Побочный эффект

      Майлз лежал и не мог уснуть. За день с ними произошло больше, чем за последние несколько недель. У них теперь есть даже новые имена — они совсем другие люди. И машина теперь другая. Тоже джип, но только грязно-серого цвета, к которому ему еще привыкать и привыкать. И как это Апшер вообще осмелился отдать свой какому-то… Кому? Он так и не определился, как относиться к Саймону. Как к союзнику? Предателю? Работнику «Меркофф»? Слишком много вопросов.       Но почему-то он уже начал к этому привыкать.       Где-то поблизости мирно дышал Вейлон. Им не удалось поменять номер — пришлось остаться в старом, одноместном. Соответственно, кровать была одна на двоих, что было бы весьма неудобно в других обстоятельствах. Но сейчас, в полевых условиях и после стольких потрясений им было все равно на условия быта, да и денег у них не было выбирать. С поддельными паспортами (ой, мы случайно их нашли в сумке, извините) им продлили проживание на три дня, хотя и смотрели на них с подозрением. Фото они с Вейлоном просто оторвали с их оригинальных паспортов. А какая разница? Все равно они теперь вне закона.       После того, как они поменялись машинами, Саймон Пикок уехал на его джипе в неизвестном направлении, приказав писать ему на определенный почтовый адрес только в крайнем случае.       — Я сам вам напишу, если появится важная для вас информация. И, Майлз, я очень надеюсь, что вы все-таки дадите мне подробности вашего… Хм… Состояния.       Естественно, Апшер и не собирался ничего такого ему рассказывать. Да и было ли что? Майлз просто существовал, вроде жил, а может и нет, как человек, но не совсем. Болезнь это была, или… Он даже мог контролировать это в некоторой степени, хотя и с огромным трудом. Но так ли просто это будет в дальнейшем? Иногда бывшему журналисту казалось, что еще немного — и она его поглотит... И что тогда будет?       Он смотрел в потолок, едва справляясь с желанием разбудить Парка и задать ему этот вопрос. Этот дурень спокойно жил рядом с ним, будто уже приняв мысль о монстре, будто не замечает. Ага, как же. Тот же трус, боится его оставить. Может, из чувства сраного долга или каких других сопливых побуждений, но будь его воля — давно бы сбежал.       «Плевать мне на тебя, Парк.» — думает Апшер, всматриваясь в чуть нахмуренный сном лоб. — «И было и есть. Не строй иллюзий.»       Но Вейлон и сейчас не проснулся. Майлз потянулся к тумбочке и взял брошенный там со вчера блокнот. Он еще вчера начал записывать, но бросил, потому что страшно хотелось спать. Самое время продолжить.       1. Ощущения.       Я чувствую себя как обычный человек. Как чувствовал себя до этого, ничего нового. Только болят раны, но они болят естественно, а не какой-то особенной болью. Например, если я их задеваю. Наощупь — самая обычная кожа. В местах черных ранений — очень холодная, будто мертвая. На концах обрубленных пальцев — то же самое. Думаю, это действительно мертвая плоть.       2. Цвет.       Раны с самого начала затянулись этими странными черными тканями. Сначала они были чуть кровавыми (с красноватым оттенком), потом стали просто черными (как обугленная кожа, но ощущения ожога нет). Темные пятна постепенно переходят в цвет обычной кожи, все старые шрамы обычного телесного цвета. Если сделать надрез на участке обычной кожи — кровь красная. Если на участке темной — черная.       Парк сказал, что когда я в ярости, мои глаза тоже чернеют. Целиком.       3. Внутреннее состояние.       Такое же. Все ощущения вполне человеческие, кроме ярости. Как только меня охватывает ярость, мне становится трудно себя контролировать. Такое ощущение, будто мозг ненадолго отключается, а внутри проявляется нечто звериное. Будто на какое-то время я перестаю быть собой, и это очень тяжело сдержать…       Тут Майлз остановился и задумался. Как это описать? Как передать словами то, что попросту не поддается объяснению? Он снова машинально взглянул на Вейлона. Тот говорил, что со стороны это выглядит так, будто на него собирается напасть хищник. Значило ли это, что у Волрайдера звериные повадки? Или он просто нацелен разрывать все, что движется?       4. Внутренняя борьба.       Мне приходится его сдерживать. Я часто на грани совершения непоправимого, но он ли это, или я так просто оправдываю свою жестокость? После этой проклятой психушки с моим мозгом могло случиться все что угодно.       Лучше всего мне было бы изолировать себя от всех. Но пока что такой возможности нет. Лучше я сдохну в пути или на месте назначения свободным, чем попадусь в руки «Меркофф» и скончаюсь на их операционном столе.       5. Лечение.       Есть ли шанс избавиться от Волрайдера?..       Не думаю.

      19.10.2013

      Даже запись ничего не дала. Определенности явно не добавилось. Но по крайней мере, теперь он мог более осмысленно отслеживать свое состояние, понимать, становится ли ему хуже. Может, удастся даже придумать пути решения, облегчения ситуации, или что-то вроде того. В конечном итоге, есть ведь еще Саймон, которого можно хорошенько припугнуть и заставить рассказать все, что понадобится и без выдавания всей информации о себе. Но огромная доля недоверия к этому человеку все еще оставалась, кто знает, что такого может быть у него на уме?       Апшер знал, что у них с Вейлоном нет выбора. Он снова перевел взгляд на лицо спящего, будто бросая ему какой-то немой вызов. И вдруг Парк ощутил это, резко распахнул глаза, чувствуя, как бешено колотится сердце. Он поймал взор Майлза, строгий, изучающий, почти нечитаемый.       — Ты чего? — вырвалось у него против воли. — Что случилось?       — Нет, ничего. — Майлз отвел глаза, поспешно, почти незаметно пряча блокнот. — Спи.       Парк неловко повернулся, задел его локтем. Все же это была очень узкая кровать. Узкая и неудобная.       — Извини. — бурчание.       Апшер поднялся, вытянулся во весь рост и зевнул. Сна не было ни в одном глазу. Он задумался над тем, чтобы пойти покурить, однако есть ему сейчас хотелось немного больше. Вейлон, видимо, снова уснул, потому что со второй половины постели не доносилось ни звука. Интересно, сколько сейчас времени? Судя по тому, как стремительно темнело в комнате — наступал поздний вечер. И экран мобильного подтвердил это — восемь тридцать. Самое время поужинать.       Вообще, для них с Парком границы дня и ночи немного стерлись из-за постоянной дороги, они спали, ели и бодрствовали когда на это бывало время, или когда усталость и голод ломали их окончательно. Ни о каком распорядке дня и речи идти не могло. Майлзу вообще казалось иногда, особенно во время долгого вождения, что он существует на автопилоте, за него его телом управляет некая сила, просто движет бесчувственную куклу вперед, в то время как собственное сознание покидает этот мир. ***       Дождь прекратился, сменившись легким мокрым снегом. Раннее явление для октября, но в холодной горной местности вполне возможное. Кто-то бы обрадовался такой красоте, но уж точно не те двое, что сейчас внимательно рассматривали отвратительные на вид останки какого-то, видимо, человека, хотя, судя по состоянию трупа, существо напоминало искореженного монстра. И даже легкий снег не мог укрыть всего его уродства.       — Отвратительно. — изрек, наконец, первый склонившийся. — Хотя примерно такого я и ожидал.       Второй ничего не ответил, просто опустился на колени перед мертвецом и, почти не морщась, приподнял ему веки. Глазницы трупа так же оставляли желать лучшего — глазные яблоки уже облюбовали черви, оттуда так и сочился гной.       — Неделю лежит, минимум. — второй тоже разогнулся, брезгливо стаскивая перчатку. — Я не понимаю, кого они тут еще пытаются найти?       — Этот Лангерманн оказался уникумом. Других таких и не сыщешь, однако надежда еще есть.       В их небольшой разведгруппе первый исследователь был старше и опытнее второго. Он прекрасно понимал, что над «Храмовыми вратами» все еще проводят эксперименты, добивая всех и каждого с разной степенью интенсивности. Видимо, ждут повторения «чуда».       Если можно было назвать чудом то состояние, в котором к ним привезли Блэйка Лангерманна.       Его разум оказался настолько сломлен и раздавлен напором излучателей, что сознание его теперь было — сплошной туман. Он не мог говорить, не мог думать, не мог выстроить банальных причинно-следственных связей. По сути, он был овощем, его мозг практически полностью оплавился. Если бы не одно «но». Блэйк все понимал. Да и боль он чувствовал прекрасно. Поэтому можно было только догадываться, что он ощущал, когда над ним ставили опыты. Естественно, без наркоза.       — Пошли дальше. Может, наш путь сегодня будет чуть более полезным. ***       Как Майлз ни надеялся, но внизу, в баре, все же были люди. В основном они являлись проезжими путешественниками, которым непременно хотелось оценить местные напитки и еду. У барной стойки его встретил весьма дружелюбный бармен, от которого так и веяло любовью к тому, что он делает. Будто нет в мире работы прекраснее, чем стоять перед полупьяными посетителями и бесконечно им улыбаться, охая, услышав, как подорожал в этом году бензин и какие там заговоры опять плетет против них правительство.       Двое таких как раз облюбовали уютное местечко прямо под неработающим телевизором, и так как выбор был невелик, Майлз тоже уселся рядом, мельком их разглядывая и невольно прислушиваясь к «светской» беседе.       — Добрый вечер, сэр! — учтиво поприветствовал его Стивен Сепменс (имя было крупно выбито у него на бейдже). — Чего желаете?       Апшер быстро пробежал глазами не шибко богатый ассортимент. Почему-то на ум пришли студенческие годы, когда из более-менее приемлемой выпивки он мог позволить себе только «Jack Daniel’s» и какой-нибудь самодельный коктейль вроде «водка-энергетик-кола» (пропорции составляйте сами), поэтому и остановил выбор на виски с каким-то местным ноу-хау в виде странного на вид (но зато дешевого) рагу из кролика. Кухня находилась тут же, однако роль официанта выполнял все тот же Стивен, изредка подающий посетителям блюда, которые повар выставлял в небольшое окошко.       — А я говорил тебе, Клара, нет в этом штате хоть какого-нибудь толку! Бензин на ветер, чтоб его… А местные сенаторы? Тьфу… Слыхали, что в новостях говорят? Колорадо катится невесть куда!       Говорящий был не молод, но и не совсем уж старик. Мужчина лет сорока, с уже седеющими висками, так активно жестикулировал вилкой со спагетти, что те грозили разлететься во все стороны.       — А тебе лишь бы правительство лишний раз поругать, вот же! — его, очевидно, жена, сварливо шлепнула муженька по колену. — Совсем разошелся, старый пень. Людей вокруг только разгонишь. Угомонись, я сказала!       — А я не к тебе обращаюсь! — не сдавался спорщик. — Вот с мужчиной поговорить сел, не мешай, чтоб его…       — Да сейчас все так, — поддакнул Сепменс, — что ни сенатор, все ему лишь бы себе карман побольше набить, знаем таких. Вот у меня дядя…       Но парочка путешественников явно не желала слушать, что там у Стивена с дядей. Для них это было чем-то вроде разминки — постоянное препирательство по поводу и без. Удивительно, но какой-то особенной неприязни к ним Майлз не испытывал, наоборот, он будто окунулся в ту особенную домашнюю атмосферу, когда приезжаешь к малознакомым тебе родственникам, как тут же чувствуешь тепло, будто знаешь этих людей и этот дом лет сто. И споры их такие же уютные — в нем нет ни капли злобы, просто «спортивный» интерес. Да и рагу оказалось не таким уж плохим, хотя и отдавало холодильником. Странно только, что оно было готово так скоро.       — Слыхали, что недавно вытворил муженек Лэйлы Уоррен? — Клара сидела к Апшеру ближе, а потому ей не составило труда к нему развернуться. Внешне она очень походила на своего мужа, даже волосы седели на тех же участках.       — Эм… Нет?       Лэйла Уоррен была очень популярна пару лет назад, но все, что Майлз о ней знал, так это то, что она скандальная поп-певица. Какое-то время он слушал вполуха о том, какой же Лео Уоррен «козел, бабник, негодяй», рассеяно жуя рагу, а потом мужчина утащил свою благоверную спать, заявив, что им завтра рано вставать и снова в путь. А маленькое кафе без них тут же растеряло свой уют, стало обычным и обшарпанным, а виски — здорово отдавал дешевизной. Но и тут тишины не настало. Заговорил Стивен:       — А вы? Куда вы путь держите? Вы ведь тоже проездом?       «Он и правда любопытный, или подлизывается?»       — А мы едем куда глаза глядят. Импровизируем. — Майлз выпил еще немного, стараясь сдерживать подступающее неудовольствие. Бармен услужливо подлил нехитрый напиток, стоило Апшеру об этом заикнуться. — Мы с другом не любим планов.       — А-а-а… — неопределенно протянул его собеседник. — А эти двое, представляете, решили на старости лет объехать всю Америку. Еще?       — Угу.       Майлз не собирался напиваться. Но после третьего бокала стало легче, руки сами потянулись к кошельку, чтобы купить еще. Собранность подвела его. Постоянное напряжение сломило Апшера перед искушением выпивки. Неужели он не может позволить себе расслабиться? «Я не пьян, не пьян…» — говорил бывший журналист себе, рассеянно отвечая на вопросы Сепменса. Может и хорошо, что его собственная речь стала бессвязной и попросту бессмысленной, иначе в ту ночь бармен узнал бы много такого, что ему было бы не положено знать. Границы сознания Апшера вскоре сузились до спасительного виски, после которого все проблемы будто испарялись. Это была та самая, давно так желанная нирвана, пусть где-то внутри Майлз еще и убеждал себя, что контролирует ситуацию, на деле же — контроль ему действительно только казался.       — А что с твоими пальцами, а? — полюбопытствовал последний. — Кто это тебе их так отгрыз?       Задай он Апшеру этот вопрос, когда тот был трезв, скорее всего получил бы в ответ не больше, чем хмурый взгляд. Сейчас же вопрос о собственном ранении будто напомнил ему о чем-то, что он так силился забыть и потерять, о таком огромном количестве крови, что и двадцати таких бокалов с виски не хватило чтобы вычерпать. И все это осознание токовым разрядом пробежало от истерзанного мозга и до тех самых пальцев. Сила этого разряда подняла Майлза с места. Бармен, для которого пьяные посетители были не в новинку, спокойно наблюдал, как этот странный человек медленно бредет прочь, удивительным образом не натыкаясь на стены.       Все же, Майлз был пьян не до такой степени.       Правда, он не понял, как добрался до постели. Не понял даже, как вообще нашел свою комнату и как не упал с лестницы, просто пришел и лег, не заметив проснувшегося Вейлона. Апшер не услышал его удивленных и глупых в своей очевидности вопросов, не понял, что его пытаются тормошить — бывший журналист был там, куда ему больше всего хотелось — такое темное, но одновременно с этим притягательное ничто.       Сон был бы спасением, но Майлз точно не спал. Он будто весь состоял только из боли, все его тело была сплошная кровоточащая рана, кусок мяса, который еще почему-то дышит, думает, чувствует.       — Убей меня.       Черная взвесь нанитов, удивительно напоминающая своими очертаниями человека, не могла ничего ему ответить. Но Майлз действительно чувствовал, как она живет вне всего, словно единый организм. И каждое такое осознание приходило с новой кровавой пеленой.       — Прошу… — он уже плакал. Если бы трупы только были способны на слезы.       — Нет. — прошелестела тьма голосом Вейлона Парка. — Ты потерял камеру.       И тут же все вокруг окрасилось зеленым — в руках оказалась камера. Она точно была сломана — экран выдавал только помехи, ничего более. Экран треснул, сквозь паутину трещинок почти ничего нельзя было разобрать, только лишь какие-то неясные образы, тени, что окружали его со всех сторон. Сжимали плотным кольцом, удушая запахом гниющей плоти и канализации. Их холодные пальцы смыкались у Апшера на горле, а неясный шепот перерастал в пугающую молитву несуществующему Богу.       Хотелось позвать на помощь, но голоса не было. Языка не было. Вместо него — ошметки. Он внезапно переместился из подземелья прямо в лес, под дождь. Огромные деревья, из-за которых не видно было неба, все тянулись и тянулись, и казалось что их непреодолимая высота мешает даже дышать. А где-то рядом были люди, и еще немного и они увидят его таким — умирающим, брошенным, позорно-беспомощным…       — Майлз! Апшер, твою мать, очнись, ну!       Голос Вейлона из настоящего вырвал его из забытья. Даже не просто голос, крик, переполненный ужасом.       — Контролируй его… А-а-а!       Майлз резко сел, все еще не понимая, в лесу он, или нет. Виски вдруг страшно заломило, а вспышка ярости заставила вскрикнуть. Тут же последовала еще одна вспышка боли — сильный, звонкий хлопок и его щека горит, опаленная оплеухой.       — Какого…       Сердце бешено стучало, щека горела, а тело дергало спазмами фантомных болей. Однако — никакой крови, органов или трупов — только кровать, полутемная комната и Вейлон Парк, который стоял рядом с ним с видом человека, пережившего сильный шок.       — Вокруг тебя эта хрень клубилась… — выдохнул Вейлон, тяжело сглатывая. — Я вошел в комнату, а ты… Тебя будто осы облепили. Какого черта ты вообще вчера пил?       Майлз постарался собраться с мыслями. Прошлый вечер казался ему чем-то несуществующим, далеким. Будто это он был сном, а не весь тот бред, что ему только что привиделся. Волрайдер снова дал о себе знать, причем, совершенно неожиданно. И что теперь, ему нельзя засыпать?       — Я не знаю, как это возможно… — обреченно проговорил Майлз, медленно опускаясь на постель. — Он не причинил вреда?       — Нет. Но точно мог. — Парк все еще стоял на месте. — Так почему…       — Мне хотелось наконец перестать ощущать это напряжение… Постоянное осознание медленного умирания это очень тяжело, я думаю, ты меня понимаешь. Мне просто выпал шанс отключиться от этого, хотя бы ненадолго. Я… Ладно, я просто поступил неосмотрительно, это нельзя оправдывать. Алкоголь в моем случае только во вред, верно?       Майлз снова закрыл глаза, видя перед собой красноватые очертания знакомого сна. Он не думал сейчас о том, что откровенничает. Он уже доверял Вейлону. Или же просто пока что не до конца «включился» в реальную жизнь. И плевать, что он там думал о своем попутчике — утренние мысли были лишь результатом глупого упрямства и нервов от голода. Конечно, Майлз не осознавал всего этого. Слова вырвались у него просто и естественно, а значит, так и должно было быть.       Но ответа не последовало. А уже через мгновение на лоб ему легла прохладная, чуть шершавая ладонь.       — У тебя жар. — тихий голос где-то совсем рядом. — Я принесу от температуры… Там, где-то в моем чемодане в машине должно быть.       И все то время, что понадобилось бывшему программисту, чтобы дойти до машины и отыскать лекарство, он думал, что наверное впервые видит своего попутчика настолько искренним и открытым.       В какой-то степени, это даже трогало. ***       В последующие дни они ни разу не обсуждали произошедшее. Не только потому, что по сути и нечего было обсуждать, но еще и из-за новой, странной доверенности, установившейся будто сама собой. Как будто Майлз и Вейлон впервые до конца прочувствовали, что они в одной лодке и что теперь прошлое действительно прошлое, а перед ними лежат задачи настоящего и будущего. Словно конфликт, возникший по ужасной случайности, был, наконец, исчерпан.       Наверное.       Во всяком случае, особенные перемены наблюдались со стороны Апшера. Теперь он не пытался лишний раз «рыкнуть», если подворачивался случай, куда-то исчезла и нервная дерзость. Естественно, Майлз остался все таким же неразговорчивым, но его молчание стало другим, не злобным. Можно было даже грешным делом подумать, что та жуткая сила, что не давала покоя им обоим ни днем ни ночью, вдруг успокоилась, болезнь временно отступила, позволив взять короткую передышку.       Вейлон не решался делать выводы. К этому времени он уже давно усвоил, что с Майлзом нужно быть осторожным в своих словах и действиях, чтобы не спровоцировать его ярость, а теперь тем более — потому что бывший журналист однозначно прилагал больше усилий к «сдерживанию» монстра.       Они даже успели переехать. Их новая остановка — какой-то «Приют Лесника» (небольшой, но удивительно уютный гостевой домик), расположенный на обочине трассы где-то между Брашем и Стерлингом, принял Апшера и Парка со всей теплотой добродушных хозяев. Отсюда открывался невероятный вид на простирающиеся аж до самых горизонтов леса и горы, что грозно и величественно разрезали осенние небеса.       Даже погода в кои-то веки была не слякотно-дождливой, а довольно спокойной, прохладной, с пробивающимся осенним солнцем. Даже дышалось будто бы легче. Но верилось в такое затишье с трудом.       По традиции, они и тут остановились всего на три дня, хотя в глубине души обоим хотелось бы еще немного насладиться покоем и вкусной едой, которую тут подавали практически за бесценок. Будто маленький островок тепла среди осеннего моря бесконечной слякоти.       И как это обычно и бывает, после затишья всегда следует буря. И эта буря настигла их совершенно внезапно. Расслабляться было еще очень рано.       К этому времени от Саймона пришло всего одно письмо с указанием того, по какой дороге им лучше продолжить свой путь. Ожидаемо, это была непопулярная трасса южнее той, по которой Майлз и Вейлон двигались до сих пор. Новый маршрут был опаснее, потому что несколько километров им предстояло проехать по очень узкому участку на склоне горы, а из-за сильных дождей и туманов это было опасно втройне. Но так легче было сбить со следа возможное преследование, учитывая, что Пикок действительно упоминал в письме о некой «поисковой группе Х», которая якобы была организована с целью разыскать носителя. Ни Апшер, ни Парк особенно не удивились этому — то, что их ищут, было и так ясно.       Но утром третьего дня все стало куда хуже. Вейлон, как всегда с неясным трепетом включил ноутбук, чтобы проверить почту. Новое письмо. Он вздохнул, открывая его. Майлз, который в этот момент что-то читал у окна, повернулся на вздох, уже понимая, что там такое.       — Прочти вслух. — попросил последний, откладывая книгу и немедленно о ней забывая.       «Вас нашли. Не спрашивайте, откуда я знаю. Ваши координаты им известны. Скорее всего, это были камеры наблюдения. Возможно — свидетели. Один человек отправлен за ВП. Его решено убить. Видео скомпрометировано. ВП объявлен в розыск внутренней службой безопасности «Меркофф». Захват МА осуществится в ближайшее время. Бегите. СП.»       И прежде чем Вейлон успел выразить первую пришедшую ему на ум мысль, Майлз уже сорвался с места.       — В машину. Плевать на все, бежим.       Он покинул комнату, громко хлопнув дверью, а Парк, почувствовав резкий укол адреналина, принялся в спешном порядке запихивать в сумку их немногочисленные вещи. Странно, но особенного страха он не испытывал. Они ведь всегда знали, что рано или поздно это случится. Теперь же нужно было спасаться, и все постороннее как-то легко покинуло сознание, уступая собранности.       Майлз же, как только выбежал на пустующую стоянку, под удивленные взгляды встречных на первом этаже постояльцев, тут же ощутил, как наэлектризовался вокруг него воздух. Опасность. Нечто, что угрожало ему, было поблизости, скрывалось, возможно, в темноте подходящих к самой стоянке деревьев. Он медленно двинулся вдоль машин у своей, до боли в глазах всматриваясь в чернеющую пустоту. Мысли растворились. Даже желание немедленно бежать стало второстепенным. Теперь же основной целью было — избавиться.       Но машины были пусты. Стоянка, не считая небольшой сторожки охранника, была очень хорошо просматриваема, поэтому если бы и был кто-то, кто за ним следил — Майлз бы его уже нашел. Оставался только лес. к которому Апшер и приближался. Он не боялся выстрелов. Майлз был уверен, что то, что в нем живет, способно защитить само себя.       А в следующие секунды произошло сразу несколько событий. Вейлон, который собрал все, что нужно, выбежал на порог и быстрым шагом, почти бегом направился к машине. Он еще не увидел Майлза, кравшегося вдоль кромки лесного массива, но Апшер отреагировал на звук — все вокруг резко почернело. Он уже почти не контролировал ярость, позволив этому вести себя. И вдруг — едва уловимая вспышка в нескольких метрах от него, в темноте. Майлз, или уже Волрайдер, скорее, почувствовал, чем понял, что это человек, который готовится выстрелить. Прыжок — одно легкое движение, и вот тело уже трепещет у него в руках, а бесполезные выстрелы не причиняют никакого вреда.       Еще одно движение — захрустели кости, брызнула горячая кровь.       — Хр-а-ах-х… — жертва засипела, безуспешно пытаясь сопротивляться, пока монстр, лишь отдаленно напоминающий человека, ломал его тело и мысли как безвольную куклу. Пистолет выпал из окровавленных пальцев. Жизнь угасла.       Майлз же, если это был все еще он, отдавший полностью силе нанитов, чувствовал себя как никогда хорошо. это будто была смерть, сопровождаемая избавлением. Он делает то, что должен, для чего и был запрограммирован. Наконец-то свобода.       Это была уже даже не ярость, а просто абсолютная мощь, к которой он будто всегда подсознательно стремился. Или же что-то стремилось в нем, сдерживаемое.       — Майлз!       Существо, бывшее некогда Майлзом, обернулось. Вейлон, который был ни жив ни мертв от страха, замер шагах в двадцати от него. Он пропустил момент нападения, но мог очень хорошо разглядеть то кровавое месиво, что осталось от человека. Апшер же практически полностью утратил свои черты. Его кожа, все его тело было будто нечетким, роящимся, глаза слабо сверкали на этом фоне, а воздух вокруг дрожал от напряжения. И это существо чувствовало его. И в голове снова будто вспышки — боль, окрашенная тестами Роршаха. Из носа брызнула кровь.       — Держись от меня подальше… — пророкотало оно.       — Борись, Майлз! Это ж ты, ты можешь его подавлять! Майлз…       Вейлон Парк сделал шаг и тут же рухнул на колени — слишком велико было напряжение.       А Майлз слышал, слушал и понимал. Его сознание отчаянно искало лазейку в этой кровавой пелене, хотя нирвана безвременья была куда желаннее. Нужно было сосредоточиться на голосе, на цели, у них ведь была цель… Но как же сложно побороть болезнь силой мысли! «Надо зацепиться сознанием хоть за что-то, думать о чем-то, ведь думать — это привилегия человека…»       — А я говорил тебе, Клара, нет в этом штате хоть какого-нибудь толку! Бензин на ветер, чтоб его… А местные сенаторы? Тьфу…       Он будто издалека услышал голоса тех двоих путешественников, с которыми было так уютно и хорошо. И мысли о них вдруг заставили вспоминать больше. Вкус дешевого виски, например. Прямо как в студенчестве.       — У тебя жар… Я принесу от температуры… Там, где-то в моем чемодане в машине должно быть…       Голос Вейлона из прошлого. Вейлон. Столько воспоминаний и ассоциаций заклубилось в уже человеческом сознании. Нейронные связи будто выстраивались заново, а звериное оставалось в глубинах разума, будто отступая и снова затаиваясь. До поры до времени.       А дальше он, кажется, потерял сознание.