serotonin

я вижу, что провода натягиваются пока ты дышишь я знаю, у тебя была причина убивающая тебя, как болезнь       Я не спал всю ночь, поэтому на утро мои глаза красные, а лампа на потолке раздваивается, и я уже сомневаюсь, что она там одна. Вообще-то, я лежу на полу с подушкой и одеялом, может, я пытался почувствовать себя больным, закопанным в могилу, чтобы через несколько часов я начал выкарабкиваться и попробовал снова. Легче начинать сначала, чем выбирать сложный путь на середине. Моему организму требуется много времени, чтобы приобрести силы вновь что-то делать, из-за этого мне приходится пропустить первую пару, а потом ко мне приходит папа. Я не двигаюсь, даже не пытаюсь сопротивляться, когда он открывает одеяло, чтобы найти под ним мое опухшее лицо. — Тебе не пора на учебу? — это все, что он спрашивает, но я слышу его жалость в голосе. Крис понимает, что мне плохо, и я могу остаться дома, если что, но я не хочу. Мне нужно быть в обществе, чтобы выйти из этого эпизода, иначе я застряну в нём на две недели.       Хотя не знаю, готов ли я.       Как всегда это и происходит — в колледже проходят различные занятия, которые посвящаются последней неприятной новости. Я пропустил вчерашний день, но сегодня я попадаю на тот, где мне нужно сидеть по полтора часа и слушать о вреде наркотиков и цене этой жизни. Все вокруг были заняты сбором средств и поддержкой. В чёрных повязках, некоторые со слезами, другие — вечно веселые — сейчас максимально притихли. Такие поминки в колледже будут идти всю неделю. Я видел Марка, курящего третью сигарету подряд в туалете. Я не мог ему сказать что-то, тем более, его не волновало, вставлю ли я какое-то утешающее слово или нет. Он хотел, чтобы я дал ему что-нибудь, но я сказал, что у меня ничего нет. Соврал. Я сжимал пакетик в кармане, думая о том случае, когда таблетка мне понадобится больше всего. Я знаю, многие подумают обо мне, что я ебаный эгоист или что я точно шизанутый, раз после всего этого ещё принимаю, но я не могу по-другому. Люди вокруг меня умирают, словно домино, и я не хочу все это чувствовать трезвой головой. Но, вообще-то, я и сам стою в этой огромной цепочке смертей, так что скоро и меня толкнут в эту бездну. И я понимаю, что мне нужно лишь сделать шаг в сторону, как Джош.       Этот синеволосый мальчик, которого я сегодня избегаю весь день, раздает листовки, которые говорят о том, что мы должны помочь родителям Британи. В каких-то заведениях сдают деньги на ремонт, в каких-то на подарки преподавателям, а у нас на похороны. Я привык к тому, что наш многопрофильный колледж самый популярный по числу смертей молодёжи. Думаю, к этому привыкли все, потому что с каждым разом всем становится легче переживать, хотя некоторые ещё смотрят на меня с какой-то надеждой, что у меня что-то есть, чтобы заглушить боль или потрясение. Простите, но я первый.       Так вот, Джош. В какой-то момент я начал им восхищаться. Я плакал недавно, потому что слишком расчувствовался статье, в которой говорилось о том, что Джош нашел тело и сразу же сообщил в полицию. Вообще-то, я плакал не из-за этого, а из-за того маленького интервью, которое дал парень, где он со всей своей болью в лице говорил о том, что подростки не получают нужной поддержки и внимания, поэтому многие уходят в наркотики и совершают самоубийства. Он призывал бороться с этим и сказал, что любит каждого, кто борется с похожей проблемой, что готов принять каждого в свои объятия, если те готовы к этому. Я хотел, но я не был готов бороться. Я не такой сильный, как Джош Дан, я его абсолютно противоположная копия. Я обманщик, чертова лиса среди темного леса, и я был бы рад, если бы кто-нибудь рассказал мне о том, как закрасить этот рыжий цвет, перекрасить его во что-то голубое, во что-то мирное. Снова открыться людям и быть таким счастливым, насколько это возможно. Я ведь пытался, черт возьми. ты знал игру и действовал меня убивает то, что ты проиграл       На шкафчике Британи висят фотокарточки, которые она делала для ребят, которых снимала. Улыбающиеся и счастливые люди, там даже есть Марк, еще Брендон Ури, который взял её фотографию для своего первого музыкального альбома. На первом курсе я тащился от Брендона, многие от него тащились, но он постоянно делает вид, что никого не замечает, постоянно приносил фляжку с чем-то алкогольным, потом я узнал, что его близкий друг умер, и я предложил ему тогда пару таблеток окси, от которых он отказался, сказав, что другой его друг передознулся. Я тогда и не предполагал, что его друг это Джош Дан и что именно Брендон тогда нашел его в туалете. Он попросил быть анонимным, но каждый знал и понимал, а я додумался сам. Что ж, и этого парня жизнь помотала. так тебе и надо       Я вырываю листок, на котором была эта надпись. Никто не заслуживает смерти, особенно девушка, которая даже не виновата в том, что на неё засматриваются занятые парни. Однажды я желал смерти одному парню, который не хотел давать мне метадон, и я до сих пор виню себя в этом. Каким отчаянным нужно быть. мне жаль       Моя записка с кривым почерком занимает место ненавистной, а с моих плеч будто падает камень. Я её не убивал, но складывалось ощущение, что именно это я и сделал. В большей степени, конечно, я извиняюсь перед собой, перед своей силой, которую я не могу выпустить наружу, внушая себе, что её нет. Иронично, что я прекрасно знаю, что мне нужно сделать и во что мне нужно поверить, но я не делаю и не верю. Возможно это просто отсутствие мотивации. Не хочу углубляться в эти мысли. гитарный риф, словно выстрелы в груди       Я люблю литературу, обожаю произведения многих писателей, люблю писать сочинения и мыслить на счет разных поступков главных героев. Но я никогда не мыслил программно. Книга "Убить пересмешника", например, не вызвала во мне абсолютно никакой жалости, и пока другие говорили о том, что она представляет собой веру в человечность каждого человека, я лишь думал о глупости и алчности. Семья должна стоять выше принципов. Мне жаль только то, что отец в этой книге не научил детей о противостоянии злу, повторяя лишь то, что "все люди хорошие, главное их понять". Пока ты пытаешься их понять, то получаешь кулаком по лицу. Как бы то ни было, время идет, а люди не меняются. раздается в лицах близких       Еще со мной на литературу ходит тот самый Брендон Ури. Он старше меня на год, но в самом конце сдает этот предмет, поэтому каждый год записывается на курс младше, чтобы одновременно изучать новое и повторять старое. Но он никогда не отвечал на парах, лишь записывал и слушал. Я раскусил его еще в прошлом году. Парень, который слишком много думает, но постоянно молчит, потому что боится показаться тем, на кого обычно вешаются все девушки в старших школах. Он не хочет быть звездой, не хочет быть капитаном футбольной команды, не хочет слишком много внимания к своей личности, но Ури будто был рожден для этого. Он даже в музыке показывает себя слишком хорошо. Зато он настолько холодный, что люди восхищались им со стороны, а не липли, как мухи к ленте.       Он садится со мной сегодня, и я догадываюсь с чем это связано. Джош наверняка все ему рассказал, и теперь я либо буду опущен в глазах Брендона, либо снова слишком жалок, но я знаю, что этот парень не стал бы обращать внимание ни на первое, ни на второе. Я чувствую его спокойствие рядом с собой, пока мое тело было слишком напряжено, а ручка в руках постоянно плавает по пальцам, показывая легкий трюк, чтобы скрыть дрожь. А потом я замираю, потому что понимаю, что это спокойствие мирное, что оно сочувствующее. Его рука толкает фляжку в мою сторону, сбивая с моей руки ручку, и я без раздумий беру эту серебряную вещь, начиная поливать горло острым вкусом бренди, будто это единственное, что мне сейчас нужно. и когда я снова пью один       Нам не нужно общаться, чтобы понимать друг друга, и я не благодарю его словесно. Мы обмениваемся смешками, пока я сдерживаю свой кашель от крепости напитка. Ури пьёт, однако от него пахнет кофе и розами, от меня же буквально через полчаса будет нести перегаром на весь коридор. Не так приятно, но мне все равно, ни с кем целоваться не собирался. Я просто думал, что хотя бы немного опьяненное состояние выведет меня из транса, и мне не придется раздавливать таблетку собственным телефоном в туалете. Мне хочется блевать от этого, но моя зависимость сильнее неприятного чувства.       Сегодня, наконец-то, я познакомился с Брендоном Ури, и мы выпиваем с ним всю фляжку на паре по литературе, но я знаю, что в его шкафчике стоит еще целая бутылка, жаль, что мы с ним расстаемся после этой пары. Возможно, я просто хватаюсь за любую помощь или поддержку, даже если она такая, ведь каждый человек нуждается в том понимающем взгляде, от которого становится легче. Ты не один с похожей проблемой, и даже если другой человек не испытывает того же, с чем живешь ты, он все равно для тебя уже становится тем плечом, на которое хочется сложить голову и знать, что он поймет, что он просто выслушает и ему не все равно. Брендон Ури не тот человек, на плечо которого я бы сложил голову, но на этот час он стал тем, с кем я мог поделиться редкой благодарственной улыбкой.       Но Джош не должен был рассказывать. — Джозеф! расскажи мне смысл этих мыслей       Меня сильно толкают в стену, чего я совершенно не ожидаю, поэтому еле удерживаюсь и толком не могу смягчить своё столкновение. В моем плече раздается острая боль, а перед глазами бегают звезды, и я автоматически хватаюсь за свою голову, но мне не дают прийти в себя и только больше прижимают к стене за плечи. — Это ты ей продал?!       Энди был слишком крепким, а хватка слишком сильная, поэтому лицо человека передо мной плыло, но я по голосу и рыжей шевелюре понял, что это был Энди, и он явно был чем-то недоволен. Но я также становился яростнее от боли, которую мне причиняют. — О чем ты, блять, говоришь? — спросил я, буквально отталкивая его от себя, потому что он не имеет права меня трогать. — О наркоте! — воскликнул он, и я даже вздрогнул. На нас уже смотрело пол колледжа. — Да ладно, думаешь, все поверили святому искуплению? Держу пари, у тебя и сейчас спрятано несколько таблеток под языком.       Может, он и говорил правду, но он ни в коем случае не должен осквернять мою ложь. Да и кому станет легче, если Энди на все заведение будет кричать о том, что я конченный наркоман? — Во-первых, я не дилер, во-вторых, ты был очень хуевым парнем, раз не знал о том, что она стояла на учете у психиатра, который наверняка и выписал ей чертов флуоксетин! Ты хоть знал, с чем она боролась?!       Вот еще откуда я знаю Британи. У нас один психиатр, один раз она попросила никому не рассказывать о том, что она вообще к нему ходит. И я не рассказывал. Значит, я один знал эту тайну. Приятно, учитывая, что я ей абсолютно никто.       У Энди на лице выступило недоумение и какой-то легкий оскал, и я подумал, что сейчас мне точно пизда, но не знал, хочу ли я остаться или все же убежать, как кролик от собаки. Пока выбираю первое. — Откуда ты знаешь о флуоксетине? — его голос был очень даже спокойным, будто он вот-вот разрыдается или приготовится собирать улики по моему делу. — Это были таблетки, которые нашли рядом с её трупом.       Я знал. Прекрасно знал. Но как теперь объяснить этому парню о том, что я случайно обнаружил труп, но съебался, потому что был под наркотой? — Об этом никто не знает, Джозеф!       Он прижал меня сильнее, и я понял, что очень сильно проебался. Я мог бы соврать, что уже все об этом знают, но мне совесть не позволит врать человеку, чья девушка покончила с собой. Я просто понимаю, как ему тяжело. Понимаю по накопившимся слезам на красных краях глаз, понимаю, как это хреново — терять близких людей. И я не могу врать этому горю в глаза. Сам не понимаю почему. Просто в его зрачках я видел то, что потерял уже совсем давно — скорбь. В его глазах были мои глаза, которые видели много гробов издалека с молодыми телами, мои глаза, в которых была лишь обида и злость, что я выбрал путь, с которого люди падают слишком быстро, и что скоро я сам упаду с него. Меня не звали даже на похороны, поэтому я всегда приходил позже, расщепляя таблетку на надгробии и снюхивая, будто это особый наркоманский ритуал, чтобы проводить в дальний путь.       Я не замечал, как сам начинаю тонуть в этих глазах и этих воспоминаниях, пока меня сдавливают так, что я перестаю дышать. Ты виноват в её смерти Ты виноват во всех их смертях. — Эй!       Я скатился по шкафчику, резко вдыхая и опираясь ладонями на пол, только сейчас выходя из этого транса и из изображений гробов повсюду. Сейчас перед моими мутными глазами были чужие ботинки, много чужих ботинок, которые сбивали меня с толку. — Я ему рассказал.       Я буквально чуть ли не пополз в сторону подальше от этой толпы, давая разобраться этой ситуации без меня. У меня будто бы началась ломка, я ощущал тошноту, подходящую к горлу, и трясущиеся ноги, которые не помогли мне даже толком встать. Я опирался на шкафчики и чужие ботинки начали расходиться, пока я пытался протолкнуться к туалету и уже там очистить свой пустой желудок желчью, волнением, чувством стыда и собственной беспомощностью. Грязный туалет, где умер один хороший парень и где собираются все наркоманы, чтобы умереть впоследствии. Хуевая романтика.       Я даже не успеваю закрыть дверь, как меня сразу же тошнит в туалет, и я наблюдаю за тем, как вода перемешивается с желтым, а в моем горле горит кислотой. За тошнотой в унитаз плывут и слезы с моих щек, вот он - весь Тайлер Джозеф, который сначала дает отмашку и показывает готовность драться, а потом просто убегает в туалет и сливает туда свои чувства. И в животе снова давление, а я издал звук, схожий с тем, какой произносят коты, когда пытаются выблевать свою шерсть. В моем животе нет ничего со вчерашнего дня, поэтому он болит, и я ощущаю, как желчь разъедает мое горло где-то в том месте, в котором болели мои душевные травмы, но я не могу этому сопротивляться. Чужие эмоции всегда были моими, чужие эмоции это то, что давало мне энергию, черное вещество для моей души, чтобы я мог жить дальше. И эти эмоции убивали моего эгоиста внутри.       Я плюхнулся обратно на пол, просто хлопая крышкой унитаза, а туалетной бумагой вытирая свои губы. У меня есть таблетка на этот случай. Я, блять, знал, что она мне пригодится, и что я совершенно не зря ее мял в своем кармане весь день, предчувствуя полный отрывной пиздец. Поэтому я ее вытаскиваю, а мои руки трясутся, пока я пытаюсь ее аккуратно вытащить, подтирая с носа сопли, которые текли, когда я переставал шмыгать носом. Наркоманы жутко противные, каждый это знает, но мне все равно, на меня никто не смотрит, кроме, возможно, мертвых. Мертвые всегда кружат вокруг меня, все те мертвые, которые смотрели на меня так же осуждающе, как живые. Почему? Да потому что эти подонки сдохли, и каждый из них думает, что это будет примером для каждого наркомана, но нет. Так не работает. я только увидел свет в конце тоннеля, а он говорит мне, что я сплю. — Тайлер?       И будто ебаный занавес в театре, который говорит идти на перерыв и съесть булочку, пока актеры готовятся ко второй части. Джош спешит на помощь, а зачем ему это делать, когда я все равно давлю углом своего телефона на пакетик, расщепляя таблетку, чтобы ее занюхнуть? Просто потому, что Дан слишком добрый, слишком отзывчивый, а я... мне поздно. "Я" уже летает вокруг своего трупа, который никто не видит. — Я ему все объяснил, — сказал Джош, и я услышал мелкие шаги, а потом тяжелый вздох, и одежда, скользящая по кафелю на стене. Дан встал рядом и прижался к колонне с моей стороны, пока я продолжал мять и шмыгать носом. Я ничего не говорил, но тихо пускал слезы от того, что... Джош пришел, потому что, наверное, решил проверить, как я себя чувствую, а я готовлю свою ноздрю, чтобы вдохнуть порошок. Я мерзкий даже когда не знаю о том, что поступаю мерзко. Дайте мне награду. Я мечтал о ком-то как Джош, а сейчас мои нервные заломы не позволяли даже открыть рот, чтобы поблагодарить. — И... помнишь, что ты вчера спросил перед тем, как ушел в лес? В общем, я подумал и да, я буду твоим спонсором, но при одном условии.       Я вздрогнул, снова вытирая своей кофтой всю влажность на лице, ударяясь затылком об стену, что не пробежало мимо ушей Джоша, но он, кажется, совсем не переживал, а я ловил очередную паническую атаку, сдерживая свои всхлипы. Лучше бы я остался дома сегодня, потому что чертовски неприятно, чертовски больно. Но... Джош вселяет мне надежду в то, что он в какой-то степени не противится и хочет помочь. Когда люди хотят помочь — это значит, что им небезразлично, а я слишком падкий на людей, которым не все равно. Но мой план заключался совсем в другом, я искал спонсора не для помощи, а для укрытия, а сейчас за стеной стоял Джош, ебаное огромное укрытие, с которым бы я рассосал таблетку и с которым бы трахался всю ночь под этим эффектом. И это звучит хорошо. Но как я уговорю того, кто так долго шел к своей цели? — При каком? — все же спросил я охрипшим и еле слышным голосом, чего Джош явно не ожидал. Что ж, я умею удивлять людей. Особенно тех, которые мне нравятся. — Смой эту пачку в туалет.       Эти слова будто камнем ударили по моим нервным клеткам, и я с пустым взглядом уставился на этот пакет, вздрагивая еще больше всем телом. Мои губы сжимались и скрипели, пока я пытался подумать, действительно ли мне нужно укрытие в виде Джоша. Даже когда я был в клинике, то ни на секунду не переставал думать о наркотиках, я мечтал о них перед сном, мечтал, пока ел невкусный обед, и у меня текли слюни, когда кто-то на собрании произносил название моей любимой смеси. А сейчас Джош говорит смой, и я не понимаю, я, что, влюбился в тупого? Я не могу так просто взять и смыть таблетку, которая даст мне обезболивающий эффект, с которой я перестану размазывать сопли по лицу и смогу нормально встать. Это звучало тупо и я в который раз понял, что Джош никогда не поймет меня. Да, у нас похожие истории, но, кажется, Джош много чего не знает обо мне. У меня есть причина, почему я до сих пор торчу. Я злился, но был в отчаянии.       Я начал подниматься с помощью стенки, кидая прозрачный пакет в желтую жижу туалета, а потом послышался смывной механизм, и я открыл дверь, выходя к Джошу, но продолжая шмыгать носом, смотря в стену и ощущая его запах ментола и уверенности. Уверенности в том, что он сможет меня исправить. — Есть что-то еще?       Голос Джоша был немного строгим, но я покачал головой, вздыхая. У меня больше ни черта нет, только антидепрессанты, которые никак не дают мне нужный эффект. И я заранее начал переживать, но эти переживания начали легко рассасываться в моем организме, а мои глаза теплели, но Джош этого не видел. Он лишь кивнул и сказал о том, что напишет мне. А я направился в сторону выхода из колледжа, усмехаясь и вытирая порошок в ноздре, который мешал мне дышать. Я чувствую себя мерзко, но так хорошо, что мне было все равно. Я выполнил поручение мамы, я нашел себе спонсора, нюхнул, пока тот призывал этого не делать, за дверью туалета, и теперь я был прекрасным человеком, который шел и срывал по дороге буклеты о вреде наркотиков. Неужели непонятно?       Они. Делают. Меня. Живым.