а потом ты пошёл вперёд и умер, могу добавить, добровольно — хотя и по причине, которую, я знаю, ты считал достойной смерти. Но прости меня за то, что я немного эгоистична и хочу, чтобы мой муж был жив! Я всё ещё могу простить тебя за то, что ты напомнил мне, каково это — снова быть на втором месте, но ты даже не задумывался о том, через что мне придётся пройти? После Тайлера, моей мамы? Можешь себе представить? Конечно, нет, потому что ты даже не настоящий Стефан!
С этой вспышкой её руки медленно переместились, чтобы закрыть лицо, и Клаус понял, что она рыдает. Ему вдруг показалось, что кто-то положил на него камень, и всё, чего он хотел, — это протянуть руку, вытереть её слёзы и сказать, что всё будет хорошо.Голографический Стефан ответил ей: — Да, мы оба знаем, что я не настоящий Стефан. Но это не значит, что мысль, стоящая за твоими словами, не звучит правдиво. Давай, отвечай на мой вопрос… почему ты не сказала Клаусу о своих чувствах?
Услышав своё имя, Клаус навострил уши и увидел, что лицо Кэролайн сморщилось от слёз. Она медленно вытерла слёзы и повернулась к Стефану.— Ты же знаешь, я любила его.
Клаус замер. Он не мог поверить своим ушам. Его параноидальная гибридная сторона говорила ему, что это не реально. Что это был тщательно продуманный сон, который он видел, и что на самом деле он был мёртв и обрёл покой. Что ведьма показывала ему то, что он хотел увидеть, чтобы убедить его. Что он, вероятно, ослышался, и она говорила о ком-то другом. Его разум и сердце не могли решить, что чувствовать. Пока он боролся с внутренним кризисом, Кэролайн продолжила:— И я знаю, что он всё ещё заботится… заботился обо мне… ну, по-своему, это же Клаус. Это не значит, что я не знала о маленьком пограничном преследователе, как вещи, которые он делал ''без моего ведома'' — обеспечение того, чтобы кто-то всегда был проинформирован о моём местонахождении и знал, что я в безопасности, куда бы я ни пошла — до тех пор, пока это не встало на моём пути, я была в порядке с этим, — сказала она, пожимая плечами с лёгкой улыбкой. — Но вот что печально, правда в том… в тот день, когда он сказал мне, что собирается умереть вместо своей дочери, я просто знала… — она сухо рассмеялась, — я знала, что люблю его. Или, по крайней мере, я думаю, что именно его решение придало мне смелости признаться в этом самой себе.
У Клауса было такое чувство, будто он перешёл на чрезмерный драйв. Ему и в голову не приходило, что он будет посвящён в тайну любви Кэролайн к нему дважды за одну ночь, не говоря уже о том, чтобы один раз. Это было слишком больно.— И причина, по которой я, наконец, приняла это, была в том, что каждая клеточка моего тела говорила мне найти способ спасти его. Я буквально чувствовала физическую боль от мысли, что его больше не существует, что он… не моя последняя любовь, — она горько рассмеялась, а Клаус просто смотрел на неё, слегка приоткрыв рот. — Ирония в том, что единственный поступок, который дал ему спасение, означал и потерю его навсегда! — ещё одна случайная слеза скатилась по её щеке, и глаза Клауса наполнились слезами, пока он смотрел, ошеломленный её словами. — Ты знаешь, я спорила с ним об этом, стоя прямо здесь, на этом самом балконе, — указала она, — В своём разочаровании я открыто призналась ему, что всё было бы намного проще, если бы он остался Большим Плохим волком. Но даже тогда я не могла найти в себе силы сказать ему… что я чувствовала, — она на мгновение закрыла глаза. — Я хотела накричать на него и убедить, что мы можем найти другой способ вместе. Я хотела заверить его в том, что его любят, в надежде, что тогда он попытается выжить. Я просто хотела обнять его, поцеловать эти раздражающе красивые губы и стереть всё напряжение между нами, зная, что, возможно, у меня никогда больше не будет такого шанса, — она опустила глаза и вздохнула. — Но вместо этого я решила сделать ответственный поступок и уйти, чтобы убедить Рика дать нашим девочкам спасти Хоуп. Потому что я знала, что именно это имеет для него значение. Кроме того, вряд ли моё признание принесло бы какую-то пользу нам обоим, так как он уже принял решение о смерти в любом случае.
Клаус чувствовал себя так, словно его душат, а голографический Стефан просто смотрел на Кэролайн, жестом приглашая её продолжать.— Просто… произнося это вслух, открывая своё сердце ещё раз и зная тогда, что я потеряю его сразу же… после того, как потеряла так много близких — включая двух мужчин, в которых была влюблена. Я просто… — её глаза снова наполнились слезами. — Я просто не была уверена, что моё сердце можно снова собрать… — её голос дрогнул, и слёзы покатились по щекам.
Голографический Стефан начал отвечать на её тираду, но Клаус оцепенел. Кэролайн любила его. Он был вне себя от радости, услышав, что она наконец-то призналась в этом. Он злился, что она не сказала ему об этом перед смертью. Но также был благодарен, не зная, насколько болезненнее был бы его выбор умереть, если бы он знал. Он сожалел, что упустил возможность ответить ей тем же. Но был благодарен ей за заботу о Хоуп. Если и был кто-то, кто мог вызвать в Клаусе столько эмоций одновременно, то это была Кэролайн. Его милая Кэролайн. Его поразило, что, хотя свет внутри неё, казалось, потускнел, когда она сидела и плакала, он всё же умудрялся просвечивать. Её слёзы заставляли её кожу блестеть в сиянии призмы в её ладони, а свет полной луны отражался от её светлых кудрей — хотя это была деталь, которую, вероятно, могло уловить только его мощное гибридное зрение. Он не мог быть полностью уверен, так как находился на уровне предков и всё ещё не знал наверняка, работают ли его силы здесь. Эта мысль вернула его к реальности. Он оглянулся и увидел, что Мэри-Элис внимательно наблюдает за ним. Он был удивлён, что она не прервала его снова, в отличие от всех других видений, но он должен был спросить её. — Как я могу быть уверен, что всё это реально, а не сфабриковано твоим маленьким колдовским мозгом для достижения твоих целей? — спросил её Клаус. Мэри-Элис закатила глаза. — Я польщена тем, что ты думаешь, что я способна сама всё это придумать, но всё, что я сделала, — это открыла окно, чтобы ты мог увидеть, — она пожала плечами, рассеянно рассматривая свои ногти. Клаус решил, что больше не будет откладывать это дело. Он повернулся, чтобы ещё раз взглянуть на Кэролайн, но увидел, что она и Стефан уже исчезли. Он протянул руку Мэри-Элис. — Я готов, — сухо сказал Клаус. Мэри-Элис улыбнулась ему. — Замечательно, — она взяла его за руку, и Клауса снова охватила вспышка яркого света.***
Глаза Хоуп распахнулись, и она села на кровати. Быстрый взгляд на телефон подсказал ей, что уже довольно поздно. Она попыталась вспомнить, что заставило её проснуться, но не смогла вспомнить ни сна, ни кошмара. Голос, вот и всё. Она была на грани того, чтобы наконец заснуть после нескольких часов плача, когда могла поклясться, что услышала голос. Голос её отца.Я люблю тебя, Хоуп.
Она проглотила слёзы, которые грозили снова пролиться. Нет — сказала она себе, это просто её горе, проявляющееся в какой-то странной форме, потому что она только что потеряла отца. Она смирилась с тем, что в ближайшее время ей, вероятно, не удастся хорошо выспаться, но галлюцинации были осложнением, с которым она не была готова иметь дело прямо сейчас. Она подумала о том, чтобы пойти к тёте Фрейе, но передумала, зная, что в данный момент она, должно быть, проходит через свой собственный траур. Может быть, она расскажет ей об этом утром. И с этими мыслями Хоуп снова легла, крепче сжимая подушку. — Я тоже люблю тебя, папа.***
— Не забывай, у тебя всё ещё будет ген оборотня в твоей человеческой форме, поэтому если ты не хочешь обращаться каждое полнолуние, пожалуйста, не убивай никого, — Мэри-Элис продолжала давать указания, в некоторых из которых Клаус услышал нотки сарказма. — А что, если я найду способ вернуться к своей полной гибридной форме? — спросил Клаус, со всей серьёзностью задаваясь вопросом, должен ли он продолжать жить как человек до конца своей жизни. — Должно ли изменение моей формы как-то повлиять на то, что Пустая находится в этой плоскости? — он не хотел, чтобы его попытка быть достаточно сильным, для защиты Хоуп, обернулась тем, что принесёт ей опасность. — Если я права, всё будет в порядке, пока ты физически находишься на земле живых, сверхъестественной или нет, — ответила она. — Если бы предки говорили иначе, я бы запомнила. — ''Если'' и ''может быть''. Твои слова внушают столько уверенности, — он рассеянно вспомнил о другой ведьме, которой он говорил то же самое, втайне желая, чтобы ведьма Беннетт выполнила заклинание вместо этой неизвестной переменной, хотя он знал, что ведьмы Клэр очень ценились за их неповторимый набор навыков. — Кроме того, — продолжила Мэри-Элис, словно не слыша Клауса, — Если ты не планируешь стать прислужником своей дочери — я думаю, для отца это будет не очень удобно — я не вижу никакого способа для тебя снова стать гибридом. Так что, давай не будем волноваться по этому поводу без необходимости и просто сосредоточимся на том, чтобы вытащить из тебя эту магию! — она улыбнулась и взволнованно захлопала в ладоши. — Ой-ой-ой, мы становимся немного вспыльчивыми, да, милая? — Клаус ухмыльнулся её спешке. Он думал потянуть ещё немного времени, чтобы ещё больше раздробить её, но решил не делать этого, учитывая, что всё это длилось слишком долго. — Что ж, ладно, — кивнул Клаус. Мэри-Элис нарисовала вокруг него круг, после чего отступила назад и начала петь, её действия вызвали у Клауса дежавю с того момента, как близняшки Зальцман перекачали в него магию Хоуп. Кроме того, он не был уверен, чего ожидать от этого заклинания, независимо от результата. Но он полагал, что ему нечего терять, в буквальном смысле; он был мёртв — он либо обретёт покой, либо вернётся к жизни, оба варианта со своим собственным списком плюсов и минусов. После повторения заклинаний Мэри-Элис несколько раз, Клаус уже почувствовал, пульсирует в своей груди. Вибрации постепенно начали усиливаться, колеблясь по всему его телу и заставляя чувствовать, что все нервные окончания разрываются одновременно. Он чувствовал, как она поднимается от кончиков пальцев на руках и ногах, начиная с крошечных покалываний на коже, которые доходили до точки чуть ли не горя, и он чувствовал, как его тело лизало пламя, заставляя его кричать от боли. Дыхание Клауса превратилось в короткие вздохи, он рычал, глядя на свои руки и видя, как синие вены пульсируют под кожей, медленно отступая к центру. Его грудь становилась всё тяжелее и тяжелее, и он чувствовал, что вот-вот упадёт в обморок, когда внезапно вес из его груди покинул его тело и превратилось в большой шар света, пролетевший над ним. Мгновенное облегчение, последовавшее за этим, прояснило его разум ровно настолько, чтобы он заметил краем глаза, что Мэри-Элис пылко смотрела на подвешенную магию Пустой, её руки всё ещё были вытянуты после выполнения заклинания. Светящаяся сфера на несколько секунд зависла между ними во всём своём ярко-голубом великолепии, и Клаус затаил дыхание. Только, что из наполненного болью тумана ему показалось, что Пустая в своей свободной форме насмехается над ним, демонстрируя свою власть над ним, дразня его тем, что она может вернуться в его тело в любое время, когда захочет, и снова разрушить его жизнь… принося с собой боль. Несколько напряжённых секунд спустя из света вырвался последний импульс энергии, и Клаус задохнулся, когда он ярко взорвался, разветвляясь на полосы молний, которые, казалось, простирались по всему небу через весь уровень предков. Последним воспоминанием Клауса перед потерей создания, был восторженный крик Мэри-Элис.